Аннотация
Представим нашего героя: Всеволод Петровский, двадцать восемь лет. Родился в городе Артёмовск Донецкой области в семье врачей, впоследствии эмигрировавших в США. В прошлом — активный участник «Оранжевых революций», сейчас — сотрудник политотдела бригады «Призрак».
|
— Всеволод, сейчас ты чем занимаешься?
— Нахожусь преимущественно в Алчевске, работаю в политотделе. Делаю видеоматериалы, выпускаю боевой листок для ополченцев и работаю с частями, которые стоят непосредственно на передовой.
— Как получилось, что ты был сторонником «Оранжевой революции» в 2004 году, а теперь — противник нынешней киевской власти?
— Десять лет назад у меня были совершенно другие взгляды. В 2004 году непосредственно на Майдане в Киеве я не был, но был одним из активных «оранжистов» в Донецке. Я участвовал в предвыборной кампании Ющенко, был наблюдателем, а потом и членом избирательной комиссии, бегал по городу со значком «Так!» («Да!» — Ред.) Ющенко. Ко мне приезжали и какое-то время жили участники «Оранжевой» революции в Киеве. За это меня удивительным образом не побили, хотя угрожали. Но это был еще не тот Майдан. Десять лет назад была первая репетиция, достаточно мирная и «травоядная».
— Почему в тот момент ты поддерживал Ющенко, а сейчас выступаешь против сторонников Майдана?
— В 2004 году мне было восемнадцать лет — все знают эту затасканную фразу «кто в восемнадцать лет не был революционером — у того нет сердца». Сердце у меня на тот момент было, протестные настроения тоже были, голова — пожалуй, что была, но критическим мышлением я тогда еще пользоваться не умел.
Еще со средней школы я интересовался историей: началось с коллекционирования монет, потом были всеукраинские олимпиады, на которых я занимал призовые места, поступление в лицей при Донецком национальном университете на историческое отделение, а потом и на истфак того же ВУЗа. Там я писал курсовые работы по специальности «История Украины». Для моего возраста у меня был достаточно высокий интеллект и хорошая память: запоминал цифры, даты, события и щеголял этим перед друзьями. Но правильно пользоваться этим багажом знаний, выявлять причинно-следственные связи в исторических событиях удавалось не всегда.
— Что такое школьный курс истории на Украине?
— Это когда тебе с шестого класса рассказывают про украинские древности времен античности, а потом начинают рассказывать, что запорожские казаки были самой грозной и продвинутой армией Европы, которую боялись и уважали все, и у которых были даже подводные лодки. И это не шутка — подводная лодка в учебниках подробно описывается.
К XVI-XVII веку украинская нация уже сформировалась и была ужасно образованной. Описывается, как арабский путешественник приезжая на Украину, удивляется тому, что здесь все умеют читать и писать. Потом у нас был Богдан Хмельницкий, который совершает жуткую историческую «ошибку», после чего начинается трехсотлетнее московское «иго», когда Украина попадает в зависимость от России.
Дальше в истории идет перечисление гетманов, каждого из которых «хитрые» и «коварные» «московиты» обманывают, навязывают им какие-то кабальные договоры, предают прежние договоренности. Собственно «закабаление» все усиливается, и освободительная борьба украинского народа усиливается тоже.
Не обладая критическим мышлением и не подвергая сомнению то, что написано в учебниках, тяжело в шестом классе понять, что та самая Украина Хмельницкого, которая на тот момент не называлась Украиной — это была Гетманщина, то есть некоторые части современных центральных областей нынешней Украины. А все то, что Украина имела до начала этого года — это то, что приросло за время «москальского ига» и так называемой советской «оккупации».
Дальше в историческом курсе идет советский период, в котором подробно описывается «голодомор» и прочие нехорошие вещи, в которых виноваты «москали». Впитывая такие знания, к восемнадцати годам я по убеждениям пришел к умеренному украинскому национализму. Находясь в этом патриотическом мейнстриме, я очень переживал за украинский язык, который я хорошо знаю и в свое время даже писал стихи на нем. Считал, что его нужно действительно защищать, что действительно у нас должен быть один государственный язык, при том что у меня родной язык русский — как и у подавляющего большинства жителей моего региона, и вообще большинства жителей крупных украинских городов.
