 |
| Saint-Juste > Рубрикатор | Поддержать проект |
Аннотация
|
При чтении этого сборника можно получить в какой-то степени неверное представление о характере Бунда. Воспоминания участников, снимки, имеющиеся в сборнике, дают нам представление о Бунде как о революционной боевой организации, тогда как его роль как реакционной мелкобуржуазно-националистической партии показана значительно меньше. Бунд первым поднял большие массы еврейских рабочих на борьбу с самодержавием. Ещё в 1902 году, во время всеобщей стачки в Ростове, в Бердичеве проходил нелегальный митинг, в котором участвовало несколько сотен рабочих. Речи товарищей Алтера «Маленького» и Хацкеля (Леона Кантора, ныне члена ВКП, представителя в Кенигсберге), призывавшие еврейских рабочих бороться с самодержавием, были, безусловно, революционными. Этот митинг закончился уличной демонстрацией. Впервые еврейские рабочие Бердичева вышли на улицу, чтобы выразить солидарность с рабочими далёкого Ростова. Такие собрания и выступления свидетельствовали о революционизирующей роли Бунда. Но Бунд работал среди рабочих мелких мастерских, находившихся под большим воздействием окружавшей их мелкобуржуазной среды. Сильная тяга к Бунду со стороны мелкобуржуазной интеллигенции тоже наложила определённый отпечаток на его характер.
Бунд боролся с реакционным сионизмом. Идее освобождения еврейского народа путём «исхода из изгнания» в Палестину он противопоставил призыв к борьбе за гражданское и национальное равноправие евреев в самой России. Борясь с сионизмом, стремясь перетянуть на свою сторону мелкобуржуазную интеллигенцию, Бунд пытался доказать, что лучше сионистов защищает национальные интересы еврейских рабочих. Таким образом возникла бундовская идея об особых интересах еврейского пролетариата, для защиты интересов которого нужна своя организация. Эта теория, от начала и до конца реакционная, мешала еврейскому пролетариату стать настоящим боевым отрядом международного рабочего движения. В этом заключалась реакционная роль Бунда, которая по мере развития революции становилась всё отчётливее. Если в 1903—05 гг. Бунд пробуждал еврейских рабочих, то в годы реакции он стал тормозом для дальнейшего развития их классового сознания, а после революции 1917 г. оказался за рамками всеобщей освободительной борьбы революционного пролетариата России.
Во время чтения сборника возникает естественный вопрос: почему большевистская организация была столь незначительной в Бердичеве? Среди приезжавших сюда большевиков были уважаемые рабочие. Так, в 1903 г. в Бердичеве работал тов. Роберт (Лугановский), ныне видный хозяйственный деятель[I].
Так почему пропаганда большевизма имела такой малый отголосок в еврейской рабочей среде? Понять это легко. Лозунги Бунда об особых интересах еврейских рабочих последние восприняли так же легко, как крестьяне в 1905 г. лозунги эсеров. Как и в борьбе с эсерами за крестьянина, большевикам было тяжело конкурировать с бундовцами за аудиторию еврейских рабочих и особенно еврейской интеллигенции. Кроме того, следует иметь в виду, что подобно эсерам в 1905 г., импонировавшим своими боевыми отрядами и террористическими актами, Бунд импонировал пламенной революционностью в борьбе с самодержавием. Однако распознать реакционно-националистическую сущность Бунда еврейским рабочим маленькой мастерской было очень трудно, если не вообще невозможно. Это легко понять, если мы вспомним о том, что только мощный взрыв Октября, мощное революционное движение пролетариата России и Украины дали возможность преодолеть обособленность еврейских рабочих и толкнуть их на путь международной классовой борьбы.
В сборнике представлены некоторые сюжеты октября 1905 г. Есть также рапорты полицмейстера Крижицкого. Я нахожу нужным дополнить разрозненные воспоминания общей картиной, изображающей октябрьские дни и предшествовавшие им события.
Прежде всего, интересна роль полицмейстера Крижицкого. Он был тесно связан с бердичевскими купцами, причём связь эта была весьма оригинальной. Делегации купцов, пришедшей к нему в один из беспокойных октябрьских дней, когда находившаяся во дворе участка казачья сотня готова была начать погром, полицмейстер чистосердечно объяснил, почему готовит погром и почему в августе стрелял в демонстрантов:
— После митинга в синагоге, давая мне взятку, чтобы я не стрелял в людей, вы обещали платить месячное пособие. Но о своём обещании вы забыли, и в августе я вам напомнил. Сейчас вы пришли вовремя, иначе разговор у нас был бы более жёстким.
Однако этот циничный полицмейстер не играл самостоятельную роль во время октябрьских событий. В Бердичеве была черносотенная организация во главе с приставом Петухом, которая подчинялась киевскому губернатору Рафаловичу, а через него — петербургскому центру. Главную роль в расстреле 17 октября демонстрантов, шедших к тюрьме, играл сам Петух. Но через несколько дней, когда должны были состояться похороны убитых, Крижицкий сделал запрос Рафаловичу о том, как ему поступить, и получил из Киева такую депешу: «В городе позволить, а за городом расстреливать». И лишь благодаря стараниям городского головы Корнилова, о котором стоит сказать несколько слов отдельно, Крижицкий во второй раз телеграфировал киевскому генерал-губернатору Клейгельсу, который, видимо, не имел общего с черносотенцами, и получил от него ответ: «Похороны разрешить».
Несколько слов о городском голове Корнилове. Хозяин Бердичевского сахарного завода (имение Корнилова), брат знаменитого Лавра Корнилова, соратника Керенского и героя знаменитого фронтового переворота, он был правым октябристом. На съезде городских голов в Москве в 1905 г. Корнилов был единственным, кто голосовал за подавление беспорядков силой оружия. Будучи по натуре солдатом, прямым и недальновидным, он во время октябрьских событий попал под влияние бундовской организации. Как городской голова Корнилов считал своим долгом защитить население от погрома. Кроме того, ему, видимо, было непонятно, как можно после манифеста 17 октября, обещавшего всякого рода свободы, не выполнить волю императора. Вот почему после учинённого 17 октября казаками погрома он участвовал во всех совещаниях по организации самообороны, призвал всех офицеров резерва отдать оружие бундовским отрядам самообороны, а во время похоронной процессии шёл под красным знаменем, чтобы таким образом предотвратить расстрел людей. В день похорон в городской думе проходило собрание. Корнилов, опасаясь жертв, выступал против похорон. Ему было известно только о телеграмме Рафаловича. Но как раз в тот момент принесли пакет на имя городского головы, который тут же вскрыли. В нём оказалось заявление коменданта города о том, что он не имеет ничего против похорон, если в адрес военных не будут звучать оскорбления. Узнав об этом, толпа уже не слушала Корнилова и сразу направилась к еврейской больнице, откуда должны были начаться похороны. Поскольку ответ на телеграмму, посланную Клейгельсу, всё ещё не получили, Корнилов был сильно расстроен. Тем временем пристав Петух делал своё: вокруг больницы провоцирующе вертелись казаки верхом на лошадях. Они цеплялись к людям, и анархиста Пане (позднее повешенного), который постоянно носил с собой бомбу, было нелегко сдержать, чтобы тот не метнул её в отряд казаков. Но в этот момент прибежал Корнилов, узнавший об ответе Клейгельса Крижицкому. Он прогнал казаков (был полковником в отставке и носил военный мундир) и сообщил о возможности спокойно проводить похороны. Участие Корнилова в революционной демонстрации поставило власти в затруднительное положение. По этой же причине участники октябрьских событий не были привлечены к суду: боялись скомпрометировать высокопоставленное лицо.
Закончил свою жизнь Корнилов плохо. Он вёл беспорядочный образ жизни, погряз в долгах и как «честный офицер», не имея возможности расплатиться, застрелился.
По воспоминаниям участников, товарищей Хаима-Сроля Ройзена (Кулиш), Давида Литинского (Давид «Визэлэ»), Давида Корбута, Арна Литвина (Арн «Рыжий»), Мотла Райха, Аврома Мешуреса (Авром Флям), Шпицглоза, Абрамовича, Янкеля Райвича, Губермана, Янкеля Литвака, Шлоймэ Мешуреса, Скуратовского, Хаима Вовка (Хаим «Билке»), Макса Карлинского, Шлуглайта, Гершмана и Яхниса (Пейси).
Поскольку главная задача этого сборника — показать 1905 год в Бердичеве, нам пришлось из перечисленных выше, содержательных, между прочим, воспоминаний выбрать только основные моменты здешнего рабочего движения, без которых было бы труднее понять сущность этих событий, партийную сторону борьбы масс.
Само собой разумеется, что все материалы, не использованные в этом обозрении, будут использованы в дальнейшей работе местного Испарта[1]. Выражаем дружескую благодарность участникам событий, пришедшим на помощь нам, молодым, своими насыщенными воспоминаниями.
В основе нашего обозрения лежат воспоминания. К сожалению, нам не удалось своевременно воспользоваться богатыми архивными документами бердичевской охранки, находящимися сейчас в распоряжении Киевского Испарта. Поэтому в ходе нашей дальнейшей исследовательской работы неизбежны серьёзные коррективы. Несмотря на это, мы полагаем, что в основных чертах наше обозрение не потеряет своё значение.
Наконец, некоторые ориентиры предположения относительно истории рабочего движения в Бердичеве. Ныне лучшие элементы бердичевского пролетариата в качестве членов партии или под её непосредственным руководством участвуют в великом социалистическом строительстве. Всяких национал-социалистических партий и в помине не осталось. А в то время, о котором пойдёт речь в обозрении, всё было иначе. Тогда «власть в Бердичеве», по выражению товарищей, принадлежала не большевикам, а бундовцам, не чисто классовой идее, а националистическому уклону в рабочем движении. Однако мы считаем, что такое мнение было бы не только теоретической ошибкой, но и признаком невежества, поскольку обвинения в националистических грехах руководящей бундовской интеллигенции игнорируют страстную борьбу бундовских масс, которая удивляет каждого возрастающим натиском и прекрасной организованностью.
Борьба масс, истинных рабочих масс всегда заслуживает нашего острейшего внимания, и мы выражаем уверенность, что Бердичевскому Испарту, в конце концов, удастся восстановить для нашего подрастающего поколения, для молодёжи самой свободной страны на свете чудесную историю героических усилий масс, трепыхающихся в мучительных тисках двойного гнёта. В большую книгу борьбы российского пролетариата Бердичев вписал насыщенную событиями страницу. Вот её основные моменты.
Перед началом рабочего движения в Бердичеве существовали различные общества ремесленников: портных, грузчиков, каменщиков, дровосеков и т.д. Почти все они носили древнееврейское название «агават реим» (любовь друзей). Одни общества объединяли как рабочих, так и хозяев-ремесленников, другие — только рабочих. С ростом промышленности стала увеличиваться пропасть между ремесленниками и рабочими. Возникают чисто рабочие общества, цель которых — защита рабочих от нападок хозяев. Так, например, было у валяльщиков в начале 90-х годов.
Дело в том, что хозяева тогда договорились между собой не брать рабочих друг у друга. Хозяин мог принять рабочего только в том случае, если тот имел своего рода отпускную расписку от предыдущего хозяина. Толчком для самоорганизации валяльщиков послужило также штрейкбрехерство, возникшее в Бердичеве одновременно с рабочим движением.
Немалую роль сыграла и так называемая «цель» — норма выработки, установленная хозяевами для рабочих. Разумеется, эта «цель» была очень высокой. Особенно тяжело она давалась малоквалифицированным и физически более слабым рабочим. И вот, обсудив положение, валяльщики создали рабочее объединение для противостояния хозяйскому ярму.
Вначале рабочие не требовали и не угрожали, а просили по-человечески у хозяина небольшую прибавку. И что же он, по-вашему, им сказал?
— Погодите, деточки, вот установится с Божей помощью рынок, и я вам прибавлю.
Но проходит месяц, два, три, а рынок всё не «устанавливается». Терпение у рабочих лопнуло, и в нескольких мастерских вспыхнули стихийные стачки. Некоторые стачки рабочие даже выиграли. Однако хозяева ещё туже натянули вожжи, угрожая в случае продолжения забастовок сообщить в полицию. Полицию тогда ещё очень боялись, и движение как будто исчезло.
Так продолжалось примерно до 1897 года, когда в Бердичев начали прибывать «литваки», т.е. выходцы из Литвы[2], где движение шло уже полным ходом.
Таким образом, как нам кажется, всю полосу 90-х до 1897 года можно назвать предысторией рабочего движения, первыми попытками самих масс без чьей-либо помощи (например, интеллигенции) защититься экономически.
Итак, в 1897 году в Бердичев начинают приезжать «литваки». Среди них необходимо особенно упомянуть тов. Нахкэ, который сыграл здесь важную роль, и о котором до сих пор вспоминают с большой любовью старые рабочие. Далее следуют тов. Юда и Бориска, работавшие в Бердичеве одновременно с Нахкэ и некоторое время после него.
Первыми начали массовую борьбу в Бердичеве валяльщики, которые организовали в 1897 г. всеобщую забастовку. Затем их примеру последовали представители прочих профессий. Степень готовности почвы к классовой борьбе показывает забастовка портных в 1898 г.
«Когда мы начали забастовку, — рассказывает её руководитель, тов. Мотл Райх, — то ничего не знали о том, что происходит у валяльщиков. В таком же неведении пребывали и валяльщики. Лишь после того, как нас посадили в тюрьму, они узнали об этом и послали своего боевика Хаима-Сроля Кулиша, чтобы тот освободил нас из тюрьмы».
Итак, в 1897 г. произошла массовая стачка валяльщиков. Достаточно было первой попытки, к тому же удавшейся, чтобы стихия направилась на стачечный путь.
Из-за обычая хозяев нанимать рабочих два раза в году, перед сезоном, т.е. на хол-а-моэд Пейсах и Сукойс[3], всеобщие стачки валяльщиков вспыхивали каждые полгода. Маленькая группа руководителей забастовки, состоявшая вначале из нескольких человек, со временем разрослась, и к 1900 г. в её состав входили 19 активистов (или «девятнадцатка», как мы их тогда называли): 1) Нахкэ, 2) Довид Корбут, 3) Довид Литинский (Довид «Визэлэ»), 4) Х.-С. Кулиш, 5) Нахман, 6) Лейб Элис, 7) Ошер Мапэлэ, 8) Рувн «Ленивый», 9) Гершл Окс, 10) Довид «Старший», 11) Янкель Лекехбекер[4], 12) Арн Литвин, 13) Менаше «Ленивый» и ещё несколько товарищей.
Эту «девятнадцатку», как и вообще всех, имевших отношение к движению, в городе тогда называли «струкционистами» или «струцкистами». Вот как объясняет происхождение этого названия тов. Шлуглайт, один из активнейших социал-демократов 1900—08 гг.:
«13-часовой рабочий день на фабриках и заводах был тогда незаконным, и фабричный инспектор должен был следить за соблюдением закона, инструкции. Мы попытались использовать этот повод и агитировали рабочих, чтобы те работали согласно инструкции. Но рабочие не могли правильно произнести слово “инструкция” и вместо этого говорили “струкция”, “струцке” … Отсюда возникло прозвище “струцкисты”, которое горожане дали не только забастовщикам, но и вообще всем революционерам».
К тому времени, т.е. в 1900 г., валяльщики имели уже т.н. «миску». Эта странная экономическая организация возникла здесь из-за особых условий труда. Дело в том, что у валяльщиков были постоянно обеспечены работой, главным образом, высококвалифицированные рабочие. Что же касается рабочих средней и особенно низкой квалификации, они постоянной работы не имели. Само собой разумеется, что такое положение грозило не только штрейкбрехерством, но и снижением зарплаты у безработных и голодных рабочих. Поэтому стачечная борьба была возможна только при условии солидарности всех валяльщиков. Для обеспечения работой всех представителей этой профессии со временем возникла т.н. «миска», и после того, как высококвалифицированный рабочий зарабатывал установленную зарплату, его место занимал безработный.
Итак, одна из интереснейших черт «миски» заключается в том, что она не только занималась простой экономической взаимопомощью, но и старалась в определённой степени регулировать сам трудовой процесс. Подобная организация через несколько лет появилась также у строителей. В нашем распоряжении имеется достаточно материала об этой инициативе масс, на чём мы подробно остановимся в специальной монографии. Тема заслуживает, конечно, отдельного исследования.
Начиная с 1900 г., волна забастовок охватывает и другие профессии, прежде всего механизированных сапожников. Позже «раскачались» колодочники. В это время вспыхивает большая стачка на обувной фабрике Львовского. Затем сапожники бастуют уже систематически.
