История революции в Бухаре

Думать, что мыслима социальная революция без восстаний маленьких наций в колониях и в Европе, без революционных взрывов части мелкой буржуазии со всеми ее предрассудками, без движения несознательных пролетарских и полупролетарских масс против помещичьего, церковного, монархического, национального и т.п. гнета, — думать так значит отрекаться от социальной революции[1]

Джадидизм

Уже с pyсско-японской войны и революции 1905 года стало заметно оживление движения прогрессивных элементов в наиболее развитых и образованных кругах коренного населения Бухары и Туркестана, получившего позже название джадидизма.

Русская революция 1905 года оказала непосредственное влияние на общественное движение среди отсталых народов самой Европейской России, в том числе в среде турко-татарских племен, способствуя возникновению массовых революционных и националистических партий и групп, и она же, по мере углубления и расширения революционного процесса, оказывала давление на ход развития событий и в таких отдаленных окраинах, как Туркестан, или в таких полусамостоятельных «независимых» [I] государствах, как Бухара и Хорезм.

В результате это революционное движение крепко связывало Среднюю Азию, незаметно для нее самой, со всем ходом общественно-политического развития России. Так, например, в течение многих лет татары центральной России, Крыма и Кавказа влияли на весь ход политического и культурного развития народов Средней Азии.

Газеты «Тарджиман»[2], «Вакт»[3], а в последние годы также сатирические журналы муллы Насретдина [II] сыграли крупную роль в развитии прогрессивных и национально-освободительных идей у народов Средней Азии. Само название, под которым объединились прогрессивные силы в Средней Азии, заимствовано так же, как и «Кадыми», под которым понимались все силы реакции, от татар, хотя слова эти собственно арабского происхождения: «джадид» — новое и «кадымим» — старое. Так постепенно из отдельных групп свободомыслящих и прогрессивных людей сначала в виде нескольких культурно-просветительных обществ в Бухаре, Ташкенте, Фергане и Самарканде и сложилась джадидская организация.

Эти общества, ведшие сначала пропаганду за реформу существующих школ, вставшие затем на путь необходимости светской системы образования и потребовавшие небольших реформ, в дальнейшем своем развитии, как известно, превратились в Туркестане в легальное движение культурно-просветительного характера, присоединившее впоследствии к своим культурно-просветительным домогательствам еще требования мелких административных реформ, а после революции 1917 г. прошедшее под знаменем автономии Туркестана. В Бухаре движение пошло другим путем. Начав с разговоров об облегчении налоговых тягот дехканства и мелких торговцев и о необходимости общего упорядочения налогового дела, бухарский джадидизм постепенно сложился в настоящее тайное общество с многочисленными членами, филиалами и массой сочувствующих среди самых разнообразных слоев бухарского населения.

Иначе и не могло быть. Разница в путях национально-освободительного движения в Туркестане и Бухаре вытекала из разницы хозяйственных и политических отношений, сложившихся к тому времени в русском Туркестане и в полунезависимой Бухаре.

В Туркестане, с его более высоким в сравнении с Бухарой хозяйственным укладом, с наличием больших кадров русских рабочих и значительным развитием деятельности русских политических партий, обстановка для развития прогрессивных идей была куда благоприятнее, чем в находившейся под двойным царско-капиталистическим гнетом деспотической средневековой Бухаре.

Возможность легальной работы толкнула туркестанских джадидов на легальный путь; тяжесть эмирского деспотизма заставила бухарских джадидов организовать тайное общество.

Таким образом, джадидизм (и туркестанский, и бухарский), имевший одно и то же начало, а именно, русскую революцию 1905 года, в дальнейшем разделился, вернее получил в Туркестане и в Бухаре различное организационное оформление, определившее пути политического развития.

Несомненно, что идеи, проповедуемые джадидами в Бухаре, разделялись и в Туркестане и наоборот, но уже и тогда не было единства цели и средств между туркестанской и бухарской джадидскими организациями.

Отдельные джадиды Туркестана и тогда понимали эту разницу и всеми силами старались содействовать достижению общего благоприятного результата, несмотря на всю разницу приемов и средств в джадидских организациях Бухары и Туркестана.

В этом отношении нельзя не упомянуть имени Махмуда Хаджи Бехбуди[4]. Едва ли кто из туркестанских джадидов того времени может сравниться с ним по политической, общественной деятельности и разнообразию знаний.

Что касается джадидов в Бухаре, то о них надо сказать, что они, представляемые отдельными прогрессивными элементами, недовольные средневековым деспотизмом эмиров и той ужасной беспросветной политической обстановкой, которая была в Бухаре, вначале не имели никакого твердого организационно-партийного оформления и в значительной мере представляли собой не политическую партию, а просто кучку фрондирующих интеллигентов. Все же именно эта кучка явилась тем зародышем, из которого развилось впоследствии сильное национально-прогрессивное движение, известное под именем джадидизма.

Джадидское движение приобрело организационный характер только с 1910 года, когда под влиянием турецкой[5] и персидской[6] революций весь мусульманский Восток был охвачен ярким национально-революционным возбуждением.

Эмирская Бухара

Каковы же были цели, состав и средства джадидской, впоследствии младобухарской организации? В какой обстановке приходилось ей действовать?

В отличие от Айни[III], у которого выходит, что все началось внезапно, как по мановению волшебной палочки, от того, что идея джадидизма взбрела в голову Ахмада-Калы[7], мы считаем необходимым начать именно с той обстановки, с тех экономических, культурных и политических предпосылок, на фоне которых и благодаря которым развился джадидизм.

Эта работа, конечно, не ученое исследование, мы не претендуем на исчерпывающий анализ эмирской Бухары, но набросать хотя бы легкий силуэт общественных взаимоотношений и противоречий между отдельными слоями и группами бухарского населения, нам думается, совершенно необходимо, ибо вне взаимодействия этих сил, вне связи с той борьбой, которая развертывалась в дореволюционной Бухаре, непонятным и случайным явится само джадидское движение.

Бухара того времени представляла собой, даже при сопоставлении ее с отставшей политически и хозяйственно от Запада на сотни лет царской Россией, — странный и уродливый анахронизм. Географическое положение в самой глубине Средней Азии, вдали от столбовых дорог современной культуры, но в самом центре мировых путей древности; забитое безграмотное население и в то же время на каждом шагу следы высокой арабско-персидской культуры, ставшей для нашего времени тоже, конечно, анахронизмом; тяжкий деспотизм эмира и весь строй древней деспотии, искусственно консервируемый и охраняемый из политических видов русскими штыками, — такова была эмирская Бухара.

Никакого законодательного органа, кроме религиозных законов шариата, никаких гарантий личной и имущественной неприкосновенности не было у населения Бухары.

В каждый данный момент любой подданный мог быть схвачен по приказанию эмира и имущество его конфисковано. Никаких выборных органов не знала Бухара. Управление осуществлялось неконтролируемыми населением чиновниками, директивы которым давались в тиши дворцовых канцелярий. Естественно, при такой системе пышным цветом расцветали взяточничество и произвол. Население, с которого эмирские чиновники собирали тяжелые налоги, лишено было даже утешительного права знать, куда идут собранные с него денежки.

Разграничение государственных доходов и расходов от личного хозяйства эмира не принадлежало к числу эмирских добродетелей. Управление огромной страной велось как управление домашним хозяйством эмира. Оно именно так и было: эмиры рассматривали Бухару как свою вотчину, как свое домашнее имущество.

Все это совершенно обычно для ранних феодальных эпох, так это было и во время европейского средневековья, когда государственно-правовая и частноправовая области еще не разграничивались ни в сознании управляемых, ни в сознании правителей.

В кишлаках господствовало полунатуральное хозяйство, местами (Восточная Бухара) носившее даже чисто натуральный характер. Все же было бы грубой, хотя и часто встречающейся, ошибкой считать хозяйство Бухары в целом натуральным.

Под влиянием растущих экономических связей с Россией все большую и большую роль в хозяйстве Бухары стали играть так называемые технические культуры, главным образом хлопок, что, конечно, несовместимо с натуральностью и указывает на ярко выраженную товарность дехканского хозяйства.

Вот на этой-то растущей товарности мы должны остановиться подробнее.

Русский капитализм, занявшись вплотную Средней Азией, покрыв ее целой сетью своих банков, торговых контор, скупая усиленно дехканское сырье и поставляя в Среднюю Азию свою мануфактуру и другие фабрикаты, этот русский капитализм, в своем наступательном шествии, вносит глубокие изменения в экономику и, следовательно, в социальную структуру Туркестана и Бухары.

Европейская капиталистическая цивилизация с цивилизацией дехканского хозяйства, растущим расслоением дехканства, выделением на обоих его полюсах бедноты и кулачества, ростом торгового капитала и разложением старых феодальных и родовых связей и т.д. совершенно преобразила за последние десятилетия лицо Туркестана.

В Бухаре существовали те же явления, то же внедрение русского капитализма в патриархальную, средневековую жизнь, но там они были гораздо слабее.

Основным тормозом для капиталистического развития служил феодализм и продукт этого строя — эмирская власть и все вытекающие из существования этой власти и этого строя следствия.

Отсутствие правовых гарантий не давало местному капитализму возможности нормально развиваться; старые докапиталистические порядки с «кормлением» чиновников, со ставкой на родовых феодальных вождей на окраинах и на духовенство по всей стране, усиленно поддерживаемые эмирским правительством, явились солидным препятствием на пути прогрессивного развития Бухары.

Я уже указывал на то, что старая арабско-персидская культура свила себе прочное гнездо в Бухаре. Бесчисленное количество школ, медресе, философы, писатели и отдельные выдающиеся толкователи корана в свое время превратили Бухару в светоч арабско-персидской культуры.

Духовное влияние Бухары во всей Средней Азии, вообще среди всех мусульман суннитского толка[8] было огромно.

Бухарские эмиры считались вторыми после турецких халифов государями в мусульманском мире. Десятки тысяч людей из коренных национальностей, представлявшие главным образом мелкобуржуазную массу городов Туркестана и России, до самой революции учились в духовных школах Бухары. Духовенство Бухары обращает на себя внимание, прежде всего, своей численностью: около одного процента всего населения эмирской Бухары — духовные лица. При этом необходимо иметь в виду их организованность — переплетение светской и духовной власти в Бухаре, воплощенной в эмирском строе, огромная материальная помощь государственной власти мусульманскому духовенству, все это необычайно укрепляло экономические позиции духовенства Бухары и делало его организованной силой. Это особенное положение Бухары как духовного центра ислама в Средней Азии делает всякие реформы в ней одновременно и очень важными и очень трудными.

Это вышколенная, грамотная (большое преимущество в безграмотной стране) армия, хорошо организованная, дисциплинированная и обладающая, кроме того, большими материальными ресурсами, так называемыми вакуфными землями, пожертвованными в пользу медресе, доходами которых распоряжается духовенство.

Духовенство являлось также основным кадром, поставщиком чиновничества. В руках мулл находился суд: каждый мулла маленькой мечети мог быть, по крайней мере рассчитывал быть, казием[9]. Духовенство имело организованный, связанный с государством, политический центр из 12 муфтиев[10], ахуна[11] и главного казия.

Единение этих двух сил — феодалов и духовенства — образовывало нерушимую, казалось, силу бухарского правительства, сановную верхушку Бухары. Эта сановная верхушка монополизировала, держала в своих руках все дело управления, суда и образования. Давать населению возможность светского образования, это значило — готовить себе противников, вбивать клин в единую и окостенелую систему средневековой традиции, на основании которой управлялась Бухара, и, конечно, правительство на это не шло. Всемерно поощряя старометодные школы, медресе, духовное образование, заключающееся в изучении священных книг, правительство Бухары как огня боялось европейских методов образования. Оно инстинктивно чувствовало, что арифметика и естествознание, верные слуги надвигавшейся капиталистической цивилизации, уничтожат живой анахронизм — эмирскую Бухару. С другой стороны, идеологи демократии и торгового капитала — джадиды выставляли первоначально на своем знамени именно требования новометодных школ, европейского образования и хотя бы ограниченной свободы печати. Они правильно полагали, что лишь при наличии этих необходимых культурных предпосылок возможна освободительная борьба.

Социальная структура эмирской Бухары

Как складывались общественные взаимоотношения, та социальная среда, внутри которой приходилось работать в Бухаре?

Какова была социальная и политическая физиономия отдельных групп бухарского населения?

Начнем с верхнего конца социальной пирамиды. Наверху были высшие сановники и духовенство. Как уже указывалось, они были тесно связаны между собой, настолько тесно, что одни и те же лица занимали и высшие светские и высшие духовные должности, например, сам эмир — главный казий.

В их руках, в результате систематического грабежа народных масс, скопились значительные богатства, что позволяло этой группе населения выступить в качестве представителей ростовщического капитала. Ссуды сановников торговцам, финансирование ими торговли, которая, таким образом, становилась зависимой от взаимодавцев, были обычным явлением.

Чиновничество, духовенство, финансовая аристократия не были дифференцированы и представляли собой, как это обычно бывает в ранние эпохи торгового капитализма, одну сплошную компанию, золоченую верхушку эмирской Бухары.

Конечно, на какое бы то ни было развитие прогрессивных идей у этой части населения трудно было рассчитывать. Она была, безусловно, предана эмиру и являлась самым надежным оплотом всяческого мракобесия.

Дальше идет слой бухарского купечества. Многие европейцы считают, что именно бухарское купечество служило главной опорой и резервуаром джадидского движения.

Дело в том, что крупное самостоятельное купечество в Бухаре насчитывалось лишь единицами, вся же остальная масса состояла из посредников и маклеров русских торговых фирм и банков. Они служили проводниками русской капиталистической эксплуатации, роль их сводилась к служению русскому капитализму. Это была не самостоятельная торговая деятельность, а работа на хозяина. Все они находились в постоянном и тягостном долгу у банков.

Зависимость бухарского купечества от русского капитала увеличивалась еще финансовой неустойчивостью, слабой платежеспособностью, вызываемой и поощряемой действовавшими законами о долгах.

Не было почти ни одного бухарского купца, который бы не обанкротился. А такие банкротства отражались, прежде всего, на местном же купечестве, так как взыскания, производимые из имущества банкротов, в первую очередь удовлетворяли иски банков и только остатки шли на удовлетворение купечества.

Купеческая масса была в значительной своей части аморфно-реакционной. Она очень мало отличалась от прочего населения и была также темна и малограмотна, а финансовая зависимость от русского капитала и собственной ростовщическо-чиновной верхушки связала эту массу с существовавшим строем, делала из нее верных холопов эмирата. Падкость купечества на медали и халаты только увеличивала эту зависимость.

Очевидно, не здесь, не в этой текучей и неустойчивой торговой толпе должны мы искать истоки джадидизма.

Конечно, джадидизм выражал интересы торгового капитала, но непосредственно он строился не руками торгового класса.

Следующим за торговцами по экономической мощности классом являлись в Бухаре сельские кулаки.

Они гораздо более независимы и самостоятельны; существуя в значительной мере натуральным хозяйством, они сравнительно слабо подвержены сторонним влияниям и обладают благодаря своим родовым связям и экономической силе значительным авторитетом среди окружающего населения.

Именно они, в основном вместе с духовенством, являлись наиболее опасными и упорными врагами всяких реформ, наиболее верными защитниками старого порядка.

Их земельные владения не очень значительны — 20—30 десятин в среднем, так что помещиками и назвать их трудно, но они все же не простые кулаки в нашем современном смысле слова, т.е. не просто богатые крестьяне, а начинающий складываться тип фермерского хозяйства с применением наемной рабочей силы.

Дело в том, что их земли самые лучшие по качеству, так называемые «мульк»[12] и «мульк-хур»[13] в части поливной и «танхо»[14] в части богарной, где владения одного лица доходят до 100—150 десятин. Земель «танхо» особенно много в Средней и Восточной Бухаре.

И «мульк-хур» и «танхо» — все это пожалованные эмиром земли, своего рода восточные бенефиции, с какими хорошо была знакома средневековая Европа.

Глава государства дарит такие земли своим чиновникам за службу, но фактически они службы не несут, а живут у себя на земельных участках, как настоящие маленькие феодалы. Сами они землю не возделывают: за них ее возделывают чайрикеры[15], которые берут за свою работу 1/4 урожая. Особенно много таких кулаков в Восточной Бухаре. В другой части 40 % урожая этих земель, обычно идущие в пользу государства, передаются в пользование чиновнику, которому эти земли подарены; эта уступка государственных 40 % и называется «танхо».

Эмиры знали, что делали. Они этими подарками создавали на окраинах из вождей племен и родов верных вассалов и через них управляли беспокойным населением окраин.

Дальше шла основная масса мелких товаропроизводителей — дехканство. Именно дехканство выносило на своей спине роскошь и разврат эмирского двора и духовенства, именно оно своим тяжким трудом создавало местные капиталы и прибыли русских капиталистов, именно за счет дехканства, за счет взяток и поборов с него существовало многочисленное жадное чиновничество.

Однако, несмотря на все свое бесправие, несмотря на все падающие на него экономические тяготы, дехканство в целом не было в то время настроено революционно.

Оно было слишком темно, забито и безграмотно, слишком сильно находилось в цепких лапах духовных лиц, чтобы создать или поддержать какую бы то ни было революционную организацию, хотя стихийные крестьянские волнения, по тому или иному поводу, в Средней и Восточной Бухаре были обычным явлением до и после завоевания Туркестана царским правительством. Эти волнения каждый раз жестоко усмирялись силами бухарских эмиров. Конечно, дехканство, с другой стороны, не было и оплотом реакции.

Пролетариата, в точном смысле этого слова, т.е. фабрично-заводских рабочих, в Бухаре почти не было, если не считать рабочих хлопкозаводов и др.

Политика русского царского правительства всячески препятствовала созданию в колониальных окраинах местной национальной промышленности. Окраины должны были быть резервуарами сырья для центра, не больше.

Несколько хлопкоочистительных заводов, конечно, не могли создать в Бухаре пролетариата. Это отсутствие местного национального пролетариата накладывало определенный отпечаток на все развитие революционного движения. Малочисленность рабочего класса выдвигала на арену борьбы с эмиратом главным образом мелкобуржуазные элементы городов (кустари, ремесленники, мелкие торговцы и т.д.).

Джадиды, являясь представителями этих мелкобуржуазных элементов, именно в силу этого, не были до конца революционными. Джадидам, так же как и олицетворяемой ими мелкой буржуазии, были присущи частые колебания и неустойчивость. В осуществлении своих непосредственных задач — защиты интересов развития капитализма в Бухаре, джадиды, как таковые, на определенном этапе развития Бухары сыграли революционную роль, но именно в силу своей социальной природы, джадидизм не мог быть до конца революционным, поэтому не случайным является выпячивание вперед не только национальных лозунгов, что, естественно, не могло быть у джадидов, но и лозунгов панисламизма, — джадиды как во всем теоретическом построении, так и в своей практической работе, затушевывали социальные противоречия.

Джадиды, в силу своей социальной сущности, с одной стороны, и недооценки значения пролетарских (рабочие хлопкозаводов, машкабы[16], возчики и пр.) и полупролетарских (батраки, чайрикеры, беднейшая часть кустарей и т.д.) элементов, с другой, не сумели вовлечь эту несомненно революционно настроенную по своей социальной природе часть населения в движение джадидизма, не сумели выдвинуть ни одного, сколько-нибудь значительного лозунга, отражающего непосредственные интересы этой среды, если не считать некоторых требований по части налогов, реформы суда и т.д., которые, естественно, были общенародными лозунгами.

Возчиков, водоносов, сапожников, мастеровых и кустарей разных специальностей всех вместе насчитывалось десятки тысяч человек, и эти люди, не связанные экономически с господствующими кругами, сановниками эмира и духовенством, но выносящие на своей шкуре тяжелые налоги и эмирский деспотизм, достаточно развитые и подвижные благодаря городской жизни, могли бы служить хорошим революционным материалом, будь у них какой-либо организованный руководящий центр. Но такого центра, к сожалению, не было.

Состав и цели джадидской организации

Кто же все-таки были джадиды? Из кого преимущественно состояла джадидская организация?

В основном джадиды были выразителями интересов города, в деревне же почти не было элементов, которые могли бы их поддержать. Из городского же населения прогрессивно была настроена его служилая часть (конечно, это не относится к служилым верхам — сановникам).

Большинство джадидов принадлежало к материально средне и плохо обеспеченной интеллигенции или мелкой буржуазии: студенты духовных школ, мелкие лавочники, мелкие чиновники. Были и крупные купцы, но, во-первых, их было мало, они составляли исключение, а во-вторых, они не столько сами работали в организации, сколько поддерживали ее материально, назовем из них хотя бы Мансурова и Якубова. Были даже крупные духовные лица, например, мулла Икрам[17], но в основном, джадидская организация формировалась из городской мелкой буржуазии.

Укажу здесь имена и социальное положение некоторых первых ее организаторов. Вот несколько из них: Айни Садриддин — студент духовной школы, дехканин Абду Вахид Бурханов — писарь, впоследствии мелкий чиновник; Фитрат[18] — студент, поэт, сын небольшого городского торговца; Усман Ходжаев[19] — сын муллы и небольшого торговца; Джурабайин — дехканин из Вабкента, первый открывший у себя новометодную школу.

Рабочих и крестьян в первое время в организации почти не было. Позже, после Февральской, и особенно после Октябрьской революции, дело изменилось: революционное движение захватило дехкан и солдат; но это уже не относится к периоду джадидизма.

Об агитации в армии поговорим после, пока же, выяснив состав джадидской организации, постараемся вкратце наметить ее требования, ее платформу (настоящей программы не было) и ее тактику, чтобы иметь перед собой ясный облик джадидской организации, какой она сложилась в предвоенные и военные годы.

Этому среднегородскому и интеллигентскому составу вполне соответствовала и платформа и тактика джадидов.

Основными требованиями и задачами джадидов были: борьба с религиозным фанатизмом путем распространения новейшей религиозно-светской литературы турко-татарского издания, введение светских новометодных, европейского образца школ взамен старых, чисто религиозных, схоластических, общая перемена всей средневековой, схоластической системы народного образования на светскую, отвечающую требованиям современности, и ослабление цензурного гнета, с хотя бы частичной свободой печати, — это в области идеологии; в области же экономики и администрации джадиды требовали: снижения налогов, но это не было ясно сформулировано, а главное — их упорядочения и точной фиксации, изгнания из этой области произвола беков, которые разными путями доводили налоговое обложение до 30 % и больше валового дохода дехкан, что приводило к полному народному обнищанию; в области законодательной — введения хотя бы каких-нибудь правовых гарантий, необходимых для правильного функционирования современной, уже приобретшей оттенок капиталистической цивилизации, народнохозяйственной жизни Бухары.

Здесь джадиды также до конца своей деятельности ясно не выразили того, чего хотели...

Венцом всех джадидских требований, сладкой мечтой джадидизма, его программой максимум, правда, разделявшейся только отдельными, наиболее передовыми представителями джадидов, так и не получившей признания у сколько-нибудь значительной части организации, — в последние предреволюционные годы было введение в Бухаре конституции по младотурецкому образцу.

Таким образом, мы видим, что пропаганда джадидизма в общем ориентировалась на развитие и процветание капитализма.

Уничтожить средневековую деспотию, заменить ее современным буржуазно-демократическим строем — таков был идеал младобухарцев позже, в первые дни Февральской революции.

Здесь мы присутствуем при очень частом в истории буржуазных революций явлении, когда интеллигенция является застрельщиком и проводником революционных идей, еще спящих у буржуазии.

Деятельность джадидов до Февральской революции 1917 года

Тактика джадидизма сводилась в дореволюционное время в значительной степени к культурничеству. Для революционного действия, как они считали, не было тогда объективных условий.

Однако даже легальная проповедь джадидов наталкивалась на преследование со стороны правительства, реакционной части буржуазии и духовенства, которым нередко, в тех или иных районах государства, удавалось восстановить против джадидов и более широкие массы.

В этом отношении характерны события, которые произошли по поводу новометодных школ Абду Вахида Бурханова и Низаметдина.