К 2004 году я пришел к убеждению, что Кучма является тираном, что на Украине нужно все менять, что Янукович, которого пытается сделать своим преемником Кучма — это наибольшее зло, что нужны какие-то перемены. В общем, весь набор стереотипов, с которым ходят все рядовые участники «цветных» революций, как я это понял уже потом. Тогда мне казалось, что я делаю что-то значительное и подвергаю себя реальным рискам — это был драйв.
— Потом, в 2005-м, после победы так называемой «революции» (а на самом деле первого, тогда еще бескровного госпереворота, который произошел на Украине) я успел побывать членом партии «Батькивщина» Юлии Тимошенко. На первом собрании, куда меня пригласили, сидели представители мелкого и среднего бизнеса, составлявшие Донецкую ячейку «Батькивщины». Они ругались, говорили, что обещания, данные на Майдане, не выполняются, что Тимошенко строит в партии диктатуру и что на самом деле ловить здесь нечего.
Больше я на эти собрания не ходил. Правда, успел еще по приглашению знакомого вступить в партию «Наша Украина», основанную Ющенко, где было все примерно то же самое. Через полтора месяца я написал заявление о выходе. После этого я решил, что ни в какие партии вступать не буду.
 |
Прошла пара лет, и ко мне начало приходить понимание, что Кучма в принципе-то был неплохим президентом. Да, он был коррумпированным и немножко диктатором, как и другие лидеры бывших советских республик. Но при этом не сделал главной ошибки: он не начал обострять внутриукраинские межрегиональные ментальные идеологические конфликты, которые существовали и до этого, но находились в замороженной фазе. Благодаря действиям Кучмы Украина стала одной из немногих постсоветских республик, которые пережили развал Советского Союза без войны, и даже Крым тогда остался в составе Украины без войны. И это, как я уже потом понял, было достижение Кучмы.
— Его на первом Майдане пытались обвинить в том, что он пытается усидеть на двух стульях?
— Да, что он ведет так называемую политику «многовекторности» — дружит и с Западом и с Россией, его ругали за то, что на первые свои президентские выборы он пошел как бы от Востока, обещая, что сделает русский вторым государственным языком.
Потом он, правда, как и Янукович, «кинул» с этим обещанием. А на следующих выборах его выбирал уже запад — в пику коммунисту Симоненко, который был его главным соперником… За все это его, понятное дело, критиковали. Но, находясь у власти, он смог сохранить страну от больших потрясений. Думаю, неспроста именно он уже полгода представляет Украину на мирных переговорах с нашими «сепаратистскими» лидерами.
Переговоры эти, в целом, нельзя назвать успешными — но о каких-то частностях, например, о нескольких «неделях тишины» и о программах по обмену пленными, договариваться, все-таки, удается (интервью было взято до срыва Минского формата и возобновления полномасштабных боевых действий — Ред.)
На самом деле, Майдан 2004 года случился на волне довольно успешных лет для украинской экономики. Был, как ни крути, экономический рост, который вскоре закончился после «оранжевого переворота».
 |
на второй тур президентских выборов в 2015 году. Однако зверь загрыз тех, кто его выкармливал |
Если смотреть сейчас, по прошествии десяти лет, на ту Украину, то это была довольно спокойная и стабильная страна, в которой не было войны, не было такого ужасающего уровня преступности. Это была страна, в которой можно было жить, можно было спокойно ездить к своим друзьям по всей стране — в том числе, на Западной Украине. Можно было свободно общаться, спорить: без опасений спорить на политические темы. И тот ад, в который скатилась страна сегодня, невозможно было представить.
Первый Майдан, в котором я, к большому своему сожалению и стыду, очень активно поучаствовал на той стороне, заложил основу будущего развала Украины. Естественно, к этому процессу руки приложили оба политических сектора Украины. Поэтому снимать ответственность за случившееся с той же «Партии регионов» нельзя, так как и они играли на этих противоречиях.
Начиная с 2004 года, каждые выборы были голосованием не «за», а «против». Допустим, мы голосуем за Януковича, да, мы знаем, что он «сукин сын», но это «свой сукин сын» и мы голосуем не за Януковича, а против Тимошенко, или Ющенко, или Тягнибока, или кого-нибудь еще — мы голосуем против.
Окончательно все это понимать и отходить от украинского национализма в любых формах я начал где-то к 2006 году. Тогда я продолжал учиться на истфаке и стал больше читать книг и анализировать и понимать сложившуюся ситуацию.