Больших всеобщих забастовок, в которых участвовало несколько сотен человек, до 1905 г. было пять. Между общепрофессиональными забастовками вспыхивали повсюду множество мелких стачек. «На стачку мы ходили как танцы», — говорил один из бывших руководителей движения ... Самой большой и интересной была, конечно, т.н. «хмельникская» стачка, продолжавшаяся два месяца. Её название возникло из-за того, что три обувных фабриканта — Ирэ Львовский, Айзенберг и Зильберблат — решили во время стачки вывезти весь инвентарь в Хмельник (местечко Подольской губернии), чтобы работать подальше от бердичевских «струцкистов». После двух месяцев упрямства они вынуждены были вернуться в Бердичев и уступить забастовщикам. История «хмельникской» забастовки несомненно заслуживает специального исследования. Большие усилия бердичевских сапожников в ожесточённой борьбе с крупными обувными фабрикантами не должны предаваться забвению.
Однако не только вовлечением новых профессий в стачечную борьбу, не только её объёмом примечателен 1900 год. Этот год также следует отметить поворотом всё более разрастающегося движения в сторону Бунда, возникновением первых бундовских ячеек, из которых несколько позже выросла мощная бундовская организация.
Значительную роль в формировании местного рабочего движения играли «литваки», Из Литвы в 90-х годах приехали Нахкэ, Юда и Бориска, под чьим руководством проходили первые забастовки валяльщиков. Оттуда же в 1900—01 гг. прибыли оба Алтера — Алтер «Маленький» (если я не ошибаюсь, тов. Бенци Левин, сейчас находится в Минске) и Алтер «Длинный» (Абрамович из Минска, согласно показанию тов. Шлуглайта). Оба эти товарища играли большую роль, когда Бунд делал здесь первые шаги. Значительной была также роль тов. Шлосберга (Соломон), ныне члена компартии, о котором все старшие товарищи вспоминают с особым чувством.
Однако было бы ошибкой полагать, что бундовская организация в Бердичеве возникла лишь благодаря этим приезжим товарищам, т.е. исключительно под внешним влиянием. Такого рода представление в корне противоречило бы особенностям города, где пролетариат в большинстве своём не только еврейский, но и мелкоиндустриальный. Национальное притеснение и мелкоиндустриальный характер еврейского пролетариата, характерные для всей черты оседлости — вот что породило и не могло не породить национальную организацию Бунда.
Появление в Бердичеве «Искры» как оппозиции в самом Бунде свидетельствует о том, что революционный классовый инстинкт двигал массы в другом, интернациональном направлении.
«Ещё до появления у нас “Искры” (1903 г.), — вспоминает тов. Шлоймэ Мешурес, — мы часто спрашивали своих вождей: “Где русские рабочие? Почему их не видно на «бирже»?” “Подождите, — отвечали нам вожди, — ещё немного, и русский рабочий тоже воспрянет”. Но это оправдание нас мало удовлетворяло, потому что мы воспринимали Бунд не как еврейскую партию, а как революционную организацию, которая поднимает всех рабочих на классовую борьбу. По-видимому, точно так же воспринимал Бунд русский сапожник Семён, говоривший с большим восторгом: “Мы, бундовцы”, “Мы, рабочие-бундовцы” и т.д. Тов. Семён знал хорошо идиш и приставку “еврейский” как будто умышленно избегал».
Вопросы о том, почему не видно на «бирже» русских рабочих, задавали и другие еврейские рабочие, которые пока не вступили в Бунд, т.е. должны были ещё самоопределиться. Так, по словам рабочего-искровца тов. Скуратовского, из-за исключительно еврейского состава Бунда ему пришлось выжидать до тех пор, пока в Бердичеве не возникла единая интернациональная организация. При этом в своих дискуссиях с бундовцами он выдвигал в качестве аргумента несомненно верную мысль: еврейский рабочий, каким бы боеспоспособным он ни был, без русского пролетариата в одиночку не совершит революцию.
После выхода Бунда из РСДРП[II] в организации возникло нечто вроде рабочей оппозиции во главе с тов. Тоди-ювелиром, Ицыком-шорником, Шлоймэ-шорником и Колей Бекерманом, выступавшей против комитета. Без ведома последнего на берегу реки проходило собрание, в котором приняли участие человек двести. Предметом острой критики стало поведение руководства, подрывавшего единство боевой партии. Затем приняли соответствующую резолюцию (её точное содержание нам, к сожалению, пока не удалось установить) и уполномочили 4 товарищей провести переговоры с комитетом по существу дела.
Здоровой классовой позиции не удалось пробить себе дорогу, так как комитет, используя разные средства, в том числе исключение из партии, быстро ликвидировал оппозицию. Однако важен сам факт, что националистическая политика руководства вызвала оппозицию снизу.
Так или иначе, в Бердичеве уже сложились определённые предпосылки для появления искровской группы. В то время существовала группа из нескольких человек, включая тов. Роберта, который прибыл сюда, по свидетельствам товарищей, как представитель Южного комитета социал-демократов. А после возвращения из Вены летом 1903 года тов. Гершмана (в Бердичеве был бундовцем, в Вене стал искровцем и перед отъездом условился с зарубежным представителем «Искры» тов. Вегманом[III] о создании искровской группы в Бердичеве) он сразу же обратился с конкретным предложением, и вскоре была провозглашена Бердичевская организация РСДРП.
Из-за малочисленности группы (вначале она состояла из одних евреев) и серьёзных затруднений с проникновением на крупные предприятия «Искра» не была в состоянии развивать организационную деятельность. Ярко выраженной позиции в вопросах, раскалывавших тогда партию, тоже не было. Ясного представления о разногласиях между двумя фракциями мы, интеллигенты, не имели[IV]. О наших рабочих и говорить не приходится. Сам раскол нас просто отпугивал. Особенно если учесть, что нам противостояла такая мощная организация, как Бунд.
«С Россией вообще мы не были связаны. Лишь в 1905 году установили связь с Киевом. А до этого через тов. Вегмана поддерживали отношения с заграницей и дорожили всем тем, что оттуда получали», — вспоминает тов. Гершман.
«В 1905 году, — рассказывает тов. Шлуглайт, который был тогда, как мы выше упоминали, агентом ЦК большевиков и вообще революционером-профессионалом, — находясь в Киеве, я связал нашу “Искру” с Южным комитетом партии большевиков. Позже другой товарищ, временно пребывавший в Киеве, связал нашу группу с киевскими меньшевиками. Таким образом, “Искра” была одновременно связана и с большевиками, и меньшевиками ...»
В 1905 году «Искра» ожила и стала проникать на заводы (значительной была её ячейка на «Прогрессе»). По инициативе группы проходил ряд забастовок. «Искра» имела несколько кружков и типографию, на которой печатали листовки. В целом весомость «Искры» была выше, нежели её фактическая численность. На «Прогрессе», кожевенном заводе Шленкера и других крупных нееврейских предприятиях можно было говорить от имени социал-демократической рабочей партии, а не от имени Бунда. То же самое в войсках.
«Искра» уступала по численности Бунду. Однако неверно полагать, что эту группу занёс сюда тов. Роберт. Как мы видели выше, у еврейских рабочих уже существовала почва для интернациональной организации. Таким же неизбежным и естественным, как возникновение Бунда, был рост определённых «искровских» течений среди еврейских рабочих. Не смешивая массовую борьбу с бундизмом, следует всё же учитывать недостаточное фракционное дифференцирование того времени. Кроме того, еврейские рабочие, отвергнувшие Бунд из-за его национального характера и вступившие в «Искру» как единую пролетарскую организацию, не всегда верно ориентировались в общих политико-тактических раздорах. Бердичевская «Искра», как нам известно, поддерживала отношения и с большевистским Южным комитетом, и с меньшевиками. В ней был один идеологически явный большевик — тов. Шлуглайт — и меньшевистски настроенные товарищи. «Мы были ни теми, ни другими, поскольку опасались раскола в своих рядах», — говорит о тогдашнем положении тов. Гершман, один из основателей бердичевской «Искры».
Сами рабочие, как члены «Искры», так и сочувствующие, имели весьма смутное представление о большом принципиальном споре. Нам кажется, что этот факт не умаляет значения их последовательной интернациональной позиции.
Вначале членами «Искры» были одни евреи. В 1905 году к ним присоединились русские рабочие, главным образом, из металлообрабатывающего завода «Прогресс». Самые активные из них — тов. Козачок и Луков — теперь в рядах компартии.
Выше мы уже упоминали о том, как забастовочное движение, начиная с 1900 года, охватывает новые слои. Сами рабочие из-за особых условий труда создали своеобразные экономические организации: «миску» у валяльщиков и «братство» у строителей. Главная форма массовой борьбы — стачечное движение.
Не успела закончиться стачка в одной мастерской, в целом ряде мастерских, в одной профессии, как забастовала другая мастерская, другой ряд мастерских, другая профессия. Забастовки единичные, профессиональные и всеобщие; забастовки стихийные и такие, которые поражают своей организованностью; забастовки одно-, двух- и трёхдневные и забастовки двухмесячные, вначале безуспешные, а позднее с успешным исходом. Порывистая и спокойная, но почти беспрерывная — такова забастовочная волна бердичевского еврейского пролетариата.
В 1902—03 гг. созданы организации во всех цехах. Всюду есть экономические комиссии, руководящие стачечным движением. Пламенную борьбу ведут валяльщики и сапожники, портные и мебельщики, служащие, девушки-служанки и т.д. Экономическая и политическая комиссии, центральная сходка и комитет Бунда осуществляют руководство по всем правилам централизованной конспиративной работы. Один из важнейших штрихов периода: экономическое движение всё больше пронизано политическими мотивами.
В 1901 г. бердичевские рабочие впервые массово празднуют 1 Мая. С этого времени маёвки в лесу, на реке и т.п. становятся всё более частыми. Дни памяти Парижской Коммуны, Софьи Перовской и т.п. проходят с большим энтузиазмом, при участии сотен человек. Кульминационным пунктом, высшей точкой этого предреволюционного периода можно считать майскую демонстрацию среди бела дня на центральных улицах Бердичева.
 |
Всеобщая забастовка Юга 1903 года как репетиция большой октябрьской стачки, рост классовых конфликтов по всей стране, Кишинёвский погром как доказательство назревания бури, которую царская власть намерена успокоить испытанным средством, т.е. погромами — всё это свидетельствует о приближении большой битвы.
Видно, пора готовиться? — Пора! И бердичевский пролетариат выделяет самых боеспособных, самых смелых товарищей в организованную дружину.
1904 год. Индустриальный кризис. Застой. Стачечная волна немного утихает. Вспыхивает русско-японская война. Во всяком случае, настроение в массах враждебное. В глубинах скапливается порох. Вдруг доносится крик боли, пролетарской боли и мужества Белостока[V]. Бердичевский пролетариат выходит на улицу. Но на этот раз неудачно.
Кажется, битва будет упорной, кровавой? — Наверняка! Значит, нужно лучше готовиться? Да, нужно. Боевой отряд, состоящий из 50 вооружённых товарищей, чаще выходит за пределы города на «учение».
В напряжённом состоянии и с чувством беспокойства встречает бердичевский пролетариат вместе с пролетариатом всей страны наступающий 1905 год.
10-11 января до Бердичева долетели вести о «Кровавом воскресенье» в Петербурге. «Революция началась!» — тут же пронеслось по городу, и вся масса встрепенулась, словно её пробрало электрическим током. Под вечер на «биржу», т.е. на Житомирскую улицу, стали стекаться рабочие, и после того как собралось человек двести, начался стихийный митинг. Выслушав краткую информацию, толпа в приподнятом настроении, с криками «Ура!» и «Долой самодержавие!» двинулась на Соборную (ныне Советскую) площадь. Тут полиция спохватилась и разогнала манифестацию.
12-го рано утром на том же самом месте вновь началась манифестация. Но на этот раз полиция уже была готова, и с помощью нескольких предупредительных выстрелов ей удалось быстро разогнать манифестацию.
«Нужно что-то более действенное», — сделали вывод товарищи, и комитет Бунда назначил на 18-ое всеобщую забастовку. Целую неделю готовились к этой стачке, которая должна была, согласно плану, перерасти в массовую демонстрацию.
Кстати, о манифестации 12 января не упоминает ни словом рапорт киевского губернатора киевскому генерал-губернатору (последний управлял тремя губерниями: Киевской, Волынской и Подольской). Видимо, не стоило упоминать о ней на следующий день после первой манифестации. Однако о подготовке ко всеобщей забастовке рассказывает следующий рапорт:
«12-го ночью неизвестные лица разбрасывали в разных местах Бердичева прокламации “Мы требуем народного правительства” и др. Полицейские нашли их штук тридцать пять. 15-го ночью снова разбрасывались еврейские и русские прокламации “Конец весне”[a], каковых найдено 103 экз.»
Само собой разумеется, что прокламации распространялись в большом количестве, поскольку и Бунд, и «Искра», и прочие группировки готовились ко всеобщей забастовке, к первому надлежащему ответу бердичевского пролетариата на кровавые январские события в Петербурге. Вот что рассказывает упомянутая сводка об одном эпизоде этой подготовительной кампании:
«17 января в 7 часов вечера в столовую кожевенного завода Бурко вошла ватага молодчиков, человек 60, которые начали распространять среди рабочих прокламации и читать их вслух, предлагая рабочим на следующий день не работать во избежание погрома на заводе. После этого они ушли. Управляющий завода вместе с приказчиком сразу же собрали все прокламации и сожгли их, за исключением трёх экземпляров, которые предоставили приставу третьего отделения. Эти прокламации были под заглавием “На борьбу!”. Позже городовой Макарчук нашёл возле завода 17 экз. под тем же заглавием, 14 на еврейском языке и одну под заглавием “Чего нам нельзя забывать?”».
А может быть этой «ватагой молодчиков, человек 60» на самом деле были Рахмиэл и Катаяма Малый? Тов. Шлоймэ Мешурес вспоминает о том, как «они прокрались на завод Бурко и толкали там пламенные речи».
Во время подготовки к забастовке много внимания уделялось необходимости вовлечь в неё рабочих крупных предприятий, проникнуть на которые по разным причинам было трудно. Вот что рассказывает рапорт об одной из таких попыток:
«18-го мещанин Иван Крижановский сообщил, что, проходя в 7 часов вечера мимо кожевенного завода Кобылянского, он увидел, как несколько молодых евреев раздавали прохожим напечатанные листовки. Одну листовку дали и ему. Будучи неграмотным, Крижановский взял её с собой и принёс в участок. Как оказалось, это была прокламация “На борьбу, товарищи!”».
18-го началась всеобщая забастовка. 19-го и 20-го состоялась большая манифестация, которая, однако, из-за внезапного прихода полиции не успела развиться.
Рабочих «Прогресса» и кожевенного завода Шленкера на улицах не было видно. Поэтому через несколько дней местная организация РСДРП обратилась с призывом «К рабочим завода Шленкера»:
«18 января организованные рабочие объявили у нас в Бердичеве всеобщую забастовку. Вас угнетают точно так же, как и других рабочих, даже сильнее, так как полагают, что вы несознательные и не способны бороться. Боритесь, как борятся все рабочие!»
Важнейшей задачей, стоявшей перед социал-демократами, было вовлечение крупных предприятий во всеобщее движение. Этого также требовало многонациональное по составу население города. Но не так быстро удалось выполнить эту задачу.
Кстати, в рапорте киевского губернатора киевскому генерал-губернатору от 23/ІІ-05 речь идёт о том, как «18 января к полицмейстеру пришли еврейские и православные извозчики, которые заявили ему, что не поедут на биржу, если конка будет ходить с 8 утра до 12 ночи, как это было до сих пор. Они требовали, чтобы конка ходила с восьми до восьми».
Интересный факт. Конка, даже бердичевская, если сравнивать с извозчиками — шаг вперёд. Но если требование обращено против порядка, который революция должна подорвать (а в нашем случае эта конка, как часть городского хозяйства, связана с порядком), извозчики тоже становятся движущей силой революции. Во всех рапортах губернатора за январь и февраль говорится о попытках «остановить» конку со стороны извозчиков. Каждый вагон должны были сопровождать два солдата.
«19 февраля, день освобождения крестьян, прошёл в Бердичеве спокойно, хотя было заметно беспокойное настроение среди рабочих. Полиция с патрулями поддерживала порядок», — сообщается в февральском рапорте.
В связи с этой датой бердичевская организация РСДРП обратилась с большим воззванием, в котором связывала историческое «освобождение» крестьян с порабощением всего народа и призывала их освободиться от такого барского «освобождения». Интересен лозунг, которым заканчивается обращение: «Да здравствует народное правительство!»
«В Бердичеве рабочие “Прогресса”, находясь на заводе, не работали», — сообщает жандармская сводка. Ну, а где десятки забастовок и забастовочек на ремесленных и мелкоиндустриальных предприятиях, о которых рассказывают все участники? Пять лет подряд стачечная лихорадка не отпускала мелкую индустрию. Куда девались забастовки в 1905 году? Видимо, здесь было столько забастовок, что не стоило прослеживать каждую из них. По понятным причинам, в центре внимания полиции находились крупные предприятия.