Еще в 1908 г., после годичного существования, в школах Абду Вахида Бурханова было решено организовать для своих учеников торжественные экзамены в присутствии родителей, духовенства и городской знати. Туда же были приглашены представители всех других слоев населения Бухары.

И вот во время экзаменов произошел между собравшимися крупный спор. Все общество раскололось на два враждебных лагеря. Предметами спора явились: 1) оценка новых школ, 2) предметы преподавания.

Одна группа знатных людей с муллой Икрамом во главе считала новые школы как по форме, так и по существу, весьма полезными для развития народа и процветания страны и не находила в них ничего антирелигиозного или антигосударственного. Поэтому она высказалась за реформу, согласно взглядам джадидизма, всей системы народного образования, вплоть до медресе, т.е. высших мусульманских школ.

Другая часть во главе с муллой Абдуразыком признавала новометодные школы вредными — антирелигиозными и антигосударственными и высказалась за необходимость общественной и государственной борьбы с ними.

Реакционеры приводили два основных аргумента против новометодных школ:

1) форма обучения в школах не мусульманская, она приближается к русскому или европейскому типу (дети сидят за партами, одновременно пишут и читают и т.д.);

2) новометодные школы не отвечают принципам ислама и по существу, ибо, хотя в них и преподается религия, но она извращена, а, кроме того, в новых школах преподается целый ряд предметов, как-то: арифметика, география, в особенности естествознание, которое совершенно противоречит мусульманскому мировоззрению.

Этот спор, где столкнулись старые взгляды с новыми, занесенными из Европы и Ближнего Востока, конечно, не мог замкнуться в стенах школ, не исчерпал себя препирательством на экзаменах; он должен был выйти и вышел наружу, в широкие круги бухарского общества.

Это было крупное столкновение джадидизма с кадымизмом, нового со старым.

Почти все бухарское общество приняло участие в этом споре и раскололось на две группы: джадидов и кадымов, т.е. прогрессистов и реакционеров. Во главе сторонников джадидизма стоял мулла Икрам; во главе кадымов — мулла Абдуразык, известный реакционер.

Эта борьба привела, естественно, к поражению еще не окрепшего джадидизма. Школы были закрыты, дети разогнаны по домам, с родителей правительством была взята подписка не обучать своих детей в будущем по джадидскому методу. Имя «джадид» стало синонимом безверия и всяких других преступлений. Не только джадиды были поставлены в положение бесправных людей, людей, лишенных всякого уважения, но и их сторонники, даже из весьма крупных и «почетных» людей страны. Этой участи не избежал и популярный Домулла Икрам. Этими событиями начинается период небольшой спячки внутри страны. Но работа не останавливается, центр тяжести работы переносится на подготовку кадров вне страны. Начинается полоса вербовки молодых способных людей из сочувствующей джадидам среды для посылки на учебу в культурные мусульманские центры России (Оренбург, Казань) и Турции (Константинополь). Начиная с этого времени джадиды переходят к методу печатной пропаганды своих идей.

Джадидам пришлось перевести на полулегальное положение всю свою деятельность, и, как часто бывает, полулегальные кружки стали работать активнее легальных. Таких пропагандистских, тайных организаций насчитывалось в Бухаре во время войны до десяти. Самыми сильными и активными были: Бухарская, Керкинская и Шахаршаузская.

Так шло развитие джадидизма в Бухаре. Джадидизм, возникший здесь позже, чем в других частях Туркестана, нашел здесь более благоприятную почву. Невыносимо тяжкая атмосфера бухарской общественной жизни, двойной царско-эмирский гнет повернули его с пути культурничества на путь политический, что видно хотя бы из литературной деятельности бухарских джадидов, которая в те времена имела значительные размеры.

Как раз в это время (с 1909 по 1915 г.) появился целый ряд упомянутых нами книг, содержавших жесточайшую критику существовавшего строя, безжалостно вскрывавшую все его многочисленные недостатки, разоблачавшую гнилую систему эмирата.

Сюда надо отнести, прежде всего, произведения Фитрата «Саёхи-Хинди» (Индийский путешественник), «Сайха», сборник стихов «Айила» и несколько пьес, например, «Веки-Чан».

Большую роль в освободительной литературе играли также издававшиеся в 1912 г. газеты «Туран» и «Бухара и Шариф».

Затем опять наступает период легальной работы (1912, 1914 гг.). Нелегальная литературная деятельность приносит свои плоды. Несмотря на всяческие запреты книжки Фитрата распространяются очень хорошо, их читают с большим интересом во всех слоях общества, вокруг них ведутся споры.

Я не могу не отметить здесь особенно выдающегося значения таких брошюр Фитрата, как «Саёхи-Хинди», на которую реагировали не только в Бухаре, но и за пределами ее. Эта книжка появилась позже в переводе и на русском языке. «Сайха» — сборник патриотических стихов, чтение которых преследовалось не только бухарским, но и русским правительством, поскольку в этих стихах впервые в очень яркой форме была выставлена идея бухарской независимости, и значительные сторонники джадидизма в обществе, не исключая и правительственных сфер, дают возможность восстановить кое-что из потерянного.

С этого момента и начищается второй период культурно-просветительной работы джадидов, уже легальной.

Деятельность их по-прежнему началась в Бухаре, но скоро распространилась на Шахрисябз и Керки.

Новометодные школы были открыты следующими видными джадидами: Абду Вахидом Бурхановым, Усманом Ходжаевым, Мукамилом Бурхановым[20] и др.

Основной работой джадидов являлась в это время именно организация новометодных школ, подробное описание которых мы находим у Айни.

Однако Айни совершенно умалчивает о значении этих школ в деле подготовки политической борьбы с эмиром, в деле организации антиправительственных элементов и прямой агитации втянутых в работу школ родителей. Это, возможно, происходит оттого, что Айни принадлежал к группе старых джадидов, не сочувствовавшей активной борьбе с эмиратом и сводившей тактику исключительно к культурничеству.

Я лично весьма хорошо помню, как в школах Усмана Ходжаева, Бурханова и др. неоднократно собирались наши товарищи, собирали родителей, детей и начинали под тем или иным соусом, сначала весьма робко, а затем открыто агитацию против эмира лично и его правительства. Главными аргументами, конечно, являлись порабощение Бухары царской Россией, отсталость, некультурность, невежество духовенства, разврат и роскошь эмирского двора, произвол властей, тяжесть налогового бремени и многое другое.

Когда в 1913 г. и начале 1914 г. эмир закрыл новометодные школы, Фитрат, Ата Ходжаев[21] и многие другие покинули Бухару и в весьма короткое время сумели организовать сеть таких же школ по разным городам. Население встречало их с большим сочувствием. Несмотря на приказание эмирского правительства, местные власти не могли закрыть новометодные школы в таких городах, как Керки и Шахрисябз, — так велика была поддержка этих школ со стороны населения. Вокруг них объединилось все, что было живого в эмирской Бухаре. Они служили той кузницей, в которой выковывалась значительная часть работников Бухарской революции 1918—20 гг.

Так вокруг новометодных школ и тайных кружков медленно накапливались силы прогрессивной оппозиции. Эти силы были еще не велики: подлинные широкие массы почти еще не были затронуты джадидской пропагандой, но штаб джадидизма, его головка, складывались и оформлялись в этой работе.

Медленно, благодаря своеобразию окружающих условий, с большим трудом, но все же росли и крепли будущие партийные кадры младобухарцев.

Это была кропотливая, тягостная и малозаметная работа и борьба.

Жестокие преследования власти, отсутствие мощной поддержки, сильнейшие религиозные предрассудки, давившие, как стопудовая гиря, на сознание народа, — все это, конечно, препятствовало джадидскому движению извне.

Некультурность, зараженность предрассудками, феодально-патриархальный уклад семейной жизни, деловые заботы службы и торговли, вообще заботы о личном благосостоянии у самих джадидов ослабляли и разлагали движение изнутри.

Джадидизм переживал своего рода кризис в 1914—1915 гг., когда под давлением двойной цензуры были закрыты издававшиеся газеты и усилились придирки эмирской администрации к легальным обществам, в том числе к издательству и книжному магазину «Маарифат».

Этому, конечно, способствовал другой момент, о котором мы не можем не упомянуть и который внес в ряды деятелей джадидизма некоторые разногласия.

Этот момент заключается в том, что по возвращении своем с учебы — из Константинополя и Оренбурга — многие ученики уже не были согласны со своими прежними учителями — старыми деятелями джадидизма — ни в смысле целей, ни в смысле методов работы. Их уже более не удовлетворяла прежняя мечтательность джадидов, не выходящая из рамок узкого культурничества, замкнутая внутри стен Бухары. Они требовали выдвижения политического момента, точной формулировки политических задач.

В их новых требованиях уже ясно звучали мотивы народничества. Они предлагали бороться за снижение налогов, за облегчение тяжкой доли дехканства. Они критиковали деятельность чиновников и требовали вмешательства джадидов в целях ограничения чиновничьего произвола.

Эти новые требования возвратившихся с учебы молодых джадидов нашли горячий отклик у сочувствующей джадидизму молодежи из самых разнообразных слоев населения тогдашней Бухары, и они же вызвали первую дифференциацию джадидизма, первое расслоение его рядов на джадидов старого толка и левое крыло, состоящее в основном из молодежи.

Во главе джадидов старого толка встал Абду Вахид Бурханов, во главе левых — Фитрат.

В своем месте мы укажем на те серьезные последствия, которые вызывали эти разногласия для последующих событий в Бухаре.

Однако преследования эмирской администрации, с одной стороны, и русского политического агентства и царской полиции, с другой, вели организацию к замкнутости и содействовали в то же время ее сплочению.

Февральская революция и первый кризис джадидизма

Февральская революция для Бухары и ее общества явилась неожиданно. Вдали от крупных промышленных центров России Бухара не знала о надвигавшейся революционной буре; информируемая официальными газетами, она не предполагала такой близости революции. Не случайно туркестанскому генерал-губернатору удалось скрыть факт свержения царя на несколько дней от населения всего края. Но ликование было всеобщим, не исключая русского населения бухарского эмирата. Все население края вышло с манифестациями на улицы, как только стал известен факт свержения Николая II.

Манифестация, многочисленные речи о свободе, равенстве и братстве заполняли первые дни Февральской революции. Бухарское население не могло остаться безучастным, — население г. Старой Бухары с огромным интересом наблюдало за развертыванием событий и принимало живейшее участие в обсуждении проблем и перспектив революции. Запрет эмирского правительства подданным эмира принимать участие в действиях русского населения в поселках не помогал; людям не разрешали ехать в Новую Бухару посмотреть, что делается у русских, свергших своего царя. Но люди шли, смотрели и сами принимали участие.

Джадиды, конечно, целиком были на стороне русской революции и активными ее союзниками в Бухаре. Февральская революция, как казалось тогда большинству джадидов, принесла свободу и им. Джадиды приступили к более активной работе. Начали создаваться все новые и новые кружки, началась массовая вербовка новых членов в тайные комитеты. Тайные комитеты из 12 [членов] охватили город со всех сторон; джадиды всячески форсировали события и очень сильно рассчитывали на поддержку совершивших революцию рабочих России.

Однако разношерстность состава джадидской организации и уже наметившиеся политические расхождения, временно не выявившиеся из-за преследований эмира, не замедлили обнаружиться, как только условия работы облегчились: немедленно после Февральской революции в России они обнаружились с большой силой и не дали спокойно проработать даже два месяца.

Вначале после революции главным моментом разногласий были вопросы отношения к русской Февральской революции, организационные и тактические выводы из этого факта.

Старые руководители джадидов держались того мнения, что под влиянием русской революции эмир пойдет на значительные реформы, вплоть до реорганизации системы управления, учреждения народного представительства, могущего контролировать если не эмира, то, по крайней мере, исков и т.д. и даже ответственности этих последних и кушбеги[22] перед народным представительством.

Они отсюда делали вывод о ненужности нелегальной работы, о том, что она только извратит движение и отпугнет эмира.

Другие полагали, что эмир вследствие пассивности народа сможет добиться длительного соглашения с Временным правительством и что реформы, если и будут, то будут незначительными, поэтому делать организационные выводы и переходить на полную легализацию нельзя, ибо тогда появится опасность полного разгрома организации эмиром.

Эти споры велись, пока не организовался объединяющий все легальные и нелегальные группы центр. Но улеглись они только на время, пока Абду Вахид Бурханов шел на соглашения с меньшинством, и начались снова, как только при разрешении целого ряда острых вопросов возникли новые разногласия Абду Вахида Бурханова и его ближайших друзей с меньшинством, возглавляемым Фитратом. Образовался новый центр.

Участвуя очень недолго в новом центре со всеми руководящими деятелями джадидизма, я был убежден в неизбежности дальнейшего расхождения путей.

Основными спорными вопросами в руководящей группе из 12 человек были:

1) отношение к предполагаемому манифесту эмира;

2) вопросы агитации и демонстрации в связи с манифестом эмира.

Мы дальше укажем, в какой плоскости обсуждались эти вопросы и какие решения были приняты нами. Важно, что в этом споре изжила себя и перестала существовать руководящая группа джадидов из 12 лиц, и с нею вместе перестал существовать джадидизм как единое целое. Я хочу сказать, что именно здесь берет свое формальное начало организация, получившая позже название младобухарской революционной партии.

Этот в высшей степени важный факт является одним из положительных достижений джадидизма в Бухаре для тех времен.

Февральская революция окрылила джадидов, к этому времени уже создавших из своих перестроенных кадров новую младобухарскую организацию.

Она открыла перед ними широчайшие перспективы народовластия. Когда младобухарцы увидели во главе своего могучего северного соседа, России, не царскую камарилью, а казавшееся тогда джадидам очень либеральным Временное правительство, они решили начать действовать активно и добиться у эмира, при помощи новой русской власти, так давно желаемой, но смутно представляемой, конституционной монархии, а также и европейской системы образования.

Однако организация была еще не готова к массовой революционной работе: Февральская революция в России застала ее врасплох.

Все же удалось наладить тесную связь с некоторыми и весьма важными провинциальными центрами: с Керками, Чарджуем и Шахрисябзом.

С 1917 года усиленно вербуются новые члены, и организация расширяется за счет трудящихся и интеллигенции.

Для руководства этой новой, более активной работой на основах, нами выше указанных, организация избирает Центральный Комитет.

В новый Центральный Комитет вошли: Абду Вахид Бурханов (председатель), Фитрат (секретарь), Усман Ходжаев (казначей) и члены: Мухитдин Рафаат, Муса Санджанов, Ата Ходжаев, Ахмеджан Абдул Саидов, я и Хамид Хаджа.

Центральный Комитет, чтобы иметь возможность быстро и тайно расширять организацию, предохраняя ее от провокаторов эмира, создал систему «дюжин». Каждый член Центрального Комитета имел под своим руководством 12 человек, каждый из этой «дюжины» организовывал новую дюжину и т.д. Этой мерой достигались столь важные при нелегальной работе тайна и крепкая спаянность.

Этим путем организация значительно расширялась. Подобных организаций в одной Бухаре создалось до 50.

Вместе с тем, перед организацией появились новые задачи.

Революция в России, замена царского правительства правительством либеральной буржуазии совершенно изменили обстановку, в которой действовала младобухарская организация: появилась возможность требовать реформы, опираясь на русскую демократию и правительство.

Было бы вполне логично и целесообразно, если бы Россия, уничтожившая у себя самодержавие, пришла на помощь бухарским прогрессистам и реформировала деспотический строй эмирской Бухары, своего вассала.

Однако империалистическое Временное правительство, как и следовало ожидать при правильной, а не джадидской его оценке, не только не обратилось к эмиру с призывом реформировать его средневековый режим, но даже и оставило в неприкосновенности в Бухаре прежний царский дипломатический аппарат.

Русский царский резидент Миллер и его ответственные сотрудники, всею душою преданные старому режиму, остались на своих местах. Иллюзии джадидов с каждым днем все больше и больше рушились.

Как мы увидим дальше, это обстоятельство сильно затрудняло развитие младобухарского движения, так как русское резидентство, долженствующее по общей политической ситуации быть горячим союзником хотя бы джадидских прогрессистов, на деле занимало чрезвычайно двусмысленную, если не сказать больше, позицию.

Как бы там ни было, Февральская революция открыла перед младобухарской организацией новые методы и новые пути работы в смысле сотрудничества со сбросившей цепи деспотизма Россией.

Эти пути джадиды, конечно, постарались использовать.

На специальном совещании активных младобухарцев (я на этом совещании не присутствовал и поэтому точного его состава не знаю) был выработан текст телеграфного обращения к Временному правительству и Петроградскому Совету рабочих и солдатских депутатов, в котором младобухарцы поздравляли освобожденный русский народ в лице его правительства, указывали на историческую связь русского и бухарского народов и просили Временное правительство оказать давление на эмира в смысле побуждения его к реформам.

Ответ не замедлил прийти: русский резидент Миллер и эмир получили из Петрограда телеграмму с пожеланием скорейших реформ и с указанием, что при новом строе в России не может и не должно существовать близкого и соседнего бесправного народа. Но реформы не последовало[IV].

После долгих ожиданий Центральный Комитет организации отправил в Петроград новую телеграмму с просьбой воздействовать на эмира.

Эту телеграмму составил я, и за подписью Фитрата и Санджанова она была отправлена в Самарканд для передачи оттуда по телеграфу в Петроград.

Эта уловка, подача телеграммы через Самарканд, нужна была потому, что телеграммы, отправляемые из Бухары, прочитывались русским резидентом, а так как дружеские отношения с эмиром русского резидента Миллера, старого реакционера, были слишком хорошо известны, то существовала уверенность, что эмир будет тотчас же осведомлен о тексте телеграммы.

Не довольствуясь только письменными сношениями с Петроградом, организация решила отправить туда делегацию с целью информировать Временное правительство о положении Бухары, а также всюду, где возможно, агитировать за дело джадидизма среди российских мусульман.

Делегация в составе Фитрата и Усмана Ходжаева выехала в Петроград, но доехала только до Оренбурга, так как получила известие о выезде в Бухару для урегулирования спора между джадидами и эмиром специальной комиссии. Младобухарская делегация предпочла быть на месте.

Из всего сказанного ясно, какое огромное значение придавал джадидизм в целом помощи извне, из революционной России.

Без этой помощи, при самостоятельной работе нужны были бы долгие годы напряженной ежедневной подготовки, чтобы провести в Бухаре хотя бы частичные административно-правовые реформы и реформировать дело народного просвещения, не говоря уже о свержении эмира, что и тогда ставилось как революционная задача.

В это время Миллер, несмотря на все свои нежелания, принужден был начать осуществлять директивы под давлением рабочих Новой Бухары и Советов рабочих депутатов Туркестана; он стал ежедневно бывать у эмира, иногда по целым дням оставался в Бухаре, где вел переговоры с различными слоями населения, стараясь узнать отношение народа к джадидизму и подсчитать силы прогрессивной и реакционной партий.

Наконец, он пригласил на частное совещание некоторых старых джадидов: Усмана Ходжаева, Абду Вахида Бурханова и других. Их все хорошо знали как джадидов.

Миллер на аудиенции спросил их, каковы требования джадидов? Чем бы они могли быть удовлетворены?

Абду Вахид и другие, приняв все предосторожности и сохранив партийную конспирацию, каждый персонально изложили точку зрения джадидов.

Требования младобухарцев, поскольку они остались у меня в памяти, сводились к следующему:

1) народное представительство, центральное при эмире и местное при беках, улучшение администрации и контроль народных представителей над нею;

2) отмена налогов, кроме установленных законами шариата;

4) смена некоторых наиболее фанатичных и реакционных сановников эмира.

Между прочим, Миллер показал собравшимся большую книжку, в которой была записана масса имен членов организации.

Откровенность реакционера сразу открыла нам глаза: Миллер не мог иметь этих сведений без измены внутри организации.

Несмотря на все наши старания, эта измена обнаружена не была.

Все же наши усилия и директивы русского правительства не остались совсем безрезультатными.

Манифест эмира и манифестация

17 марта был объявлен эмиром долгожданный манифест. Он оказался, однако, до смешного ничтожным по существу и не смог удовлетворить младобухарцев; с другой стороны и реакционеры были им раздражены и повели усиленную агитацию через духовенство против манифеста и отступников ислама — джадидов.

Приведу здесь полностью текст манифеста, этого все же весьма ценного в истории освободительного движения Бухары документа.

Манифест

В непрестанных заботах Наших о благе и счастии всех верноподданных Наших решили Мы приступить к возможно широкому улучшению всех отраслей Нашего управления, искоренению всех злоупотреблений и неправильностей оного на выборных началах, согласно желанию народа.

Напоминая всем верноподданным Нашим, что единственной основой всех улучшений и полезных изменений может быть лишь священный шариат, призываем всех помочь Нам в исполнении принятого на себя твердого решения осветить Бухару светом прогресса и знаний, полезных для бухарского народа.

Прежде всего, Нами будут положены незыблемые основания справедливого отправления правосудия и взимания хераджа[23], зякета[24] и других налогов и обращено особое внимание на развитие в ханстве промышленности и торговли, в особенности с могущественной Россией. Чиновничеству и всем служащим лицам, над которыми будет установлен контроль, будет определено содержание с воспрещением каких-либо вознаграждений за служебные действия. Нами будут затем приняты все меры к развитию и поощрению в стране полезных знаний науки, в точном согласии с повелениями шариата.

В заботах о здравии, о благоденствии подданных Наших, проживающих в столице Нашей, решили Мы предоставить населению избрать совет достойных уважаемых народом людей, каковые и озаботятся оздоровлением и благоустройством столицы Нашего ханства.

Считаем также отныне необходимым учредить государственное казначейство и установить бюджет Нашего ханства с точным исчислением приходов и расходов на государственные надобности[25]

Полагая, что все верноподданные Наши должны быть точно и своевременно осведомлены о всех начинаниях и распоряжениях Наших на благо и счастие Бухарского государства, признали Мы устроить в столице Нашей — Бухаре — типографию, первой задачей коей будет издание особых, по мере надобности, известий для общего пользования и для приобретения бухарцами полезных сведений.

Для блага народа Нашего Мы приложим заботы к дальнейшему развитию в Бухарском ханстве самоуправления по мере того, как надобность в этом будет выясняться.

В ознаменование торжественного сего события, в тесном единении с великой покровительницей Нашей, Россией, повелеваем отпустить на свободу с согласия и одобрения народа заключенных в тюрьмах.

Пятница, 28 Джемадиуссани[26], 1335 года Ходжары[27]

Большая печать Сеида Алима эмира бухарского.

Опубликование манифеста сопровождалось известным церемониалом, принятым в эмирской Бухаре.

Я, благодаря моему сановному дяде Латифу Ходжаеву, попал на эту церемонию. Нелишне будет здесь коротко описать ее. Во дворец к эмиру были приглашены все видные духовные лица вплоть до муфтиев и шейх-уль-ислама[28], все придворные, сановники и выбранные от купечества до 15 человек. Всего набралось около 200 человек. Тут же присутствовали: русский резидент Миллер, его помощник Шульга — сочинитель манифеста, чиновник резидентства Введенский, некоторые члены Совета рабочих и солдатских депутатов русского города Кагана, представители Самаркандского Совета рабочих и солдатских депутатов и из прогрессистов — Махмуд Хаджа и еще одно духовное лицо.

Эмир сидел посредине комнаты, сзади него находились главный судья Кази Калян и администратор Шарифджан Максум, вновь назначенный, как сторонник реформы, вместо реакционера Бурханитдина.

Шарифджан Максум по поручению эмира прочел манифест, который присутствовавшие встретили одобрением.

Махмуд Хаджа поздравил всех и эмира с реформой. Тут же были розданы присутствующим копии манифеста, после чего все разошлись.

Наряду с назначением Шарифджана Максума был назначен также новый раис[29] из сторонников прогрессистов.

В тот же день, часа в три, младобухарцы устроили в доме Ахмеда Наима собрание, чтобы обсудить создавшееся после манифеста новое положение. На этом собрании, кроме видных членов организации, присутствовала делегация от Самаркандского Совета рабочих и солдатских депутатов.