— Какие книги ты тогда читал?
— Украинских так называемых классиков вроде Грушевского и Аркада, которые конструировали этот украинский миф. Читал критику этих работ, читал работы выдающегося украинского археолога, историка Петра Толочко, который был коммунистом и подвергал критике мифы украинского национализма. В то же время начал читать много литературы левого толка, в том числе труды Ленина, посвященные национальной политике на Украине.
Потом книгу Владимира Корнилова о Донецко-Криворожской республике — о такой странице в истории украинских территорий, которая в украинских учебниках практически не отражена. В результате я начал для себя деконструкцию украинского мифа.
Кроме того, я видел параллельно, что в стране начинаются экономические проблемы. После того как «вор-казнокрад» Кучма ушел, у нас почему-то пошел кризис за кризисом: то «мясной», то «молочный», то гривна скачет, и начинаешь вспоминать, что вроде как пару лет назад такого не было. А тут победила «народная» революция, но все делят портфели, а те, кто на Майдане в обнимку стоял, теперь поливают друг друга грязью: Тимошенко воюет с Ющенко. Самого Ющенко обвиняют в кумовстве, и главным «кумом» называют Петра Порошенко, который сейчас президент, а тогда в 2004-м, он возглавил Совет по национальной безопасности и обороне, и был одним из наиболее приближенных к Ющенко человеком.
То есть я видел, что страна почему-то летит в тартарары, но при этом главные проблемы, которыми занимается тот же Ющенко — это культ «голодомора», построение громадной «голодоморной свечки» в центре Киева. Проводятся масштабные пафосные и безвкусные траурные мероприятия, на которые тратятся огромные деньги. И все это в стране, где есть действительно голодающие люди.
— В каком году ты это осознал?
 |
стала частью официального некрофильского культа, которым отравили целое поколение |
— В 2006-м, на летней практике, когда профессор Заднепровский (ныне покойный) дал мне и другим студентам задание по сбору сухих статистических сведений. Речь шла о смертях в Донецкой и Харьковской областях в 1932—1933 годах. Во время «голодомора».
Заднепровский надеялся, что после победы Ющенко ему будут открыты все архивы, и он сможет заниматься этой темой более плодотворно и, наконец-то, закончить начатую работу. А получилось почему-то обратное — СБУ начало закрывать для него архивы, в которых он работал раньше. Потому что его данные, реальные данные, которые он собирал по архивам ЗАГСов, по смертям, которые могли быть так или иначе связаны с голодом, оказались слишком низкими — нужны были цифры в разы, а то и на порядок выше.
Потом начали публиковать «Книги памяти жертв голода 32—33 годов» по областям Украины, и уже первое знакомство с ними привело к скандалам. Когда выяснилось, что в число жертв голода включены люди, умершие от алкоголизма или даже от удара молнией. Составители даже поленились отредактировать данные. Все эти диагнозы там — прямым текстом.
А во время практики мы с одногруппниками ездили по селам Славянского района, который через восемь лет стал ареной боевых действий. Мы искали оставшихся в живых после «голодомора» бабушек-дедушек и анкетировали их. У нас была длиннющая анкета, в которой было чуть ли не сто непонятно как составленных вопросов, которые нам предоставила украинская Академия наук, с которыми должны были работать студенты по всей стране. Многие вопросы в тех или иных формах дублировались и повторялись.
— К каким выводам вы пришли в процессе анкетирования?
— Мы быстро поняли, что от опросника особого толка нет, поэтому мы начали проводить свободные интервью. В процессе этой поездки я уяснил для себя неожиданные вещи. Первая — когда мы их расспрашивали, все они говорили: «Не нужно сейчас об этом говорить, мы сейчас голодаем — у нас мизерные пенсии, и мы не понимаем, почему большие деньги тратятся на всякие акции типа музеев, «свечей» и мемориалов. Вы лучше сейчас накормите голодающих пенсионеров». Об этом говорили практически все сто стариков, которых мы опросили.
И вторая — пенсионеры говорили, что не надо в «голодоморе» винить Сталина, потому что тогда была засуха и очень тяжелое время. Нужны были средства на индустриализацию, восстановление городов и заводов, которые построили, и которые впоследствии позволили им выиграть Великую Отечественную войну. Все это говорили те старики, которые голодали в ту страшную эпоху. Эта экспедиция стала для меня еще одной реперной точкой, которая повлияла на изменение моего мировоззрения.