Выступлений в феврале не было. Толчком к мартовским событиям в Бердичеве послужила татарско-армянская резня в Баку[VI]. Чтобы отвлечь от себя внимание масс и утопить их в собственной крови, царское правительство вбросило в город, постоянно наполненный порохом национальной вражды, искру кровавой распри. Началась татарско-армянская резня, в которой народы проливали кровь своих собратьев. Этот убийственный замысел царизма всколыхнул всю страну и вызвал волну протестов. Бердичевский пролетариат, разумеется, тоже не отставал. 8/ІІІ в Староместной синагоге состоялся многолюдный митинг, а по его окончании — демонстрация на Соборной площади. На главной улице — Белопольской — была ещё одна демонстрация.
Вот как рапортует об этом киевский губернатор киевскому генерал-губернатору:
«В 9 ½ часов утра движение усилилось. При этом на углу Никольской и Белопольской улиц собралась толпа евреев, человек двести, и начала кричать “ура”, бросая вверх шапки. Тогда бомбардир 3-й батареи Степан Каминский, находившийся на Соборной площади, прискакал сюда на лошади. Толпа стала разбегаться. Мещанин Симха Гутис, 18 лет, дважды выстрелил в Каминского, но не попал. Каминский догнал его на Никольской улице, ударил оголённой шашкой по голове и ранил. Другой еврей, Гершл-Хаим Барац, 17 лет, не давая задержать Гутиса, схватил Каминского за ножны. Оба еврея с помощью подоспевшего патруля были задержаны».
Представьте себе, товарищи, самоотверженность этих юношей-рабочих! История страстной борьбы бердичевского пролетариата знает много подобных примеров. Нужно во что бы то ни стало восстановить героическую историю для подрастающего поколения, для всех нас!
В тот же день около 6 часов вечера вновь была предпринята попытка манифестации на главной улице возле костёла. При этом был задержан тов. Мотл Бретан (Мотл Чудновер), один из лучших бойцов бердичевского пролетариата, который геройски погиб в 1906 г., когда отбивал у конвоя приговорённого к смертной казни тов. Генеха.
Так откликнулся бердичевский пролетариат на бакинские события. День 8 марта в Бердичеве был насыщен революционным волнением и порывом.
10 марта забастовали рабочие кожевенного завода Бурко. Вот как извещает об этом киевский губернатор киевского генерал-губернатора:
«Министерство внутренних дел
киевский губернатор
20 марта 1905 г.
№1468
Из дел киевского ген.-губ. №25 ч.1
Киевскому, Подольскому и Волынскому генерал-губернатору
Бердичевский уездный исправник сообщил мне, что к нему обратился хозяин кожевенного завода в городе Бердичеве г-н Шмуль Бурко с таким заявлением. 3 марта в 11 часов утра заместитель управляющего завода Биньомин Лернер назначил рабочего Нотэ Плейцера надсмотрщиком за рабочими на семь дней.
Это назначение не понравилось рабочим Ицыку Табакмахеру, Шимену Ливкарнику, Йоси Полику, Ицке Ингибергу, Гершну Вайберу, Файвишу Топоровскому, Биньомину Нусинову. Они сказали Лернеру, что это назначение затеял он, а не хозяин, и что не приступят к работе до тех пор, пока не услышат об этом от самого хозяина. Когда пришёл Бурко, перечисленных выше товарищей пригласили в контору. Хозяин заявил им, что без специального надсмотрщика из числа старших рабочих обойтись невозможно из-за частых перебоев в работе, приносящих ущерб заводу. Если они не хотят трудиться в таких условиях и слушать старших, которых нанял не Бурко, а сами рабочие, тогда пусть ищут себе работу в другом месте и с более благоприятными условиями. Однако те не согласились работать под надзором дежурных и в 4 часа, не заходя в свой цех, покинули завод. Затем 43 рабочих из других цехов, воспользовавшись перерывом на отдых, ушли с завода и в тот день больше туда не возвращались. Вели себя рабочие спокойно.
На второй день, 10 марта, все рабочие вышли на работу. При этом 42 человека, которые 9 марта не прекращали трудиться, сразу приступили к работе. 42 человека, которые ушли с завода 9-го в 4 часа и больше не возвращались, начали работать только после предварительных переговоров с Биньомином Лернером, а остальные 7 вышеупомянутых рабочих — лишь в 2 часа, причём с таким расчётом, что хозяин завода Бурко, как сообщил Лернер, даст 13-го окончательный ответ на главное требование рабочих, а также относительно сокращения рабочего времени и повышения зарплаты.
11-го, 12-го и 13-го на заводе работали как обычно. А 14-го все рабочие, человек сто, собрались в столовой и заявили администрации, что не приступят к работе, пока не будут удовлетворены их требования: 1) 9-часовой рабочий день для всех; 2) отмена сдельной оплаты для тех, кто работает в мокром отделении[VII] и для юхтовщиков, введение дневной оплаты; 3) дневная оплата для блимовщиков — 1 руб. 20 коп. и пара сапог, для известковщиков — 1 руб. 20 коп. и пара сапог, дубильщики при мельнице — 1 руб., рабочие при мельнице — 1 руб., чернорабочие — 80 коп., юхтовщики — 1 руб. 20 коп., для валяльщиков-посадчиков — 20-процентная надбавка; 4) при сдельной работе такие расценки: сто фальцованных лап — 3 руб., пара фальцованных голенищ разных видов — 20 коп.; фальцованные лапы и куски — 8 коп., фальцованные и платовые гамаши — 2 коп., пара фальцованной шагрени — 6 коп.; 5) не увольнять рабочих без согласия их товарищей по цеху; 6) мочить кожу сразу после начала работы, после этого мочить каждую неделю.
На всё это Бурко ответил, что из-за понесённых им в этом году убытков на сумму 20 тысяч рублей он не может удовлетворить требования рабочих. Пусть они уходят с завода, если не согласны. Тогда все рабочие разошлись по домам».
11 марта было неспокойно на «Прогрессе». На этом заводе мастер Бочковский очень плохо обращался с рабочими, которые давно решили с ним расквитаться. 11 марта они вывезли его на тачке, о чём рапортует киевский губернатор. Полицейский стиль этой жандармской «литературы» нам хорошо знаком:
«На машиностроительном заводе “Прогресс”, где работают свыше 400 человек, 11 марта в 9 часов утра десять рабочих токарного цеха схватили мастера Мечислава Гавриловича Бочковского, надели ему на голову мешок и с криками “ура” увезли с завода. Как выяснилось в ходе допросов, рабочие поступили так потому, что были сердиты на Бочковского, который аккуратно относился к работе и требовал того же от рабочих. Считая, что такое непозволительное поведение рабочих может послужить плохим примером для остальных, администрация решила уволить их 16 марта. Но это взбудоражило остальных рабочих, которые требовали пустить на завод 10 уволенных, угрожая в противном случае всеобщей забастовкой».
14 марта все рабочие, которые увозили мастера на тачке, были уволены. Прибывший фабричный инспектор (в царской России фабричные инспекторы, которые должны были следить за соблюдением трудового законодательства, состояли в сговоре с хозяевами) утвердил это увольнение. Бердичевская организация РСДРП обратилась с призывом к рабочим «Прогресса», в котором дана оценка событий на заводе:
«Российская социал-демократическая рабочая партия
Пролетарии всех стран соединяйтесь!
К рабочим завода “Прогресс”
Товарищи! В понедельник, 14 марта, на заводе, на котором вы работаете, произошло сокращение числа рабочих на десять человек. Десять человек, которых эксплуататоры ради обогащения замучили тяжёлым трудом, стали вдруг лишними и получили полную свободу идти на все четыре стороны. Но в чём заключается их преступление? Что такое совершили эти люди, которых администрация посчитала опасными?
Дело в том, что 11 марта они увезли на тачке мастера Бочковского. Администрация испугалась и сообщила обо всём здешней полиции и фабричному инспектору. Совместно они решили уволить 10 человек, дабы обезопасить себя впредь.
Но разве виноваты на самом деле эти десять рабочих в произошедшем? Вы сами скорее ответите на этот вопрос, нежели кто-то другой. Кто из рабочих не сталкивался с собакой Бочковским? Кто из вас не испытывал на себе его тяжёлую руку? Может ли кто-нибудь сказать, что он хотя бы на одного из вас смотрел, как на человека, а не как на скотину? Так кто же после всего этого виноват? Рабочие, не имевшие больше сил терпеть такие жестокости, или тот, кто смотрел на людей, как на немых тварей, и вывел их из себя, вынудил их увезти его на тачке? Да разве он один такой? Разве не похожи на него все ваши мастера, продающие свою совесть и мстящие всеми силами рабочим, чтобы понравиться хозяевам?
А эти собаки, новые мучители рабочего класса, ещё осмеливаются приглашать полицию, которая находит в действиях рабочих “беззаконие” и устраняет их с завода! Прибывший фабричный инспектор, “защитник” рабочего класса, которого напоили допьяна, считает всё это законным. Цель достигнута. Десять рабочих получили увольнительные, и порядок восстановлен. Но разве Бочковский притеснял только 10 рабочих, брошенных сейчас на произвол судьбы? Разве не грозил он каждому в отдельности, что при малейшем протесте, при малейшем требовании человеческих условий вы будете немедленно выброшены на улицу? Разве не заинтересованы вы все в том, чтобы мастера относились к вам иначе? Разве может кто-то из вас сказать, что он уверен в завтрашнем дне и не окажется в таком положении, как эти десять товарищей?
Поэтому, товарищи, не будьте послушными рабами, не позволяйте унижать ваше человеческое достоинство! Поймите, что ваши интересы общие и идут вразрез интересам эксплуататоров-капиталистов. Пусть стачка рабочих Путиловского завода в Петербурге после увольнения 4 рабочих служит вам примером! Покажите своим кровопийцам — хозяевам и их мерзкому сообщнику, правительству — что вам не чужда рабочая солидарность, что для вас священны слова, начертанные на красном знамени пролетариата: “Один за всех и все за одного!”
Требуйте:
1) скорого возвращения уволенных товарищей,
2) устранения Бочковского,
3) человеческого отношения со стороны фабричной администрации.
Да здравствует социализм!
17 марта 1905 г.
Бердичевская организация».
Следствием мартовских событий в городе стали массовые аресты. Сотни рабочих-активистов брошены за решётку. Особенно большими были потери у Бунда, стоявшего во главе всего движения. Поэтому в апреле не происходили ни массовые выступления, ни сколь-нибудь значимые события. Революция как бы сделала перерыв и ушла в подполье, чтобы с ещё большим порывом вырваться наружу в июльские дни. Однако говорить о полном затишье нельзя, поскольку конфликты и стачечки не прекращались.
Вследствие распространения слухов о погроме и беспорядках 1 мая в Бердичеве было неспокойно. 4 мая благодаря деятельности социал-демократической организации бастовали мастерские, типографии, парикмахерские и несколько магазинов.
«17 мая забастовали служащие конки, требовавшие сокращения продолжительности рабочего дня и повышения зарплаты», — рапортует майская сводка жандармского отделения.
Перенасыщен стачками июнь, причём в них также принимают участие крупные предприятия: «Прогресс», кожевенные заводы Бурко, Кобылянского и Тартаковского. Демонстраций не было, за исключением одной небольшой попытки, предпринятой «Паолей Цион»[5].
«Сто евреев, собравшиеся на Житомирской улице, кричали “Долой самодержавие!” и три раза стреляли. У арестованных найдена литература “Паолей Цион”», — сообщает жандармская сводка за июнь месяц.
О попытке проникновения в казармы рассказывает рапорт киевского губернатора киевскому генерал-губернатору от 6 июля под №3157:
«23 июня ротмистр 5-го эскадрона Бугского драгунского полка передал приставу 2-го отделения три прокламации, напечатанные на гектографе: одну под заглавием “Что должен помнить солдат” и две — “Солдатам”. Как установил ротмистр, две прокламации нашли у солдата Буравлёва, а третью — у солдата Арбузова, который получил её от неизвестного еврея. Вот полный текст прокламации:
«Российская социал-демократическая рабочая партия
Пролетарии всех стран соединяйтесь!
Солдатам!
Товарищи! На броненосце “Потёмкин” один матрос от имени всех заявил офицеру о плохом питании и необходимости его улучшения. В ответ на это офицер застрелил матроса. Т.е., его убили лишь за одно заявление о плохом питании. Офицер-убийца поступил в соответствии с законом: как бы солдата не угнетали, что бы с ним не делали, он должен молчать, иначе любой изверг может его убить. Но есть предел терпению. Матросы не выдержали и выбросили в море всех офицеров. Тело убитого товарища они привезли в Одессу, положили возле порта и прибили дощечку с надписью “Перед вами лежит товарищ, которого убили за то, что он заявил, что борщ не хорош. Осеним себя крестным знамением и скажем: «Мир праху его». Отомстим вампирам. Смерть кровопийцам! Да здравствует свобода! Команда эскадренного броненосца «Князь Потемкин-Таврический». Один за всех и все за одного”. Так ответили матросы на злодеяние офицера. Вместе с рабочими они подняли восстание и предложили остальным матросам присоединиться к борьбе. “Нет у нас правительства, — заявили матросы. — Так пусть его не будет и у вас! Борьба на смерть!”
Солдаты, вас оторвали от земли, от семьи, от детей и гонят на бойню в Маньчжурию или заставляют проливать кровь своих собратьев — рабочих и крестьян — в самой России. Ради кого идёте вы на войну, против кого воюете? За царя? Но в этом отечестве вы бесправны. Вас бьют, расстреливают, сажают в тюрьмы, а вы идёте против собратьев, чьи мучения вам хорошо известны.
Товарищи, следуйте примеру одесских матросов! Имея оружие в руках, объявите войну своему злейшему врагу — царскому правительству. Помните, что ваш враг не из Маньчжурии, не крестьянин и не рабочий. Захватывайте арсеналы, раздайте оружие рабочим и боритесь с оружием в руках за Всероссийское Учредительное Собрание, избранное на основе всеобщего, равного, прямого и тайного избирательного права. Только тогда закончится война с японцами, народ сам издаст законы, все будут равны перед законом и прекратятся злоупотребления. Отказывайтесь идти на войну. Зачем проливать собственную кровь? Лучше пролейте её за свободу народа.
Долой войну! Долой самодержавие! Да здравствует революция! Да здравствуют матросы, восставшие в Одессе! Да здравствует Всероссийское Учредительное Собрание!
Издание бердичевской группы РСДРП.
Июнь 1905 г.
Прочитайте и передавайте товарищам».
В конце июня начала подниматься стачечная волна. «28 июня, — рапортует киевский губернатор киевского генерал-губернатора, — на “Прогрессе” бастовали 45 человек с требованиями 8-часового рабочего дня, 30-процентной надбавки, поденной платы вместо сдельной, уважительного отношения со стороны мастеров и администрации, бесплатной медицинской помощи рабочим и их семьям, половины оплаты в период болезни, соблюдения правил увольнения рабочих (только с ведома остальных)».
Выдвигать такие требования призывали также прокламации. Вот полный текст одной из них:
«Российская социал-демократическая рабочая партия
Пролетарии всех стран соединяйтесь!
К рабочим завода “Прогресс”
Во всей России восстал рабочий народ, требуя для себя жизни и ликвидации бесправия. Вся сила рабочих заключается в их единении. Общими силами они упорно отстаивают свои требования. Вы тоже бросайте работу, если хотите улучшить своё положение. Требуйте:
1) 8-часовой рабочий день,
2) 30-процентную надбавку,
3) поденную плату вместо сдельной,
4) чернорабочим по 1 рублю в день,
5) уважительное отношение со стороны мастеров и администрации,
6) бесплатную медицинскую помощь рабочим и их семьям, половину оплаты в период болезни,
7) увольнять только с ведома остальных.
Не приступайте к работе, пока не выполнят ваши требования. Помните, что из-за забастовки не должен страдать ни один рабочий. Требуйте, чтобы вам уплатили за время забастовки. Только борьбой вы добьётесь своего.
Бердичевская организация
Российской социал-демократической рабочей партии. 28 июня 1905 г.»
5 июля произошла кровавая резня в Белостоке[VIII], позже — восстание на «Потёмкине». Революция разгоралась. Мог ли бердичевский пролетариат оставаться равнодушным?
Шла подготовка к массовым выступлениям. А пока ширилась стачечная борьба. Одновременно с «Прогрессом» вспыхнула забастовка на заводе Бурко, 30 июня — на заводе Кобылянского, 1 июля — на паровой мельнице Плесневича.
