Аннотация
|
С момента успешного покушения на царя Александра II в России не было террористического акта, вызвавшего такой политический резонанс, как убийство московского кровавого пса Сергея Романова[1]. И с точки зрения морального удовлетворения, которое должен испытывать каждый порядочный и стремящийся к справедливости человек при свершении акта освобождения, покушение на великого князя так же важно, как и покушение на Плеве в прошлом году[2]. Действительно, дышится легче, воздух кажется чище после того, как один из самых отталкивающих и оскорбляющих моральное чувство зверей абсолютистского режима нашел такой позорный конец — сдох на мостовой, как бешеная собака.
Эти чувства настолько естественны для всех культурных людей, что московское событие единодушно воспринимается нашей прессой как акт нравственного возмездия, как акт отмщения. Но этим самоочевидным ощущением морального освобождения значение данного важного события в истории революционной борьбы в России не исчерпывается. Напротив, политическая оценка последнего террористического акта должна быть совершенно независимой от сиюминутных чувств и впечатлений.
С политической точки зрения террор — прежде всего, в нынешней ситуации — должен в значительной степени рассматриваться иначе, чем прежде. Подлинно террористическое движение, которое исповедует и практикует террор как системное средство политической борьбы, исторически было порождено пессимизмом, неверием в возможность политического движения масс и подлинно народной революции в России. Террор как система, как метод борьбы, естественный лишь для отдельных индивидов из среды революционеров и применяемый против отдельных индивидов — столпов абсолютистского режима, был изобретен как некая противоположность массовой борьбе рабочего класса — осознавали это деятели террора или нет, хотели они это принять или же сами желали обмануться.
Основываясь на такой точке зрения, социал-демократия с давних пор, и особенно в последние годы, вела борьбу с террористической тактикой, потому что та, вызывая столь сильное чувство нравственного освобождения в каждом отдельном случае, должна была оказывать на рабочее движение скорее расслабляющее и парализующее, чем возбуждающее действие. В то время как эффектный метод возмездия, к которому прибегали террористы, неотвратимо пробуждал — особенно среди неопределившихся и колеблющихся элементов революционного движения — смутные ожидания и надежды на чудодейственную и невидимую руку террористических «мстителей», он подрывал столь нужную уверенность в абсолютной необходимости и исключительном, решающем значении народного движения, массовой пролетарской революции.
События 22 января[3] и последующих недель коренным образом изменили ситуацию. На поле боя вышел пролетариат, гигантская сила народной революции открыто заявила о себе всему миру, и никакие успехи террористов не могут более поставить под сомнение ее значение. Хотя, возможно, и в этот раз найдутся политические флюгеры, которые вновь направят все свои восторги и свои надежды в адрес громкого, внятного и четкого языка бомб и, вероятно, будут утверждать, что массовое движение в царской империи уже сыграло свою роль и теперь уступает [историческую арену] периоду завершения революции — периоду поединка террористов с остатками разбитого абсолютистского режима. Будем все же надеяться, что подобные превратные воззрения останутся единичными и социал-демократия как в России, так и за ее пределами сможет извлечь из уроков последней недели января не только временную, но и постоянную пользу.
Уроки же эти говорят нам, прежде всего, что в России только народная революция — и лишь она одна — способна разрушить царизм и привести к гражданским свободам. И сегодня в меньшей степени, чем когда-либо, это могут сделать такие успешные покушения[4]. Однако это не значит, что отныне отдельные террористические акты стали неважными или бесполезными. Дело не в том, чтобы вознести террор до небес или осудить его, а в том, чтобы понять его истинную роль и функцию в нынешней ситуации. Террор является и не может не являться сегодня, после уже начавшейся народной революции, ничем иным, как второстепенным эпизодом борьбы. Здесь присутствуют две точки зрения: пространственная — как на одиночный, пусть и ярко сверкнувший удар меча на поле битвы пролетарской массовой борьбы; и временнáя — как на явление, которое естественным образом привязано к определенной фазе революции. Террористические акты обладают политическим смыслом и находят сочувственный отклик в широких кругах общественности до тех пор, пока абсолютизм окончательно не встанет на путь уступок. Как ответ на жестокие попытки раздавить революцию кровью и железом[5] террористические удары обладают освобождающим воздействием на умы. В той мере, в какой абсолютизм, осознав бессилие кнута, ступит на путь, пусть слабых и неуверенных, но конституционных уступок, в той же мере террор сам неизбежно утратит свою силу и потеряет благоприятную для него общественную атмосферу. Рано или поздно, с наступлением второй фазы революции его роль будет сыграна. Но революция как массовое движение, как пролетарский подъем на этом не закончится. Напротив, именно тогда начнется исключительно пролетарская борьба, систематическая борьба за ликвидацию абсолютизма, за расширение политических свобод для рабочего класса — с тем чтобы он мог реагировать на неизбежный реакционный поворот со стороны буржуазно-демократических и либеральных кругов после первых побед освободительного движения. Короче говоря, пролетарской революции в России еще предстоит пройти все бои и все фазы классового возрастания, пока она не подтолкнет исторический момент к крайней точке реализации классовых интересов пролетариата. На фоне и в рамках этой великой народной революции отдельные акты террора суть то же, что отдельные огненные всполохи, с треском вздымающиеся к нему среди огромного моря лесного пожара. Карающая рука террориста способна ускорить дезорганизацию и деморализацию абсолютизма. Свергнуть же абсолютизм и добиться свободы может — с помощью террора или без террора — только сила всего революционного рабочего класса царской империи.