— Если правильно понимаю, то те цифры о «голодоморе», которые предоставляет правительство Украины, сфабрикованы?
— Совершенно верно. Если раньше они записывали в списки умерших от «голодомора» людей, которые на самом деле умирали от алкогольного опьянения, то сейчас они туда записывают просто всех умерших в 1932—1933 годах.
Изначально ключевой книгой, на которой строился миф о «голодоморе», была книга британского историка Роберта Конквеста «Жатва скорби», которая, по всей видимости, была им написана в рамках программы по дискредитации Советского Союза. После публикации книги, в которой была прописана цифра 7 миллионов погибших, цифра жертв в «Книгах памяти» стала расти, очевидно, подгоняемая под заказ сверху.
 |
был активным сторонником Майдана |
«Переварив» выводы от этих цифр, я перестал считать себя украинским националистом. Это было не одномоментно, я просто обозначил реперные точки, которые отвернули меня от всего, что связано с проектом «Оранжевой революции». Начал интересоваться идеями марксизма и «левых» движений. То есть, к тем вещам, к которым подходит любой молодой человек, начинающий критично мыслить — сомневаться, искать источники и разные подходы.
— Какую позицию ты занимал на следующих президентских выборах, на которых в 2010-м году боролись Тимошенко и Янукович?
— Я был уже более нейтрален, но у меня уже зарождались пророссийские убеждения. Когда на этих выборах победил Янукович, я не прыгал от счастья, но был скорее удовлетворен, так как ощущал себя патриотом Донбасса.
Донбасс — это один из уникальных для бывшей Украины регионов, как и Крым, и Галичина. Это такие области, в которых региональный патриотизм ценится выше, чем общегосударственный. При этом галичане считают себя еще и мессианским субэтносом — самыми «правильными» украинцами в отличие от всех остальных, и должны строить правильную Украину.
На Донбассе такого нет. Здесь считают: «Мы — Донбасс, а на Донбассе порожняк не гонят — здесь край трудовых людей, мы кормим эту Украину, которая непонятно зачем нам сдалась. Но при этом, если Львов надумает отделиться — то ради бога». Если бы сейчас история повернулась по-другому и была бы Львовская или Ивано-Франковская народные республики, то из Донбасса люди не стремились бы туда ехать, чтобы бомбить «Градами» Львов или Ивано-Франковск. Наоборот, сказали бы «пускай отделяются: баба с возу, кобыле легче».
На выборах 2010 года я был против всех. Я был тем, кого «украинские патриоты» презрительно называли «Протывсихы», и считали, что мы за Януковича и воров. У них была такая логика: если ты не проголосуешь за Тимошенко, то Янукович победит. Я им сказал, что пусть Янукович победит, так как мне не нравится ни один из кандидатов, потому что оба — представители крупной буржуазии, которая раскалывает страну и занимается только укреплением влияния крупных финансово-промышленных групп, к которым как политики они принадлежат и отрабатывают.
Я понимаю, что мне оба лагеря не близки, но вижу, что лагерь Януковича эксплуатирует те идейные установки, которые мне теперь уже близки. Например, на каждые очередные выборы Янукович и его «Партия регионов» шли с лозунгом о введении русского языка в качестве второго государственного. Это логично, учитывая, что большая часть их электората жила на юго-востоке страны.
Но выполнять свои обещания «регионалы» не торопились. Они даже не пытались, приходя ко власти, принять второй государственный. Зачем выбрасывать на стол такой козырь? Лучше оставить его на руках — чтобы потом снова и снова эксплуатировать его на выборах, обещая то же самое. Единственное, что смогло сделать «пророссийское» большинство — это принять крайне скромный и половинчатый закон о региональных языках, очень незначительно расширяющий права русского в отдельных регионах.
Но и этот шаг вызвал яростное противодействие у националистов. А после государственного переворота в феврале 2014 года Верховная Рада первым делом попыталась отменить этот закон — что и стало (наравне с пресловутыми «ленинопадами») одним из пусковых механизмов начала массовых протестов на Юго-Востоке, обернувшихся «Русской весной».