Вот что говорится в сообщении киевского губернатора киевскому генерал-губернатору от 19 июля:
«28-го бастовали рабочие кожевенного завода Бурко, требуя повышения зарплаты на 20 % и сокращения на полчаса рабочего дня. На следующий день хозяин объявил о своём согласии выполнить требования, и забастовка прекратилась. 30-го во второй раз забастовали рабочие кожевенного завода Кобылянского, требуя повышения зарплаты. Стачка продолжалась до 5 июля. 1 июля бросили работу на паровой мельнице Плесневича в селе Быстрик. Служащие требовали повышения месячного жалованья с 10-11 до 14 руб. 1 июля забастовали рабочие кожевенного завода Тартаковского, требуя вновь вымачивать кожу. Все рабочие ведут себя спокойно.
13 июля в Бердичеве на Русской улице состоялась маёвка, в которой участвовало 200 человек. Арестовано 9 человек.
17-го в Бердичеве бастовали служащие конки и биндюжники. 19-го бастовали пожарники, которые через брандмейстера требовали: 1) повышения зарплаты, 2) уважительного отношения и т.д. В противном случае они не будут выезжать во время пожара».
Здесь вновь следует отметить, что в сообщении губернатора речь идёт лишь о крупных забастовках, а также о тех, которые имеют определённое отношение к городскому хозяйству. О стачках и стачечках в мелкой индустрии рапорт вообще умалчивает, хотя они были здесь «частыми гостями». Поэтому, если принять во внимание все эти забастовки (в чём, разумеется, есть необходимость), перед нами предстанет картина нарастающей волны.
Выше мы уже упоминали о кровавых событиях в Белостоке и потёмкинском восстании в июле месяце. Когда эти две ударные силы погнали нарастающую стачечную волну, всеобщая забастовка переросла в многотысячную демонстрацию.
О том, как эта массовая демонстрация отразилась в памяти её участников, мы узнаем позже, когда прочитаем сами воспоминания. А пока выслушаем рапорт бердичевского полицмейстера прокурору Киевской судебной палаты:
«Из дел Киевской судебной палаты, №905-653
Его величеству прокурору Киевской судебной палаты
от бердичевского полицмейстера
Рапорт №5071
Вчера после захода солнца до меня дошли вести о том, что злостные элементы разбили электрофонари на Никольской, Житомирской и Мостовой улицах. Кроме того, группа евреев, человек тридцать, ворвалась на электростанцию. Стреляя из револьверов, они требовали отключить освещение, но безрезультатно. Как только кавалерия получила приказ чаще совершать рейды по улицам города, на станцию прибыл патруль, а находившиеся там евреи разбежались.
Во избежание перебоев я приказал, чтобы станция работала за время остановки. Несмотря на угрозы, потери были возмещены. В полночь в закоулках крутился какой-то подозрительный. Поэтому полиция усилила охрану, не допуская образования групп.
Однако находившиеся на Соборной площади помощник пристава Рубленчан и полицейский Дзинкович в 9 часов вечера внезапно услышали шум многолюдной толпы, вышедшей из переулка Зелинского на Махновскую улицу с криками “Ура!”, “Долой самодержавие!”, “Да здравствует революция!”.
Когда Рубленчан и Дзинкович вместе с городовыми бросились в ту сторону, по ним стали стрелять из револьверов. Толпа отступала на Махновскую улицу. Изгоняя демонстрантов, наши снова натолкнулись на большую группу, вышедшую из другого переулка. Из второй группы стреляли ещё чаще, что не могло не повлечь за собой жертвы в первой группе. В это время с разных сторон начали прибывать патрули 26-го Бугского полка, совершавшие рейды по городу. Они погнались за демонстрантами, стрелявшими по ним из окон, балконов и крыш нескольких домов на Соборной площади, Белопольской, Никольской и Махновской улицах. При этом была ранена лошадь одного драгуна. Для самозащиты и прекращения беспорядков патрули вынуждены были по мере необходимости применить огнестрельное и холодное оружие.
В это время я вместе с дежурной ротой IV батальона 41-го Селенгинского полка прибыл на Соборную площадь и направился на Махновскую улицу. Там недалеко от гостиницы “Европейской” кричала “ура” и стреляла третья группа демонстрантов. Некоторые солдаты открыли ответный огонь. Тогда демонстранты рассредоточились по разным переулкам и оттуда стреляли по полицейским и кавалеристам. Кроме того, стрельба слышна была внизу Махновской улицы, в районе электростанции. В меня стреляли возле каменного дома Кума (?) на Махновской улице, но пуля пролетела мимо, не причинив вреда.
После восстановления в городе порядка выяснилось, что в еврейскую больницу привезли 5 раненых, в том числе одного русского. Раны демонстрантам были нанесены почти исключительно шашками драгун, имеющих, благодаря подвижности, особые заслуги в подавлении беспорядков. Задержано десять участников демонстраций, ведётся следствие. Сегодня магазины уже открыты, но агитаторы готовят под вечер новые беспорядки.
 |
Из полицейских служащих, которые, невзирая на усталость, несли вахту с 6 часов утра до 1 часа ночи, особенно энергично проявили себя: на Белопольской улице пристав 2-го отделения Лободзинский, а на Соборной площади — коллежский регистратор Рубленчан и Дзинкович. Городовые тоже добросовестно трудились, несмотря на град пуль. Обо всём этом я сообщаю Вашему величеству. По некоторым сведениям, число раненых достигло нескольких десятков.
Полицмейстер Крижицкий».
Несколько замечаний по поводу этой типичной полицейской стряпни. 1. Ход событий показан неверно. Выходит, будто демонстранты первыми начали стрелять, а полиция вынуждена была защищаться. 2) Утверждение о том, что по патрулям якобы стреляли «из окон, балконов и крыш» — бабские выдумки. Боевой отряд Бунда находился среди демонстрантов. Полицмейстер сочинил всё это для оправдания стрельбы по мирной толпе и восхваления собственных сил. А как вам нравится рассказ о том, как «я прибыл на площадь … пуля пролетела мимо» и т.д.? Как хорошо, что мы избавились от этого ненавистного собачьего порядка!
Получив от бердичевского полицмейстера срочный рапорт об июльских событиях, киевский губернатор сразу известил об этом генерал-губернатора:
«Министерство внутренних дел
киевский губернатор
30 июля 1905 г.
№3541
Генерал-губернатору
Киевской, Подольской и Волынской губерний
По сведениям полиции, в последнее время среди еврейского населения Бердичева велась мощная агитация за всеобщую забастовку и уличные беспорядки. Для усиления воинской части в Бердичева направили один батальон. Кроме того, сюда прибыли три околоточных надзирателя из Киева.
17 июля бастовали извозчики и служащие конки. Кроме того, пытались бастовать пекари, но безуспешно. 18-го и 19-го продолжалась стачка извозчиков и служащих конки, причём последние выставили ряд условий. Начались переговоры с администрацией.
19-го служащие 3-го отделения бердичевской пожарной охраны требовали у брандмейстера повышения месячного жалования с 12 до 17 руб., отмены строгостей по отношению к ним и вычетов за пропущенное время. Если их требования до 1 августа не выполнят, они не будут выезжать на пожары. 21 июля их поддержали служащие остальных двух пожарных отделений. Поскольку пожарная команда в Бердичеве городская, я во избежание перерыва в работе пожарников предложил городскому самоуправлению немедленно договориться со служащими или нанять других лиц и вообще обратить внимание на ничтожность их жалованья.
20 июля часть извозчиков, благодаря принятым мерам, выезжали на биржу, а полиция позаботилась о том, чтобы организаторы забастовки не применили к ним насилие. Для ослабления агитации по договорённости между полицмейстером и помощником начальника Киевского губернского жандармского управления 22 июля ночью было арестовано 7 человек, у которых обнаружили антиправительственные издания и два револьвера с патронами. Эти аресты оказали определённое воздействие на дальнейший ход событий. Было достигнуто соглашение между администрацией и служащими конки, и 23-го конка заработала.
Однако 24-го опять началась агитация. Распространялось большое количество прокламаций о всеобщей забастовке. Революционеры пытались вырубить электрическое освещение, перекрыть водопровод, остановить конку и извозчиков, но этого не допустили войска. На второй день в городе были закрыты все магазины и другие торговые заведения, кроме нескольких мясных лавок и пекарен, которые охраняла полиция вместе с войсками».
Июльская демонстрация дорого стоила бердичевскому пролетариату: несколько убитых, десятки раненых и много арестованных. Какой же вывод сделали для себя бердичевские рабочие? Надо вооружаться. Таким образом, «торжественная встреча» полиции не только подняла боевой дух масс, но и дала хорошую науку классовой борьбы.
С какими переживаниями и выводами уходил с июльской демонстрации бердичевский пролетариат — видно из великолепной прокламации Бунда, которую мы приводим в полном объёме[*]:
«Всеобщий еврейский рабочий союз в России, Литве и Польше
Пролетарии всех стран соединяйтесь!
О последних событиях
Ещё одну кровавую строку вписало царское правительство в кровавую книгу убийств и злодеяний, ещё одна капля попала в море крови, ещё одну жертву поглотил молох самодержавия. Позор самодержавию, позор всем его слугам!
Мы призывали ко всеобщей забастовке, и этот призыв имел всеобщий успех: остановились все фабрики, все лавки. Праздник был у рабочего класса. Стало ясно, как его боятся, ощущалась наша объединённая сила. Целью стачки было мобилизовать все силы, чтобы встретить полицию лицом к лицу среди бела дня. Ведь только на улице можно провести демонстрацию и напасть на кровавого врага.
Массы пришли на улицу. Перед нашими глазами тысячи шагающих рабочих. Тихую революционную песню подхватили все. Впервые бердичевский пролетариат встретился с царскими солдатами, вооружёнными пулемётами и винтовками. Словно саранча высыпали со всех сторон солдаты, в воздух пахнет дымом и порохом. Как разбойники нападали они на всех прохожих, пуская в ход шашки и штыки, стреляли по окнам и балконам. Было очень страшно.
Мы отступили, но не совсем. В то время как на одной улице свистели пули, на другой улице проходила манифестация. Мы разбежались, потому что были очень слабы, безоружны, впервые встретились лицом к лицу с порохом и смертью.
Товарищи! Мы знаем, что есть такие, кто заламывает руки над безвинными жертвами, кто осуждает нас, считая все манифестации излишними. Это буржуазия, демонстрирующая собственный страх перед смертью.
Объединяйтесь все в самый важный исторический момент. Рушится старая сгнившая политическая система и возникает новый порядок, который освободит нас от ужасных царских цепей.
Нам предстоит великая революция, и весь пролетариат, вооружённый социалистической идеей, ни перед чем не остановится и не пожалеет жизни ради уничтожения капиталистического строя. Большой вооружённой массой мы разобьём ненавистное самодержавие. Будет пролито много крови. Поэтому нужно готовиться к великому моменту, выходить на улицу, участвовать во всех демонстрациях и манифестациях. Пролетариат должен осознавать неизбежность большого количества жертв. На этих могилах будут расти свежие цветы свободы, взошедшие из нашей юной невинной крови. Тот, кого не испугает кровопролитие, будет наслаждаться новой свободной жизнью.
В этот раз мы отступили, потому что были слабыми и безоружными. Нам нужно много работать над укреплением дисциплины, организации. Против сильной дикой царской армии мы должны выставить энергичную дисциплинированную армию, которая будет верить в святую идею. Мы должны быть вооружены. В период революции долг каждого — вооружаться и быть готовым к великой борьбе.
Товарищи! Мы не забудем о крови, впервые пролитой на улицах Бердичева. Словно пламя разгорается наш гнев. Эта кровь будет сверлить наш мозг и острить наш меч в последний судный день. В тот день, когда царское правительство предстанет перед великим судом народного гнева, перед вооружённым народным восстанием, бердичевский пролетариат будет вооружён и станет дисциплинированной пролетарской армией.
Вооружайтесь, товарищи! Да здравствует революция! Да здравствует демократическая республика! Да здравствует социализм!
Бердичевский социал-демократический комитет Бунда
Типография Бунда. Август 1905 г. 4000 экз.»
Подходил к концу июль, но стачечная волна продолжала нарастать. 28-го снова забастовали рабочие завода Бурко. Они требовали сокращения рабочего дня на полчаса и повышения зарплаты на 20 %. После того как хозяин уступил, забастовка окончилась. Подобное происходило и на ряде других предприятий.
О чём говорят эти забастовки и конфликты на следующий день после тяжёлого поражения? Они говорят о том, что не пропал боевой дух рабочего класса, который не выпустил из рук стачечное оружие. Июльские события также зажгли в сердцах рабочих сильное пламя мести. Начинается терроризирование самых ненавистных властителей. Об этом свидетельствует рапорт полицмейстера Крижицкого от 31 июля прокурору Киевской судебной палаты, согласно которому городовых Лукашевича и Пархомчука облили постным маслом. Так же поступали с ночными сторожами и дворниками, которые помогали полиции. Об этом, кстати, рассказывает в своих воспоминаниях тов. Шпицглоз.
Не будет излишним вспомнить, что ни Бунд, ни «Искра» не признавали тогда персонального террора. Подобные случаи происходили стихийно и отражали жажду мести взбудораженных масс.
Красная волна поднималась в стране всё выше и выше. Лозунгом движения было учредительное собрание. Даже буржуазия как будто примкнула ко всеобщей борьбе. Чтобы обмануть народ и оторвать буржуазию от революции, царское правительство опубликовало булыгинский проект совещательной Думы — своего рода придатка к самодержавию, который будет давать советы императору как вести войну. Это ничтожный проект возмутил даже либералов, не говоря уже о народных массах и социалистических партиях. Все как один протестовали против этого царского мошенничества. Бердичевский пролетариат, разумеется, не отставал от всеобщего движения, и на протяжении августа и сентября в городе состоялся ряд митингов протеста против булыгинского проекта. Некоторые митинги переходили в крупные манифестации. Были раненые. Об арестах и говорить не приходится. Вот несколько сводок жандармского управления:
«15 августа местные бундовцы устроили митинг в бердичевской синагоге во время молитвы, выступали с революционными речами и распространяли прокламации».
«20 августа на Соборной площади состоялась демонстрация с возгласами “Долой самодержавие!” По полицейским, окружившим демонстрантов, стреляли и бросали камни».
«27 августа толпа, собравшаяся возле бес-медреша[b], пыталась провести демонстрацию. Распространяли социал-демократические листовки».
«29 августа в синагоге была сходка, на которой распространяли марксистскую и другую революционную литературу».
«30 августа в Бердичеве обнаружили склад с оружием (12 револьверов, 116 пик) и нелегальной литературой».
О степени накала революционной атмосферы можно судить по воспоминаниям тов. Карлинского. Он рассказывает нам, как из-за спора двух человек на улице собралась многолюдная толпа и началась большая демонстрация. Об этом также свидетельствуют телеграммы полицмейстера Крижицкого киевскому губернатору. Вот текст одной из них без изменений:
«Телеграмма.
Киев, губернатору
Из Бердичева.
Принята 18 октября.
16-го под вечер революционеры активно агитировали за всеобщую забастовку и беспорядки. Рано утром магазины и мастерские закрыты. Угрозами остановили работу телефонной станции, которая обслуживала городовых. Извозчики, конка, электростанция не работают. Два вагона перевёрнуты. Для освещения городовым на постах разжигают костры. Стреляли в надзирателя Денченко, но промахнулись. Надзирателя Компоненко ранили в руку. Стёкла в окнах домов разбиты камнями. Мстят полиции за предпринятые меры. Днём сильное волнение. К революционному движению православные не примкнули. Ночью ожидали больших беспорядков, но полиция не допустила.
Полицмейстер Крижицкий».
О событиях 18-го, т.е. о большой, стихийно вспыхнувшей демонстрации, сообщает другая телеграмма:
«Телеграмма.
Киев, губернатору
Из Бердичева.
Принята 18 октября 1905 г.
Рано утром обстановка в городе была нормальной. Открыты магазины, выезжали извозчики. Стали разноситься слухи о конституции. Быстро росла активность евреев. На улицах и в переулках многолюдная толпа кричала “Да здравствует республика!”, а затем направилась к казначейству, тюрьме, арестному дому. Нападение отбили патрули. Стреляют из окон, с балконов. Один городовой убит выстрелом из револьвера, второй тяжело ранен двумя выстрелами. Демонстранты стреляли в кавалеристов. Последние ответили огнём. Несколько демонстрантов убито, есть раненые. Не имея достаточно сил для наведения порядка, я передал власть войскам. Прибывшие казачьи сотни участвовали в подавлении беспорядков.
Полицмейстер Крижицкий».