Все были рады событиям и рассматривали манифест эмира как крупную победу, как первый шаг на пути к полному освобождению бухарского народа от векового бесправия.

Перед организацией стал вопрос, чем ознаменовать эти исторические дни. Этот вопрос, в свою очередь, распадался на две части:

1) как организовать торжество для придания ему народного характера?

2) можно ли и нужно ли устраивать специальную революционную манифестацию не только для ознакомления с эмирским манифестом?

По первому вопросу разногласий не было: все отмечали необходимость митингов, агитации, широкого разъяснительного распространения манифеста.

По второму вопросу — нужна ли манифестация — мнения разошлись. В основе спора лежало глубокое и серьезное расхождение, которое, как мы говорили раньше, все время скрыто существовало в младобухарской организации и сейчас только обнаружилось.

Еще за две недели до манифеста, когда в Бухаре были Фитрат и Усман Ходжаев, ставили этот вопрос, и тогда он вызвал те же самые разногласия, что проявлялись в данный момент в доме Ахмеда Наима. В организации, несомненно, существовало два течения.

Одно было за постепенный, медленный реформизм без всяких революционных, тем более кровавых потрясений.

Назовем сторонников этого течения джадидами старого толка. Именно к этой группе джадидов старого толка относилось большинство старых джадидов и сам председатель Центрального Комитета Абду Вахид Бурханов.

В вопросе о манифестации они были против ее устройства. Они указывали, что революционная манифестация раздражит реакционеров, сплотит их вокруг эмира и может вызвать даже кровопролитие, поскольку мы выставили на ней действительные требования без прикрытия. Надо заниматься не манифестациями, а укреплением себя, своей организации. Само время заставит эмира сохранить силу манифеста и может даже расширить его.

Такого мнения держались Абду Вахид Бурханов, Мухитдин Рафаат и Муса Санджанов — в Центральном Комитете, а вне его Айни и Ахмеджан Максум.

Другое течение, активное и революционное, не боящееся даже вооруженного восстания, было за манифестацию. Необходимость и желательность манифестации аргументировалась следующим образом:

Ссоры с эмиром нам все равно не избежать, какими бы овечками мы ни прикидывались: эмир знает и помнит своих врагов. Под предлогом борьбы с разрушением религии джадидами, он натравит на нас при помощи духовенства темные, фанатичные массы. К услугам эмира многотысячная организация духовенства, армия, деньги и государственный аппарат. Стоит ему захотеть, а он, вероятно, захочет, и мы будем все переловлены поодиночке. Таким образом, нам выбирать не приходится, столкновение с эмиром неизбежно. Своей же пассивностью мы только охладим собственных сторонников, вызвав среди них безразличное отношение к делу революции.

Если же мы устроим манифестацию, то даже в случае ее неудачного исхода, мы добьемся следующих весьма ценных результатов:

2) проведем широкую агитацию в массах, впервые открыто выбросим им свои лозунги;

3) в случае контрманифестации и побоища от нас само собой отпадут все провокаторские и вообще ненадежные элементы организации, организация очистится и укрепится.

— Манифестация, — говорили ее сторонники, — вызовет к жизни энергию членов организации. Каждый должен будет выступить как революционер в открытой борьбе. Это не то, что вести между делом, службой или торговлей повседневную агитационную работу. В открытой революционной борьбе придется рискнуть благосостоянием и пренебречь семейными тенденциями.

Все левое крыло младобухарцев было за манифестацию.

Ввиду того, что мнения по поводу манифестации в доме Ахмеда Наима разделились почти пополам и ни одно решительно не возобладало, по настоянию председательствующего в самаркандской делегации решено было запросить по этому вопросу мнение русского резидента Миллера. К Миллеру была направлена делегация в составе Махмуда Ходжаева, Махшуллы Хана, Мирзы Гуляма[30], Мирзы Изатуллы Гиясходжаева и меня; одновременно делегации было поручено выяснить отношение к джадидам русского правительства.

Миллер кратко ответил делегатам, что он не советует манифестировать, но этот ответ Миллера, конечно, вопроса не разрешил, так как меньшинство и раньше было уверено, что другого ответа не будет. Поэтому вопрос оставался спорным. Мне не стоило большого труда уговорить товарищей известить по районам членов организации о месте сбора и порядке шествия.

Все же дело было сделано: сбор назначен к 8 часам утра, около магазина «Ширкат-Баракат» под куполом пассажа.

Фазмитдин Максум[31], Мухитдин Рафаат, Мирза Шах, Мирза Изатулла, Лини, Хамид Хаджа и целый ряд других оставались до конца противниками манифестации, но так как большая часть организации к тому времени высказалась за наше предложение, манифестация состоялась.

Утром следующего дня, явившись в назначенное время в магазин «Ширкат-Баракат», обычное место явки главарей и активных работников, я застал там около 150 человек и среди них покойного Фазмитдина Максума и Абду Вахида Бурханова.

Эти двое, противники манифестации, под клятвою спросили меня, правда ли, что Миллер согласился на манифестацию. Я дал уклончивый ответ. Они оставили меня в покое.

Тем временем все прибывающие и прибывающие члены организации стали требовать начать шествие. Главарям ничего не оставалось делать, как согласиться.

В нем приняли участие национальные меньшинства: персы, евреи, лезгины, которым манифест эмира даровал равноправие.

Это-то присутствие национальных меньшинств в манифестации особенно раздражало правоверных — фанатичных сторонников ислама. Они никак не могли примириться с мыслью, что какой-нибудь еврей равен правоверному мусульманину.

Вначале в шествии принимало участие около 1 000 человек, но по дороге к нам примыкали все новые и новые толпы сочувствующих, и скоро количество манифестантов дошло до 5—7 тысяч человек.

Над толпою реяли красные знамена с надписями на узбекском и еврейском языках. Типичный лозунг был такой: «Да здравствует свобода, конституция, свобода печати и независимая школа». Был даже, не помню какой группой, выставлен и такой лозунг: «Да здравствует эмир-освободитель».

Манифестанты прошли по главному ситцевому базару через коммерческую улицу, дошли до Гаукушана[32], и тут несколько человек младобухарцев и толпа кинулись к дому Кази Каляна, прося его приветствовать манифестацию и высказать отношение к реформе. А манифестация все увеличивалась и шла дальше по направлению Хиябана[33].

На самом Хиябане манифестацию встретили представители шиитов (персы) с цветами.

Затем манифестация двинулась к Регистану[34]. Тут к нам подошло несколько товарищей, которые сообщили, что организована контрманифестация черносотенцев; на Регистане собралась крайне возбужденная толпа в 7—8 тысяч человек, организованная муллами; кроме того, там находятся пешие и конные части эмирской армии (пеший отряд в 200 человек и конный 300), цель прибытия которых неизвестна. Есть опасность, что войска будут двинуты против нас.

Наша манифестация остановилась, и видные представители организации, обсудив создавшееся положение, решили добровольно разойтись по домам, ибо никто, конечно, не думал о вооруженной схватке.

Решение разойтись объявил толпе Абду Вахид, и манифестанты с некоторой тревогой разошлись.

Во избежание неприятностей, для того чтобы предупредить министерство кушбеги о мирном характере манифестации, были посланы к кушбеги: Ата Ходжаев, Мирбаба[35] и Юсуп Заде (Абдураим Мударис)[36]

Торжество реакции

Однако мирные намерения младобухарцев не помогли им. Эмир решил жестоко расправиться со своими неугомонными врагами. Вынужденный, благодаря целому ряду обстоятельств, а главное благодаря давлению масс, дать манифест, он знать не хотел ни о каких других уступках, ни даже о проведении в жизнь самого манифеста.

Наступившее тотчас же вслед за манифестацией торжество реакции и жестокие преследования младобухарцев открыли всем, кто еще сомневался, истинное лицо «эмира-освободителя».

В тот же день манифестации пробравшиеся сквозь толпу к кушбеги наши посланцы Ата Ходжаева, Мирбаба и Юсуп Заде были арестованы в Арке.

Пошли дальнейшие аресты. Эмирская полиция ловила видных джадидов — участников манифестации.

Всего было арестовано 30 человек. В том числе: Айни, Мирза Насрулла, Мирза Сахбабей и другие. Арестованных эмир, по азиатскому старому обычаю, приказал бить палками. Мирбабе и Айни дали по 75 палок, а Мирзе Насрулле — 150 по голой спине.

Необходимо было в этот ответственный момент предупредить об опасности остальных членов организации и собрать где-либо ее распыленные силы. Сделать это в Старой Бухаре не было никакой возможности, ибо многочисленные фанатики все равно помогли бы эмиру переловить джадидов. Оставался Каган — Новая Бухара — городок с русским населением, местопребывание русского резидента. Абду Вахид послал своих людей в Каган, чтобы узнать, можем ли мы рассчитывать там на приют и безопасность, мне лично пришлось выехать в Новую Бухару, не дожидаясь ответа.

Когда манифестация разошлась по домам, я тоже пошел домой, туда же пришла делегация еврейских поселян обсуждать положение.

Я успокоил делегацию, посоветовав представителям евреев на худой конец отправить своих видных деятелей в Новую Бухару.

Сам я хотел остаться в Старой Бухаре, чтобы быть поближе к событиям и информировать о них товарищей.

Час спустя ко мне пришло много друзей, принадлежащих к разнообразным кругам Бухары, в том числе немало русских. Они просили меня немедленно скрыться, говоря, что эмирское правительство придает мне большое значение и намерено арестовать меня.

Я не считал это важным, и уехать отказался. Один из них ушел, обещая держать со мной связь по телефону. Я же тем временем послал двух своих друзей на Регистан, чтобы выяснить настроение. Через полчаса — обещанный звонок. Мой знакомый сказал мне, что пробраться во второй раз не решается, но очень просит тотчас же прийти к нему.

Переулками я пробрался в назначенное место. Там были только мой знакомый и еще один неизвестный мне русский. Мой знакомый объяснил мне, что им получены сведения о готовящемся нападении толпы и даже войск на мой дом, так как толпа требует этого. Он настойчиво уговаривал меня скрыться. Я долго отказывался, но, наконец, все же согласился поехать в Новую Бухару.

Но легче было согласиться, чем выполнить; вокруг моего убежища уже собралась толпа, узнав, что я здесь.

Все же я вышел в сопровождении одного знакомого лезгина Абида. Оба мы были вооружены маузерами, и через еврейский квартал я прошел к себе. Посланные мною на Регистан люди возвратились и сообщили то же, что и мой знакомый.

Я решил скрыться, вызвав знакомого биржевого извозчика Ахмеда, человека, безусловно, мне преданного. Ахмед подъехал к заднему крыльцу моего дома со стороны еврейского квартала, я пробрался туда по подземному ходу, который ведет из моего дома к еврейскому кварталу и существует, как мне сообщили, до сих пор.

В сопровождении трех вооруженных всадников я через еврейский квартал и ворота Намзгах выехал из Старой Бухары. На вокзале нас хотели задержать, но мы успели убежать. Я добрался до квартиры Левина и вместе с ним и его помощниками мы благополучно прибыли в Новую Бухару.

Туда же пробрались и другие младобухарцы. Нужно было где-нибудь собраться, чтобы решить, что делать.

Единственным подходящим для этого местом был клуб российских мусульман. Многие из членов этого клуба рабочие состояли в русских революционных партиях социал-революционеров и социал-демократов, и мы всегда могли рассчитывать на их сочувствие и поддержку.

Мы не ошиблись в своих расчетах: благодаря активной помощи русского пролетариата, в лице левой социалистической части Каганского Совета рабочих и солдатских депутатов, нам удалось собрать наши разбитые реакцией силы и начать новую борьбу за освобождение бухарского народа.

Все, кто боролись в наших рядах с деспотической властью тирана, никогда не забудут этого.

Лишь только нам удалось собраться, перед нами встал вопрос, как помочь арестованным товарищам. Мы решили вести работу в двух направлениях:

1) повести агитацию в самой Старой Бухаре и организовать там, по возможности, демонстрацию протеста;

2) агитировать среди русских рабочих и вообще русского населения и призвать на помощь туркестанские краевые революционные организации и солдат.

Много сделали в осуществлении вышеприведенных постановлений Бурханов в Бухаре, Фитрат, Усман Ходжаев и Абдусаидов в Ташкенте.

Громадную помощь принесло нам выступление керкинской организации.

К этому времени присоединилось к нам одно из крупных лиц, сочувствующих джадидизму, — Мирза Мухитдин Мансуров[37], еще ранее бежавший из Бухары.

У него были особые мотивы бегства — личная его конкуренция с главой старобухарского купечества, очень близким к эмиру человеком, Караванбаши Азизовым, известным всему населению.

Эта коммерческая конкуренция превратилась в политическую борьбу, и Мухитдину Мансурову пришлось бежать, ибо он опасался мести своего конкурента-реакционера.

Таким образом, к каганским беглецам — младобухарцам присоединился еще Мухитднн Мансуров с тремя сыновьями.

Наш призыв к русским революционерам, к русским революционным рабочим в Ташкенте не остался без ответа.

Из Самарканда прибыла комиссия по распоряжению Ташкентского краевого Совета рабочих и солдатских депутатов с эсером Черновым и еще одним солдатом, прекрасным оратором, кажется с.-д., фамилию которого, к сожалению, не помню.

В Новой Бухаре, при большом стечении рабочих и солдат, открылось заседание Совета рабочих и солдатских депутатов совместно с представителями младобухарцев и джадидов. На этом собрании из младобухарцев выступил я, а из сочувствующих нашему делу не членов младобухарской партии — Беки Бердиев и Ариф Каримов[38]

На этом же собрании было обнародовано перехваченное младобухарцами письмо первого секретаря русского резидента Шульги к Кази Каляну.

Шульга в этом письме предупреждал эмирское правительство, что движение младобухарцев распространяется, охватывая все более и более широкие круги населения; Шульга советовал эмиру беспощадно расправиться с младобухарцами, обещая энергично содействовать Кази Каляну, верным помощником которого будет он, Шульга.

Письмо вызвало огромный скандал; революционные рабочие и солдаты вместе с младобухарцами громко требовали ареста Шульги. В русском резидентстве увидели они тайных изменников и предателей революции.

Буржуазия в лице кадетов Гальперина и Рабиновича защищала Шульгу.

Наконец, первая победа была одержана: Шульге объявили домашний арест.

Эмирское правительство, видя, что нашлась управа и на русских черносотенцев, почувствовало силу русских революционных организаций, поняло, каких могучих союзников приобрели младобухарцы в лице рабочих масс, и, поняв это, повело политику уступок.

Немедленно были освобождены Ата Ходжаев, Юсуп Заде и многие другие и в сопровождении русской делегации и бухарских чиновников отправлены до станция Старая Бухара, где их встретили товарищи и много народа. Вместе с Ата Ходжаевым и Юсуп Заде также выдали избитых Айни, Мирбабу и Мирзу Насрулла. Последний был очень тяжело болен — у него начался гнойный процесс легких. У избитого Айни также были задеты легкие. Всех освобожденных из-под ареста доставили в Новую Бухару, а больных поместили в больницу.

На следующий день Мирза Насрулла умер. Перед смертью он сделал политическое завещание.

Он писал, что любит народ, умирая, надеется, что народ освободится от гнета и рабства. Страшная смерть от руки палача не страшна ему, наоборот, он рад ей, ибо уверен, что своею смертью он помогает освобождению и приближает его час.

Похороны Мирза Насрулла были грандиозными. Несмотря на все угрозы и запрещения, прибыла масса народа. В похоронах приняли участие все революционные организации, младобухарцы, русские рабочие и воинские части, все, что было живого в Новой и Старой Бухаре.

Когда все дела, связанные с похоронами и освобождением арестованных товарищей, были кончены, группа правых джадидской организации созвала общее собрание с целью реорганизации партийных верхов. Создавшаяся обстановка весьма содействовала этому.

Дело в том, что наше бегство из Бухары, разгром нашей организации, выступления эмира очень многие расценивали как начало конца деятельности джадидов и младобухарцев.

Многие эсеры и эсдеки (Новгородский и пр.) считали манифестацию преждевременной, ошибочной, указывали на то, что манифестация при специфических бухарских условиях является провокацией и усиливает реакцию.

Они считали невозможным какое бы то ни было вмешательство в борьбу младобухарцев русских рабочих и солдат, которые с большой охотой и энтузиазмом помогали нам.

Наступала вторично полоса реакции, вчерашние друзья сделались врагами.

Многие умники, рассуждая о специфических особенностях Бухары, не понимали такой простой вещи, что нам не оставалось ничего другого, кроме активных действий; они не сознавали, что пассивность в этот момент окончательно убила бы все наше движение на очень долгое время и вдесятеро увеличила бы жертвы.

Вот именно это обстоятельство привело недовольных к мысли о реорганизации руководства организации.

Инициаторами этой реорганизации были Бурханов, Фазмитдин Максум и Мухитдин Рафаат. Воспользовавшись печальными событиями, последовавшими за манифестацией, они — наши «старые джадиды» — повели решительное наступление против левого крыла организации, обвиняя нас во всех случившихся бедах. На собрание пригласили семейство Мухитдиновых. Сыновья пришли, но сам Мухитдин Мансуров и его сын Абдукадыр прийти отказались.

Собрание открылось вступительным словом Бурханова.

После краткого доклада о последних событиях он заявил, что перед организацией стоят большие задачи: надо вести переговоры с эмиром, правительством и резидентом России и поэтому надо создать авторитетный, способный выполнить эти задачи Центральный Комитет партии, тем более что видные члены старого Центрального Комитета, как Фитрат и Усман Ходжаев отсутствуют.

На роль руководителя организации Бурханов предложил Мухитдина Мансурова, указав, что Мухитдин Мансуров умный достойный человек и пользуется большим авторитетом среди русских; действительно, Мансуров имел большие личные связи с русской буржуазией и был вхож в русское резидентство.

Момент для атаки на старый Центральный Комитет был избран удачно, и Бурханову удалось провести реорганизацию.

В новый Центральный Комитет вошли: Мухитдин Мансуров — председатель, Абду Кадыр Мухитдинов[39], Мухитдин Рафаат, Абду Вахид Бурханов, Усман Ходжаев, Ариф Каримов, Мирза Исам Мухитдинов, Муса Саиджанов, Мухтар Саиджанов[40], я и еще два-три человека, фамилии которых не помню, и которые после первых заседаний не работали и были исключены.

Позднее в Центральный Комитет вошли еще двое: Фитрат и Ата Ходжаев, члены старого Центрального Комитета. Но суть реорганизации заключалась, конечно, в выборе Мухитдина Мансурова председателем и во включении его сыновей в состав Центрального Комитета.

Можно было бы, конечно, протестовать, так как формально эти выборы не были законны: в выборном собрании участвовали далеко не все младобухарские партийные организации и, кроме того, многие наличные члены были против нового состава Центрального Комитета. Но ни мне, ни другим не хотелось начинать внутрипартийную борьбу. Положение было очень запутанным: партии в целом грозили преследования эмира, я сам все еще жил нелегально в Новой Бухаре, то в одном доме, то в другом (долго скрывался на заводе Левина и в квартире агента Российского страхового общества Мухамедова). Мы ошибочно полагали, что вызвать раскол в организации в такой момент значило бы погубить все наше дело.

Неудачные переговоры с эмиром. Наш арест. Конец мансуровского комитета

Первое заседание нового Центрального Комитета состоялось в номере у Мансурова. Вслед за тем мы почти ежедневно собирались у него и обсуждали волнующие организацию вопросы.

На этих заседаниях предлагались два пути дальнейшей работы: 1) добиться у эмира через Временное правительство амнистии, прекращения преследований, вообще условий для спокойной легальной работы, 2) наряду с использованием легальных давлений на эмирское правительство подготовлять вооруженное восстание, путем тайного вооружения и организации партизанских выступлений в вилаетах[41]

Второе предложение исходило не помню от кого, но выражало оно мнение левого крыла. Что касается Мансурова, то он с самого начала заявил себя противником каких бы то ни было вооруженных выступлений и насильственных мер. Он соглашался только на первый путь — путь легальности, уговоров эмира и сановников при помощи русского резидентства.

Большинство нового Центрального Комитета, отнюдь не страдая избытком революционной энергии, с удовольствием поддержало Мансурова.

Вооруженные выступления были отвергнуты, путь уговоров принят и, в подкрепление точки зрения на уговаривание властей, решено было отправить в провинцию агитаторские тройки, которые организовали бы митинги, разъясняли бы населению причины последних событий, знакомили бы население с платформой организации, требовали бы немедленного проведения в жизнь начал, объявленных в эмирском манифесте. Из этой задачи ничего не вышло: агитаторских групп не создавалось, кроме одной, состоявшей из Фатхуллы Хаджа и Юсуп Заде, отправившихся в Чарджуй.

Вся работа организации сосредоточилась на переговорах с эмиром и русским резидентством. Во главе всех мероприятий по переговорам стоял сам Мансуров.

После долгих единоличных совещаний с Миллером Мансуров совершенно неожиданно объявил нам о необходимости начать переговоры с эмиром при посредничестве Миллера.

Я высказал по этому поводу некоторые свои опасения, но никто не хотел их слушать, и на этом же заседании была выбрана комиссия для ведения переговоров. В нее вошли: Мухитдин Мансуров, Абду Кадыр Мухитдинов и сам Мухитдинов, Муса Санджанов, Абду Вахид Бурханов, Ата Ходжаев, Хаджа Абду Саттар, Мухтар Санджанов и я.

Словесная директива Центрального Комитета была следующая: «Добиться соглашения с эмиром на основе неприкосновенности джадидов и легальной работы организации в духе манифеста эмира».

С помощью такой умеренной политики многие надеялись обеспечить за организацией возможности хотя какой-нибудь легальной работы. Предварительно Мансурову, Бурханову и мне предложили переговорить с Миллером.

Мы поехали; Миллер нас принял; переговоры вёл Мансуров. Миллер сказал, что он не ручается за успех, но постарается помочь нам и что, конечно, переговоры с эмиром — единственный путь, так как других средств воздействия нет.

Итак, согласовав этот вопрос с Миллером, на другой день мы отправились к эмиру. К нам присоединились Миллер, Введенский и несколько членов Совета рабочих и солдатских депутатов. От прибывших из Самарканда воинских частей никого не было. Они остались на вокзале Ст. Бухары, и не нашлось никого, кто бы позаботился договориться с ними. Утром в пятницу мы сели в пассажирский поезд и отправились на вокзал Ст. Бухары. Там нас встретило несколько чиновников с экипажами. Нас всех посадили попарно и отправили в сопровождении чиновников. Я очутился рядом с Мансуровым. Нас всех повезли по базару, как раз тогда, когда правоверные выходили из многочисленных мечетей.

В самом Регистане нас ждала толпа около 5 000 человек.

Во время проезда из толпы нас осыпали бранью и камнями. Все это не сулило впереди ничего доброго.

Наконец, нас привезли в посольский отдел кушбеги (где обычно премьер-министр принимает гостей); ждать нам пришлось недолго: часа через два нас всех пригласили в тронный зал эмира. Мы все попарно, в сопровождении русских властей, отправились туда, не спросив даже, зачем нас ведут.

В зале мы застали всю правящую Бухару: блестящие ряды сановников и главарей мулл.

При нашем появлении поднялся шум и крики; нас осыпали ругательствами. Поместили нас позади эмира, вместе с русскими. Первое слово было предоставлено Мансурову.

Он начал, примерно, так: «Мы, любящие родину и существующий строй граждане Бухары, и, хотя мы критиковали некоторые недостатки манифеста его высочества, не совпадавшие с нашими целями, но сейчас мы протягиваем к вам руки, высокие люди государства. Да осуществится воля эмира!».

Едва Мансуров начал говорить, как все повскакали с мест, начали махать руками, ругать нас изменниками, предателями, неверными, а кое-кого и бить.