В других направлениях внутренней и внешней политики олигархические силы Юго-Востока были столь же непоследовательны. Например, Янукович шел на выборы с лозунгами об углублении экономического сотрудничества с Россией (читай «Таможенный союз»). А в 2013 году его избиратели с удивлением узнали, что «безальтернативный путь» Украины — это евроинтеграция. Потом метания продолжились, заключение Ассоциации с ЕС перенесли… Ну, а что было дальше, знает каждый, кто следил за украинскими событиями, начиная с ноября 2013 года.
Еще более страшным в этом «политическом бизнесе» было то, что «регионалы» так же, как и их «оранжевые» предшественники, активно использовали в своих играх откровенных фашистов. Для тех, кто интересовался политическими процессами в Украине, не являлось секретом то, что при Януковиче СБУ по-прежнему курировало ультраправые организации: для «уравновешивания» радикальных сил, для противодействия левым организациям, выступавшим против олигархических правительств.
— Часто заходила речь и о более сложных политтехнологиях, связанных с украинскими ультраправыми?
— На время правления Януковича приходится резкий взлет националистической партии «Свобода» и ее лидера Олега Тягнибока (в свое время он был исключен из ющенковской «Нашей Украины»: нашумевшее выступление Тягнибока, в котором фигурировали «жиды и москали», было чересчур радикальным даже для ющенковских национал-патриотов).
Маргинальная до того партия «Свобода» внезапно показала впечатляющий результат на выборах в Верховную Раду. Тягнибока и других ее лидеров регулярно приглашали на популярные политические телешоу (в том числе, на каналах, принадлежащих донецкому олигарху Ахметову, главному спонсору «Партии регионов»). Вероятно (я не могу привести документальных подтверждений — но тема эта обсуждалась постоянно), спонсоры Януковича приложили руку и к финансированию «Свободы».
А неофашист Тягнибок готовился на роль «удобного соперника» для Януковича во втором туре президентских выборов 2015 года. По мнению ряда политтехнологов, консолидировать юго-восточных избирателей против слишком уж крайне правого Тягнибока Януковичу было бы проще чем, например, против Кличко (который, как бы ни смешно это сегодня звучало, тогда считался одним из главных претендентов на президентский пост). Но известные нам печальные события сделали все эти расклады неактуальными. Янукович бежал в Ростов.
Олигархические группы у власти сменились, зажглись звезды «новых правых» вроде Яроша, Ляшко, Билецкого и Семенченко. А вот «Свобода» откатилась на задворки политической жизни. Похоже, что просто прекратилось финансирование… При этом, «раскрутка» «тягнибоковцев» и связанная с ней легализация в общественном сознании крайне правой идеологии свою ужасную роль сыграли. К началу очередного Майдана нацистская символика на флагах «революционеров», факельные шествия в честь Бандеры и лозунги вроде «Слава нации! Смерть ворогам!» воспринимались как нечто привычное и естественное.
Таким образом, политические игры технологов Януковича поспособствовали и падению власти их клиента, и дальнейшему углублению раскола страны, а в дальнейшем — и к гражданской войне.
— После всего этого ты стал коммунистом?
— Да, коммунистом-интернационалистом, и почти два года состоял в общественной организации «Боротьба», где был одним из координаторов Донецкой ячейки.
— А когда разочаровался? И почему?
— В марте 2014-го года я из этой организации вышел. А разочаровало меня конкретно то, что классические «левые» не нашли своего места в революции, они не поверили в нее, а занимались тем, что Ленин называл «хвостизмом», то есть пытались плестись в хвосте более крупных движений.
«Евролевые» оказались в хвосте сторонников Майдана, и сейчас некоторые из них воюют в подразделениях так называемого АТО, в том числе в составе нацистского батальона «Азов», другие — просто поддерживают идею АТО и находятся в общем тренде борцов против «ватников и колорадов». К «Боротьбе» это как бы не относится, она поддерживает идеи Новороссии, но поддерживает как-то из эмиграции и как-то неэффективно.
— Где ты был во время второго Майдана?
— В то время я был координатором «Боротьбы» в Донецке. Был эпизод, когда мы с товарищами проводили показ антифашистского фильма. На подходе к зданию, где должен был состояться показ, меня окружили десять несовершеннолетних «нациков», брызнули в лицо из баллона, потом сбили с ног и попинали. Было неприятно, но не смертельно — никаких тяжелых травм я тогда не получил.