О бурных октябрьских событиях можно прочитать также в тайном рапорте киевскому губернатору. Мы хотим отметить, что этот рапорт, как и все прочие документы, следует принимать очень осторожно, критически, поскольку ход событий в нём искажён, выставлен, так сказать, на полицейский лад. Вот его полный текст:
«Секретно
Его Величеству киевскому губернатору
от бердичевского полицмейстера
18 октября до Бердичева дошли вести о правах, дарованных русскому народу императором. Из-за этого на Белопольской улице в 2 часа дня собралась многотысячная толпа еврейской молодёжи, к которой всё время подходили новые группы. Толпа разделилась на две части. Одна часть направилась переулками к казначейству с целью нападения на него. Здесь демонстранты, по сведениям унтер-офицера Селенгинского полка Коровина, начали сильно кричать и бросать камни в солдат, охранявших казначейство, угрожали палками и стреляли в солдат. Одна пуля, пущенная демонстрантами, порвала шинель солдата Владимира Городецкого. Перед лицом опасности солдаты открыли ответный огонь и разогнали толпу. При этом в переулке остались двое убитых — мужчина и женщина. Затем часть демонстрантов направилась во 2-ое полицейское отделение, где стреляли в стоявших на посту городовых и солдат. Убитых и раненых не было. К месту беспорядков быстро прибыли драгуны. Демонстранты из закоулков стреляли 30 раз, ранив лошадь корнета Халяпина. Толпу, двинувшуюся к тюрьме освобождать арестантов, казаки разогнали. Здесь стрельбы ни со стороны казаков, ни со стороны демонстрантов не было. На Соборной площади многочисленные демонстранты, стрелявшие из револьверов по эскадрону драгунов, были разогнаны с помощью шашек. При этом было 20 раненых, в том числе крестьянин Жмур, которого помощник пристава Миронов, находившийся на площади, приказал трём городовым отвезти в еврейскую больницу. В больнице на городовых напала толпа и стала бить палками. При этом много раз стреляли из больничной прачечной. Стоявший на Белопольской улице городовой Иван Лущик вместе с другими городовыми побежал на подмогу, но тут же упал замертво. В него стреляли из прачечной, где прятались демонстранты. Вскоре они разбежались в разные стороны, так что задержать никого не удалось.
 |
В 5 часов 45 минут дня по Житомирской улице шёл городовой 1-го отделения Пётр Бежин. Неизвестный демонстрант стрелял в него три раза и прострелил левый бок. Убийцу задержать не удалось. Позднее по Житомирской улице проезжала казачья сотня. Неизвестная девушка стреляла из квартиры Литвака, но промахнулась».
Во время этих демонстраций убили тов. Гнесю. Многолюдная похоронная процессия напоминала грандиозную демонстрацию. Происходило это в «конституционные» дни, когда давление полиции немного ослабло. Этим объясняется тот факт, что похороны были разрешены и в них принимали участие городской голова Корнилов и несколько гласных. Вот как рапортует об этом киевскому генерал-губернатору полицмейстер Крижицкий:
«19 октября в 3 часа дня собралась многотысячная толпа еврейской молодёжи, чтобы провести в последний путь убитую во время беспорядков еврейку. Перед похоронами к полицмейстеру подошёл городской голова полковник Корнилов, а также гласные Савицкий, Доманский, Косовский, Развадовский. Они просили убрать патрули и городовых с пути шествия процессии, дабы избежать случайных столкновений с многотысячной толпой, которая после прошедших событий сильно возбуждена. По их словам, при таких условиях толпа будет вести себя совершенно спокойно, ничего антиправительственного не произойдёт. За это они, городской голова и гласные, ручаются. Усилив состав всех полицейских участков, полицмейстер разрешил проведение похорон без полицейской стражи.
В похоронах участвовали свыше 10 тысяч евреев, а также городской голова Корнилов, гласный Фирацкий, ветеринар Васнецов, аптекарь Доманский, Савицкий и Трясунов. Перед гробом несли венки и несколько красных знамён с надписями “Павшие за свободу”, “Слава погибшим во имя свободы”. Люди шли на кладбище и затем расходились, никаких чрезвычайных происшествий не было.
Вследствие обострившихся отношений между населением и полицией и во избежание дальнейших жертв полицмейстер, принимая во внимание миролюбивое настроение людей, не счёл нужным поднимать шум из-за такой мелочи, как несколько знамён с надписями, не имеющими особого значения, и разрешил похороны без военно-полицейского надзора. Обо всём этом докладываю Вашему Величеству.
Бердичевский полицмейстер (подпись).
Архив киевского губернатора, дело №171 — 1905 г.»
Мы уже упоминали о том, что бердичевская власть немного отпустила вожжи после выхода Манифеста. Поэтому движение с ещё большим порывом вырвалось из подполья, пытаясь использовать все конституционные возможности.
То же самое, что с полицмейстером, произошло и с городским головой Корниловым, который, как и первый, как бы растерялся. Хотя следует признать, что Корнилов был весьма либерально настроенным человеком. Когда к нему пришла делегация и выдвинула целый ряд требований, включая необходимость вывода из города войск (об этом рассказывает в своих воспоминаниях тов. Карлинский, участник делегации), он тут же согласился. Однако иначе на всё это смотрел полицмейстер, т.е. фактическая власть, что видно из следующего рапорта:
«Его Величеству киевскому губернатору
31/Х-05
№892
Секретная часть
от бердичевского полицмейстера
Рапорт
Насколько мне известно, бердичевский городской голова хлопотал по требованию евреев по телеграфу перед председателем Совета Министров графом Витте о выводе войск из города, кроме местного гарнизона, состоящего из 4-го обозного батальона и конвойной команды. В то же время организация приостановила революционное движение только на время призыва русских новобранцев, во избежание еврейского погрома. После этого революционная агитация, согласно имеющимся у меня агентурным сведениям, будет продолжаться с ещё большей силой. Об этом также сообщалось в прокламациях, которые ещё до призыва распространяли среди евреев. Речь в них идёт о необходимости добиваться вывода войск из Бердичева, после чего устроят народный суд над всеми без исключения слугами полиции за предпринятые ими меры по защите государственного строя. Таким образом, ходатайство городского головы Корнилова является не более чем продуктом устремлений еврейского населения, которое замышляет новые злодеяния во имя революции. Поэтому, принимая во внимание, что в случае беспорядков находящихся в городе войск — батальона пехоты, эскадрона драгун и 2 казачьих сотен — может быть недостаточно для подавления беспорядков и защиты учреждений (безоружный обозный батальон не в силах восстановить порядок), прошу Ваше Величество отказать ходатайству городского головы в полной мере. В противном случае это означало бы отдать весь город в распоряжение революционеров.
Полицейский Крижицкий».
Комментировать этот рапорт, как и предыдущий, кажется, излишне; всё и так ясно.
Организации, которые, выражаясь полицейским языком, готовили в городе «беспорядки», не забывали также о селе. В соседних селах «Искра» распространяла листовки «Спілки» — нечто вроде украинского крестьянского Бунда в РСДРП. Летом здесь происходили волнения. Кроме агитаторов из города, были свои активисты. Ходили слухи о съезде крестьян, о котором упоминает следующая телеграмма:
«Телеграмма.
Киев, губернатору
Из Бердичева.
Принята 24/Х-1905.
26-го в Бердичеве начинается призыв. Ожидается большой съезд крестьян. Будьте так добры, разрешите увеличить штат на восемь надзирателей. Крижицкий».
Не использовалась ли информация о съезде крестьян для того, чтобы напугать Киевского губернатора и выхлопотать у него дополнительный штат? Пока нам не удалось это выяснить, но мы продолжим расследование.
Кроме городского головы, ещё один Корнилов имел отношение к Бердичеву — московский гофмейстер, которому принадлежал Бердичевский сахарный завод. Изрядно напуганный «беспорядками» в городе, он телеграфировал из Москвы Киевскому губернатору. Вот текст телеграммы:
«Телеграмма.
Киев, губернатору
Из Бердичева.
Принята 31/Х-1905.
Прошу Ваше Величество выставить на нашем сахарном заводе в Бердичеве двадцать казаков или постоянную охрану из драгун. Питание, фураж, одним словом, всё необходимое, завод предоставит. Дело неотложное. Извините за беспокойство. Не откажите моей просьбе и дайте знать в контору великой княгини Елизаветы Фёдоровны в Москве. Гофмейстер Корнилов».
Какое «почтительное» беспокойство!
«Конституционный» период бердичевские рабочие старались использовать для организации профсоюзов. Первыми организовались приказчики, конторщики и бухгалтеры, число которых составляло тогда примерно две тысячи человек. Избрали бюро, учредили клуб и библиотеку. Подобные организации создавались и в других профессиях.
Начиная со второй половины ноября стачечная волна вновь поднялась.
«16/XI бросили работу работники почты и телеграфа. 17/XI на “Прогрессе” была сходка 500 рабочих. Ораторы говорили о необходимости объединения сил рабочих, о борьбе за 8-часовой рабочий день, о земле для крестьян и объясняли смысл манифеста, обнародованного 17 октября. 25/XI бастовали рабочие кожевенного завода Шленкера, требуя 25-процентной прибавки и 8-часового рабочего дня».
О развитии движения в декабре месяце можно судить по следующему сообщению (о том, насколько осторожно, критически следует принимать полицейские сообщения, мы уже упоминали):
«Министерство внутренних дел
Киевский губернатор
Секретная часть
22 декабря 1905 г.
№6308
Генерал-губернатору
Киевской, Подольской и Волынской губерний
Бердичевский полицмейстер сообщил мне, что 11 декабря ночью стало известно, что антиправительственные организации ведут усиленную агитацию за забастовку. 12-го с утра деловая жизнь Бердичева остановилась. Все торговые предприятия закрыты. Рабочие мастерских бросили работу. На улицах появилась большая толпа бездельников. Никаких столкновений не было. 12 декабря социал-демократы и социалисты-революционеры обходили продолжавшие работать фабрики и заводы, чтобы остановить их. На некоторых предприятиях требования агитаторов были выполнены. В тот же день прекратилась работа на таких крупных предприятиях, как сахарный завод Корнилова и “Прогресс”. 14 декабря магазины были ещё закрыты, лишь мелкие лавки в некоторых частях города приторговывали. Для достижения целей агитаторы не брезгуют никакими средствами. Дерзкие прокламации с призывом к последней вооружённой борьбе распространяют в больших количествах из рук в руки и расклеивают на стенах домов, заборах и т.п. Положение крайне напряжённое. Ввиду недостаточности войск роль полиции сводится, главным образом, к тому, чтобы не допустить собраний толпы бездельников. Особенно энергично действуют казаки, одного появления которых достаточно для рассеяния толпы евреев. Батальон Селенгинского полка в полной мере содействует полиции. Бороться с агитаторами и распространителями прокламаций при нынешнем наличии войск в Бердичеве физически невозможно.
Для усиления войск, настроенных помочь гражданской власти, 15-го из Житомира прибыл взвод конной батареи и две пушки.
Обо всём этом докладываю Вашему Величеству и прилагаю к сему две прокламации под заголовками “Солдаты” и “Всем рабочим Бердичева”, а также напечатанную заметку от 14 декабря.
Губернатор, генерал-майор (подпись)».
«Бороться с агитаторами» при хорошей организованности и подвижности бердичевского Бунда, с учётом боевого духа масс, было действительно «физически невозможно». 14 декабря полковник Швиндт обратился к населению:
«Заявление
Предлагаю всем владельцам торговых предприятий открыть магазины, лавки, вести торговлю и осуществлять другие операции. Служащие этих заведений, как и рабочие фабрик, заводов, мастерских и нескольких предприятий должны приступить к своим обычным занятиям. Предупреждаю, что все попытки злонамеренных лиц препятствовать нормальному ходу жизни будут подавляться силой оружия.
Заместитель главнокомандующего чрезвычайной охраны полковник Швиндт».
15-го Бунд призывал рабочих прекратить забастовку. Начались аресты. 17-го задержали 13 человек, подозреваемых в принадлежности к бюро профсоюза приказчиков, конторщиков и бухгалтеров. 20 декабря из-за нехватки дров прекратила работу электростанция. 21-го забастовали школы. 23-го бердичевская власть получила приказ Дурново от 17 декабря, согласно которому «войска обязаны отвечать на стрельбу стрельбой и пресекать малейшую попытку вооружённого восстания», и приступила к его выполнению.
В таких условиях нарастающей реакции в Бердичеве возник Совет рабочих депутатов. В связи с тем, что его организатор и руководитель д-р Плих сейчас находится за пределами города, нам, к большому сожалению, не удалось установить историю этого Совета. Правда, по рассказам товарищей, существовал он очень короткое время (считанные дни), в течение которого состоялось не более двух заседаний. Но это, разумеется, не умаляет необходимость исследования всего, что касается так или иначе этой большой боевой организации, которую породила первая русская революция на вершине больших героических усилий. Мы надеемся получить в скором времени от тов. Плиха исчерпывающую информацию о Совете, а также о деятельности местной «Искры», одним из основателей и активистов которой он был, и тогда опубликуем её в «Материалах по истории рабочего движения в Бердичеве», которые сейчас готовит к печати местный Испарт.
Итак, в условиях нарастающей реакции в Бердичеве возник Совет рабочих депутатов, состоявший из представителей рабочих и политических групп. Когда в связи с арестом Петербургского Совета была объявлена всероссийская забастовка, Бердичевский Совет призвал всех рабочих присоединиться к движению, чтобы «перешагнуть через труп самодержавия навстречу Учредительному Собранию». Этот призыв мы приводим среди документов в конце книги.
24 декабря бердичевский полицмейстер докладывает киевскому генерал-губернатору о том, что «население Бердичева готовится к последнему решительному бою, намеченному на 1 января 1906 года», и просит не сокращать численность войск.
28 декабря жандармское управление сообщает, что «в Бердичеве прекратила работу электростанция. Население враждебно настроено по отношению к полиции и войскам. Революционная агитация усилилась».
24 декабря Киевский губернатор приказывает начальнику бердичевского гарнизона «силой оружия самым решительным образом подавлять беспорядки, как приказал министр: на стрельбу отвечать стрельбой». 30 декабря Киев приказывает «осторожно, но решительно разоружить рабочих». Нуждалась ли бердичевская власть в таких указаниях сверху? Разве прежде не бралась она за это «осторожно и решительно»?
Революция вновь в подполье. Так начинался, так шёл и так закончился 1905 год в Бердичеве, вписавшем почётный лист в большую книгу борьбы и героизма.
Социал-демократическое мировозрение начало формироваться у меня в 1897—98 гг., когда я был экстерном и зарабатывал себе на пропитание уроками. Как я стал марксистом?
В бердичевской библиотеке имелись различные марксистские книги, а также периодические издания. Тогда существовал обычай подчёркивать во время чтения наиболее марксистские по содержанию места, главные мысли, важнейшие положения и т.д. Так делал я. Так поступали и другие читатели.
В то время в Бердичев приехал Миша из Гомеля. Этот товарищ уже был социал-демократом и преследовал здесь определённые цели. Между прочим, позже он бежал за границу, где активно сотрудничал с журналом «Жизнь» Владимира Поссе[IX]. Прибыв в Бердичев, Миша прежде всего посетил библиотеку и сразу же заметил подчёркнутые места в книгах. Его это заинтересовало, и он стал следить за теми, кто подчёркивал, в том числе и за мной. Через некоторое время мы познакомились и установили связь ради общего дела. Миша рассказал мне, что целью его приезда является создание в Бердичеве социал-демократической группы, передал мне литературу, главным образом, журналы «Рабочее дело»[X], и свёл с товарищами Нахкэ и Борисом Фуксом (Марголин, сейчас член компартии в Одессе). Кстати, Нахкэ стоял у колыбели местного рабочего движения, играл в нём очень важную роль и вообще был замечательным товарищем. По моему мнению, он приехал в Бердичев (1896—97 гг.) как народоволец, так был настроен, поскольку 3-4 года спустя симпатизировал эсерам. Кроме того, его брат Лейзер-фальцовщик тоже был народовольцем и даже организовал народовольческую группу в Житомире. Но это между прочим.
Помню, как Миша из Гомеля завёл меня в какой-то подвал за Массовой улицей, где я встретил Нахкэ, Бориса и польского кожевенника Янека. Там мы договорились о сотрудничестве. При этом Нахкэ с Борисом обещали дать мне как интеллигенту ответственное поручение.
Через некоторое время в нашем кружке было уже человек 12-15. Вот те товарищи, кого я помню: 1) два брата Ясногородские (слесари), 2) Лейзер Шлосер[6], 3) Мойше Шепсл (жестянщик), 4) Довид Литинский (Довид «Визэлэ», валяльщик), 5) Довид «Старший» (валяльщик), 6) Довид «Ленивый» (валяльщик). Позднее мы имели уже несколько кружков. Было это в 1899 — начале 1900 года, до того как в Бердичев приехали Довид Шлосберг (Соломон) из Житомира и оба Алтера (Алтер «Длинный» и Алтер «Коротышка»), сыгравшие здесь большую роль.