В это время эмир поднялся с места, обратился к Мансурову и сановникам и сказал: «И вы, и вы — мои подданные, между вами недоразумение, все пройдет, успокойтесь. Как было, так и будет». С этими словами он быстро вышел. Мы услыхали рев и гул многочисленной толпы у самых стен дворца, требовавшей выдачи делегации на суд и растерзание народа. Только тогда делегация поняла цель эмира и Миллера, этих двух друзей. Все же мы не были выданы толпе; нас продержали некоторое время в коридоре, а затем, под шум и крик оттесненной толпы, провели на прежнее место.

Так мы сидели весь день, слушая крики возбужденной толпы, требовавшей нашей выдачи.

Тут предательская роль представителей Временного правительства обнаружилась вполне. Миллер и Введенский из всех сил старались казаться честными маклерами в затеянной ими, совместно с эмиром, нечестной игре. Они то приходили к нам, то уходили к эмиру; выходили к толпе якобы затем, чтобы ее успокоить, а на деле вожделенно ждали нашей крови, ибо их аппетиты еще не были удовлетворены резней революционеров в Персии.

И вот тут отчетливо наметился тот союз, который впоследствии освободил Бухару и вывел ее на широкую дорогу социалистического строительства — союз национально-революционных элементов Востока с русскими рабочими и крестьянами, сбросившими иго царизма.

Буржуазные болтуны и предатели — Миллер и его коллеги, скрывавшие под маской внешнего либерализма свою реакционную сущность, хотели нас выдать на растерзание толпе, но нашлась сила, которая этого не допустила.

То были революционные русские войска и рабочие Новой Бухары. Они не дали осуществиться адскому плану эмира и его русских приспешников. Первыми явились к нам рабочие Новой Бухары, с которыми младобухарская организация держала теснейшею связь, а затем революционные войска, расположенные в Новой Бухаре и на вокзале Старой Бухары.

Мы, делегаты, за все время своего пребывания во дворце, ничего не знали о том, что у нас нашлись защитники, и ждали смерти от руки палача или готовой к самосуду толпы.

Эмир и его сановники прибегли еще к одному подлому маневру. Вновь явились к нам Насрулла кушбеги и Урганджи, они пришли к нам с заявлением, которое мы должны были подписать, чтобы помириться с правительством, и, чтобы, как они говорили, успокоить толпу.

Заявление это коротко гласило следующее: «Нижеподписавшиеся представители джадидов клятвенно подтверждают, что они правоверные мусульмане, что они не отказываются от порядков, установленных в стране, они не против всех священных тенденций. Свободу и реформу они передают воле эмира как единственному верховному блюстителю законов святого шариата и хозяину страны. Они отказываются от джадидских школ и не будут агитировать за них».

Это неожиданное требование поставило нас в тупик. Нужно было выбирать одно из двух: физическую или политическую смерть. Мы попросили дать нам время посоветоваться между собой. Наше совещание продолжалось недолго. Все единогласно отказались подписать документ. Нужно отдать справедливость Мансурову, который в этот момент проявил достаточную твердость.

Спустя некоторое время случилось еще нечто более неожиданное.

Нас вновь посетили Насрулла кушбеги и Урганджи. Оба в один голос объявили, что эмир сожалеет обо всем случившемся и негодует на фанатичность народа, который окружал дворец в количестве до 10 000 человек и вот уже в течение 12 часов требует казни делегации или выдачи ему. Однако этого не будет, так как эмир желает кончить все миром. Затем Урганджи добавил, что к утру нас можно будет отпустить.

Очевидно, посещение рабочих и революционных солдат возымело свое действие на высокую особу эмира и его сановников.

Урганджи сказал, что члены Совета Новой Бухары очень устали и должны уехать. Мы энергично запротестовали против отъезда единственных наших надежных защитников, и они, конечно, согласились остаться с нами.

Миллер, увидя энергичную защиту делегации со стороны членов Совета и просто рабочих, струсил, стал хлопотать о нашем освобождении.

К 12 часам ночи мы были освобождены и выехали обратно в Новую Бухару, встречаемые огромными толпами железнодорожников и рабочих хлопкоочистительных заводов.

Зато это путешествие принесло конец и Центральному Комитету и его председателю Мансурову.

Всего через какие-нибудь две недели общее собрание наличных членов организации составило новый Центр, который и покончил окончательно со многим из наследства джадидизма, в том числе с его тактикой узкого культурничества и шатания в политике.

Началась новая работа над созданием, вместо джадидской, новой младобухарской партии, над выработкой ее программы. Одновременно усилилась и агитационно-организационная деятельность в кишлаках и провинции.

В осуществление одного из первых и важнейших решений нового Центрального Комитета началась работа среди солдат эмира и работа над революционизированием и объединением сочувствующих младобухарцам групп кустарей и возчиков Старой Бухары.

Перегруппировка социальных сил

Февральская революция в России и последовавшие за ней события в Бухаре (образование тайного центра джадидов, манифест эмира, манифестации и эмирские репрессии), как мы указывали выше, ускорили и углубили уже давно наметившиеся расхождения между джадидами старого толка, сторонниками постепенных преобразований, медленного реформизма, и группы левых джадидов, которая все больше и больше революционизировалась.

Страстные обсуждения и споры по целому ряду вопросов (отношение к нелегальной работе, к манифесту эмира) обострились до крайности.

Новая тактика бухарских революционеров, вызывала резкую критику джадидов старого толка, еще долго занимала умы широких кругов бухарского прогрессивного общества.

Вплоть до так называемых «колесовских событий»[42] и эмиграции велась ожесточенная борьба мнений в недрах младобухарской организации и в её прогрессивной периферии.

В момент торжества эмирской реакции и разгрома младобухарцев наступление правого крыла на левую часть организации усилилось, что является вполне закономерным и обычным в период отступлений, в период спада революционной войны.

Айни и другие джадиды старого толка обвиняли сторонников радикальной, по тому времени, тактики в том, что благодаря их неосмотрительности и неправильному пониманию обстановки была разгромлена джадидская организация.

Поэтому казалось, что после неудачных переговоров старого Центрального Комитета, возглавляемого Мансуровым, с эмирским правительством и после перехода руководства движения в руки левых дальнейшее единство организации невозможно; казалось, что она расколется на два враждебных друг другу лагеря. Однако этого не случилось.

Новый Центральный Комитет, состоящий из Абду Вахида Бурханова — председателя — и членов: Рахмата Рафика[43], Фатхуллы Хаджи, Фитрата, Файзуллы Ходжаева, Тагиева, Фазмидина Максума, Мусы Санджанова, Агдарова[44], Усмана Ходжаева, Аты Ходжаева, Хаджи Мирбабаы (месяца через три вместо Фатхуллы Хаджи был введен Myинджан Аминов[45]), великолепно учитывая момент, исходя из того, что организационное единство является залогом всех будущих успехов, сделал все возможное, чтобы не допустить раскола.

ЦК, чтобы не отпугнуть джадидов старого толка, не пошел, несмотря на настояние некоторой части членов ЦК, даже на немедленное переименование джадидской организации в младобухарскую и долгое время сохранял виднейшего джадида старого толка Абду Вахида Бурханова в качестве председателя.

Новый Центральный Комитет сохранял организационную связь со всеми разнообразными, в идейном и тактическом отношении, группировками джадидов. Лишь группа Мансурова и Мухитдина Рафаата являлась абсолютно для него неприемлемой и отошла от организации.

Все же следует заметить, что идейная разношерстность и мозаичность младобухарской организации принесла много вреда делу революции в Бухаре, что особенно ярко сказалось во время так называемых «колесовских событий».

Период после манифестации был крайне тяжел и труден для ведения революционной работы в Бухаре.

Обстановка после манифестации, вопреки воле отдельных руководителей, недовольных даже самим фактом манифестации, превратилась в открытую демонстрацию революционных сил, направленную непосредственно против эмирского правительства.

В результате обострения борьбы и эмирских репрессий отошли от движения некоторые весьма влиятельные круги бухарского купечества.

Склонные к оппозиции существующему в Бухаре строю (не давшему развернуться вполне торговому капиталу, все растущая мощь которого требовала, для дальнейшего развития, европеизации Бухары и установления в ней хотя каких-либо правовых норм, необходимых для процветания капитализма), эти купеческие круги, однако, совершенно не были склонны к открытой революционной борьбе с эмиратом, в которой они могли больше потерять, чем приобрести. Массовое движение, без которого нет успешной революции, их пугало. Общенародное восстание, всегда так или иначе затрагивающее интересы капитала, не могло входить в их программу. Им нужны были частичные реформы, но не революция, и поэтому они на новом пути революционного движения в Бухаре не захотели, да и не смогли работать.

Отошли от движения, конечно, еще более далекие от подлинной революционности, даже подлинного либерализма, круги, связанные с духовенством, с муллой Икрамом во главе. В их реформаторские планы совершенно не входила открытая борьба вплоть до свержения эмира.

От него стали отходить имущие. Центр тяжести переместился влево, ибо после этого дальнейшее расширение организации пошло уже за счет неимущих слоев населения.

Таким образом, социальная база джадидской — вернее, младобухарской — организации должна была постепенно измениться. Те джадиды и младобухарцы, которые хотели продолжать борьбу за интересы народа, должны были ближе подойти к его основным массам — дехканству, кустарям и городской бедноте, найти пути подхода к этим массам. На это требовалось соответствующее время. Эта полоса перехода от прежних общеджадидских установок к требованиям, которые отражали бы определенные политические установки и экономические интересы дехканской массы, привели к уходу от работы части джадидов, всех несогласных с этой линией. Важно отметить то, что дехканство, на дружественный нейтралитет, а позже и на активную помощь которого рассчитывал ЦК, в этот период под влиянием недавних событий стало еще более, чем даже раньше, глухим к джадидской пропаганде. И в этом были повинны сами джадиды, допустившие ряд ошибок и не сумевшие поднять широкие массы на борьбу с эмиратом.

Все расчеты на организацию крестьянских партизанских отрядов и, в случае удачи плана борьбы с эмиратом, на вооруженное восстание, опирающееся на часть крестьянства и помощь новой России, отпали, ибо в этот момент крестьянство было совершенно равнодушно к реформам. Новый Центральный Комитет ясно видел, что нельзя рассчитывать даже на его сочувствие.

Обстановка осложнялась и ухудшалась еще тем обстоятельством, что представители Временного правительства, краевых туркестанских органов и Советов рабочих и солдатских депутатов, видя пассивность крестьянских масс Бухары, стали на путь соглашения с эмирским правительством, одновременно оказывая давление на разные круги джадидов и на Центральный Комитет с целью не допустить организацию перейти к широкой массовой революционной работе.

Надо было, главное, сохранить организацию до лучших времен, постепенно расширяя ее социальную базу.

Тем временем эмирское правительство, пользуясь плодами своей победы, принимало все меры к тому, чтобы уничтожить окончательно джадидизм. Будучи прекрасно осведомлено своими агентами о настроениях официальной России, оно решило, что теперь Россия не вмешается в защиту джадидов и усилило репрессии по отношению к ним, нe допуская малейшей агитации, и при случае убивая из-за угла видных представителей джадидизма.

Так был убит Хусейн Ходжаев, организатор революционной группы в Терском казачьем полку и в личной охране эмира; так был задушен у себя дома Халильбек Абдулжалилов, тоже руководитель партии среди солдат, убито много других, менее видных, представителей джадидизма. Как видно из этого, эмирское правительство правильно считало агитацию в рядах армии наиболее опасной и вредной.

Недовольствуясь одними репрессиями, эмирское правительство старалось создать нужное ему отношение к джадидизму среди общества. Многочисленный и прекрасно организованный аппарат заработал вовсю, всячески стараясь очернить джадидов в глазах населения, обвиняя их в попытке разрушить основы религии ислама и в предательстве родины русским.

Духовенству всемерно помогало испугавшееся революционных потрясений бухарское купечество.

Все эти группы обвиняли джадидов во всех смертных грехах.

И отсюда — терпимость нового Центрального Комитета, объединившего весьма разнообразные прогрессивные группировки.

Джадидская организация, не имевшая под собой прочной и однородной классовой базы, искавшая и имевшая союзников и сочувствующих в самых разнообразных слоях населения, сформировавшаяся из среды городской мелкой буржуазии и отражавшая неосознанные ею интересы, конечно, фатально обречена была на мозаичность группировки. Разногласия должны были быть в ней постоянным явлением, особенно обострявшимся в периоды реакции.

Выработка программы

Все же продуктивно продолжать работу было возможно при условии договоренности по главнейшим вопросам, выработав общую программу и общие методы работы.

Исходя из этого положения, ЦК решил не торопиться с переименованием организации, а поработать над следующими двумя задачами: 1) выработать практическую программу революции; 2) активизация работы среди населения с целью наибольшего привлечения в организацию рабочих, кустарей, солдат и, по возможности, крестьян.

Первый вопрос — выработка программы — был наиболее трудным и спорным, ввиду только что указанной социальной и, следовательно, идеологической мозаичности джадидской организации.

Программа должна была отразить самые разнообразные точки зрения, удовлетворить так или иначе интересы самых разнообразных социальных групп, объединенных в джадидскую организацию общим недовольством эмирским правительством.

Вопрос был очень труден и щекотлив. Разрешение его требовало максимальной осторожности, так как от удачи или неудачи этого разрешения зависело главное — целость джадидской организации.

Политические программные требования по необходимости должны были быть очень умеренны, ибо излишний радикализм мог лишить организацию весьма важных в данный момент ее правых членов и попутчиков.

Поэтому после нескольких совещаний и споров вопрос о выработке программы все-таки остался открытым.

Решено было составить предварительно конкретный проект реформ на основе строгого учета происшедшего обмена мнений, удовлетворяя, по возможности, все оттенки политической мысли, имевшие место в джадидской организации.

Работа по составлению проекта реформ была поручена Фитрату. Требования должны были быть минимальными, только такими, которые разделяла вся организация.

Месяца через два, если не изменяет мне память, в конце января 1918 г., Фитрат этот проект представил Центральному Комитету. ЦК принял этот проект с небольшими поправками и постановил опубликовать его.

С этой целью был послан в Самарканд Рахмат Рафик. Так на фитратовском проекте и закончилась выработка программы младобухарцев, и лишь в начале 1920 г., в период эмиграции, нам удалось заново составить эту программу и опубликовать ее от имени Туркестанского бюро младобухарской партии.

Но об этом после. Здесь же мы считаем необходимым изложить основные пункты выработанного Фитратом и принятого ЦК проекта.

Проект реформ, составленный Фитратом и утвержденный комитетом младобухарцев

Проект реформ, выработанный Фитратом и утвержденный Центральным Комитетом, весьма любопытен. Являясь по необходимости программой-минимум, этот проект, не предрешая вопроса о конституции, не изменяя монархической формы правления, преследует две основные цели, к практическому осуществлению которых и сводятся все конкретные предложения.

Эти две цели: введение в Бухаре правовой государственности, замена средневекового восточного деспотизма просвещенной монархией европейского образца и экономическое, политическое и военное укрепление Бухары на базе увеличения благосостояния и культурности трудовых масс бухарского народа.

Будучи очень осторожным в области политической и социальной, проект весьма решителен в области культурных и экономических нововведений.

Очень много места проект уделяет вопросам земледелия и сельского хозяйства, и именно с них, а не с государственного устройства начинается изложение реформ. Все пахотные земли делятся, согласно проекту, на три категории: вакуфные, частновладельческие и государственные.

Земли государственные (амлак) и находящиеся в распоряжении государства, объединяются под общим названием «херадж» (государственные, на особых условиях сдаваемые в аренду).

Земли частновладельческие остаются в полном распоряжении владельцев, кроме хераджских.

Для управления вакуфными землями учреждается особое управление.

Строго регламентируется проектом налоговое обложение, выработан ряд правил взимания налога.

Как видно, эта область, где господствовали страшные произвол и неразбериха, особенно интересовала руководителей джадидов.

Проект предусматривает снижение налоговых ставок для земель, принадлежащих трудящимся и государству.

Согласно проекту снижаются ставки налогового обложения для земель общественной запашки и земель, «мульк херадж» [46], с одновременным уничтожением целого ряда косвенных налогов, как-то: «кафсан»[47], «атьяти»[48] «ускунапули»[49], «чуппули»[50] и издержек «хашара», так называемых «кутарабаки».

В то же время проект высказывается за значительное увеличение налогового обложения для земель, «мульк» (частновладельческих) и части земель «мульк херадж», т.е. земель, хотя и являющихся собственностью государства, но закрепленных эмиром за частными лицами.

Все эти изменения налогового обложения земли, предполагаемые проектом, являются практическим осуществлением мысли о введении налоговых льгот для трудящихся и прогрессивного обложения земли имущих групп землевладельцев.

Второй, основной целью проекта, в части, касающейся вопросов землевладения и сельского хозяйства, является забота об увеличении сельскохозяйственной продукции, о расширении посевной площади и интенсификации земледелия.

Вот предлагаемые проектом конкретные меры: уравнение налогового обложения земель, засеянных и незасеянных, что, конечно, должно повлечь за собой усиленный засев или отказ от земли, ее продажу хозяйствами, не могущими обрабатывать всю имеющуюся у них землю. Дальше идут ирригационные мероприятия, регулирование Зеравшанской оросительной системы — справедливое распределение воды между Бухарской и Самаркандской областями.

Проект предлагает также использовать для ирригации Аму-Дарью, причем не останавливается даже перед применением для целей ирригации трудовой повинности «хашара», хотя в других случаях, в полном согласии со всем своим прогрессивным либеральным духом, его запрещает.

Как меру поощрения для интенсификации сельского хозяйства проект предлагает сельскохозяйственный кредит и механизацию обработки. В этом отношении проект ставит все точки над «i». Он настолько радикален и практичен, что предполагает создание в Бухаре сельскохозяйственного банка с многочисленными филиалами в областях (что должно освободить бухарское дехканство от цепких лап многочисленных деревенских ростовщиков), а также завоз в Бухару и раздачу дехканам сельскохозяйственных машин и обучение дехкан обращению с ними. Сельскохозяйственные школы, агрономические знания, проводимые в массы, — все это было предусмотрено проектом, обо всем этом должно позаботиться учрежденное для этой цели министерство земледелия.

Очень много места проект уделяет вакуфам. Самый институт вакуфов проект считает весьма ценным, его необходимо сохранить, но совершенно изменив методы использования вакуфов.

Вакуфы, учрежденные специально для поддержки науки, в бухарских владениях очень велики, по сравнению с другими областями. Правильная организация вакуфов, прямое расходование средств вакуфов на просвещение и науку в Бухаре оказывали бы большую поддержку прогрессу.

Но тогдашнее состояние их было ужасно. Больше половины доходов с вакуфных имуществ попадает в карманы арендаторов.

Для управления вакуфами должно быть учреждено министерство вакуфов, куда и должны быть переданы все вакуфные имущества, вплоть до вакуфных лавок, библиотек, столовых и т.д.

Все доходы сосредоточиваются в особой вакуфной казне при министерстве вакуфов.

На прибыли от капиталов этой казны должны быть открыты новые школы, медресе, учреждены публичные библиотеки, приюты для сирот, больницы и столовые для бедных и т.д. По вакуфным расходам и доходам должна быть заведена строгая отчетность, и она должна публиковаться для всеобщего сведения. Земли вакуфные на справедливых арендных началах должны сдаваться дехканам.

Подведя путем рационального использования вакуфов материальную базу под дело народного образования и социального обеспечения и подняв вышеизложенными мерами благосостояние крестьянства Бухары и производительность ее сельского хозяйства, проект переходит к вопросам организации военного дела и финансов, без чего, конечно, не может быть сильного самостоятельного государства, как того желают авторы проекта.

Проект, прежде всего, останавливается на вопросе увеличения численности армии. Армию необходимо увеличить до 12 тысяч человек, как то предусматривается договором Бухары со старым русским правительством, которого эмир, однако, не использовал.

Нужно ввести европейские методы комплектования армий: «воинская повинность должна быть всеобщей».

Подлежащие призыву лица должны быть освидетельствованы врачами, больные и инвалиды освобождаются. Срок отбывания воинской повинности двухгодичный. Призыву подлежат все достигшие 22-летнего возраста.

Дальше идут заботы о содержании и обучении войск. Проект требует постройки обширных казарм, открытия в Бухаре военной школы для командного состава, казенного довольствия и обмундирования для войск, а так же, хотя бы минимального, месячного жалования для солдат.

Проект считает совершенно необходимым изгнать из армии произвол и жестокое обращение высших с низшими, широко практиковавшееся в эмирское время.

В качестве офицеров и инструкторов для вновь организуемой по европейскому образцу армии, за отсутствием подготовленных для военного дела бухарцев, должны быть приглашены офицеры мусульмане, служившие и служащие в русской армии.

Все военное дело должно быть централизовано в военном министерстве.

В области финансов, находящихся в Бухаре в совершенно хаотическом состоянии, проект требует: отделения личных средств эмира от общегосударственных, упорядочения и точной фиксации налогов, ежегодного опубликования бюджета и учреждения для заведования реорганизованными финансами министерства финансов.

Во внутренних делах проект требует проведения в Бухаре строгого административного деления, учреждения оплачиваемых правительством местных властей и централизации управления.

Местное самоуправление предусматривается проектом в очень ограниченных размерах: лишь низовая ячейка власти — аксакалы [51] — избирается народом.

Органы юстиции работают на основе шариатских законов и остаются в руках духовных лиц. Министр юстиции является в то же время «Кази Каляном». Правосудие, таким образом, остается по-прежнему, и лишь его структура упорядочивается.

Для развития в Бухаре путей сообщения учреждается министерство путей сообщения, которое одновременно ведает добывающей и обрабатывающей промышленностью.

Мероприятия правительства в области просвещения приводим дословно:

«Для распространения просвещения среди народа учредить министерство просвещения, на обязанности которого лежит: во всех областях открытие за счет казны народных школ 2-й ступени, высших учебных заведений, назначение преподавателей в эти школы, выработка программ для всех школ всех типов, а также контроль над ними.

Предоставить всем право открытия школ. За исключением школ, находящихся в ведении министерства вакуфов, никаких ограничений с этом вопросе не допускать.

Министр просвещения, при участии экзаменационной комиссии министерства просвещения, окончившим полный курс обучения выдает свидетельство об окончании учебных заведений».

Совет Министров образуется в составе десяти министерств:

8. Министерство путей сообщения, обрабатывающей промышленности.

Впредь до подготовки специалистов из среды бухарцев, должности советников замещаются из мусульман, образованных, культурных, приглашенных из России, Турции и Азербайджана.

Внешними делами сношения с Россией и другими иностранными государствами ведает министр, обязанности которого по должности возлагаются на председателя Совета Министров.

Как видно из изложенного, проект все время остается в пределах монархической государственности, не доходя даже до парламентаризма: выборность министров и ответственность их перед народом нигде не оговорена. Поэтому он является, даже при бухарских условиях, неудовлетворительным, что скоро осознали сами джадиды, выработав и опубликовав в 1920 г. программу Туркбюро революционных младобухарцев, которая действительно открывает в Бухаре эру народовластия и представляет собою, по сравнению с этим первым проектом, огромный шаг вперед, как в свою очередь, этот проект — по сравнению с произволом эмирата.

Главный недостаток проекта в том, что Фитрат, опасаясь раздразнить правое крыло, впал в противоположную крайность. Он нигде не формировал ясно даже требование республики, что было, конечно, неоправдываемой слабостью. Даже вождь правых, Абду Вахид Бурханов, поговаривал о необходимости республиканского образа правления.

И несмотря на все это, проект принес большую пользу: он познакомил население с целями, которые ставили себе как организация в целом, так и новый Центральный Комитет.

Кроме того, он снял с младобухарцев обвинение в разрушении религии, что имело огромное значение для отношения к джадидизму всех слоев населения и выбивало из рук духовенства главный козырь контрреволюционной агитации.

По второму вопросу — о расширении организации за счет полупролетарских и бедняцких слоев населения и солдат — больших разногласий не было.

Работа в этом направлении явилась одним из первых шагов нового ЦК и увенчалась большим успехом.