Когда начался Майдан, я увидел, что самыми активными там оказались такие же подростки с неонацистской символикой, как те, которые меня избили. На самом Майдане такие же молодчики жестко избили нескольких моих знакомых, которые стояли рядом с площадью и раздавали профсоюзную нейтральную агитацию — совершенно не пророссийскую и даже не коммунистическую. Но у «нациков» с ними были свои счеты по линии «фа» и «антифа».
 |
Это случилось после того, как со сцены Майдана прозвучало сообщение, что «в нескольких метрах стоят «краснозадые провокаторы», и если здесь есть мужчины, то вы знаете, что делать». В итоге на избиение пришло около сотни так называемых «мужчин», которые избили и отобрали аппаратуру. При этом присутствовал депутат партии «Свобода» Игорь Мирошниченко.
Что такое современный Майдан, за какие цели и какими методами он выступает, для меня стало понятно быстро. Потому что был «в теме» всех этих националистических движений — на себе и многих других покалеченных и убитых.
— На самом Майдане в 2014 году ты присутствовал?
— Мне там нечего было делать. Я был против него, находился в Донецке и ехать туда в принципе не собирался, а сидел дома и комментировал события в интернете в качестве солдата «диванных» войск.
После того, как в Киеве случился государственный переворот, мы вместе с товарищами в Донецке стали ходить на митинги так называемого Антимайдана. Поначалу они были немногочисленными, под памятником Ленину, потому что тогда уже начался так называемый Ленинопад и все «антимайдановские» движения на Украине стали собираться под памятниками Ленину.
Сразу бросилось в глаза то, что, как и в 1993-м году во время октябрьского кризиса в Москве, против общего врага — угрозы украинского национализма, объединились коммунисты, «левые» и русские националисты. Это была ситуация, когда люди перед лицом общего врага стали ситуативными союзниками.
— Ты вышел из состава «диванных» войск, и какими были твои дальнейшие действия?
— Это было спустя пару дней после переворота в Киеве. 22 февраля я начал ходить на эти митинги, оставался на ночных дежурствах под памятником Ленину и общался с людьми. На тот момент я не считал себя полноценной органической частью этого движения. Потому что сомневался. С одной стороны, сомневаться в плане критического мышления — это хорошо, с другой — это предлог бездействовать. Тогда мы много сомневались, считали себя настоящими коммунистами-интернационалистами и догматиками, поэтому нам было «западло» стоять рядом с русскими националистами и выступать за какую-то «русскую весну», тем более под российскими флагами.
Мне тогда казалось, что все это еще не наше, что это еще не революция, что настоящая революция будет когда-нибудь потом и ее нужно готовить, а сейчас мы должны просто смотреть на все это движение, но находиться в стороне и не запятнаться ни в каком национализме, потому что мы настоящие «левые», а КПУ — ненастоящие «левые», так как они эксплуатируют идеи правых и много чего еще.
Из-за такого подхода не только «Боротьба», но другие организации, считающие себя «левыми», не смогли ни помочь антимайданному движению, ни утвердиться в нем, чтобы сделать его более «левым», чем оно сейчас есть. Поэтому паровоз ушел без нас. Когда я осознал, что дело идет уже к гражданской войне, то вышел из «Боротьбы».
Тогда ни о каких республиках — Донецкой и Луганской — речь не шла. Единственное требование, с которым тогда выходил Павел Губарев, чья звезда тогда высоко взлетела, была федерализация. Но на тот момент даже она, федерализация, для украинской патриотической «мифологии» равнялась сепаратизму. И говорить об этом также считалось преступлением.
Все коммунисты при этом не хотели включать идею федерализации в свои программы, поэтому всегда на шаг отставали от основной массы в этом протесте. В результате в этом восстании оказался более выраженным националистический дискурс, чем левый. Потом я уже как беспартийный гражданин участвовал во всех этих митингах, не проявлял особой активности, а был скорее наблюдателем.
— Ты лично застал провозглашение Донецкой Народной Республики? Расскажи.
— 6 апреля 2014 года я зашел в здание Донецкой администрации, где увидел своими глазами провозглашение Донецкой Народной республики. К тому времени я уже неплохо знал тех людей, которые в дальнейшем стали политическими лидерами. Но, по изложенным выше причинам, мы вместе с товарищами оказались на третьих-четвертых ролях наблюдателей.