Какую работу вели мы в кружках? Сам я, как бердичевец, разумеется, понимал идиш, но еврейской литературы не знал, знания черпал из русской литературы и поэтому просвещал товарищей на русском. Кстати, тов. Миша из Гомеля тоже не знал идиш и во время пребывания в Бердичеве вёл работу на русском. Но рабочие понимали нас плохо. Особенно тяжело было с читателями. Даже те товарищи, которые умели читать по-русски, не в состоянии были понять содержание русской книжки. Как раз в тот период примкнувшие к нам двое рабочих-перчаточников — Ичкэ и Миша из Литвы — собирались съездить на родину. Испытывая нужду в еврейской литературе и зная о деятельности литовского Бунда, мы провели лотерею, собрали несколько рублей и поручили товарищам привезти с собой оттуда разную литературу. И действительно, Ичкэ и Миша привезли с родины «Ди фир бридэр» («Четыре брата»)[XI], «Ди флигн ун ди шпинэн» («Мухи и пауки»)[XII], «Ди схирэс» («Жалованье») и «Ланг ун могер» («Длинный и тощий»). Можете вы себе представить, товарищи, с какой жаждой, с каким пылом стали глотать наши рабочие эти простые понятные книжки?! Наша просветительская работа пошла гораздо живее, и на собрании во время празднования Симхэс-Тойрэ[XIII] в 1900 г. присутствовало уже сто человек.
Так мы вследствие простой необходимости, без теоретических размышлений и «самоопределения» в национальном вопросе вышли на бундовский путь ради социал-демократической цели.
Летом 1903 года, находясь в Вене, я вступив в «Искру». Перед отъездом договорился с представителем венской группы тов. Вегманом, что сразу после возвращения возьмусь за организацию в Бердичеве группы, оставил ему адрес для литературы и корреспонденции. Вернувшись, я узнал от тов. Небрата (мы были знакомы раньше, во время совместного пребывания в Одессе, где у нас был своего рода кружок самообразования), что в Бердичеве для создания «Искры» всё уже готово. Через несколько дней в его квартире состоялось собрание, на котором присутствовали следующие товарищи: 1) д-р Плих, 2) Небрат, 3) Ицык Шустер[7] (приехал с Юга), 4) Люба, 5) Роберт и 6) я. На собрании речь шла о том, что Бунд — исключительно национальная партия, работающая лишь среди еврейских рабочих, что рабочие больших фабрик и заводов, в большинстве своём русские и поляки, как бы покинуты. Поэтому нужно организовать «Искру». Было принято решение о создании в Бердичеве такой группы. Разногласия и споры вызвал вопрос о названии новой организации. Назвать её группой мы считали недостаточным, а назвать комитетом пока не имели права из-за малочисленности. Решили дать такое название: «Бердичевская организация РСДРП». Используя мои связи как учителя с интеллигенцией, мы создали в её среде несколько групп.
Сначала наши отношения с Бундом были дружескими. Мы были слабыми, и бундовцы оказывали нам помощь литературой и т.п. Это объясняется их уверенностью в том, что мы будем работать только с русскими рабочими. Но вскоре оказалось, что к нам присоединяются и еврейские рабочие. Это, разумеется, не понравилось Бунду, и между нами начались трения.
 |
Поскольку сначала наша организация состояла из одних евреев, нам тяжело было проникнуть на крупные предприятия. Листовки печатал тов. Исак, а мы их распространяли в большом количестве. Во время русско-японской войны нам пришла в голову такая идея: в тот день, когда солдат должны повести в баню, один из нас забежит туда и оставит листовки.
В марте 1904 г. я поехал в Житомир, чтобы наладить связи с местными товарищами и найти для себя какую-то опору. Но и там положение было неблагоприятным. Существовал маленький кружок из нескольких человек, среди которых был сын д-ра Быкова. Литературы у них было ещё меньше, чем у нас. И касательно Бунда они находились в таком же положении, как и мы.
Во время моего отъезда в Бердичеве совершенно случайно провалилась наша типография. Произошло это так. Типография находилась в доме товарища Рыжика. По соседству с ним жила одна подозрительная личность, видимо, преступник, во всяком случае, не политический. И вот полиция, производившая у него обыск, случайно наткнулась на нашу типографию. Тов. Рыжика в тот момент не было на месте. Узнав о провале, он домой уже не вернулся.
14 марта, вернувшись из Бердичева, я направился к Алтеру «Длинному», чтобы поговорить с ним о дружине, которую собирались создать в городе. Но здесь мне сообщили о готовящихся ночью полицейских обысках. Поскольку дома у меня оставались ещё незашифрованные житомирские адреса, я сразу же пошёл домой и замёл за собой следы. Той ночью меня арестовали.
В тюрьме нас было 12 человек: 8 эсеров и 4 прочих. Не зная, к какой организации принадлежит каждый в отдельности, полиция посчитала всех нас бундовцами, а меня — организатором местного Бунда. Арестованы были «искровцы» д-р Небрат, Людвиг, Корбут и Аделя Гелер, а также эсеры Шапиро, Блиндер, Борл, Хаим Барац, Этке, Патановский и другие, чьи фамилии я сейчас не помню. Кроме того, были арестованы братья Рахимович, эсеры, которых содержали в отдельной камере. Впоследствии оказалось, что их выдал провокатор Борис Зац. После того как привели нашего товарища Степана, бывшего эсера, которого мы перетянули на свою сторону, стало известно, что он тоже провокатор.
 |
Наш боевой отряд был создан осенью 1903 г. Но это не значит, что до этого у нас не было бойцов. Наоборот, они были ещё до создания боевого отряда. Да ещё какие мо́лодцы! Кто из хозяйчиков-упрямцев, т.е. тех, кто заупрямился во время забастовки, не прочувствовал на себе сильную руку Хаима-Сроля Кулиша, Сролика «Большой Будки», Сролика «Малой Будки», Аврома Симэ-Фрейдэс, Нохема Лапацана, Рахмиэля Ходыркера, Арна Литвина, Исроля Чарны и ещё, и ещё?! Да, молодцов-бойцов у нас уже было даже чересчур. Но всё это были как бы партизаны с холодным оружием, а не «регулярная армия», в то время как погромы и другие события, происходившие в стране, требовали от нас организовать самооборону. Поэтому ЦК Бунда приказал всем своим организациям приступить к созданию боевых отрядов. У нас в Бердичеве это происходило следующим образом.
Каждая политическая сходка (сходки, или коллективы, как их иначе называли, были теми группами, которые вели политическую работу) отбирала несколько парней и передавала их в центральную сходку. Последняя представляла собой группу самых сознательных и активных товарищей, которые, согласно директивам комитета, руководили всей работой. Затем проходило всеобщее собрание, на котором представители комитета тов. Юдкэ и Леон зачитали циркуляр ЦК, информировали по существу вопроса и предложили избрать исполнительную комиссию. Таким образом в первую комиссию вошли Фулка, Мойше «Чёрный», Гершл Ювелирер[8], Перец «Чёрный», Шлоймэ Мешурес, Рувка Белостокер и Мойшелэ Вайзер. Руководителем отряда выбрали тов. Юдкэ. Перед боевым отрядом были поставлены пока следующие задачи: 1) разработать маршрут демонстрации и 2) охранять и защищать собрания, митинги, манифестации и т.п.
По некоторым причинам, первая комиссия не успела справиться со всеми возложенными на неё задачами, и в начале 1905 г. её переизбрали. В новую комиссию вошли Хаим Конторщик, Мотл Чудновер (фамилия — Британ), Перец Шнайдер и Шлоймэ Мешурес. Руководителем выбрали тов. Симху Шустера. Отряд насчитывал тогда 40 человек, во главе каждой десятки стоял десятник, как тогда говорили. Каждый товарищ имел браунинг и кинжал. Учились стрелять в нескольких верстах от города.
Изложить «на одной ноге» всю историю нашего боевого отряда невозможно. Мы это сделаем в последующих изданиях Бердичевского Испарта. Здесь же я расскажу об одном героическом эпизоде, связанном с гибелью нашего дорогого незабвенного товарища Мотла Чудновера. Пусть каждый бердичевский рабочий и вся наша молодёжь знают, как погиб один из величайших героев — 20-летний Мотл Чудновер.
 |
Вторник. По дороге из тюрьмы в суд есть кривая улочка возле Малой Кринички. Этой дорогой Генеха поведут в суд. Мы вчетвером прячемся в улочке. Перец ждёт нас на фаэтоне немного дальше. Обязанности связной выполняет рыжая Нина. Итак, мы ждём.
И вот они идут. Пять солдат ведут нашего товарища Генеха. Дрожь проходит по телу. Руки крепче сжимают браунинг в кармане. «Нужно любой ценой освободить Генеха», — возникает мысль.
— Стой! — кричим мы из улочки солдатам и даём залп в воздух. Солдаты растеряны. Генех отбегает в сторону и исчезает вместе с Ниной. Мы бежим по улочке, садимся в фаэтон и вперёд. Перец хлещет, фаэтон летит, мы стреляем назад и вперёд. Недалеко от места, где мы отбили Генеха, находилась охранка. Сбоку — второй участок. Услышав стрельбу, полицейские выбежали и погнались за нами. На Малой Юридике возле какого-то двора стояла коляска буржуя Лихтенштата. Услышав шум, он выбежал на улицу, увидел, что полиция за кем-то гонится, взобрался на коляску и решил составить компанию полиции.
Итак, мы — вперёди, а за нами полицмейстер верхом на коне, жандармы на повозке и буржуй на коляске. Стрельба. Крики. Ужас. Вот-вот догонят они нас. Мы выскакиваем из фаэтона и стреляем по ним. Они разбегаются. Мы вновь садимся в фаэтон.
— Перец, гони сильнее!
Они опять за нами. Мы ещё раз выскакиваем из фаэтона и стреляем в них. Они снова разбегаются. И так три раза.
Вдруг кто-то валится мне на руки.
— Мотл убит, Мотл убит!
Фаэтон поворачивает, и мёртвый Мотл лежит уже на тротуаре.
— Перец, гони без Мотла!
Мы исчезаем в ночном мраке. Мотла сразу увозят в еврейскую больницу. Глубокой ночью полиция перевезла его в земскую больницу. На следующий день весь город кипит. Бунд призывает ко всеобщей стачке, никто не работает. Но похоронить дорогого товарища так, как хотелось, не удалось. По всей Житомирской улице на пути к кладбищу стояла полиция.
У бердичевского пролетариата отняли лучшего сына и не дали даже провести его в последний путь. Товарищи, бердичевские рабочие! У нашего тов. Мотла, молодого парнишки, было горячее пролетарское сердце. Разве забудем его мы, освобождённые рабочие? Никогда!
К движению я присоединился, будучи 20-летним наборщиком, примерно в конце 1899 г. Опуская здесь 1900—1902 гг. (расскажу об этом в другой раз), начну с того, что в начале 1903 г. один из самых уважаемых деятелей того времени тов. Тевье говорил со мной перед отъездом из Бердичева о необходимости создания типографии. Мы даже заказали деревянную раму, но из этого ничего не вышло. Тевье уехал, и о типографии со мной завёл разговор тов. Алтер «Маленький»:
— Пейси, я тебя познакомлю с одним человеком, который сведущ в этих делах. Пусть он с тобой поговорит.
И вот однажды он привёл меня к дому на Пашковской улице, где к двери, кажется, была прикреплена вывеска зубного врача Фишла Когана. Я вошёл. Навстречу мне сразу вышел молодой человек лет 30, высокий, светловолосый, с маленькой бородкой, в чёрной одежде и пенсне, одним словом — джентельмен. Он подошёл ко мне, подал руку и так посмотрел в глаза, что я сразу ощутил большую доброту и близость, словно мы были давно знакомы.
— Как Ваше здоровье? — спросил он сразу. — Я спрашиваю потому, что нам предстоит большая тяжёлая работа. О том, что все должны быть строго законспирированы, говорить не стоит. Я знал о Вас ещё до того, как Вы пришли сюда. Уверен, что не совершил ошибку. А теперь давайте перейдём к делу. Мы должны обязательно создать типографию. Как это осуществить?
И мы стали разрабатывать план. Договорились печатать пока на гектографе. На этом наша первая встреча завершилась. Уходил я под большим впечатлением от этого необыкновенного человека, внешне строгого, холодного, а внутренне такого близкого.
Первая наша типография находилась на Малой Юридике, напротив 35-го номера. Хозяином квартиры был тов. Котлярский, с которым я ещё раньше встречался во время «центральной дискуссии». Набор производился следующим образом. Весь шрифт раскладывался на столе кучками, согласно буквам. Это было очень неудобно. Решили использовать мешочки, которые пошили сочувствовавшие Бунду девушки. Для чего это нужно, они, разумеется, не знали.
Вскоре мы пришли к мнению, что эта квартира не совсем надёжная, и перевели типографию в расположенное в переулке 1-го участка деревянное здание в саду, похожее на беседку. В первый раз меня туда завёл Йойнэ. Шли мы закоулками, причём не друг возле друга, а друг за другом. Чтобы я знал, куда идти, он говорил мне: «налево», «направо» и т.д. В этой беседке мы напечатали прокламацию ЦК Бунда о Кишинёвском погроме. Кроме этого, печатали и другие вещи, но что именно — не помню.
Через некоторое время мы перебрались на третью квартиру, расположенную на чердаке дома на Шумановской улице, во дворе. За день крыша сильно накалялась от солнца, и работать было очень тяжело. Меня клонило на сон. Но Йойнэ был начеку и быстро приносил мне стакан крепкого чая. Хозяином третьей квартиры был тов. Гецл (сапожник), которого я обучал печатанию.
Позже Йойнэ перевёл меня на новую квартиру, четвёртую, в Песках, возле синагоги сапожников. Там я встретил Алтера «Длинного», Этке (его жену) и Гецла. Квартира состояла из трёх комнат. Одна комната была столовой с двумя большими портретами, висевшими напротив двери — Николая II и его матери. Здесь находилась няня, которую якобы наняли ради ребёнка. Вторая комната была спальней, а в третьей (нечто вроде зала) находилась типография. В выдвижных ящиках буфета лежали шрифтовые кассы. В нашем распоряжении была также печатная машинка, которая прибыла в виде отдельных частей. Для её сборки в Бердичев прислали специалиста из ЦК. Печатный механизм состоял из валика, который приводили в движение с помощью рукоятки. Кроме перечисленных лиц, я здесь однажды встретил тов. Тараса из ЦК. Печатали мы большое количество листовок, а также брошюры. Помню одну брошюру о «Паолей Цион». Перед уходом домой я долго мыл руки и переодевался в джентельмена. Так продолжалось до октября 1905 года. Далее продолжать работу в типографии было невозможно, и я спрятал всё оборудование в погребе. Такова история четырёх квартир, где в течение двух лет действовала типография ЦК и при этом ни разу не провалилась.
А сейчас я изложу некоторые эпизоды, оставшиеся в моей памяти о тов. Йойнэ, которые могут стать дополнением к светлому образу этого незабвенной личности. Пусть все, кто помнят Йойнэ, расскажут о нём на страницах нашей прессы. Образ великого революционера должен быть восстановлен для освобождённого еврейского пролетариата!
1. Было это в первой типографии, где набирали из мешочков. Однажды захожу я туда работать и вижу, что Йойнэ лежит на кушетке, сложив руки и сильно раздражённый. Вдруг он поднялся и начал быстрыми шагами ходить по комнате. Так продолжалось весь вечер. Йойнэ был вне себя. Таким я его ни разу ещё не видел. В чём дело? Спрашивать у Йойнэ я тоже не нашёл необходимым. Но что же всё-таки? Через несколько дней мне стало известно, что Бунд разорвал отношения с РСДРП. Может быть, из-за этого был так рассеян тов. Йойнэ?
2. Однажды не удалась демонстрация, кажется, в связи с событиями в Белостоке. Йойнэ бегал по комнате и всё время твердил: «Что может потерять рабочий, кроме своих цепей?»
3. Решили 1 мая ради конспирации праздновать Пейсах[c]. Заказали несколько пудов мацы, которую оставили у одной рабочей. На соседней улице случайно проходили полицейские. Рабочие испугались и подняли шум. Это вызвало подозрение у полиции, и вся маца была конфискована. Йойнэ бегал по комнате и всё время твердил: «Почему рабочие такие несдержанные? Почему?» Его добрые глаза выражали боль. Это глубокое переживание великого революционера за рабочий класс, который не ведёт как следует освободительную борьбу, я не могу забыть …
4. До работы в типографии я немного читал. А когда начал работать, было уже не до этого. Я ощущал своё отставание и однажды сказал об этом Йойнэ. «Каждый человек, особенно рабочий, обязан развиваться, — ответил он. — Но ты стоишь на посту, и ничто не должно отвлекать твоё внимание. Всё ради революции.»