Полупролетарским и бедняцким слоям эмирская реакция ничего не давала, а экономическое положение их, все время ухудшавшееся, подготовляло почву для революционизирования этих групп населения, поэтому агитация младобухарцев среди них, а также и армии, недовольной тяжелым режимом, имела большой успех.

В очень незначительный срок были организованы две или три ячейки среди эмирских войск, объединивших до ста солдат, под руководством вышеупомянутых убитых эмиром товарищей.

Была организована также ячейка среди возчиков и кустарей Старой Бухары под руководством Юсуп Заде и Аты Ходжаева и одна большая тайная организация среди персов, в которой состояло до 150 человек кустарей, крестьян и прочих, руководимая Хаджи Хасаном Ибрагимовым[52], Шер Али и Тагиевым. Работа велась и в других городах Бухары. Одновременно с работой по расширению организации за счет трудящихся и выработкой программы, ЦК для большего сплочения организации и в целях наиболее широкого и полного осведомления в вопросах партийной жизни и текущей действительности как членов партии, так и широких кругов сочувствующих, ввел в практику еженедельные собрания легальных членов организации клуба татар «Шура Ислам».

Обычно собиралось 200—300 легальных членов и много членов нелегальных ячеек.

На собраниях обсуждались вместе с вопросами партийной жизни и текущего момента также и злободневные вопросы, велись принципиальные дискуссии, читались лекции и т.д.

Вокруг клуба шла большая организационная и агитационная работа ЦК. Эта новая работа, приобретавшая помалу характер массовой, имела большой успех.

За этот предоктябрьский период младобухарская партия впервые стала сколько-нибудь значительно проникать в подлинно трудовые массы: кустарей, солдат, отчасти крестьян, тем самым подготовляя новые кадры борцов против эмирского произвола.

Октябрь и его влияние на Бухару

И вот, в это самое время, во второй раз, так же как и после Февральской революции, из России хлынула в Бухару новая мощная революционная волна, открывшая на этот раз угнетенным народам Востока путь к полному и безусловному раскрепощению. Наступили Октябрьские дни.

Сначала наша организация не поняла, что перевернулась страница истории и открылся совсем новый период всемирной борьбы за социальное и национальное освобождение.

Весть о низвержении Временного правительства в первое время привела младобухарцев в большое уныние. Никто толком не знал, что происходило в России. В Новой Бухаре, где не было в это время большевистской организации, шла большая провокационная работа контрреволюционеров среди рабочих железной дороги: большевиков обвиняли в шпионаже в пользу немцев, в предательстве революции и т.д.

Если в нашей организации вначале благодаря неосведомленности произошла некоторая заминка в понимании сущности Октябрьского переворота, то эмир, напротив, ориентировался в положении очень быстро. Он сразу понял, что власть в России перешла к непримиримым и беспощадным врагам всякого деспотизма и угнетения. Он понял, что компромиссы бесполезны, что после Октябрьской революции уже никогда не может быть той трогательной дружбы эмирского правительства с Россией, какая снова начала намечаться после Февральской революции, когда представители официальной России — Миллер, Шульга и Введенский — являлись лучшими друзьями и наиболее ценными советниками эмирского правительства.

Этой ясности понимания у эмирского правительства, кроме всего прочего, очевидно, весьма способствовали только что перечисленные представители дооктябрьской России вместе с другими контрреволюционерами.

Эмирское правительство поняло, что беспощадная борьба с новым правительством России и теснейшая дружба со всей контрреволюцией, вытесняемой в то время из центра на окраины, а также с соседним деспотическим Афганистаном — его единственное спасение.

Ташкент, где власть перешла, так же как и в Москве, в руки большевиков, занятый по горло собственными делами, очутившийся в неспокойном, скоро ставшем прямо враждебным, окружении, очевидно, не мог бросить в Бухару не только вооружённых сил, но даже столь необходимого для правильного понимания прогрессивными элементами Бухары создавшегося положения кадра партийных работников — пропагандистов и организаторов.

Эмир решил воспользоваться временной слабостью Ташкента и развил огромную энергию в борьбе с революцией по двум направлениям.

Во-первых, эмирское правительство решило не признавать Советского правительства и всячески мешать появлению большевистских Советов в русских поселениях Бухары.

Ему легко удалось договориться по этому вопросу с существовавшими органами власти в русских поселениях.

Сидевшие там кадеты, меньшевики, эсеры и просто монархисты были страшно рады эмирской поддержке в борьбе с большевистской опасностью; они ничего другого и не хотели. Отныне пути их политики, и ранее не слишком расходившиеся с политикой эмира, трогательно совпали с ней на все сто процентов.

Честным маклером в этом соглашении эмирского правительства с представителями русских поселений был всё тот же небезызвестный нам Введенский.

Обеспечив себе поддержку со стороны буржуазных и всех непролетарских элементов русского населения в Бухаре, эмир начал бешеное гонение на младобухарцев.

Во-вторых, правительство эмира деятельно принялось за создание вооружённой силы, стало лихорадочно организовывать армию и занялось установлением связи со всеми контрреволюционными организациями Туркестана.

Эмир, как и все контрреволюционеры в то время, очевидно, недооценивал силы Советской власти, рассчитывал на скорый конец большевистского правления в России, и потому совершенно открыто готовился к враждебным действиям.

После временной заминки и непонимания истинного значения Октябрьского переворота, происходивших вследствие неосведомленности, члены младобухарской организации быстро сориентировались в событиях и поняли благотворную для развития нашей деятельности и освобождения Востока сущность Октябрьской революции.

Действия Туркестанского Советского правительства и, в особенности, бешеная злоба к большевикам в стане наших общих врагов скоро открыли глаза младобухарцам: мы ясно увидели, кто наш друг и кто враг.

Этому прояснению сознания и повороту в сторону большевиков младобухарской организации немало содействовали русские революционеры: тт. Преображенский, Уткин и Полторацкий [53] — единственные рабочие коммунисты в Новой Бухаре.

С каждым днем положение в Бухаре становилось всё более и более напряженным. Эмирская реакция распоясалась. Преследования усилились настолько, что многие видные работники были вынуждены покинуть Старую Бухару и перебраться на постоянное жительство в русские поселения Бухары и в Керки.

Эти новые условия потребовали от партии новых методов работы и строжайшей конспирации всех групп и ячеек в стране.

Сама собой напрашивалась мысль связаться с Советским правительством Туркестана, с большевистской партией, в которой мы начали видеть самого надежного союзника в борьбе против деспотизма эмира.

Переговоры с Колесовым

По совету тов. Преображенского ЦК решил послать своих представителей в Ташкент для переговоров с Советским правительством Туркестана.

Эти переговоры должны были установить единый фронт революционеров Бухары и Советской России против эмирата.

ЦК предложил мне выехать с тов. Преображенским в Ташкент и договориться от имени младобухарцев с тов. Колесовым, председателем Совнаркома Туркестана, по всем интересующим нашу организацию вопросам вплоть до самого главного — совместного вооружённого выступления против эмира.

Для выработки конкретного плана действий, в случае согласия тов. Колесова на совместное выступление, состоялось несколько частных совещаний видных членов ЦК, где и был выработан соответствующий план.

Недели через две тот же состав членов ЦК утвердил выработанный план вооружённого выступления, основные моменты которого сводились к следующему:

1. Подготовка к восстанию не должна затягиваться, восстание должно начаться как можно скорее. ЦК организует два единовременных вооруженных выступления — в Старой Бухаре и Керках. Выступление в Старой Бухаре должно начаться внезапно ночью и закончиться в течение одного дня захватом правительственных учреждений, арестом эмира[54] и министров.

2. Так как силы младобухарцев могли оказаться недостаточными для успешного завершения восстания, решено было договориться с тов. Колесовым о помощи с его стороны отрядами красногвардейцев, которые с этой целью должны были расположиться к моменту восстания по линии железной дороги и вмешаться в борьбу с эмиром на стороне младобухарцев, в случае недостатка собственных сил последних. Сюда же входило и снабжение младобухарцев оружием.

Нам с Преображенским удалось повидаться с Колесовым и изложить ему причину нашей поездки, наши цели и нашу просьбу.

Колесов в принципе согласился со всеми нашими предположениями, но посоветовал не торопиться, вести подготовку несколько медленнее, чем то было предположено нашим планом. Это свое соображение он мотивировал надвигающимися событиями в связи с организацией кокандского автономного правительства, объединившего национальную туркестанскую контрреволюцию под лозунгом независимо-буржуазного Туркестана.

Конечно, кокандское правительство, деятельность которого была направлена непосредственно против советского Ташкента, было для Колосова куда важнее и опаснее, чем контрреволюционное эмирское правительство, прямо Ташкенту не угрожающее.

Поэтому Колесов и посоветовал младобухарцам повременить с выступлением.

Всё же решено было держать постоянную связь между младобухарским ЦК и большевиками в лице Колесова.

Колесов обещал оказывать младобухарцам всемерную поддержку. По его расчётам выходило, что месяца через два, лишь только будет ликвидирована кокандская опасность, можно приступить к решительным действиям в Бухаре.

Колесов рассчитывал правильно. Не успели мы вернуться в Бухару, как уже враждебные Советам действия кокандских автономистов начались. В Ташкенте произошла устроенная контрреволюционерами демонстрация сочувствия кокандскому автономному правительству. Демонстранты резко, враждебно выступали против Советского правительства Туркестана и освободили из тюрьмы арестованных вождей ташкентской контрреволюции: Доррера и других.

По приезде нашем в Бухару специальным совещанием членов ЦК наше соглашение с Колесовым было одобрено, и ЦК и организации в целом с этого момента усиленно занялись подготовкой к восстанию, ожидая обещанного Колесовым оружия и вооруженной помощи.

Мартовские (колесовские) события и причины неудачи

К сожалению, этот смелый шаг ЦК, вся эта затея с восстанием, как выяснилось впоследствии, не увенчались успехом.

Первой и главной внешней причиной было то, что Колесов не сумел выполнить соглашения, не доставил младобухарской организации обещанного оружия вовремя и в нужных размерах, следствием чего явилась невозможность вооружить всех членов нашей организации и, следовательно, начать восстание изнутри, как то предполагалось по плану и было, конечно, вполне целесообразным.

Наличные вооружённые силы младобухарцев оказались слишком слабыми для самостоятельного внутреннего вооруженного восстания. Из этой первой причины вытекает как следствие и вторая, особенно повредившая делу младобухарцев. Она заключалась в следующем. Вооруженное выступление началось не изнутри, а извне, не как народное восстание в Бухаре, а как наступление на Бухару небольших смешанных отрядов русских и бухарских красногвардейцев.

То обстоятельство, что среди наступающих на Бухару войск была партийная дружина младобухарцев в количестве 200 человек, конечно, не могло ни в малейшей степени изменить общего неблагоприятного впечатления, вызванного среди населения Бухары появлением русских войск. Население Бухары — реакционеры — истолковали это вооружённое выступление не как внутреннее восстание, а как вторжение иноземцев в «Святую Бухару».

При создавшемся настроении младобухарцы не только не встретили в населении поддержки своих планов, но, наоборот, эмирскому правительству ничего не стоило натравить на них население, вызвать среди населения мощный взрыв национального чувства и религиозного фанатизма и представить младобухарцев как изменников, продающих русским родину, как наглых осквернителей их религии ислама.

Третьей, чисто военной причиной неудачи была недостаточность отрядов Колесова и необеспеченность нашего тыла.

Таковы были внешние обстоятельства. Но и внутри самой младобухарской партии не было настоящего единства, настоящей твердой воли к победе. Партия ещё не собрала своих сил, разбитых и разрозненных после мартовских событий 1917 г., в ней не было единства идеи и настроения; её терзали внутренние противоречия — борьба групп и мнений.

Влияние духовенства в стране было огромно: эмир, как глава духовенства, а не только светский властитель, держал в своих руках все нити руководства духовной жизнью страны.

При такой обстановке беспристрастному наблюдателю было ясно, что выступление осуждено на неудачу, что выступать очень рискованно, если не безумно.

Почему же ЦК все же решился на этот кажущийся неосмотрительным шаг?

ЦК был вынужден выступить под влиянием всё усиливающихся репрессий эмира, грозивших окончательным уничтожением всего джадидского движения.

В случае отказа от выступления рисовались долгие годы медленной подготовки общественного мнения, накапливания сил, — всё это в невыносимых условиях эмирского гнета и все усиливающихся репрессий. Взвесив все это, ЦК решил выступить. Не надо скрывать, что тут большую роль сыграло некоторое ослепление членов ЦК, излишнее увлечение руководителей движения теми, как мы теперь видим, небольшими успехами, которые сделала младобухарская партия среди кустарей и бедняков Бухары, а также среди армии эмира.

Это сообщало уверенность в успехе; всё же вышеотмеченные исключительной важности неблагоприятные моменты не были учтены полностью и своевременно.

Чтобы не подавать повода к недоразумениям, я должен здесь прямо сказать о себе, что я, как один из ответственных работников организации, не менее, даже, может быть, более других ответствен за всё происшедшее, за все ошибки, допущенные в колесовских событиях ЦК; я не менее других был увлечен нашими скромными, как теперь вижу, достижениями и также надеялся на успех вооруженного выступления. Это является безусловной тактической ошибкой ЦК. Итак, вооруженное выступление было решено.

От переговоров до вооруженного выступления

Местные организации младобухарцев, особенно организации Старой Бухары, приняли это решение с энтузиазмом и стали энергично готовиться к выступлению.

Но по мере приближения срока и все новых отсрочек выдачи оружия, которого ЦК не имел, настроение явно падало.

Колесов, занятый борьбой с кокандскими автономистами, медлил с выполнением взятых им на себя обязательств. Наименее устойчивые члены младобухарской партии, даже разделявшие тактику ЦК, охладевали к борьбе и впадали в уныние. Особенно ярко это обнаружилось накануне предполагаемого выступления, когда ЦК решил официально переименовать партию в младобухарскую.

Накануне столь важных событий невозможно было дольше сохранять неопределенную, нечеткую позицию. Необходимо было, во всяком случае, поставить все местные организации партии и сочувствующих в известность о целях и задачах партии.

Так вот, это-то решение о переименовании, принятое единогласно всем ЦК, даже лидерами его правого крыла: Абду Вахидом Бурхановым и Фазмитдином Максумом, было встречено холодно. Организация устала от ожидания. Единогласному принятию решения о переименовании организации в младобухарскую весьма помогло то обстоятельство, что о конкретной программе, принимая решение о переименовании, — умолчали, — и спорить поэтому фактически было не о чем.

Тем не менее, многие из старых джадидов остались в стороне от событий.

В феврале месяце 1918 г. произошли в Туркестане события, сделавшие задачу борьбы с эмиром для революции первоочередной и насущно необходимой задачей.

Непосредственный враг советского Ташкента — кокандское автономное правительство — было ликвидировано.

Силы эмира, напротив, росли и становились опасными для Советского правительства Туркестана.

Эмирская Бухара стала прибежищем всех контрреволюционных сил: многочисленные белогвардейские офицеры, старорежимные чиновники, бежавшие капиталисты находили у эмира весьма радушный прием.

Число недоразумений эмира с Советским правительством Туркестана росло.

Проходившие через Бухару с кавказского фронта демобилизованные казачьи части начали усиленно снабжать Бухару оружием; помимо этого, эмир закупал оружие где только возможно было. Ему удалось установить связь с русскими контрреволюционерами и при помощи русских офицеров наладить довольно многочисленную по тому времени армию в несколько тысяч человек.

Если к этому прибавить относительную финансовую силу эмирского правительства и его весьма значительные хлебные ресурсы и ту вызывающую позицию, которую он занял по отношению к Советскому Туркестану, то станет понятным, почему обеспокоилось Советское правительство Туркестана, и Колесов не меньше младобухарцев стал торопиться поскорее покончить с эмиратом.

В эмирской Бухаре, ставшей весьма опасным контрреволюционным центром в Средней Азии, советский Ташкент увидел реальную угрозу и приложил все усилия к скорейшей его ликвидации.

Однако тут Колесов и младобухарцы просчитались, они недооценили силы эмира.

Опьяненный своей кокандской победой, Колесов думал с той же легкостью ликвидировать и эмирскую Бухару, но факты оказались против нас.

Рассчитывая на легкую победу, Колесов не придавал никакого значения восстанию изнутри, он был, очевидно, уверен, что его сил, при небольшой поддержке младобухарцев, будет вполне достаточно для свержения эмирата.

Создание младобухарского ревкома и вооруженное выступление

О походе Колесова мы узнали за пять дней, когда Колесов на обратном пути из Асхабада в Ташкент принял нашу делегацию, в которой участвовал и я, и сообщил нам, чтобы мы готовились к выступлению.

На наш вопрос об обещанном оружии он ответил, что привезет его с собою, хотя и в небольшом количестве.

Центральному Комитету, который, несмотря на это малоутешительное заявление и другие неблагоприятные обстоятельства, все же твердо решил принять активное участие в событиях, не оставалось ничего другого, как согласиться с таким положением дел. О выступлении ночью в Бухаре и Керках, как и вообще о выполнении плана, конечно, нечего было и думать. Все, что мог сделать ЦК, это организовать дружину из 200—300 человек, вооружив исключительно членов партии и вызвав их для этого в Новую Бухару, где можно было легально и спокойно работать.

Остальным организациям сообщили смысл новых решений ЦК с предложением остаться на местах и ни в коем случае не рисковать выступлением, не имея оружия. С отдельными видными джадидами и младобухарцами была установлена связь в целях их своевременной информации и, если понадобится, вызова в Бухару. Для руководства восстанием был избран Революционный Комитет в составе семи товарищей: Фитрата, Аты Ходжаева, Бурханова, Агдарова, Пулатова[55], Фазмитдина Максума и меня. Я был назначен председателем Ревкома. Таким образом, вся ответственность и руководство были возложены на перечисленных членов Ревкома.

Наконец, наступил долгожданный день вооруженного выступления. После обеда в Новую Бухару прибыл Колесов с эшелонами, при орудиях и пулеметах. Его появление вызвало массу толков как среди населения Старой, так и Новой Бухары. Эмирское правительство ясно почувствовало смертельную угрозу. Вечером того же дня в Новой Бухаре было роздано оружие наличным членам нашей организации, и в вагоне Колесова состоялось совещание младобухарцев с Колесовым. Обсуждению были подвергнуты следующие вопросы:

3) стратегический план, в случае необходимости вооруженного наступления на Бухару.

По первому и второму вопросам были приняты следующие решения:

1. Революционный Комитет, совместно с Колесовым, обращается к эмиру с письмом, в котором указываются все реформы, требуемые младобухарцами.

2. Колесов и младобухарский Ревком дают эмиру, в случае его согласия на выставленные требования, гарантии, что он останется эмиром и сам, при помощи соответствующей организации, созданной из членов младобухарского ЦК, будет проводить намеченные реформы; в руках представителей младобухарского ЦК должна быть сосредоточена вся полнота фактической власти.

Эти требования носили ультимативный характер; в случае соглашения эмир должен был в 24 часа прислать в Ревком письменное подтверждение своего согласия на требования младобухарцев за собственной подписью и печатью, а также — чтобы соглашение не могло быть им нарушено — разоружить свою армию.

В конце ультиматума сообщалось, что вся ответственность за могущие произойти последствия будет возложена на эмира и его правительство. На этом совещании был выработан Колесовым самый текст обращения к эмиру и с поправками младобухарского Ревкома, за подписью Колесова и моей подписью как председателя Ревкома, был послан эмиру. Текст ультиматума был таков:

1. Вместе с сим посылаю Вам требование младобухарцев и прошу принять требования эти в течение 24 часов без изменений.

2. Распустить существующее при Вас правительство и назначить на его место Исполнительный Комитет младобухарцев, и вся власть будет находиться в руках Исполкома младобухарцев. Вновь организуемое правительство будет назначаться означенным Исполкомом по соглашению с Вами.

3. Если не желаете кровопролития, тогда, конечно, примете эти требования. Если не примете, то за пролитую кровь ответственны будете Вы. В этом случае всякое действие будет по нашему усмотрению. Ваш ответ должен соответствовать этим нашим требованиям. Если какой-либо ответ Ваш будет противоречить нашим требованиям — будем считать, как за непринятие наших требований.

Председатель Туркестанского Совнаркома Федор Колесов.

Председатель Исполнительного Комитета младобухарцев Файзулла Ходжаев

Что касается техники выступления, не говоря о чисто военной стороне дела, у меня осталось в памяти решение Ревкома принять меры к немедленному распространению среди населения воззвания, разъясняющего цели нашей войны с эмиром и наши требования. Это было необходимо, ибо, как уже указывалось, появление русских отрядов в Бухаре вызвало у населения неприязненное отношение к младобухарцам и даже настоящий взрыв национального чувства и религиозного фанатизма.

Если эмир будет упорствовать, решено было с утра начать наступление на Бухару двумя колоннами, — одна по железнодорожной линии Каган — Бухара, другая — по шоссе.

Так начались события, известные впоследствии в Туркестане под названием «колесовских».

Эмир ответил на наше письмо, но ответ его был уклончив. В основном он сводился к тому, что лично он, эмир, не возражает против выдвинутых требований и рад их провести в жизнь, но так как народ темен и фанатичен и, несомненно, будет этим требованиям противиться, то он, эмир, просит не настаивать на немедленном осуществлении всего изложенного в младобухарском ультиматуме и согласиться с его обещанием постепенно осуществить выдвинутые нами реформы.

Перед наступлением красногвардейцев и младобухарцев на Старую Бухару от эмира была получена вторая бумага.

В этой бумаге эмир принимал ультиматум, но он, со своей стороны, ставил несколько условий:

1) на все пункты посланного ультиматума согласен, но войско не должно войти в город;

2) в городе не должны делаться младобухарцами демонстрации;

3) предлагаемые требования будут проведены не сейчас же, а по мере возможности. Ответ был письменный, но эмиром подписан не был. Неудовлетворенные этим ответом, явно рассчитанным на выигрыш времени, утром следующего дня мы начали наступление. Кроме отрядов Колесова, в этом наступлении приняли участие партийные дружины младобухарцев — около 200 человек — и давнишние союзники, рабочие Новой Бухары, примерно в таком же количестве.

Главные силы были направлены по линии железной дороги, а на шоссе были посланы небольшие конные разъезды и поставлена застава около самой Новой Бухары.

Первая стычка произошла на расстоянии одной версты от стен Бухары, у Фатхабада. Эмирские войска, главным образом конные, очевидно, не очень хотели драться и быстро отступили, потеряв несколько человек ранеными и убитыми. Зато отчаянно дрались фанатичные приверженцы старого — муллы, хотя и плохо вооруженные: ножами, топорами. Я видел лично, как один из них с палкой в руках и ножом во рту шел прямо на наших пулеметчиков и бросился на них. В этом бою был убит командир казачьей сотни Мирза Шамс и еще один из офицеров эмирской армии.

Эмир, увидев свое поражение, немедленно выслал к нам своих представителей с письменным согласием на все наши требования и просил, со своей стороны, прекратить наступление на город, дабы предотвратить напрасные жертвы с обеих сторон.

Мы все были уверены, что на этот раз эмир действительно решил уступить. Поэтому мы охотно согласились с приказом Колесова: «Бой прекратить и вернуться в Каган».

Я вернулся в вагон Колесова, куда вошли также делегаты эмира: Усман Бек кушбеги, Хаджа Закирья, Азимов и др.

Колесов вступил в переговоры с делегатами эмира, пригласив со стороны младобухарцев меня, Фитрата, Бурханова и Фазмитдина Максума.

Мы, прежде всего, решили удостовериться в правильности утверждения делегатов о согласии эмира, для чего проверили подписи, и, главное, печать эмира.

Манифест эмира состоял в нижеследующем (буквально подписанный им в нашей редакции):

Именем великого бога объявляем нашему народу, что для нации нет более великого счастья, чем равенство и свобода. Мы отлично знаем, если не дать нашему народу права и свободы и не реформировать государственное управление по духу времени, то мы не достигнем счастья народа и мирной жизни в нашей стране. Мы признаем, что первой причиной такой отсталости нашего народа и нахождения его в темноте и в невежестве являются неорганизованность наших администраторов и рабство нашего народа.