В мае мне предложили вести звуковой подкаст под названием «Голос республики», где я рассказывал о фронтовых новостях, брал интервью у политиков и рядовых ополченцев. Программа вскоре уже шла на местном радио, и в условиях информационного вакуума и сложившейся системы республиканских СМИ она пользовалась успехом. После этого я, как журналист, работал в Министерстве информации ДНР, одновременно с этим работал корреспондентом Российского информационного агентства «Интерфакс».
— Когда ты пришел в ополчение?
— В ополчение я пришел в августе. Поначалу выполнял скорее гражданскую работу — военкором в политотделе Министерства обороны ДНР, которое тогда еще возглавлял Игорь Иванович Стрелков. Мы выезжали на места артиллерийских обстрелов, общались с местными жителями, конечно, и у ополченцев брали интервью. За месяц с небольшим работы в отделе пришлось увидеть много крови, много убитых и покалеченных людей, которые никогда не держали в руках оружие. Детей, в том числе. Это были страшные, очень страшные моменты работы.
Судьба некоторых из моих коллег сложилась трагически. Когда я пришел в отдел, нас было двенадцать человек. Из них трое за время работы прошли через украинский плен: известный драматург, поэт, режиссер Юрий Юрченко (который много лет жил во Франции, а после начала событий у нас приехал добровольцем в Славянск), журналистка из Симферополя Анна Мохова и уроженец Якутии Алексей Шаповалов.
Двое ребят погибли: Вагид Эфендиев из Дагестана и приазовский грек, родившийся в Донецкой области, проживший более двадцати лет в Греции, Афанасий Коссе. Оба погибли под обстрелами в Донецком аэропорту.
— Ты из Донецка, сейчас пришел на Луганщину в бригаду «Призрак» к Мозговому, а не к другому командиру?
— За время работы в Донецке я был много чем разочарован. После ухода Стрелкова там начали проявляться неизбежные составляющие любой гражданской войны — внутренние конфликты между разными подразделениями ополчения. Начался дележ шкуры пока не убитого медведя: за сферы влияния и за ресурсы.
В бригаду «Призрак» меня пригласил мой хороший друг, который в свое время руководил донецкой ячейкой «Боротьбы». К тому времени у него была договоренность с Мозговым о формировании политотдела бригады. Так я оказался в Алчевске.
 |
потомственный казак Алексей Борисович Мозговой — командир механизированной бригады «Призрак» |
На Мозгового с надеждой смотрят многие ополченцы — и в ЛНР, и в ДНР. Смотрят как на человека, выступающего за построение Новороссии, как республики действительно народной и в определенной степени социалистической. Эти люди уважают Мозгового, как соратника Стрелкова, как человека, который не играл во внутренние политические игры. Он всегда говорил о том, что Новороссия не должна замыкаться в каких-то скорлупках типа маленьких самостийных образований ДНР и ЛНР, а должна быть единой.
Основные позиции идеологии, на которой держится бригада — это антифашизм, антиолигархизм и народовластие. Эта позиция близка для большинства ополченцев — в том числе тех, которые воюют в «официальных» подразделениях, на основе которых формируются отдельные армии ДНР и ЛНР.
Здесь, в составе бригады «Призрак», рука об руку воюют и казаки-монархисты, и мусульмане, и добровольческий коммунистический отряд. У них нет проблем в общении и взаимодействии друг с другом. Общие цели, борьба против общего врага объединяют людей с самыми разными взглядами.
Кроме того, в бригаде «Призрак» можно познакомиться с совершенно уникальными людьми, которые вызывают восхищение. Один из них — лидер «Юной самообороны» Ярослав Воскоенко, который работает в гуманитарном отделе. Небольшой отряд из 16-17-летних ребят и девчонок сформировался в Лисичанске, которые взяли в руки оружие, чтобы отстоять свой город перед украинскими фашистами. Некоторые из выживших сейчас также работают в бригаде «Призрак», оружие им не дают, так как воевать должны взрослые, совершеннолетние мужчины. Но эти ребята себя уже проявили и сейчас работают на гуманитарных направлениях.
— Как ты сам говорил, твои родители сейчас живут в США. Почему ты к ним не поехал, а пошел на войну?