«Какое же я ничтожество, — размышлял я после этого, — если, стоя на посту, могу думать о другом!» Сила воздействия Йойнэ была колоссальной.
5. Какое-то время Йойнэ находился под надзором полиции, но на регистрацию ходил нерегулярно. «Где Вы ходите?» — укоряли его жандармы. «Почему бы вам не проследить как следует?» — хладнокровно ответил Йойнэ.
В 1905 году Йойнэ исчез. Мне даже не довелось попрощаться с ним. Как жаль! А в прошлом году я прочёл в газете, что тов. Йойнэ умер за границей. В моей памяти останется навсегда этот великий революционер с добрыми глазами.
11 января около 8 часов вечера на Житомирской улице, т.е. на «бирже», собралось человек 200. Митинг начался выступлением товарища из комитета Бунда, который рассказал о происшедшем в Петербурге.
Все с воодушевлением выслушали информацию. После этого манифестанты начали выкрикивать: «Мы протестуем против расстрела рабочих!», «Долой войну!», «Долой самодержавие!», «Да здравствует 8-часовой рабочий день!» и т.д. Они двинулись по Житомирской улице, а затем — по Никольской и Белопольской. По пути к ним присоединилось ещё несколько сотен человек. На биржевой площади было уже более тысячи манифестантов. Лишь здесь полиция спохватилась и с помощью ночных сторожей стала разгонять толпу. Полиция пускала в ход шашки, сторожи — палки. Те из наших, у кого были палки, тоже не зевали. Манифестация разделилась на несколько групп, которые не расходились до самой ночи. Таким в Бердичеве было начало.
На «бирже» сотни людей. Их становится всё больше и больше. Полиция, почуяв неладное, своевременно расставила патрули. Толпе предлагают мирно разойтись. То есть, пока мирно. Дворники тоже начеку. Может быть, понадобится их помощь? Ох уж эти дворники! Сколько раз они активно помогали полиции, сколько раз! Ведь недаром им выжигают глаза. Итак, с одной стороны полиция и дворники, а с другой стороны рабочие, которые постоянно прибывают. Собираются. Стоят. Ждут. Вот-вот, что-то произойдёт! Вдруг начинают толкаться. Смыкают ряды. Всех охватывает жар.
«Долой самодержавие!», «Ура!» «Да здравствует демократическая республика!» — вдруг раздаются отовсюду возгласы, и над толпой появилось красное знамя. Но тут раздалось несколько выстрелов, и пристав пьяным голосом прохрипел: «Разойдись, разойдись!» — и, обнажив шашку, стал отпихивать людей. Мы отступали кто куда. Внезапно меня ударили чем-то тяжёлым по голове, и я упал без сознания. Очнувшись, увидел вокруг себя несколько городовых и дворников.
— Ах, ты тоже не хочешь царя! А ну-ка, покажите ему республику! — закричали они и стали показывать мне «республику». Удары сыпались по голове и прочим частям тела. Избитого, окровавленного меня поволокли в участок. Здесь я встретил дорогих товарищей, которые на первых порах перевязали мне голову.
Через несколько недель нас судили, и мне пришлось отсидеть три месяца.
Когда революция начала распространяться по стране, самодержавие натравливало один народ на другой, чтобы таким образом отвлечь внимание возбуждённых масс. Страшная история произошла в Баку, на Кавказе, где испокон веков шли жестокие кровавые раздоры народов. Армяне резали татар, татары — армян, и с обоих сторон лилась ручьями невинная кровь. И кто же от этого выиграл? Самодержавие вместе с правящими классами обоих народов.
Когда вести об ужасной бакинской резне дошли до Бердичева, местный пролетариат протестовал против преступлений самодержавия. Это было во время праздника Пурим. Староместная синагога битком набита. Внутри собралось около тысячи человек. Когда настало время читать Свиток Эстер, выступил товарищ, который рассказал о бакинских событиях, и таким образом начался митинг.
После митинга все вышли на улицу и начали распространять листовки. Некоторые запели. Толпа двинулась по Житомирской улице до биржевой площади (сейчас — Советская площадь). Манифестация продолжалась до 12 часов дня, а под вечер вновь началась возле Первого бульвара. Для разгона манифестации прибыли кавалеристы, которые пустили в ход оголённые шашки. Но манифестанты не молчали, защищаясь палками и камнями. Столкновения с полицией продолжались до 11 часов вечера. На следующий день несколько товарищей было арестовано.
 |
В связи с «потёмкинскими» и лодзинскими событиями ЦК Бунда призвал всех еврейских рабочих ко всеобщей забастовке-протесту и демонстрации. Вскоре прошло экстренное заседание «центральной сходки», которая при участии представительницы комитета тов. Фриды разработала определённый план и избрала специальную комиссию. Этой комиссии была дана директива поддерживать контакт с боевым отрядом. В течение 8 дней в разных профессиях проходили тайные подготовительные собрания, в которых принимали участие сотни рабочих. Помню собрание 500 приказчиков в каменном доме Шейнберга. Ораторы призывали быть активными, ни перед чем не останавливаться, требовали закрытия магазинов. После собрания начали вооружаться кто чем мог, за исключением боевого отряда, вооружённого за счёт комитета. Накануне забастовки отпечатали большое количество листовок «К рабочим и гражданам», которые распространяли вместе с листовками ЦК среди рабочих города.
В день выступления специальные группы обходили разные районы и следили за тем, чтобы на базарах не торговали, а извозчики не выезжали. Предприятия и мастерские в тот день не работали. Некоторых хозяев, которые не хотели закрывать магазины, заставили это сделать насильно. В 12 часов дня город напоминал военный лагерь. По всем улицам передвигались полицейские и кавалеристы. В половину четвёртого был дан приказ всем концентрироваться на Махновской улице возле аптеки Циприса. Двигались группами и в одиночку. Прошло, быть может, не более получаса, и улицу наводнила пятитысячная толпа рабочих. Все ждали команды начать демонстрацию. Боевой отряд группировался вокруг знаменосца, который пока спрятал знамя. Внезапно со всех сторон стали прибывать полиция и войска. Видя, что злодеи ждут малейшего повода для стрельбы, Алтер «Длинный», руководитель «диктаторской сходки», которой комитет поручил управление демонстрацией, дал приказ некоторым товарищам из боевого отряда переместиться на Житомирскую улицу и открыть там стрельбу, чтобы отвлечь внимание полиции от Махновской площади, где должна была начаться демонстрация. И действительно, услышав стрельбу, полиция сразу побежала на Житомирскую улицу. Мы запели «Ди Швуэ»[d], знаменосец выхватил знамя, и демонстрация началась. Но не успели в задних рядах разобраться, что происходит спереди, как полиция и кавалеристы открыли стрельбу. Началось вооружённое столкновение. Стреляли со стороны боковых улиц, из домов. Падали мёртвые и раненые. Перед моими глазами упал замертво тов. Розенблат. В это время буржуазия заперла все двери и ворота. Тех, кому удавалось проникнуть вовнутрь, немедленно выгоняли на улицу, навстречу пулям. Всю ночь в городе происходили аресты. В участках жестоко избивали. Особенно неистовствовал старший полицейский Лукашевич, которого после этого пытались убить.
На следующий день в городе было объявлено военное положение на две недели. После 6 часов вечера запрещалось идти по улице. В 4 часа следовало закрывать магазины. Буржуазия ликовала, полагая, что революция задушена. На специальном заседании управы обсуждался вопрос о дальнейшей борьбе с «крамолой», после чего начались массовые аресты. Если раньше арестовывали только ночью, теперь это происходило и среди бела дня. Особенно «отличился» в эти кровавые дни некий Шевякин[**], правая рука ротмистра Кринского.
Июльские события стоили бердичевскому пролетариату многих жертв.
Митинг протеста состоялся в сентябре месяце в театре Загера на Мостовой улице, когда на сцене играли «Дачников» Горького. Среди многочисленной публики находился киевский губернатор Новицкий и цвет местного общества. Перед началом третьего акта внезапно раздался голос Соломона Талейсника. Он рассказывал о том, что Булыгин хочет обмануть народ. Из галёрки полетели листовки. Разумеется, Соломон не успел закончить свою речь, потому что со всех сторон к нему побежали жандармы. Поднялся ужасный шум. Но Соломона они не нашли. Воспользовавшись тем, что в зале было темновато, он быстро исчез. Тогда арестовали 20 товарищей.
На следующий день весь город говорил о произошедшем в театре. Впечатление было громадное! А власть потерпела неудачу. Жандармский ротмистр получил выговор от самого Новицкого. Понятно, что власть стала стремительно искуплять свои грехи: аресты последовали один за другим.
На флоте восстание. Революционное движение в стране нарастает. «Давайте перехитрим», — подобно египетскому фараону стало размышлять царское правительство и придумало совещательную думу, которая будет давать рекомендации по управлению страной царю, остающемуся и далее самодержцем. Может, народ даст себя обмануть? Но народ уже поумнел и категорически отверг мошеннический замысел правительства. Даже либералы, ставшие впоследствии царскими сообщниками, на этот раз были среди протестующих. Началась антибулыгинская кампания.
К большому митингу протеста у нас готовились недели три. Малые собрания проходили каждый день. В листовках, распространяемых в воскресенье тысячами, сообщалось о том, что в 6 часов вечера в Староместной синагоге состоится митинг протеста против булыгинского проекта. Но как же завладеть синагогой? Очень просто: за час до начала митинга товарищи из боевого отряда сорвали замок с её дверей. Не успели все войти в синагогу, как её окружила полиция. Таким образом, часть людей находилась в синагоге, а большинство оставалось за её пределами и не имело возможности попасть вовнутрь. Что же делать? Бундовец Лифшиц и либерал Бекельман начали вести переговоры с полицмейстером, объясняя ему, что собрание посвящено царскому проекту и т.п. Полицмейстер упрямился. А тем временем полиция всё прибывала и прибывала. Наши тоже прибывали. Стоят и выжидают. Наконец, полицмейстер уступил, но при условии, что после митинга все мирно разойдутся. Двери распахнулись, и люди заходили в синагогу. Можете себе представить, что творилось внутри! Выступал Соломон Талейсник. Ах, с каким пылом он говорил! Приняли резолюцию об Учредительном Собрании вместо обманного проекта. Эту резолюцию решили передать полицмейстеру, чтобы тот переслал её губернатору. Когда вышли из синагоги, было уже 11 часов ночи. На всех улицах, ведущих к синагоге, было полно полицейских и кавалерии … На перекрёстках — пикеты. Город напоминал военный лагерь. Но высказывались мы свободно.
18 октября. Я перехожу дорогу. Двое рабочих ведут спор о докторе Шеренцисе и каком-то раввине. Ну и что здесь такого? Стоят два человека и спорят о своём. Однако, как нередко бывает в таких случаях, подходит один, подходят другие, и образуется группа. Постепенно группа растёт и превращается в многолюдную толпу. Вдруг кто-то закричал: «Долой провокаторов!» Настроение поднимается, и толпа приходит в движение. Куда идти, зачем? Идут! Революция в стране.
— Давайте убьём городового, — предлагает кто-то, и толпа уже готова осуществить этот замысел.
— Нет, товарищи, — вмешиваемся мы, — так не пойдёт. Давайте лучше их обезоружим.
Идём, но почему-то без знамени. И в такое время! Нужно достать во что бы то ни стало. Знамя — так знамя. Забегаем в магазин мануфактуры, берём кусок красной материи, насаживаем на палку и дальше идём уже со знаменем.
— Товарищи, идёмте освобождать арестантов!
— Идёмте!
— Пусть одна группа двигается через Юридику, а вторая — по главной улице с демонстрацией.
Идут. Второй участок. Жандармерия, кавалеристы. Стрельба, убитые, раненые.
— Товарищи, ночью врывайтесь в оружейный склад и вооружайтесь! Предстоит великий бой.
Ночью доходят вести о манифесте. Немного «смутившись», сообщили в думу, что виновата толпа, которая начала стрельбу и «вынудила» отвечать. Старая история!
 |
Часть из них сейчас находятся в рядах компартии |
— Манифесты-шместы! Нужно продолжать борьбу!
— Верно!
Мы продолжаем борьбу. На второй день делегация из 15 человек встречается с городским головой Корниловым. Во главе делегации тов. Рувн, Кельницкий и я. Мы выдвигаем требования: 1) снять осадное положение, 2) вывести войска за пределы города, 3) арестовать жандармского ротмистра Крымского, 4) похороны павших за счёт городской думы с гарантиями для всех участников, 5) разрешить создание дружины.
Наши требования получили мощную поддержку: освещения не было, город бастовал, всё замерло. Корнилов обещает. Тем временем по городу распространились слухи о готовящемся погроме. Мы быстро организовали боевую дружину, и погрома не было. Кстати, следует заметить, что и житомирскому погрому не удалось переметнуться в Бердичев. Мы не допустили.
Так в Бердичеве начался «конституционный» период.
 |
Русская волна поднималась всё выше и выше, пока не затопила страну грандиозной октябрьской стачкой. Комитет сразу же призвал присоединиться ко всеобщей борьбе и организовал массовое собрание. На собрании, проходившем в синагоге в Песках, присутствовало человек 700. Нам, боевикам, приказали стоять на вахте. Первым выступил Нахман. Однако через несколько минут среди собравшихся прошёл слух, будто в городе начался погром, в участке всех подозреваемых избивают до смерти, уже арестован Рувке Бялостокер и Шлоймке тоже сидит и т.п. В синагоге присутствовала также невеста Гершке. Услышав эти разговоры, она побежала в город, где находился её жених Гершке. Но тут наехали кавалеристы и застрелили её. То же самое произошло с другими товарищами, пустившимися бежать по городу.
Проанализировав сложившееся положение, я сказал Эсфири (была активисткой):
— Так мы все погибнем. Лучше дадим себя спокойно арестовать и все останемся в живых.
— Ты прав, Шлоймэ, лучше так, — ответила Эсфирь. Затем я обратился к толпе:
— Товарищи, не делайте себя несчастными, успокойтесь и оставайтесь все на местах! Пусть вас лучше арестуют, чем убьют на улице.
Но никто меня не слушал. Толпа ринулась прямо на кавалерию. Поразмыслив, я выхватил кинжал (в то время каждый боевик имел при себе кинжал), став на окно и воскликнул:
— Товарищи, либо вы остаётесь все на местах, либо погибнете от моей руки!
Люди немного успокоились и перестали выбегать на улицу. Тем временем полиция проникла в синагогу. При виде этих собак мы кричали «Долой царя!» и т.п. По нашим спинам полоснули нагайки. Поднялась невообразимая кутерьма. Выйдя из синагоги, мы увидели, что окружены со всех сторон кольцом полицейских. Отсюда нас гнали через весь город до самой тюрьмы. В тюрьме было полно наших товарищей и прочих. Кого мы там только не встретили?!
На рассвете нас разбудил сильный шум снаружи. Мы сразу побежали к окнам. В саду, напротив нас, стояло человек двести, которые махали нам руками. «Видно, товарищи пришли нас освобождать», — подумали мы и не ошиблись.
— Товарищи, наши в саду, пришли освобождать! Бейте окна, ломайте двери! — и работа закипела.
Мы на свободе. Идём в город мимо вокзала, а там — ни живой души! Всё замерло.
— Видно, опять что-то стряслось, — переговариваемся мы между собой. В стране начались декабрьские события.
В начале 1905 года нами было установлено, что в городе действует группа провокаторов из 14 человек. Всё время шли аресты, из наших рядов вырывали лучших бойцов, а причин мы не знали. В это время к нам пришёл один столяр и рассказал о группе провокаторов, в которую собирался вступить для её разоблачения. «Сегодня ночью в таком-то месте пройдёт заседание группы вместе с жандармским полковником. Подкрадитесь под окнами и увидите, кто там будет», — предложил он нам.
Ночью наши товарищи последовали его совету и увидели сквозь щель некого Вятека и женщину Итку. На следующий день по городу уже распространялись листовки с именами всех провокаторов. Смерть провокаторам — таким было наше решение. Встретив возле речки Итку, мы хотели сначала её убить, но затем вынудили уехать в Америку.
Позже мы разоблачили ещё одного провокатора, Аврома, который был агентом по переправке эмигрантов через границу. Одной рукой он брал деньги у эмигрантов, а другой — у полиции за их выдачу. Его прикончили, воткнув нож в горло возле старого кладбища. Перед самой смертью он успел крикнуть: «Янкель». На следующий день по городу искали всех Янкелей.
Кроме провокаторов, полиция в борьбе с нами использовала также дворников. Каждого из них прикрепили к определённому участку, куда он должен был давать сведения. Дворники ходили с толстой палкой и вели себя как городовые. Когда полиция гналась за революционером, дворники бросали палки ему по ногам. Во время ареста они шли сзади и избивали. Далее терпеть их было невозможно. И вот, поразмыслив, мы решили дворникам выжечь глаза, хотя они трудящиеся. Выжгли одному. Не помогло. Выжгли другому. Тогда дворники пришли в участок и заявили, что снимают с себя полицейские обязанности, ибо жизнь им дороже.