Принимая во внимание эти обстоятельства и желая улучшения жизни нашего народа и нашей страны, нами был издан одиннадцать месяцев тому назад один манифест, но благодаря подстрекательству некоторых сатрапов манифест этот остался не проведенным.

От этого народ Бухары потерпел большое зло. Так как нашей основной задачей является счастье страны и свобода народа, издавая этот второй манифест, мы объявляем всему народу, что наше это решение твердое.

Для счастья народа наши задачи, которые будут проведены в стране, нижеследующие:

Первое. Предоставляя всему нашему народу свободу слова, свободу промысла, свободу обществ, окончательно аннулируем хищничество и тиранию.

Второе. На место существующих советников учреждаем в составе бухарских либералов Исполнительный Комитет и все реформы проводим по программе и указанию этого Комитета.

Третье. Ввиду того что стоящие во главе существующего правительства лица, являясь противниками свободы, подготовляются создать прежние крамолы, отстраняем их, и на место их назначаем лиц, которые будут указаны Исполнительным Комитетом.

Четвертое. Управление страны организуем на основе справедливости и шариата.

Пятое. Исключаем из существующих положений телесное наказание и смертную казнь.

Шестое. Аннулируется существующая и разоряющая дехкан и страну система налога «амляк»[56] и в будущем устанавливаем по указанию Исполнительного Комитета какой-либо приемлемый другой налог.

Седьмое. Приносящая вред для торговых дел страны система налога «аминана»[57] аннулируется.

Весь наш народ должен хорошо знать, что наши эти решения по пути к реформированию дел страны тверды.

Нет в мире таких сил сатрапов, которые могли бы заставить нас отказаться от этих решений.

Если кто-либо или какое-либо общество будет противодействовать этому манифесту, таковые будут подвергнуты нами самому строгому наказанию.

Девятнадцатое джунадиальиввал, год 1336 хиджры, соответствует второе марта, год 1918 миляди.

Когда все оказалось правильным, мы, не доверяя эмиру, предложили сначала Колесову, а затем, после того, как он согласился с нашим мнением, делегатам эмира дополнительные условия полного прекращения военных действий. Мы потребовали, чтобы эмир немедленно отдал своим частям приказ о добровольном разоружении. Это свое требование мы мотивируем тем, что теперь, после того, как военные действия фактически начались и начались по вине эмира — мы не можем верить эмиру, если он не даст нам реального доказательства своего миролюбия, разоружив свои войска.

Это дополнительное условие встретило сильный отпор со стороны делегатов эмира. Они долго не соглашались, уверяя нас в прекрасном отношении эмира к реформам и любви к младобухарцам. Они говорили нам, что эмир и рад бы исполнить это требование, но что это фактически невозможно, так как эмирские солдаты и муллы настолько возбуждены, что, по всей вероятности, они не исполнят приказа эмира.

После того, как они увидели, что мы в этом вопросе непреклонны, они решили уступить, торгуясь только о сроках разоружения. Сперва предлагали трое суток, но потом согласились на одни.

Дальше было условленно послать с нашей стороны делегацию в Старую Бухару для контроля на месте исполнения соглашения о разоружении, после чего мы сами должны были в мирном порядке вступить в Бухару.

В делегацию, посланную для контроля над разоружением эмирской армии, были избраны почти все военные. Имена и фамилии их, за исключением председателя делегации тов. Уткина и Абдурахимова, к сожалению, не сохранились в моей памяти.

Мы, вполне уверенные в успехе нашего предприятия остались в Новой Бухаре и спокойно ждали вестей от нашей делегации.

Эмир же, которому при помощи всей этой затеи с мнимым разоружением надо было только выиграть время, и не думал сдаваться.

Наоборот, он, оказывается, тотчас же арестовал наших представителей, чтобы их казнить, а сам стал лихорадочно готовиться к новому на нас нападению, с целью окончательно раздавить и уничтожить наши немногочисленные отряды.

Подготовка ему удалась самым блестящим образом. Во-первых, он выиграл ровно три дня и за это время сосредоточил все свои части вокруг Бухары.

Во-вторых, он через специальные группы мулл провел против нас бешеную агитацию религиозно-националистического характера среди крестьянства, что ему прекраснейшим образом удалось.

Этим путем эмир бросил против нас до 35 000 чем попало вооруженных людей.

В-третьих, он лишил нас связи с Ташкентом и, следовательно, всякой возможности получить подкрепление или даже, в случае неудачи, благополучно отступить, разобрав железнодорожный путь на протяжении ста с лишком верст, от Кермине до Кара-Куля, и вырезав телеграфные провода.

Вот какой ценой мы заплатили за нашу доверчивость.

В то время как шли все эти лихорадочные приготовления эмира, долженствующие нас уничтожить, мы, не предпринимая никаких мер, ждали вестей от нашей делегации. Но вестей не было. Тут мы начали догадываться об обмане эмира. Скоро наша догадка подтвердилась. Двоим делегатам удалось, несмотря на все кордоны эмира, бежать, и они нам все рассказали. Ужасная картина казни наших товарищей открылась нашим глазам.

Но было уже поздно, мы скоро убедились в том, что отрезаны и что положение наше безвыходно.

Для всех нас было ясно, что мы с нашими небольшими силами не сможем повести наступление на город, где нас встретила бы вся эмирская армия и несколько десятков тысяч человек из поднятого муллами населения. Не только наступать, но даже защищаться в таких условиях было делом весьма трудным и опасным.

А эмирские войска и разъяренная многотысячная толпа наступали главным образом по шоссе.

Единственным выходом из положения было требовать помощи из Керков и Термеза, где были сильные отряды пограничных войск. Но и это не вышло. Посланные на паровозах в Керки и Термез люди не могли туда пробраться, так как и тут дорога оказалась разобранной.

Единственным нашим преимуществом перед эмирской армией было наличие у нас артиллерии европейского образца. Мы и решили это преимущество использовать и начать обстрел Старой Бухары, заставив этим эмира прекратить наступление, а также подействовать на толпу, создав панику в городе.

Обстрел начался и продолжался на протяжении нескольких часов, но никаких результатов не дал.

Как потом выяснилось, ни один наш снаряд не попал в город.

Этот странный и печальный для нас факт был тотчас же использован муллами как доказательство помощи аллаха и Магомета, не допустивших, чтобы артиллерия неверных и отступников ислама — младобухарцев, разрушила «святую Бухару». Аллах и Магомет, по словам мулл, защитили от снарядов верующих и эмира.

Наконец, иссякли снаряды. Ничего не оставалось больше, как отступить, и Колесов приказал начать отход в сторону Ташкента.

Наше отступление и резня в Бухаре

Так печально закончилась первая попытка младобухарцев с оружием в руках сбросить эмира. Но она не прошла бесследно и даром. Совместно с рабочими России пролитая кровь как бы предопределила пути развития революции в Бухаре. Этой кровью навсегда был скреплен уже давно, еще во время мартовских событий 1917 г. наметившийся союз между трудовым народом Бухары и русским революционным пролетариатом.

В этом смысле и значение, а может быть, и историческое оправдание тактических неудачных колесовских событий.

Победившее эмирское правительство тотчас же начало с ужасающей жестокостью расправляться со всеми своими врагами и со всеми, кого оно считало за врагов.

Началась форменная резня, поголовное избиение сколько-нибудь инакомыслящих людей.

Опьяненное победой и кровью правительство эмира в течение каких-нибудь двух-трех недель расправилось не только с джадидами и младобухарцами, но также и со всеми, кто получил европейское образование, читал газеты и поэтому казался подозрительным обнаглевшей реакции.

Всего во время этой резни было уничтожено около тысячи пятисот человек младобухарцев и сочувствующих. Вот список наиболее видных из погибших товарищей.

1) Хамит Хаджа, 2) Мирзаша, 3) Кари Гулям, 4) Фатхулла Ходжаев, 5) Гиям-Хаджа, 6) Зубайдулла, 7) Абдурахман (сын муллы Икрама), 8) Абдул-Вакил Максум, 9) Мирза Шариф, 10) Кари Мустаким, 11) Махди Шамсов, 12) Кари Ахмед, 13) Абдулла Бахшулаханов, 14) Измаил-Хаджа, 15) Мирзарахма-Тулла, 16) Сираджидин (брат Айни), 17) Низам (со всей семьей — 13 человек), 18) Мирза Исламкул (Шахрисябз), 19) Джуракуль (Керки), 20) Мирза-Сачак (Керки), 21) Фашахчан (Керки), 22) Мирхан (Керки), 23) Хаджа-Абдусаттар, 24) Бурхаджан (брат Фазлитдина Максума).

Организованная в Старой Бухаре резня скоро распространилась по всему ханству.

Дальше в серии убитых идут сочувствующие делу реформ, среди которых было немало чиновников эмира. Вот наиболее видные из них:

1) Мирза-Мустафа, 2) Насруллабек (со всей семьей — 17 человек), 3) Мирза Ахмедбек (с сыном), 4) Хаджи Закирья Азимов, 5) Мирза Сахба, 6) Хаджи Датхо, 7) Исламкул Токсаба, 8) Кази Абдусаттар, 9) Кази Санджан.

Затем шли просто образованные прогрессивные люди, никакого отношения к джадидской или младобухарской партии не имевшие.

Все время разжигаемая муллами, фанатично настроенная толпа не удовлетворялась избиением младобухарцев и сочувствующих. Гнев толпы, руководимой эмирскими чиновниками, обрушился на железнодорожных рабочих и просто иноверцев. Толпа начала громить поселки мелких станций и убивать всех иноверцев, даже десятки лет живших в Бухаре. Число этих жертв, точно не установленное, было очень велико, во всяком случае не меньше 1 500 — 1 600 человек. Особенно пострадали татары и лезгины, на которых, ввиду их непосредственного участия в событиях, точило зубы эмирское правительство.

Сведения о резне стали поступать к нам еще до нашего решения отступить в сторону Ташкента, они быстро распространились среди городского населения. Поэтому все те, кто мог опасаться гнева эмира, вся рабочая часть города и много обывателей вместе с женами и детьми присоединились к нашим отрядам, чтобы уйти под нашим прикрытием в Ташкент. Всего этих беглецов из Бухары набралось до 8 000 человек, и эта неорганизованная масса сильно затруднила наше отступление.

Мы стали отступать вдоль железной дороги. По всему пути от Новой Бухары до Кермине не было ни одной версты неразрушенного железнодорожного полотна, ни одного неразрушенного здания, включая станционные постройки, заводы, водокачки и т.д.

Нас по пятам преследовали эмирские конные части, время от времени начинавшие обстрел. К нашему счастью, у эмира не было артиллерии европейского образца, иначе нам пришлось бы плохо. Обстрел же из старых пушек был не опасен.

На третий день, по прибытии в Кызыл-Тепе, снова начались переговоры с эмиром. Первым делегацию послал Колесов, но на этот раз, помня коварство эмира, назначил в нее не своих людей, а старых чиновников царского правительства: Введенского, Хайдар-Хаджи Мирбадалова.

Делегация была послана Колесовым без всяких совещаний с нами. Предмета переговоров мы так и не узнали, но установили, что эмир согласился прекратить преследование и принять меры к прекращению повсеместной резни, если только Колесов выдаст ему отступающих с ним младобухарцев или хотя бы только троих из них: Файзуллу Ходжаева, Фитрата и Бурханова.

Это предложение встретило решительный отпор со стороны Колесова, но факт, что уходившие из Бухары обыватели были таким решением очень недовольны, они требовали нашей выдачи и вели огромную агитацию среди воинских частей, склоняя их требовать у Колосова согласия на предложение эмира.

И действительно, был момент, когда положение становилось очень опасным, и неизвестно, чем бы все это кончилось, если бы не счастливая случайность, сразу создавшая перелом настроения среди отступавших и нас окончательно спасшая.

Совершенно неожиданно, в самый критический момент, к нам на помощь из Ташкента прибыл Колузаев с отрядом. Он взял Кермине, и его разъезды добились связи с нами.

На этом кончился знаменитый поход красногвардейцев и младобухарцев на Бухару, названный «колесовским».

В дальнейшем руководство перешло в руки военных товарищей и Колесова лично, которые стремились во что бы то ни стало подписать скорейшее соглашение с эмиром.

Я думаю, что стремление Колесова заключить с эмиром во что бы то ни стало мир было вызвано не его военной слабостью в борьбе с эмиратом, а внебухарскими событиями: начавшимся контрреволюционным оживлением в Туркестане и голодом в киргизских районах Туркестана. Эти два события отвлекли внимание Советского правительства Туркестана и лично Колесова от Бухары. Иначе, собравшихся частей было бы вполне достаточно, если не для полной ликвидации эмирата, то, во всяком случае, для разгрома эмирской армии и получения от эмира тех же уступок, которых Ташкентский Совет рабочих и солдатских депутатов добился у эмирского правительства еще непосредственно после Февральской революции и в получении которых сыграл активную и большую роль работавший в то время в Ташкенте тов. Бройдо[58].

Торжество эмирской реакции и эмиграция младобухарцев

После мартовских событий 1918 г. силы младобухарцев были совершенно разгромлены: наступила жестокая реакция, беспощадно уничтожавшая всякого, кто осмелился сказать слово критики.

Власть фактически перешла в руки кучки бездарных жестоких авантюристов, вроде безграмотного старика Имамкуллы, Усманбека и других. Фанатичные представители духовенства и реакционные эмирские чиновники выдвинули для управления Бухарой пятерку, группировавшуюся вокруг бездарного Кази Каляна Буханиддина и хитрого Урганджи[59]

Урганджи сделался фактическим правителем Бухары.

Напуганные всем происшедшим и ненавидящие Советский Туркестан и Советскую Россию, правители Бухары постарались совершенно отрезать Бухару от всякого общения с русской территорией, отгородили ее от Туркестана китайской стеной религиозного фанатизма и самой черной реакции.

В угоду политической реакции были принесены в жертву реальные интересы народного хозяйства и широкой массы мелких товаропроизводителей Бухары — бухарского дехканства.

Отгородившаяся от России Бухара потеряла единственный удобный рынок для своего сырья. Хозяйство ее, отрезанное от рынков сбыта, от всякого торгового сообщения, кроме торговли с непромышленным Афганистаном, стало приходить в застой и упадок и постепенно натурализировалось.

Эмир искусственно повернул пути общественного и хозяйственного развития Бухары вспять, отодвинул это развитие на несколько десятков лет назад.

Начался период английской ориентации эмирской Бухары, период дружбы ее с Афганистаном, приведшей Бухару в нищенское состояние.

Мартовские события 1918 г. и разразившаяся после них реакция, разорившая и обессилившая Бухару, есть самое кровавое пятно в истории Бухары за последние 60—100 лет, есть величайшее преступление эмира и его правительства, а также духовенства Бухары. Они ответственны за потоки пролитой невинной крови около 3 000 людей, за горе разоренных семей, за обеднение крестьянства и вообще за все те бедствия, которые постигли Бухару в период от колесовских событий до революции 1920 г.

И в то же время эта кровавая реакция, эти тяжкие бедствия, выпавшие на долю Бухары, в лице широких масс трудящихся, имели, как это часто бывает в истории революций, и положительное значение.

Они всколыхнули еще совершенно не затронутые никакими новыми веяниями основные пласты бухарского крестьянства, они рассеяли тот ореол, которым, несмотря ни на что, еще было окружено имя эмира как духовного главы среди широких кругов населения, они открыли народу истинное лицо эмира и его приспешников, и это лицо поразило всех своим отвратительным лицемерием и нечеловеческой жестокостью.

Колесовские события со всеми их последствиями многому научили и младобухарскую партию. На своих ошибках она училась не допускать подобных ошибок впоследствии.

Все ухудшающееся, вследствие оторванности от России, экономическое состояние Бухары, подрывавшее благосостояние широких кругов крестьянства, ударяя по насущнейшим интересам трудящихся, еще больше содействовало их революционизированию.

Торговля с Афганистаном была выгодна только капиталистической верхушке Бухары, которая зарабатывала на этом ни с чем несообразные проценты, широкие же круги мелких товаропроизводителей вынуждены были за бесценок продавать свое ценное сырье, не могущее попасть в Россию, и втридорога покупать так называемую колониальную продукцию, шедшую в Бухару через Афганистан.

Создавшиеся объективные экономические условия медленно подготовляли благоприятную для новой вспышки революции обстановку в Бухаре.

Разгром младобухарской партии затянул период реакции. Потребовалось целых два года только для того, чтобы восстановить ту силу организации, которая была до мартовских событий.

Уцелевшая от разгрома основная группа младобухарцев-активистов в количестве 150—200 человек эмигрировала в Советский Туркестан, создав там два политических центра: в Самарканде и в Ташкенте.

Вокруг этих центров продолжалась работа по накоплению сил, по расширению организации и выработке новых методов борьбы в соответствии с изменившейся обстановкой.

Не будь этих политических центров, эмигранты, которые вследствие тяжелых условий существования разбрелись бы по разным городам Туркестана в поисках работы, могли бы мало-помалу утерять между собой всякую организационную связь.

Однако этого не случилось. Революционный закал эмигрировавших членов организации, а также руководство Самаркандского и Ташкентского политических центров предохранили эмиграцию от распада.

Во главе Самаркандского центра стояли: Рахмат Рафик и Ата Ходжаев, а во главе Ташкентского — Адгаров, Бурханов, Фитрат и я.

Вначале условия существования обоих центров были таковы, что ни о какой политической работе не могло быть и речи.

Вся наша деятельность была направлена к оказанию материальной поддержки членам организации, к поискам для них работы, собиранию и распределению кое-каких субсидий, без чего сама жизнь товарищей была подвержена риску голодной смерти.

Этот период эмиграций после разгрома, эти 5—6 месяцев, были самым тяжелым, унылым и опасным временем в жизни нашей организации.

Как всегда бывает в таких случаях, вскоре обнаружились неизбежные последствия разгрома. Падавшее настроение вызывало бесконечные раздоры, распри как среди рядовых эмигрантов, так и между руководителями.

Несколько товарищей, неприспособленных к физическому труду (полевые работы или служба в армии), как-то: Мулла Рафаги, Мулла Максум — погибли от голодной смерти. Это произвело на нашу организацию крайне тяжелое впечатление.

Начались обычные в период реакции симптомы разложения партии, выход членов из организации и переход их в другие партии.

Так, под влиянием левоэсеровской организации несколько членов нашей партии, как Пулатов, Ата Ходжаев и Кари Гулям, вышли из младобухарской организации и образовали новую группу, примкнувшую к левым эсерам[60]

Переход к левым эсерам этих последних вызвал разброд и неразбериху среди членов младобухарской партии. Многие из них без малейшего повода, без малейшего намека на идейное расхождение выходили из партии, разбивали ее силы и умывали руки от всех бухарских дел.

Объяснялось же это все, конечно, по-иному. Это называлось протестом против ошибок ЦК, приведшего своей ошибочной тактикой организацию к разгрому.

Острота этих обвинений была направлена главным образом против меня как председателя, создавшего во время колесовских событий Ревком.

Наблюдая все усиливающееся разложение среди членов нашей организации, слыша постоянную критику действий ЦК и не видя в данной обстановке путей к укреплению и оздоровлению партии, я был вынужден сложить с себя все полномочия и уйти от всякой работы в Ташкентском центре.

Распадом Ревкома закончился первый период эмиграции непосредственно после колесовских событий 1918 г.

Второй период эмиграции (от середины 1918 г. до 1919 г.). Английская ориентация Бухары и революционизирование трудовых масс бухарского народа

Период с 1918 г. до начала 1919 г. для младобухарцев прошел тускло и вяло и характеризовался полнейшей их бездеятельностью.

Внутрипартийная жизнь замерла, если не считать за оживление те внутренние дрязги и мелочные раздоры, о которых уже упоминалось и которые неизбежны для всякой молодой, неоформившейся и неокрепшей партии в период реакции, усугублявшейся еще оторванностью от родной среды.

Сам по себе этот период для Средней Азии в целом был одним из самых примечательных и трудных периодов, когда зажатый в огненном кольце фронтов Советский Туркестан, экономически обессиленный вследствие оторванности от России, героически отстаивал свое существование и закладывал в Средней Азии первоначальные основы советского строя.

Рабочий класс, в первую очередь железнодорожники Туркестана, в союзе с передовой частью местной интеллигенции и городской бедноты, вынесли на своих плечах Советскую власть в Средней Азии в эту тяжелую годину нищеты и непрерывных боев с наседавшими со всех сторон на Советский Туркестан контрреволюционерами.

Непоколебимая воля их к победе и нечеловеческая выносливость помогли им удержать в Туркестане завоеванные в Октябре 1917 г. позиции. Это было ужасное для Туркестана время. С запада, из оренбургских степей, грозил Дутов, отрезавший Туркестан от России и тем самым сразу подорвавший экономическое положение Туркестана. На Востоке угрожало враждебно настроенное семиреченское казачество, на юге подготовлялся англичанами закаспийский фронт. В Фергане свирепствовало басмачество.

Отрезанный от хлебной базы Советский Туркестан, всегда живший, в значительной мере, привозным хлебом, испытывал тяжкие продовольственные затруднения, могущие каждую минуту перейти в настоящий голод.

Туркестанское золото — хлопок — стал не нужен; отрезанный от русской текстильной промышленности, не имевший заграничных рынков, хлопок не мог быть реализован, и это обстоятельство окончательно подорвало экономическую мощь Туркестана.

Трудность положения усугублялась борьбой с внутренней туркестанской контрреволюцией, постоянными заговорами, а также саботажем чиновников и другими проявлениями пассивной враждебности к советскому строю.

Перечень контрреволюционных сил, угрожающих Советскому Туркестану, был бы не полон, если бы я пропустил Хорезмское ханство и эмирскую Бухару, эти два очага среднеазиатской контрреволюции.

Хорезм и Бухара со своим деспотическим средневековым строем, органически противным всякому, даже буржуазному, прогрессу, тем более не могли быть в ладу с народившейся у них под боком Туркестанской Советской Республикой и ждали только случая, чтобы напасть на нее и окончательно задушить ненавидимую ими революцию.

Хорезмское ханство, лежавшее вдалеке от железных дорог и торговых путей, слабое в экономическом и военном отношении, не было страшно Советскому Туркестану.

Совсем иное дело была эмирская Бухара, престиж которой среди реакционеров рос с каждым днем и вырос до необычайных размеров.

Из всех контрреволюционных очагов Средней Азии Бухара была самым значительным, единственным обладающим известной экономической мощью, значительной армией и налаженной государственностью.

Эмиру, ценою величайших народных бедствий и потоков пролитой крови, удалось в то время, когда все кругом кипело, добиться полного спокойствия в своей стране и создать 20-тысячную армию сарбазов[61] и наукеров[62], вооружив ее оружием европейского образца.

Начавшееся, как нами уже указывалось, после мартовских событий хозяйственное и политическое сближение Бухары с Афганистаном и Персией и через Афганистан с англичанами развивалось вполне успешно.

Конечно, афганские и персидские рынки не могли заменить рынка русского, особенно в отношении реализации хлопка, но все же некоторую отдушину для бухарского сырья они создали, и экономическое положение Бухары, хотя и ухудшившееся с потерей русского рынка, все же несколько укрепилось, во всяком случае, было много благоприятнее, чем в Туркестане, совершенно отрезанном от всяких рынков сбыта. В Бухаре, кроме того, были хлебные ресурсы, которых в Туркестане не было.

Под влиянием изменившихся экономических условий произошла в Бухаре генеральная перегруппировка классовых сил.

Недовольное упадком крестьянского хозяйства, увеличением налоговых тягот (эмирское великодержавие, создание 20-тысячной армии, содержание многочисленных русских контрреволюционеров, белогвардейских офицеров и бежавших чиновников недешево обходилось Бухаре), крестьянство глухо роптало.

Армия тоже была недовольна несвоевременными получками, ничтожным содержанием, носившим характер жалких подачек, палочной дисциплиной, а также ростом болезней, происходивших от отсутствия в эмирской армии всякой санитарии и от невозможных жилищных условий.