— Мой отец уже больше восьми лет живет в Америке, мама чуть меньше. Оба врачи: папа работает в онкологическом госпитале. Я несколько раз туда съездил, побывал во многих штатах — это были интересные поездки. Там совершенно другая страна, где другая культура, потому что Америка — это все-таки страна эмигрантов. Это было интересно, но почему я не остался?
Встречный вопрос: а почему я должен был остаться? Я не нашел в себе достаточно стимулов, не смог бросить здесь друзей, работы, на которых я тогда был занят, чтобы переехать в совершенно другую страну. Мне здесь было интереснее. Я съездил на несколько недель в другую страну, но как бы пафосно это ни звучало, я остаюсь патриотом своей Родины — своего Донбасса, и мне интереснее оставаться здесь.
По поводу моих родителей, которые живут в совершенно другом информационном поле. Во время Майдана мы с ними много спорили и ругались, потому что они были на тот момент сторонниками Майдана. Но после того как произошел переворот, и у нас началась война, когда на жилые районы полетели снаряды ВСУ, мои родители переосмыслили ситуацию и в корне изменили свое мнение.
После того, как 26 мая произошел первый бой в Донецком аэропорту, моя мама не выдержала — взяла билет на первый же самолет и прилетела сюда, чтобы поддержать меня и бабушек. Она провела здесь все лето и начало осени, и пропустила эту войну через себя. Таким образом, мнение моих родителей кардинально поменялось в сторону Новороссии. Из-за чего они переругались со многими своими американскими друзьями, в числе которых есть грузины и киевляне, которые занимают враждебную нам позицию.
Это настоящая гражданская война, где раскол проходит через компании друзей, семьи и пары. Я сейчас уже не могу общаться с большинством своих знакомых из самых разных регионов Украины. Мы разругались со многими бывшими хорошими товарищами. Моя бывшая любимая девушка, с которой мы вместе работали на одном телеканале в Донецке, уехала в Киев, где на телевидении рассказывает о борьбе с «террористами-сепаратистами», я с ней тоже не общаюсь. Это война, в которой раскол проходит по живому.
Беседовал Кирилл Нестеров
31 января 2015
Опубликовано в газете «Спецназ России», 2015, № 1.
 |
Ходил сегодня по разнесенному в хлам краеведческому музею в Донецке. Восемь попаданий вчера вечером. Жесть. Как будто близкого человека потерял...
В 7 лет там был в первый раз.
Потом — не то чтобы был завсегдатаем, но хоть пару раз в год приходил...
В университете, на истфаке — практику там проходил. Потом, когда работал на детской программе — снимал там сюжеты.
 |
 |
Последний раз — в зале Великой отечественной войны. Он, кстати, практически не пострадал. А вот в залах на первом этаже — все печально.
Половины зала природы, по сути нет. Его часть накрыла упавшая плита. А вот мамонт (его нет на фотографиях) уцелел.
 |
 |
 |
Сейчас думают, куда вывозить сохранившиеся экспонаты. Но в ближайшее время краеведческого музея в Донецке не будет, это факт.
Впервые в жизни поймал себя на том, что громко матерюсь вслух в зале музея. И мне никто не сделал замечания...
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
 |
21 августа 2014
Опубликовано в интернете по адресу http://www.ridus.ru/news/165811
Фотографии автора
Всеволод Вячеславович Петровский (позывной «Ковыль», 1986—2015) — украинский революционер, поэт и журналист. Родился в семье врачей в городе Артёмовск Донецкой области. Получил историческое образование в Донецком национальном университете. Первоначально — участник национально-патриотического движения и активист первого Майдана (2004). Затем, под влиянием произошедших на Украине социально-экономических изменений, отказался от национализма, перешёл на интернационалистские позиции и начал изучать марксизм. Кратковременно состоял членом организации «Боротьба» (был активистом связанного с данной организацией альтернативного СМИ «Рабочий клуб “Герника”»), которую покинул из-за несогласия с присущим ей оппортунизмом. После провозглашения Донецкой народной республики вёл новостную передачу «Голос республики», затем служил военным корреспондентом Министерства обороны ДНР. С началом внутриполитической аппаратной борьбы в ДНР, не желая оказаться пешкой в чьей-либо игре, перешёл в Луганскую народную республику. В ЛНР вошёл в состав 1-го коммунистического отряда и политотдела бригады «Призрак». Погиб в бою.