Вот так приходилось нам бороться.
а) Первый арест
Январь. В городе объявлена всеобщая забастовка. В 9 часов утра я выхожу из фабрики Львовского. Всюду казаки. Вся улица от Хоральной синагоги до собора заполнена людьми. Окна магазинов без стёкол. По дороге я вспоминаю, что имею при себе литературу. Захожу к тов. Броварнику, оставляю у него литературу и иду дальше. Напротив, возле магазина Ребельского, вижу знакомую девушку. Мы двигаемся по разным сторонам улицы и разговариваем между собой. За нами, кажется, следуют шпики. Возле собора внезапно слышу, как кто-то кричит мне:
— Стой! Где девушка?
— Какая девушка?
— Та, с которой ты только что разговаривал.
— С кем я разговаривал?
— Ты её знаешь?
— Нет, не знаю.
— Тогда пошли, — и меня уводят в участок.
Во втором участке мне завязали голову каким-то одеялом, бросили на пол и начали избивать. Я кричу. Они бьют сильнее. Кричу сильнее. Они бьют ещё сильнее. Я умолк. Они перестали избивать.
Лежу в камере побитый, окровавленный. Там такие же, как я. Тихо стонут. Лежу до самой ночи лицом вверх. Рваные раны не дают возможность пошевелиться. В 11 часов ночи нас, 13 мужчин и женщин, ведут из камеры в тюрьму.
В 14-й камере находятся представители разных партий. Все охают. Утром никто не в силах встать. Заходит врач:
— Правда, что избивали?
Заходит прокурор:
— Кто бил?
— Откуда мы знаем, если глаза были завязаны?
— Значит, так и будет!
— Вот, злодей! — говорим мы тихо.
Через девять дней читаю № 9 «Вестника Бунда». Вдруг нахожу в нём описание нашего ареста. «Хорошо работаете, товарищи», — возникает мысль. 3 февраля я снова на свободе.
б) Второй арест
Не успел отдохнуть, разогнуть суставы после побоев, как снова арест. Ко мне домой пришли двое полицейских:
— Где Абрамович?
— Я Абрамович. В чём дело?
— Пошли!
Заходим в 1-й участок.
— За участие в антиправительственном движении два месяца полицейского ареста.
Я сижу. В апреле вновь на свободе. Собрания следуют одно за другим. 1 мая собираемся на Большой Юридике у Мейлеха в саду, где находятся качели. Как будто катаемся. Что здесь такого, если люди катаются на качелях? Вдруг с той стороны забора появляются казаки. Просто так идут. Мы кинулись врассыпную. Одна девушка хотела перелезть через забор. Юбка зацепилась, и она зависла.
— Глянь-ка, жидовка на заборе! — удивились казаки. На этот раз пронесло. В мае все еврейские рабочие на улице. Никто не работает.
Август. В синагоге мясников митинг.
— Где оратор?
Идём за оратором. Когда вернулись, синагога была оцеплена полицией. Ведут в тюрьму.
Сентябрь. В синагоге столяров собралась тысяча рабочих, а во дворе — ещё больше. Митинг внутри и снаружи. Вдруг откуда ни возьмись — полиция! Стреляют. В оконном проёме ранили девушку. Окружили всех и ведут в тюрьму. Там будет весело. Столько товарищей!
Пески. В синагоге дровосеков сотни людей. Бунд митингует. В другой синагоге полно людей. Вот-вот начнётся митинг. И вдруг … полиция! Бегут кто куда. Ни живой души. Прибыли казаки. Пронесло!
В Староместной синагоге собрание Бунда. Выступает Соломон Талейсник. Говорит горячо, от всей души. Внезапно появляется полиция. Разошлись мирно.
Октябрь. Я иду по городу. Что-то не видно полиции! Куда подевались эти собаки? Возле магазина Ребельского встречаю пристава.
— Ах, вот ты где! Давай шашку!
Отдал.
18 октября. По городу двигаются боевые отряды.
— Пойдём освобождать арестованных!
— Пойдём!
Мы идём. Белопольская улица. Стреляют. Бегут. И вдруг вижу, о господи, — маленькая девочка-крошка! Откуда? Беру за ручку и увожу на Садовую улицу.
19-го приходят вести о манифесте. Возле городской думы много людей. На трибуне — представители всех партий. Только и слышно: «Конституция … конституция …» И вдруг:
— Казаки идут!
— Успокойтесь, ничего не будет, — говорит полковник Швиндт. Расходятся мирно.
Через несколько дней — похороны Гнеси. Тысячи людей. Присутствует представитель думы. Знамёна, венки, надписи. Наша кровь, наша рабочая кровь!
в) Житомирский погром и наша боевая дружина
 |
накануне активных выступлений |
Один отряд — на Быстрицкой улице в каменном доме Магазаника, второй — в переулке возле Житомирской улицы, третий — на Бродской улице. Наша группа едет Житомир на помощь. Село Сингуры возле Житомира.
— Не езжайте этой дорогой! Недавно здесь убили 10 евреев. Стянули с телеги и убили.
Мы повернули на Кодню, а оттуда поедом добрались до Житомира. На вокзале — ни души. Лишь несколько подвод.
— В город не поеду.
— Езжайте без фокусов!
Сели на телегу и поехали. Мещанская улица. В воздухе — перья, на земле — убитые. Ставни заколочены. Вдруг из переулка выходят четверо хулиганов, хватают лошадей за узду.
— Стоять!
Мы хлещем лошадей железными прутьями и едем дальше. Бердичевская улица. Комитет помощи. Большой двор. Женщины, дети, старики. Стоны, горести. Вдруг сообщают новость: на Поляковой улице новая банда, нужна помощь. Часть направляется туда, часть — к Каменке. Мы находимся в синагоге.
На следующий день волынский генерал-губернатор приказал арестовывать вооружённых лиц. Мы возвращаемся в Бердичев. Житомирский погром не переметнулся в Бердичев. Мы, рабочие, не допустили.
Сборник «1905 год в Бердичеве» был готов к печати несколько месяцев назад. По некоторым причинам печатание задержалось. Выпустив сборник сейчас, т.е. через несколько месяцев после празднования 20-летнего юбилея первой русской революции, мы всё же не считаем данное издание излишним. Тем более, что это, кажется, единственная книга на идиш об участии еврейского пролетариата в великой борьбе. Мы также находим необходимым заметить, что сборник является первой попыткой Бердичевского Испарта …
Бердичевский Испарт при окружном комитете КП(б)У
Примечания Леонида Когана
[1] Испарт — комиссия по истории Октябрьской революции и РКП(б), созданная в 1920 г.
[2] Понятие «Литва» в то время охватывало территории Белоруссии, части Латвии и собственно Литвы.
[3] Будни праздника, промежуточные дни между первыми и последними двумя днями весеннего праздника Пейсах и осеннего праздника Сукойс.
[4] Возможный вариант перевода: Янкель-пряничник.
[5] «Паолей Цион» («Трудящиеся Сиона», ивр.) — общественно-политическое движение, сочетавшее политический сионизм с социалистической направленностью.
[6] Возможный вариант перевода — слесарь.
[7] Возможный вариант перевода — Ицык-сапожник.
[8] Возможный вариант перевода — Гершл-ювелир.
Примечания составителей сборника
[*] Эта бундовская прокламация, как и вообще все материалы, которые мы приводим в сборнике, переведены с русского на идиш. Оригинал на идиш нам пока получить не удалось. Так что наш перевод на идиш представляет собой перевод с перевода, сделанный охранкой. Понятно, что это обстоятельство не могло не привести к частичной утрате в текстах специфического стиля прежних прокламаций. Кстати, тов. Киршниц перепечатал в «Идишер арбэтэр» старые тексты в первоначальном виде. В историческом документе стиль тоже играет определённую роль.
[**] Эту собаку в 1918 году убил тов. Шлоймэ Мешурес. Он зашёл к нему домой, вызвал якобы по делу и застрелил на месте.
Неатрибутированные примечания
[a] Видимо, здесь речь шла о внутриполитическом курсе министра внутренних дел П.Д. Святополка-Мирского, который называли «весной русской жизни».
[b] Бес-медреш, или бет-гамидраш («дом учения», древнеевр.) — молитвенный дом, место для молитв и учения.
[c] Пейсах (русское название: Еврейская Пасха) — праздник, посвящённый исходу из Египта.
[d] «Ди Швуэ» («Клятва», идиш) — стихотворение С. Ан-ского, ставшее гимном Бунда.
[e] На самом деле погром в Житомире произошёл в апреле 1905 г.
Комментарии научного редактора
[I] Лугановский (Португейс) Эммануил Викторович (1885—1940) — российский революционер, большевик. Член РСДРП с 1902 г. Участник революционных событий 1905—1907 гг. на юге России. Участник революции 1917 г. в Харькове. В 1920 г. — чрезвычайный уполномоченный Совета обороны по снабжению Северного фронта. С 1921 г. — начальник строительного отдела ВСНХ РСФСР (СССР). Позднее — управляющий Центральным Коммунальным банком, член Совета при Наркомате финансов СССР. Арестован в 1938 г., расстрелян в 1940 г.
[II] На II съезде РСДРП в 1903 г.
[III] Вегман Вениамин Давидович (1873—1936) — российский революционер, большевик, историк, архивист, журналист, литератор. Родился в Одессе, где еще в юности познакомился с Д.Б. Рязановым, помогавшим ему в самостоятельном обучении. Дважды не смог поступить в реальное училище из-за ограничений в приеме евреев. Учился в ремесленном училище, где создал народнический кружок. В 1894—1896 гг. — в армии. С 1896 г. — социал-демократ. Тогда же познакомился с 17-летним Л.Д. Бронштейном (Троцким) и вместе с ним создал в 1897 г. Южно-Русский рабочий союз, объединив кружки Одессы и Николаева. В 1898 г. выехал в Австро-Венгрию для лечения, был связным украинских социал-демократов и группы «Освобождение труда». Занялся журналистикой, в 1901 г. примкнул к «Искре». После II съезда РСДРП — большевик. Жил в Вене, где познакомился с Н.И. Бухариным, занимался организацией кружков, сбором средств для партии и транспортом нелегальной литературы. В 1913—1914 гг., вернувшись в Россию после амнистии, ведет работу среди рабочих Одессы, за что был подвергнут административной ссылке в Сибирь на пять лет. Участвовал во всех протестах ссыльных, хранил тайный архив ссылки. В 1917 г. — руководитель томских социал-демократов. С июля 1918 г. в течение года был в плену у белых. После освобождения и поездки в Москву вновь возглавил партийное бюро Томска и газету «Знамя революции». С 1920 г. — начальник Сибархива. В 1921 г. по его инициативе создан Сибистпарт, который он возглавил в 1923 г. Оказал большое влияние на культурное развитие Сибири 20—30-х гг. В 1936 г. был арестован и обвинен в троцкизме. Через несколько дней после ареста погиб при невыясненных обстоятельствах во время допроса в Новосибирске, став первым репрессированным членом Запсибкрайкома ВКП(б).
[IV] Имеются в виду фракции большевиков и меньшевиков, возникшие на II съезде РСДРП в 1903 г.
[V] В 1904 г. в условиях экономического кризиса в городе Белостоке Гродненской губернии происходили голодные бунты безработных и стачки ткачей. Боевики Бунда на фабрике Аврама Когана вступили в вооруженную борьбу со штрейкбрехерами, а анархист Нисан Фарбер зарезал Когана. После этого полиция расстреляла бундовский митинг, проходивший в лесу. Фарбер в ответ взорвал бомбу в полицейском участке, погибнув при этом.
[VI] Татарско-армянская резня в Баку — столкновения между армянами и азербайджанцами (называвшимися тогда «закавказскими татарами») в 1905—1906 гг., спровоцированные проводимой царизмом политикой национального угнетения.
[VII] Мокрое отделение — цеха на кожевенном заводе, в которых вручную производилась загрузка и выгрузка шкур в чаны. Рабочих этих цехов часто страдали от ревматизма и кожных заболеваний.
[VIII] Расправы солдат над белостокскими евреями в ответ на подрыв военного патруля, совершенный еврейским анархистом.
[IX] Поссе Владимир Александрович (1864—1940) — российский журналист, социалист. В начале 1900-х в Лондоне выпускал социал-демократические издания. Во время Революции 1905—1907 гг. в России участвовал в кооперативной деятельности. После революции издавал в Петербурге журнал «Жизнь для всех», в котором вел умеренную пропаганду левых идей. С 1930 г. — персональный пенсионер.
[X] «Рабочее дело» — печатный орган «Союза русских социал-демократов за границей» — «экономистов», правого крыла РСДРП (1899—1902).
[XI] «Сказка о четырех братьях» — популярная брошюра, изображавшая экономическую, политическую и религиозную эксплуатацию народа и содержавшая прямой призыв к восстанию. Ее автором был Л. А. Тихомиров (1852—1923) — народоволец, в 1879 г. — член Исполнительного комитета и редакции «Народной воли». Тихомиров не имел непосредственного отношения к убийству Александра II. Тем не менее, опасаясь ареста, в 1882 г. эмигрировал. В 1888 г. отрекся от революционных убеждений, просил помилования у Александра III и, получив его, вернулся в Россию. В дальнейшем придерживался монархических и православно-эсхатологических взглядов.
[XII] «Мухи и пауки» или «Пауки и мухи» — популярная брошюра, изображавшая классовых врагов трудящихся в образе паука. Ее автором был Вильгельм Либкнехт (1826—1900) — выдающийся деятель немецкого социал-демократического и рабочего движений, марксистский теоретик, один из основателей Социал-демократической рабочей партии (эйзенахцев).
[XIII] Симхэс-Тойрэ («Радость Торы») — праздник, отмечающий окончание цикла чтения всех 54 глав Торы (по одной каждую субботу) и начало нового цикла.
Опубликовано отдельным изданием на идиш: 1905 год в Бердичеве. Заметки и воспоминания. [Бердичев]: Бердичевская окружная комиссия по проведению 20-летнего юбилея 1905 года, 1925.
1905 יאר אין בארדיטשעוו: נאטיצן און זיכרוינעס. [בארדיטשעוו]: בארדיטשעווער קרייז־קאמיסיע אף דורכצופירן דעם 20־יאריקן יוביליי פון 1905־טן יאר, 1925
Перевод с идиш Леонида Когана (с сокращениями).
Комментарии научного редактора: Роман Водченко.
ברידער און שװעסטער פֿון אַרבעט און נױט
אַלע װאָס זײַנען צעזײט און צעשפּרייט
צוזאַמען, צוזאַמען, די פֿאָן איז גרייט
זי פֿלאַטערט פֿון צאָרן, פֿון בלוט איז זי רויט
אַ שבֿועה, אַ שבֿועה, אויף לעבן און טויט
הימל און ערד װעלן אונדז אויסהערן
עדות װעט זײַן די ליכטיקע שטערן
אַ שבֿועה פֿון בלוט און אַ שבֿועה פֿון טרערן
מיר שװערן, מיר שװערן, מיר שװערן
מיר שװערן אַ טרײַהײט אָן גרענעצן צום בונד
נאָר ער קען באַפֿרײַען די שקלאַפֿן אַצינד
זיין פֿאָן, די רויטע, איז הויך און ברייט
זי פֿלאַטערט פֿון צאָרן, פֿון בלוט איז זי רויט
אַ שבֿועה, אַ שבֿועה, אויף לעבן און טויט
Brider un shvester fun arbet un neyt
Ale vus zaynen tsezeyt un tseshpreyt,
Tsuzamen, tsuzamen, di fon iz greyt,
Zi flatert fun tsorn, fun blut iz zi reyt!
A shvue, a shvue, af lebn un teyt.
Himl un erd veln undz oyshern
Eydes veln zayn di likhtike shtern
A shvue fun blut un a shvue fun trern,
Mir shvern, mir shvern, mir shvern!
Mir shvern a trayhayt on grenetsn tsum bund.
Nor er ken di shklafn bafrayen atsind.
Di fon di reyte iz heykh un breyt.
Zi flatert fun tsorn, fun blut iz zi reyt!
A shvue, a shvue, af lebn un teyt.
Brothers and sisters in toil and struggle
All who are dispersed far and wide
Come together, the flag is ready
It waves in anger, it is red with blood!
Swear an oath of life and death!
Heaven and earth will hear us,
The light stars will bear witness.
An oath of blood, an oath of tears,
We swear, we swear, we swear!
We swear an endless loyalty to the Bund.
Only it can free the slaves now.
The red flag is high and wide.
It waves in anger, it is red with blood!
Swear an oath of life and death!