Февраль 1905
Комментарии
[1] По приговору Партии социалистов-революционеров 4 (17) февраля 1905 года эсером И.П. Каляевым был казнен один из самых реакционных представителей царизма, бывший московский генерал-губернатор, командующий войсками Московского военного округа великий князь Сергей Александрович Романов. Назван в тексте статьи «кровавым псом» потому, что именно на него общественное мнение, опираясь на сведения из неофициальных источников, возлагало ответственность за расстрел мирного шествия рабочих на Дворцовой площади 9 января 1905 года.
[2] По приговору Партии социалистов-революционеров министр внутренних дел и шеф Корпуса жандармов К.В. фон дер Плеве 15 (28) июля 1904 года был казнен эсером Е.С. Созоновым.
[3] «Кровавое воскресенье». Р. Люксембург приводит дату по европейскому (новому) стилю.
[4] Успешные, как покушения Каляева и Созонова.
[5] Любимое выражение Бисмарка. В частности, выступая в 1886 году в Палате депутатов, он сказал: «Дайте прусскому королю как можно больше военной силы, иначе говоря, как можно больше крови и железа — и тогда он сможет осуществлять желательную политику. Политика не делается речами, охотничьими праздниками и песнями, она делается только железом и кровью».
Опубликовано в газете «Заксише арбайтер-цайтунг», 20 февраля 1905.
Данный перевод сделан по изданию: Luxemburg R. Gesammelte Werke. Bd. 1, Halbbd. 2. Berlin: Dietz, 1970.
Перевод с немецкого Анны Леонтьевой под редакцией Дарьи Новосёловой и Александра Тарасова.
Комментарии Александра Тарасова.
Роза Люксембург (Розалия Эдуардовна Люксенбург) (1871—1919) — выдающийся деятель международного революционного движения и теоретик марксизма, чьи взгляды стали основой не только отдельного течения марксистской мысли, получившего название люксембургианство, но и радикальных направлений в политической экономии и социологии — теории зависимого развития и мир-системного анализа.
Родилась в семье коммерсанта на отошедшей Российской империи части Польши в Замостье (ныне — Замосць), в Королевстве Польском (Российская империя). В 1887 году окончила женскую гимназию в Варшаве, где проявила прекрасные способности. Тогда же присоединилась к руководимой Людвигом Варынским Интернациональной социально-революционной партии «Пролетариат», членом одного из кружков которой она стала ещё во время учёбы.
В результате полицейских преследований в 1889 году была вынуждена эмигрировать в Швейцарию. Там познакомилась со многими политическими эмигрантами, в том числе своим будущим мужем Лео Йогихесом, и в 1897 году окончила Цюрихский университет. В 1893 году приняла участие в создании Социал-демократии Королевства Польского и Литвы и стала редактором её печатного органа. В 1898 году переехала в Германию и вскоре стала одним из влиятельных представителей левого крыла СДПГ.
Во время Первой русской революции тайно прибыла в Российскую империю и приняла активное участие в революционной борьбе, по многим вопросам стратегии и тактики которой сблизилась с большевиками. Была арестована и брошена в тюрьму, и лишь в 1907 году друзьям удаётся её вызволить. В последующие годы преподаёт экономику в партийной школе СДПГ, а в 1913 году завершает своё фундаментальное исследование «Накопление капитала».
С началом Первой мировой войны разрывает со старой социал-демократией и участвует в создании и деятельности подпольного «Союза Спартака». За антимилитаристские выступления подвергается политическим репрессиям, в 1916 году её заключают в тюрьму, однако даже оттуда она продолжает вести революционную и интернационалистскую пропаганду и теоретическую полемику.
После поражения кайзеровской Германии в 1918 году выходит на свободу, играет важную роль в становлении Коммунистической партии Германии и принимает деятельное участие в событиях Ноябрьской революции. Вслед за поражением Январского восстания в Берлине была схвачена ультраправыми офицерами-фрейкоровцами и зверски убита 15 января 1919 года.