Начавшееся сначала робко, под влиянием тяжелых условий существования и полного невнимания эмира к интересам трудящихся недовольство все разрасталось.

Сама бухарская действительность, само создавшееся хозяйственное положение будоражило массы, и для этого не нужно было никакой агитации злосчастных джадидов и младобухарцев.

Солдаты стали с оружием в руках дезертировать из эмирской армии, переходить границу и присоединяться к младобухарцам. Жестокие наказания и возможная казнь не могли устрашить недовольных.

Параллельно с этим несомненным революционизированием масс, которого не видели лишь эмирское правительство и правящая верхушка Бухары, твердо уверенные, что всякая опасность революции в Бухаре ликвидирована, что младобухарская партия разгромлена окончательно и не воскреснет, и не замечавшие того все возрастающего недовольства, которое происходило у них под носом, — параллельно с только что отмеченным накапливанием потенциальных сил революции шло объединение и сплочение вокруг эмира всего, что было реакционного в Бухаре.

Реакционные чиновники, духовенство и русские белогвардейцы нерушимой стеной стояли у эмирского трона.

Новым в положении было то, что фрондирующее и в некоторой своей части склонное к реформам бухарское купечество после Октябрьской революции и колесовских событий основной своей массой бросилось в объятия самой черной реакции и образовало единый фронт с духовенством.

Купцы и мелкие лавочники, арендаторы и ростовщики — все эти представители молодого торгового капитала, смертельно напуганные действиями Туркестанского Советского правительства, проведшего у себя национализацию недвижимых имуществ, заводов и капиталов, отшатнулись от всяких нововведений, были готовы помириться с любым деспотизмом, лишь бы не лишиться собственности.

Экономическая разруха на них отражалась очень мало. Торговля с Афганистаном, как уже было указано, разорявшая мелких товаропроизводителей, была выгодна купечеству, давая ему возможность наживать огромные прибыли.

Реакционеры Бухары были уверены в скором падении большевиков и с нетерпением ждали прихода, с помощью англичан, нового русского царя и их вчерашних хозяев — русских капиталистов и фабрикантов.

Оценивая в смысле перспектив революции соотношение в Бухаре социальных сил, являющихся истинными двигателями всякой революции, в дооктябрьский период и к началу 1919 г., мы должны отметить, что крестьянство, в своей основной массе бывшее ранее недостаточно активным, стало к этому времени одной из решающих сил революции, купечество, являвшееся до Октябрьской революции одним из факторов в борьбе против эмирата, решительно перешло в лагерь реакции.

Возможно, что именно эта перегруппировка социальных сил, перенесшая центр движущих сил революции социально влево вместе с непосредственным влиянием идеи коммунизма, подготовила путь для радикализации некоторой части членов младобухарской партии, которые в ходе развернувшихся событий, отказавшись от прежних взглядов, составили первоначальную группу коммунистов Бухары[63]

Конечно, эта перегруппировка социальных сил отразилась на младобухарской партии, находившейся в изгнании, не сразу и не в полной мере. Младобухарцы к этому времени окончательно обосновались в Туркестане, главным образом в Самарканде, Ходженте и Ташкенте.

Скоро ликвидировалась левоэсеровская младобухарская группа Ата Ходжаева и Пулатова.

Создание коммунистической группы младобухарцев

Обстановка Советского Туркестана, активная работа значительной части эмигрантов в армии, краткосрочные курсы, которые прошли многие из младобухарцев, а главное новая масса членов организации из кустарей и бежавших эмирских солдат, создали благоприятную почву для появления коммунистической группы среди младобухарцев.

И поиски нового направления, несомненно диктуемые изменившейся обстановкой, среди младобухарцев не прекратились. Вместо прекратившей существование левоэсеровской группы скоро выделилась новая, примкнувшая к большевикам. Организаторами ее были Мухтар Саиджанов, Якуб Заде, Азимджанов[64] и позже к ним присоединившиеся Хусаинов[65], Аминов и Акчурин[66] с целым рядом других менее видных младобухарцев.

Эта новая группа, несомненно гораздо более жизнеспособная, чем левоэсеровская, скоро развила весьма значительную деятельность. Она обратила особое внимание на воспитание и обучение эмигрантов на многочисленных партийных и советских курсах, открывшихся в то время в Ташкенте и других городах, а также много поработала в деле улучшения материального положения эмигрантов.

Несколько десятков товарищей подошли вплотную к работе РКП(б), вступив добровольцами в Красную Армию, и сражаясь на фронтах Ферганы, Закаспия и Актюбинска бок о бок с русскими коммунистами, в рядах русского революционного пролетариата.

В числе вступивших добровольцами в Красную Армию были Аминов, Саиджанов и др. Эта работа в Красной Армии, как чисто военная, так и политическая, много дала для самовоспитания в духе коммунизма и дисциплинирования членов нашей организации, особенно тех, кто лично вступил в Красную армию.

Коммунистическая часть младобухарцев, втянувшись в настоящую активную партийную работу, впоследствии наладившая связь с Бухарой, принесла много пользы делу революции, когда с ликвидацией Закаспийского фронта живая связь эмира с англичанами была утрачена.

Коммунистической части младобухарцев удалось восстановить действительно живую связь с Бухарой, организовать в городе и в отдельных сельских районах ряд ячеек.

Переходящие на сторону революции мобилизованные в войска эмира крестьяне и кустари расширили численность организации в Туркестане. Эмирская власть была встревожена этим переходом вооруженных солдат на сторону коммунистов и младобухарцев и принимала все меры для пресечения нашей работы. Шпионы эмира все время окружали коммунистов и младобухарцев в Кагане и Чарджуе, этих основных пунктах, откуда вели свою революционную работу коммунисты. Была сделана попытка убийства отдельных работников, сыпались требования к представителю Советской власти и местным советским органам русских поселений об изгнании младобухарцев и бухарских коммунистов из районов, соприкасавшихся с Бухарой. Они начали действовать настолько интенсивно, что кое-кого из наиболее ретивых местные товарищи, младобухарцы и коммунисты, должны были убрать с пути путем террористических актов. Это должно было служить, между прочим, и ответом на вновь усилившийся террор эмира. Не обошлась эта работа также без жертв: несколько нелегальных работников-коммунистов были выданы предателями, проникшими также в нелегальные ячейки внутри города Бухары. Так, погиб очень хороший организатор нелегальных коммунистических ячеек тов. Абдулла Максум Тураев[67], но все это уже не могло помочь делу эмира. Наоборот, эти репрессии усиливали тягу трудовых масс населения к революции. К тому же огромное количество революционной литературы, которую издавали коммунисты, делало свое дело, несмотря на трудность доставки, она все-таки проникала в страну, и люди, рискуя жизнью, читали ее.

Другая часть эмиграции, не объединившаяся с коммунистической группой и не присоединившаяся к образовавшейся впоследствии другой младобухарской группе, организовавшейся вокруг газеты «Учкун»[68], отошла совсем от всякой политической работы, занявшись личными делами: службой в советских учреждениях, в органах народного образования и т.д.

К числу товарищей, отошедших от всякой политики, принадлежали: Муса Саиджанов, Хаджи Хамра, на известный период Мирза Изатулла, Абду Вахид Бурханов и др.

Фитрат, хотя формально и не порвал связи с партией и политической работой, но активно в партии не работал, уйдя с головой в культурно-просветительскую работу и одновременно поступив на службу в афганское консульство.

Я лично в это время в Туркестане не был, уехав в Москву после сложения мной моих полномочий.

Воссоединение Туркестана с Россией. Приезд Турккомиссии

Все в корне изменилось к лучшему после воссоединения Туркестана с центром Советской России.

Два новых факта в корне изменили всю обстановку работы младобухарцев, как и всех вообще революционных сил Средней Азии.

Эти два факта — разгром контрреволюционных сил Колчака и Дутова, начавшееся полное очищение территории Туркестана от белых банд и приезд специальной Туркестанской комиссии ВЦИК РСФСР[69] для налаживания работы в Средней Азии в составе тт. Элиава[70], Фрунзе, Куйбышева и Рудзутака[71].

С приездом Туркестанской комиссии ВЦИК совершенно по-новому пошла работа. Турккомиссия уделила специальное внимание исправлению тех ошибок, которые были допущены в национальном вопросе. Борьба за правильное осуществление ленинской национальной политики, усиленное внимание к вопросам хозяйственного строительства сразу же дали прекрасные результаты; широкие массы трудящихся Туркестана сразу почувствовали всю разницу старого и нового руководства. Можно сказать прямо, что именно приезду Турккомиссии, результатам ее деятельности мы обязаны тем, что все больше и больше трудящиеся массы коренных национальностей Средней Азии начали вовлекаться в советское государственное строительство. Было положено начало широкой коренизации всего советского и хозяйственного аппарата Советского Туркестана.

Интерес, проявленный в это время Советским правительством к строительству национальной советской государственности в Средней Азии, снова выдвинул в порядок дня и бухарский вопрос.

Все это создало новое оживление в младобухарских партийных кругах. Были сделаны новые попытки к установлению политической и хозяйственной связи с Бухарой, хотя и не давшие ожидаемых результатов, ввиду упорства эмира и несговорчивости его правительства, но все же влившие новую струю бодрости и надежды в ряды младобухарцев.

Сравнительное улучшение экономического положения Туркестана, вызванное установлением торговой связи с Россией, а также правильное разрешение национального вопроса, проводимое в жизнь Советским правительством Туркестана по указаниям Турккомиссии, создали коренной перелом настроения в широких кругах туркестанского крестьянства и впервые установили подлинное объединение, как теперь говорят, «смычку» туркестанского крестьянства с пролетариатом России.

Видя, что в Туркестане положение населения значительно улучшилось, что насущные вопросы трудящихся, в первую очередь крестьянства, начали реально удовлетворяться, и невольно сравнивая положение освобожденного Туркестана со своим подневольным и нищенским состоянием, крестьянство с сопредельных деспотий — Бухары и Хорезма — начало волноваться, оно увидело, что Советская власть — рабоче-крестьянская власть, что бы там ни говорили муллы и баи.

Никакими стенами, никакими кордонами нельзя было отгородить Бухару и Хорезм от революционного советизировавшегося Туркестана.

Хорезм, более слабый, первый почувствовал это.

Революционеры Хорезма, воспользовавшись междоусобной войной хорезмского хана и туркестанских феодальных вождей, образовали несколько смешанных узбеко-туркменских отрядов, которые при помощи Красной Армии в начале 1920 г. сумели ликвидировать хорезмского хана и объявить Хорезмскую Советскую Республику[72].

Эмир, крайне обеспокоенный падением хорезмского хана, с новой энергией принялся за строительство своей армии, за увеличение ее численности, вербуя солдат путем разверстки рекрутов по областям и отдельным племенам и национальностям, населяющим Бухару.

Кроме того, он всеми путями добивался военного союза с новым афганским эмиром — Амануллой-ханом.

Попытка эмира заручиться союзником в лице Афганистана на первых порах имела успех, сводящийся к внешнему проявлению симпатии Афганистана к эмирской Бухаре, к обмену подарками и всевозможными любезностями.

Однако политика Афганистана в этом вопросе была чрезвычайно осторожной: хотя афганское правительство и выступило в защиту «доброго» эмира Бухары против Советского Туркестана, все же всерьез ссориться с Советской Россией афганское правительство опасалось: взаимное признание, которым обменялись в скором времени Афганистан и Советская Россия, является наглядным тому доказательством.

Надо учесть, что это было одно из первых признаний, полученных Советским правительством.

Эмир, сильно струсивший после падания Хорезма, все же долгое время держался вызывающе по отношению к Советскому Туркестану, не делал никаких уступок внутри страны и с прежней жестокостью карал всякое культурное, прогрессивное и, тем более, революционное начинание; младобухарцы им по-прежнему жестоко преследовались.

Все же ни репрессии, ни армия, ни дружба с Афганистаном, на которую так надеялся эмир, не помогли ему.

Широкие круги бухарского населения, особенно пролетарские и полупролетарские массы и интеллигенция, как уже указывалось, неудержимо тяготели к Советской России.

О событиях 1918 г. в Бухаре вспоминали уже с сочувствием, сожалея, что они окончились так неудачно.

Несмотря на все преследования, тайные общества и нелегальные комитеты росли один за другим.

Жестокая казнь, постигшая попавшихся их участников, никого не устрашала. Движение против эмира росло и ширилось.

Уже упомянутое недовольство в армии привело к массовому дезертирству и переходу границ солдатами, которые присоединялись к младобухарцам.

Все эти события, это революционное настроение, охватившее массы, естественно, привели к очень большому оживлению среди эмигрантов, о чем мы говорили не раз.

Туркбюро революционных младобухарцев и его деятельность

Сразу после воссоединения Ташкента с Москвой, наряду с образовавшейся ранее коммунистической группой, начала работать другая группа младобухарцев. Она имела влияние не только среди кустарей и солдат, но и среди других слоев населения.

Эта новая группа назвала себя революционной младобухарской партией.

Своего ЦК, как коммунистическая группа, она не имела. Руководящий центр этой группы назывался Центральным Туркестанским бюро революционной младобухарской партии.

Отсутствие ЦК и создание вместо него Центрального Туркестанского бюро революционная младобухарская партия мотивировала нежеланием брать на себя функции ЦК, который фактически распался после неудачи мартовских колесовских событий, и мог быть законным образом вновь оформлен только после партийной конференции и передачи ЦК соответствующих полномочий нелегальными комитетами и отдельными членами бывшего ЦК. Чтобы избежать возможной путаницы и новых расколов, лучше было не создавать самостоятельного ЦК, что революционная младобухарская партия и сделала.

Свое существование параллельно с коммунистической группой революционная младобухарская партия оправдывала необходимостью использовать в борьбе против эмира все имеющиеся в Бухаре революционные силы, в том числе и те, которым было не по дороге с коммунистической партией, как-то: многочисленных мелких торговцев, ремесленников, среднее и мелкое чиновничество и других, которые, не будучи настроены коммунистически, все же могли принести огромную пользу делу революции в Бухаре.

Революционная младобухарская партия развила кипучую политическую деятельность, выпустив первую газету «Учкун», выработав и опубликовав разрабатываемую с 1917 г. программу младобухарской партии, значительно отличавшуюся от прежних проектов своей радикальностью и практицизмом постановки вопросов, изменившуюся так соответственно новым условиям.

Для наглядности мы приведем несколько страниц из этой программы, а также для образца — воззвания к армии и народу, выпущенные Туркбюро революционных младобухарцев, первое на узбекском, второе на фарсидском языке.

Программа Туркбюро младобухарцев начинается после лозунга «Объединяйтесь против гнета», вступительной частью, в которой излагаются общее положение Бухары и основные цели младобухарцев; вторая часть содержит практические предложения младобухарцев, их план реформ и организации управления.

Во вступлении указывается, прежде всего, на раздоры между многочисленными и разнообразными племенами и нациями, населяющими Бухару: кинягазы, мангиты, узбеки, туркмены и таджики в постоянной междуплеменной борьбе пролили море крови; вместо мирного сожительства между собой, они стремятся к власти друг над другом.

Эмир и беки вместо того, чтобы заботиться о процветании Бухары, о ее экономическом и культурном развитии, думают только о власти и обогащении, всячески разжигая и обостряя существующую между племенами вражду.

В последнее столетие европейские империалисты, стремясь колонизировать Восток, бросили туда свои войска; бухарские эмиры и беки против европейского капитализма никаких мер не предпринимали. Они даже не поняли, кто на них наступает. Они все еще продолжали свои междоусобицы.

«Когда в конце прошлого столетия русские империалисты приступили к покорению Туркестана, в то время как население Семиречья (Джетысу), Сыр-Дарьи и Ферганы героически сражалось и продолжало отчаянную борьбу с русскими империалистами, как раз в то время бухарский эмир и беки наступают на Ферганское ханство, тем самым содействуя русским империалистам в покорении Туркестана.

На многочисленные попытки угнетенного народа к восстанию эмир и беки отвечали жестокими репрессиями, не останавливаясь перед помощью русских казаков.

Бедное население Бухары стонало под двойным гнетом эмирата и русского царизма. Оно было лишено всякой культуры, всех человеческих прав».

«Для борьбы с ужасным режимом эмира в 1908 г. в Старой Бухаре тайно организовался комитет революционно мыслящих людей, который приступил к работе, стремясь:

1. К открытию в Бухаре новометодных[V] школ, изданию газет и журналов, посылке в Европу молодых бухарцев учиться в целях общего поднятия политического, экономического, социального и культурного уровня бухарского народа.

2. К ликвидации существующих до сего времени между отдельными племенами враждебных отношений и к сосредоточению их разрозненных сил в одном центре.

3. К организации в Бухаре власти на основе демократии.

4. К освобождению Бухары от вмешательства иностранцев в ее внутреннюю жизнь».

Для осуществления указанных четырех целей, говорится далее в программе, младобухарцы вели соответствующую культурную работу.

Октябрьская революция превратила Петроград и Москву в центры мировой революции и в корне изменила политику России. Россия встала во главе мировой революции, в первую очередь во главе борьбы за освобождение Востока.

«Перед восточным миром открывается широкая дорога освобождения из-под ига европейского империализма. Пролетарская власть, организованная в Центральной России, не только на словах, но и на деле доказала, что она борется за освобождение Востока» и отсюда «завоевала доверие революционеров Востока».

«Поэтому совместная работа с рабоче-крестьянскими массами всего мира есть основная задача и цель революционных младобухарцев.

Да здравствует свободная и самостоятельная Бухара.

Да здравствует союз угнетенных масс Востока с трудящимися Запада!».

Программа революционных младобухарцев в своей практической части сводится к следующим основным положениям.

В области организации власти младобухарцы требовали: уничтожения эмирата, создания вместо него народной республики с введением в состав правительства представителей населяющих Бухару народностей в количестве, пропорциональном численности населения каждой данной народности, а также введения всеобщего избирательного права, которое, однако, не распространяется на эмира, его родственников, духовенство и их сторонников — контрреволюционеров.

Программа очень много внимания уделяет национальному вопросу и международному объединению трудящихся.

«1. Партия признает трудящиеся массы каждой нации в политических правах одинаковыми и не допускает проявления национальной и религиозной вражды между ними. Партия всеми силами стремится к недопущению раздоров между нациями и прилагает все силы к тому, чтобы каждый гражданин в Бухарской Народной Республике в правах был равен со всеми, одинаково пользовался всеми предоставленными ему правами.

2. Партия отказывается от всякого сотрудничества с капиталистами Европы, но будет вести совместную борьбу за освобождение трудящихся с европейскими рабочими и крестьянами.

3. Партия всеми доступными ей силами и средствами будет бороться за освобождение из-под власти европейского империализма.

4. Партия выступает против угнетения одного восточного народа другим, против насилия сильного над слабым».

В области распределения земли и воды, этих двух основ, на которых держится крестьянское хозяйство в Средней Азии, партия предлагала весьма радикальную для джадидов программу, а именно: она обещала конфисковать землю эмира, беков и все земли, несправедливо отобранные у крестьянства угнетателями, и распределить их среди трудящихся; кроме того, в целях развития крестьянского хозяйства и улучшения быта крестьянской бедноты партия обещала издать законоположение о вакуфных землях, облегчение налогов, а также выдавать беднейшему крестьянству беспроцентные правительственные ссуды; она обещала провести на Всеузбекском крестьянском съезде законоположение о размежевании земли. Расширение оросительной сети путем проведения за счет правительства ирригационных работ и издание закона о распределении воды также не были забыты в программе.

Удовлетворяя перечисленными выше мерами насущные интересы крестьянства, партия уделила в программе много внимания и облегчению положения рабочих. К обещанным в этой области мероприятиям относятся: введение 8-часового рабочего дня, строительство профсоюзов с исключением из их рядов нетрудовых элементов, организация кооперации и государственное ее кредитование.

Защита прав и полная свобода и даже в некоторых случаях поддержка правительством забастовок и стачек, государственная охрана труда, запрещение наемного труда всем лицам, не достигшим 18 лет, и, наконец, государственное страхование престарелых и нетрудоспособных рабочих также предусматриваются в программе.

Программа заканчивается мероприятиями в области юстиции:

«1. Партия требует, чтобы суды подчинялись исключительно закону и чтобы они были свободны и ограждены от всякого вмешательства в их работу и влияния на них посторонних лиц.

2. Суды выносят свои приговоры и решения на основании законов, изданных и утвержденных учредительным собранием.

3. Уголовные суды делятся: на суды первой инстанции, судьи которых выбираются населением, и на суды второй инстанции, которые выносят свои определения по делам, рассмотренным судами первой инстанции».

На протяжении всей истории человечества, ни в одном веке, в особенности за последнее время, ни один народ так не угнетался, как народ бухарский. Бухарский народ угнетался под тираническим режимом бухарских эмиров в течение сотен лет и терпел многочисленные виды репрессий.

Трехмиллионный бухарский народ, состоящий из наших братьев, сестер и матерей, и в настоящее время угнетается доисторическими репрессиями и тиранством.

Десятки лет назад европейцы и более передовые народы других частей Востока сбросили с себя строй гнета и подлости, подобный существующему у нас.

Возьмем, например, соседнюю нам Россию, где все события происходили на наших глазах. Российское государство, которое являлось самым тираническим государством среди европейских государств, так сильно не тиранствовало, как наши бухарские эмиры. Однако, несмотря на это, народы России, т.е. дехканство, войско, рабочие и интеллигенты — все вместе объединились и сбросили правительство Николая.

Другие мусульманские народы, например, народы Турции, Персии и Афганистана, совместно с войсками, сбросили тиранов: государей, беков и прочих своих властителей и вместо них учредили для контроля над всеми государственными делами и для совместного управления страной народные представительства, а в некоторых странах объявили республику.

Соседний нам русский народ выбрал еще более народную форму правления и всю государственную власть передал в руки Советов рабочих, дехканских и солдатских депутатов, т.е. в руки всей трудящейся массы.

В этой цепи государств страна наша Бухара остается прежней, в ней за исключением 4—5 человек буржуев, пяти муфтиев и нескольких беков весь народ продолжает все еще угнетаться.

Читатели этих строк, возможно, зададут вопрос, кто делал революцию? На этот вопрос мы можем ответить, что все революции делали герои — войска и народ. Потому что войска — это не какая-нибудь вещь, которая падает с неба или растет на земле: войска — такие же люди и они набираются их среды тех же дехкан или ремесленников, той же трудящейся и бедняцкой массы. Они тоже вместе с народом угнетаются, они тоже рабы тиранов.

Государи и эмиры вначале привлекали их к себе на некоторое жалование, затем, говоря им, что он, государь, является тенью бога, и обманывая разными другими путями, делали их своими сторонниками, и затем уже использовали их в качестве орудия для угнетения их же братьев.

Но по истечении некоторого времени и войска понимали сущность дела, и они, для освобождения из-под гнета дехкан, ремесленников, сирот и бедняков, объединялись с народом и достигали в этом больших успехов. Они отбрасывали тиранические правительства и вместо них устанавливали, по своему выбору и желанию, один из тех видов правления, о которых говорилось выше.

Почему против государей и эмиров шли войска, а не только дехкане и ремесленники и другие угнетенные?

Это потому, что у дехкан, ремесленников и других угнетенных нет в руках ни пушки, ни пулемета, ни винтовки, ни револьвера; а с другой стороны, у них нет никакой возможности собраться в одном месте и создать какую-либо крепкую организацию. Это относится особенно к нам, бухарцам.

Что касается войск, то они организованы и, кроме того, они больше осведомлены о том, что делается в мире, чем дехкане или другие угнетенные. Каждый народ или партия, если они не поддадутся обманам кушбеги и прочим, имея в руках пушку, пулемет, винтовку и револьвер, в желаемый момент смогут сбросить плохое правительство и поставить на его место другое — хорошее.

Если по всей земле дело обстоит таким образом и если такова потребность момента, почему бухарские войска являются сторонниками такого тирана — кровопийцы, взяточника и отступника шариата — эмира, а также сторонниками народных кровопийц — беков, и почему они ставят своих братьев в такое угнетенное положение? Такое положение вещей происходит, возможно, потому, что бухарские войска обмануты эмиром, что они веруют в обманные толкования шариата некоторых муфтиев и мулл, или же они не знают меры уничтожения тиранства, которое они видят вокруг себя? Или же они, зная и видя истину, все же идут против правды и истины и предпочитают угнетать своих же братьев? Нет, даже возможность существования таковой мысли мы никогда не допустим.

Сегодня наступил тот день, когда вы должны показать все свое геройство и проявить все свои силы. Выходите с обнаженными саблями на поле битвы против эмира, т.е. против того, который купил вас, как раба, за 130 руб. бумажных денег и который морит вас голодом.

Сбросьте эмира, беков и казиев, т.е. тех, которые превращали ваших братьев и сестер в «жуаны» и насиловали их ежегодно сотнями, а отцов и матерей их угнетали и проливали у них кровавые слезы. Отдайте места угнетателей подходящим людям и, таким образом, завоюйте у тиранов права для угнетенных.

Наступил тот момент, когда вы должны освободить народ от рабства амлякдаров[74], которые закабалили ваших отцов и матерей, братьев и сестер, сирот и бедняков взиманием «амляка», «хераджа», «баджа»[75] и других налогов, наступил момент, когда надо брать в руки самого народа его культурно-человеческие права и этим самым занять на страницах Бухары и революции славное место для себя.

Пришло время, когда надо отбросить в сторону всех мулл, которые, идя против шариата, благословляют обманы тиранов и сатрапов; на их места надо посадить таких бухарских мулл, которые преданы только правде и богу.

Сейчас нет Николая; как в прежнее время, соратники эмира, которые могли бы взять сторону эмира и послать против вас русские войска, давно выброшены из России. Сейчас есть только рабоче-крестьянские красные войска, которые всецело стоят на нашей стороне. Они всегда готовы прийти нам на помощь.

Для достижения ваших целей организуйте в вашей среде в каждой вашей «дести» (роте) из лиц честных и стойких, преданных праведному делу, тайные общества. Назначьте в этих обществах 3—5 человек главарей и действуйте по их приказам. Если во время вашей работы кто-либо из вас будет обнаружен эмирским правительством, то такому надо прямо бежать в Каган, а оттуда явиться в город Ташкент. В Ташкенте имеется наш комитет, который обеспечит вас вполне и подготовит вас для дальнейших работ. Этот комитет — Туркестанское бюро революционных младобухарцев.

Будьте внимательны, не поддавайтесь обману хитрых и подлых беков, ваших военачальников и эмира.

Если что вам не ясно, — обращайтесь за советами и разъяснениями в наш каганский комитет.

Да здравствует союз свободолюбивых русских красногвардейцев с бухарским революционным войском!

Туркестанское центральное бюро революционных младобухарцев

Если внимательно посмотреть на современное правительство Бухары, на эмира Бухары, на чиновников Бухары, на беков Бухары, на духовенство Бухары, то станет всем вам ясно, что они ведут вас и вашу дорогую родину к погибели.

Правительство Бухары, во время царствования Николая, всю вашу судьбу передало в руки чиновников Николая, а само жило и тратило все ваше имущество для собственного удовольствия и разврата.

По приказанию русского консула, оно налагало аресты на ваши имущества, ограбляло ваши дома по приказанию какого-нибудь банка, служащего какой-либо фирмы (конторы), продавало ваши домашние вещи и вещи ваших жен и детей, а вас самих и ваших детей бросало в «зиндан» (в тюрьму и в темницы).

Ради того, чтобы угождать Николаю и его чиновникам и под их покровительством самим проводить время для собственного удовольствия в Москве, Петрограде и Ялте.

Бухарское правительство считало себя защитником шариата и якобы действовало всегда по шариату, но если хорошенько разобраться в его действиях, то ясно можно видеть, что ни одно из его действий не соответствовало шариату. Так, например, оно брало у вас недозволенную шариатом подать аминана, против шариата отбирало у вас весь урожай с ваших земель, против шариата брало у вас с вашего имущества несколько раз в год «зекат»[VI], взыскивало с вас «зекат» даже за тех баранов, которых у вас никогда не было и которые значились только в книгах сборщиков «зеката»; если между вами было какое-либо спорное дело, то этот спор разбирался до тех пор, пока у вас никакого имущества не оставалось, т.е. пока вы совершенно не разорялись.

Точно так же в их личной жизни шариат никогда не соблюдался. Собирая вокруг себя мусульманских детей, они развращали их, а девиц по шариату они считали своими дочерьми, и создавали из них для себя гаремы.

Визиры (министры) и беки-чиновники также всегда поддерживали противные шариату действия эмира; от имени эмира они также отбирали у вас имущество, незначительную часть отобранного у вас преподносили в виде подарка эмиру, а все остальное обращали в свою личную пользу.

Казии и духовные лица, считающие себя наследниками пророка Магомета, ради карьеры и сохранения своих насиженных мест, совершенно закрывают глаза на противные шариату действия правительства, даже помогают эмиру и его визирам в их грязных делах. Так как казии содержатся за счет выморочных средств населения, то по шариату они обязаны бесплатно обслуживать все нужды населения. Но они стараются получить место казия ради карьеры и наживы, давая при этом эмиру и его чиновникам в форме подарка взятки.

Затем, заделавшись казиями какого-либо вилаета или тюмана[77], они возбуждают при помощи аксакалов разные судебные дела и под разными предлогами — за приложение печати, за услугу, за развод берут через этих же аксакалов разную плату и, таким образом, разоряют мирных жителей.

Присвоение имущества малолетних наследников считают они чище молока своих матерей, и не было ни одного случая в практике их, чтобы какой-либо малолетний наследник получил полностью свое наследственное имущество.

Казии и беки, которые больше всех кричат о шариате, собственных своих дочерей сперва представляют эмиру, а затем уже, по разрешению его, выдают их замуж.

Подумайте только, в каком месте земного шара делаются такие бессовестные вещи и все во имя шариата.

Младобухарцы, видя вне Бухары другую культурную жизнь народов, никак не могут примириться с гибелью страны и народа, с таким неслыханным извращением шариата. Они видят, что единственным спасением родины от гибели является развитие просвещения, и поэтому они начали сами учиться и учить детей своей родины.

Но правительство Бухары и бухарские муллы, чувствуя и видя, что если дети народа будут учиться и начнут просвещаться, тогда могут раскрыться все их деяния, начали для отвода глаз темного народа, именем шариата, принимать все меры против ученья. Подумайте только, те люди, которые проводят время в разврате с женщинами, присваивают имущество малолетних, грабят население и бедняков, представляют своих дочерей эмиру и его визирам, — именем шариата запрещают ученье.

Конечно, все это — предлоги для грабежа народа, в действительности шариат никогда не запрещал учиться.

Такое положение было и могло быть только во времена царствования Николая и есть сейчас при царствовании эмира.

Когда русская революция сбросила корону и престол Николая в черную яму, то из-за этого больше всего ополчились бухарский эмир и бухарское правительство, так как с гибелью своего покровителя бухарские правители лишились веселой жизни в Ялте и т.д.

Младобухарцы же были рады этим событиям, так как они знали, что с уничтожением власти Николая связано и освобождение Бухары от угнетения.

После русской революции младобухарцы взялись еще энергичнее и серьезнее за дело ученья, за жизнь, за основу подлинных законов шариата, за уничтожение угнетения, дабы этими тремя путями сделать родину цветущей, свободной и культурной.

Хотя эмир вначале согласился объявить свободу, но через 24 часа отменил манифест и начал еще больше терроризировать население, угнетать его во сто раз сильнее, чем раньше.

Советская власть в России дала всем народам свободу национального самоопределения, также и бухарскому народу дала возможность свободного самоопределения.

Но бухарское правительство, вместо того, чтобы дать свободу своему народу, начало еще более беспощадно угнетать свой народ. Все народное достояние бухарский эмир считает, при настоящем положении, своей собственностью, если он пожелает отобрать у кого-либо из граждан имущество и его детей, то отберет, если пожелает кого-либо убить, то может убить и убивает. И все это делается им во имя шариата.

Разве таким должно быть правительство ислама и шариата?

Есть такое предание: во время халифа Омара однажды к нему зашел современник Магомета и, увидя у Омара на столе чашку с медом и чашку с салом, хотел возвратиться назад.

На вопрос халифа Омара, почему он так поступает, современник Магомета ответил ему, что с «правителем», который кушает из двух блюд, он сидеть вместе не может.

Тогда халиф разъяснил ему, что мед у него для кушания, а сало для смазки сапог. Так ли по шариату делает эмир? Так ли поступали с народным достоянием правители ислама? Так ли делают бухарские правители?

Они развратничают на народные деньги и после этого считают себя правителями и защитниками шариата.

Между поступками тех и других разница, конечно, громадная.

Помимо угнетения своего народа, расхищения народного достояния и разврата, бухарское правительство находится еще в дружеских отношениях с Англией, т.е. с тем государством, которое считается врагом всего ислама и которое разрушает, бомбардируя Мекку и Медину, желает очистить весь мир от ислама.

Бухарский эмир все это делает ради того, чтобы в случае бегства из Бухары иметь возможность отправить в Лондон все золото, серебро, драгоценности, каракуль, которые принадлежат бухарскому народу.

Откройте ваши глаза и посмотрите на действия бухарских правителей.

Не допускайте этим безбожникам угнетать себя!

Не допускайте больше им расхищать народное достояние!

Не верьте муллам: они — сторонники эмира и идут против шариата!

Спросите об учении шариата у тех мулл, которые имеют совесть и верят в чистый шариат.

Идите с нами! Мы, младобухарцы, — ваши дети и мы готовы вам помочь

Мы, младобухарцы, для уничтожения угнетения и проведение в жизнь настоящего шариата и свободы, уже не раз складывали головы и в будущем готовы жертвовать собою.

Мы идем на жертву сознательно, и будем бороться за счастье нашей родины до последней капли крови!

Центральный Комитет революционных младобухарцев

Подготовка бухарской сентябрьской революции 1920 года

Этот период, от приезда Турккомиссии до бухарской революции 1920 г., был решающим в жизни младобухарской эмиграции, так как он непосредственно был посвящен сентябрьской революции в Бухаре.

Обе группы младобухарских эмигрантов развили энергичную деятельность как вне, так и внутри Бухары.

Группа коммунистов окрепла и численно возросла за счет главным образом некоторой части бежавших из Бухары солдат. Она имела свой печатный орган, газету «Кутулуш»[78], вокруг которой сгруппировались, в качестве сотрудников, но не членов партии, перед этим временем отошедшие от работы бывшие правые джадиды: Айни, Абду Вахид Бурханов и Абдусаидов, а также вновь после продолжительного, с самой манифестации 1917 г., отсутствия в младобухарских рядах возвратившийся к политической деятельности и вошедший в коммунистическую партию — Абду Кадыр Мухитдинов.

Параллельно с коммунистической энергично работала и вторая младобухарская группа, объединявшаяся вокруг уже мною упомянутой газеты «Учкун».

В эту группу входили следующие: Пулатов, Усман Ходжаев, Мукамил Бурханов, я, Муинджан Аминов и Изатулла Аминов.

Наша группа так же, как и коммунистическая, имела комитеты во всех пограничных с Бухарой городах Туркестана и была крепко связана с нелегальными организациями внутри бухарского ханства, особенно сильными в Старой Бухаре, Керках, Чарджуе и Шахрисябзе. Она была весьма популярна в Бухаре и имела, кроме членов нелегальных ячеек, еще массу сочувствующих почти из всех слоев населения: из буржуазной и интеллигентской молодежи, мелких торговцев, кустарей, крестьян и солдат.

Нашей группой велась среди населения Бухары большая агитационная и организационная работа от имени младобухарской партии, представительницей которой считала себя ташкентская эмигрантская группа, объединявшаяся под именем Туркестанского бюро революционной младобухарской партии.

Между обеими группами эмиграции существовал целый ряд разногласий, о которых необходимо сказать несколько слов, поскольку они имели весьма серьезное значение как в период подготовки сентябрьской революции, так и в первые дни существования Советской Бухары.

Все же, несмотря на существование разногласий, в основном в главном обе группы были совершенно солидарны: обе считали необходимым вести борьбу с эмиратом до его полной ликвидации и обе сходились на необходимости установления в Бухаре советской формы государственного строя.

Туркестанское бюро революционной младобухарской партии, стремясь к объединению обеих групп младобухарцев, неоднократно указывало как на страницах своей печати, так и в устных заявлениях своих представителей на свою полную готовность объединиться с коммунистической группой младобухарцев при условии выработки соглашения по целому ряду тактических вопросов. Туркестанское бюро предлагало выработать конкретный, приемлемый для обеих групп план работы, который бы дал обеим группам возможность сообща работать, отложив момент формального слияния до победы революции в Бухаре.

Свое желание отсрочить момент формального слияния до победы над эмиратом Туркестанское бюро мотивировало следующими тремя соображениями:

1) объединение обеих групп под коммунистическим знаменем не даст многим эмигрантам возможности работать, поскольку они не разделяют идеи коммунизма, выбросит их из рядов революции и тем самым ослабит ее силы в момент, когда сплочение всех революционеров, ненавидящих эмират, несмотря на разные оттенки политической мысли, совершенно необходимо;

2) формальное объединение с коммунистами под их знаменем сузит нашу социальную базу внутри Бухары, ослабит наши силы, ибо после такого объединения от нас отшатнутся все группы, хотя и революционные и враждебные эмиру, но в то же время совершенно чуждые коммунизму и боящиеся его, и все же такие, которые с восторгом пойдут против эмирата под знаменем революции. Поэтому Туркестанское бюро полагает, что не следует преждевременно выкидывать лозунг коммунизма, чтобы не отпугнуть имущих групп, буржуазную молодежь, мелких торговцев и чуждую коммунизму часть интеллигенции;

3) наконец, последним аргументом против немедленного слияния являлась мысль, что нельзя игнорировать революционного прошлого, нельзя просто зачеркнуть 20-летнюю работу джадидизма, пустившего, несмотря на преследования и неудачи, глубокие корни в прогрессивной части бухарского общества, что, наоборот, все это революционное наследие джадидизма надо всемерно использовать для сплочения всех революционных сил против эмира.

Коммунистическая группа, наоборот, держалась непримиримо. Она, стремясь занять доминирующее положение в бухарском революционном движении, ставила обязательном условием соглашения полную ликвидацию Туркестанского бюро и особого названия нашей группы и немедленное объединение вокруг коммунистического ЦК как туркестанских комитетов, так и нелегальных организаций в Бухаре.

Конечно, Туркестанское бюро, в силу только что приведенных здесь соображений, не могло принять предлагаемые коммунистической группой условия, и соглашения между ними не состоялось.

Обе организации продолжали параллельную работу и даже еще более отдалились друг от друга. И прежде бывшие натянутыми отношения между руководителями обеих групп после несостоявшегося соглашения еще более обострились, и скоро рознь между группами передалась на места.

Взаимные недоразумения и даже столкновения росли, совершенно парализуя все успехи в революционной работе, пока в дело не вмешалось Туркбюро ЦК РКП(б).

По инициативе т. Фрунзе, который, находясь в Туркестане, все время принимал деятельное участие в революционной работе младобухарцев и Совета интернациональной пропаганды[79], было созвано для урегулирования взаимоотношений между обеими группами младобухарцев и установления методов дальнейшей революционной работы в Бухаре совещание, на которое были приглашены представители обеих младобухарских групп.

От Туркбюро младобухарцев присутствовали: Муинджан Аминов, Пулатов и я, от коммунистической группы — Мирза Бахрам[80] и Арифов[81]. Последний был новым работником организации, и до этого заседания я никогда с ним не встречался.

На этом совещании вновь был поставлен вопрос об объединении и, кроме того, Арифов выдвинул еще новый вопрос о программе младобухарской партии. Он доказывал, что программа, выработанная Туркбюро революционной младобухарской партии, несовместима с идеями коммунизма и является моментом, препятствующим объединению. Он говорил, что вышеупомянутые заявления, сделанные Туркбюро по вопросу об объединении, якобы лицемерны и ложны. Правда, Арифов, критикуя выработанную Туркбюро младобухарцев программу, не смог ничего возразить против ее основных положений и даже соглашался с тем, что она, в качестве программы-минимум, является приемлемой и для представляемой им группы, но это не мешало ему жестко нападать на младобухарскую программу за ее редакцию. Он считал, что слова, с которых начинается объяснение младобухарских требований, а именно: «религия и шариат были противниками эксплуатации бедного люда», являются неустранимым препятствием для объединения, что они не совместимы с требованием реформы и т.д.

Я, отвечая Арифову, изложил сущность наших условий объединения, рассказал историю создания программы, поскольку Арифов, как и большинство участников совещания, не был знаком с историей развития революционного движения в Бухаре и указал совещанию, что смутившие Арифова слова объясняются своеобразием тактических приемов пропаганды в Бухаре, к сожалению, мало ему знакомых.

Я, в качестве представителя Туркбюро младобухарской партии, огласил его постановление, в котором говорилось о полном принципиальном признании программы коммунистической партии, за которую, как за конечную цель, бюро считало необходимым бороться.

Дальше я привел уже упоминавшиеся соображения о том, что необходимо выработать конкретные условия для возможности дальнейшей совместной работы по подготовке революции в Бухаре.

Я говорил, что сейчас следует сохранить в организации всех, кто так или иначе может быть полезен делу революции, и потому, чтобы не отпугнуть правую часть младобухарцев, момент объединения в единую коммунистическую организацию следует отложить до победы революции в Бухаре, после чего обеим группам можно и нужно будет, очистившись от временных случайных союзников, имевшихся у обоих групп, слиться воедино под знаменем коммунизма.

Совещание, происходившее под председательством тов. Куйбышева, с участием таких видных работников Туркестана, как тт. Тюракулов[82] и Гопнер[83], постановило: коммунистическим частям обеих групп объединиться в единую коммунистическую организацию, но, принимая во внимание соображения, изложенные представителем Туркбюро младобухарцев, согласиться пока на самостоятельное существование Туркбюро, предложив обеим группам тотчас же начать совместную конкретную революционную работу[84].

С момента принятия этого постановления[85] сглаживаются и ликвидируются конфликты практического порядка, возникшие на почве организационных вопросов и увязки действий обеих младобухарских групп внутри Бухары; вопросы же принципиального характера больше не могли быть препятствием для совместной дружной работы, поскольку принципиальное решение вопроса было найдено в постановлении Туркбюро ЦК РКП(б).

Для практического оформления принятого Туркбюро ЦК РКП(б) решения не хватало только революции в Бухаре.

Бухарская революция 1920 г. окончательно подвела итоги возникшему после русской революции 1905 г. джадидскому движению.

Решение Туркбюро ЦК РКП(б) осуществилось на деле: коммунистические части обеих младобухарских групп слились[86] и вошли в Коммунистическую партию Бухары — часть единой Российской Коммунистической партии.

Другая часть бывших джадидов, не понявшая и не принявшая Октября, совсем отошла от революции.

Так, к моменту сентябрьской революции окончательно оформилось вызванное Октябрем и его последствиями расслоение джадидской организации, генеральное размежевание ее на две части: первую, вошедшую в Коммунистическую партию Бухары, слившую свои судьбы с судьбами русской Октябрьской революции, и вторую часть джадидов, оставшуюся на дооктябрьских, а отчасти дофевральских позициях, с неизжитой националистической идеологией.

Эти последние, старые джадиды, остались неизменными, и жизнь, в корне изменившаяся, прошла мимо них.

Они остались вне жизни, ибо ничему не научились из уроков революции и ничего не позабыли из дореволюционного арсенала джадидских идей.

Они и по сей день не желают замечать того мощного революционного движения, которое охватило все страны мира, в том числе и Среднюю Азию.

Великого сдвига, происшедшего в умах трудящихся масс, они не видят. Они все еще считают нашу сегодняшнюю и ежедневную борьбу борьбой за сытую жизнь, за культуру, а социалистическое строительство чем-то временным, несерьезным и чуждым духу народов Средней Азии.

Они по-прежнему мечтают о самостоятельных буржуазных, конституционных государствах, территориально совпадающих с прежними Бухарой, Хивой, Туркестаном, быть может, несоветских.

Старые мечты об объединении народов Средней Азии, но не под знаменем коммунизма, а вернее, пантюркизма или даже панисламизма, все еще занимают их.

Даже гром октябрьских пушек в Ленинграде, Москве и Ташкенте не разбудил этой части джадидов, не заставил их очнуться, призадуматься и по-новому переоценить свои идеалы.

Они своим непониманием всего послереволюционного периода, неприятием всего того нового, что купил ценою тяжких страданий в жестокой революционной борьбе их народ, сами выбросили себя из общественной жизни.

Многих из них не коснулось даже влияние младобухарского движения, которое после Февральской революции, манифестации и мартовских событий в Бухаре определенно перешло на платформу республики, революционного действия и теснейшего сотрудничества с русской революцией.

В этой эволюции джадидизма джадиды других частей Туркестана не представляют исключения. Несмотря на разницу в путях развития по сравнению с джадидами бухарскими, о которой говорилось в начале этой работы, туркестанские джадиды пошли по тому же пути расслоения, что и джадиды Бухары, хотя их социальный облик за время революции изменился очень мало.

Русская революция не могла пройти и не прошла для них бесследно.

Они еще в большей мере, чем джадиды Бухары, не сумели и не могли сделаться массовой организацией рабочих и крестьянских масс.

Большая часть туркестанских джадидов не поняла революции и осталась при своей прежней национально-буржуазной идеологии, меньшая — наиболее передовые представители интеллигенции и трудящихся — примкнула к коммунизму.

Разница с бухарскими джадидами здесь только в том, что туркестанские джадиды, непосредственно в революции не участвовавшие и эмирским репрессиям не подвергавшиеся, в большей, чем бухарские джадиды, чистоте сохранили свой первоначальный облик.

Но довольно об этом, перейдем к дальнейшему изложению событий.

Чарджуйский съезд и падение эмира

Наконец наступил долгожданный час непосредственного революционного действия, наступили величайшие дни в жизни младобухарской партии и трудового народа Бухары: наступил момент, когда благоприятно сложившиеся обстоятельства позволили во второй раз поставить практически вопрос о низвержении эмира вооруженной рукой с помощью братского пролетариата России и его Красной Армии.

В Чарджуе собрался съезд младобухарцев и коммунистов[87], на котором, кроме других вопросов, был поставлен вопрос об объединении обеих младобухарских групп, согласно точному смыслу принятого совещанием Туркбюро ЦК РКП(б) постановления, а также вопрос о вооруженной борьбе с эмиратом.

Чарджуй, как место съезда, был выбран неслучайно. Дело в том, что Чарджуй, будучи рабочим районом по линии железной дороги, был оппозиционно настроен к эмирскому правительству, как и весь Чарджуйский район, где малоземельное, бедное крестьянство было совершенно истощено огромными затратами на орошение и непосильными эмирскими налогами; к тому же значительная часть чарджуйского крестьянства — по национальности туркмены — была раздражена притеснениями эмирской администрации, в большинстве состоявшей из узбеков, хотя, вообще говоря, количество туркмен в эмирской администрации было очень значительно, так как эмир систематически проводил политику привлечения к своему управлению и наделения всякими чинами и доходами с земель «танхо» и т.д. всех сколько-нибудь влиятельных родовых и племенных вождей. В начале нашей работы мы уже говорили о подобном явлении, процветавшем в Восточной Бухаре, оно было повсеместно.

Однако для данного Чарджуйского района эмир счел нужным администрацию назначить узбекскую, что еще больше революционизировало и без того недовольное туркменское население.

На съезде были разрешены в положительном смысле два главных вопроса: о слиянии младобухарских групп и о вооруженном восстании.

Было бы неверно думать, что слияние прошло очень гладко. В целях восстановления истины необходимо указать, что наряду со сторонниками слияния коммунистических сил бухарской революционной эмиграции были и такие товарищи, которые относились к этому слиянию отрицательно. Так, например, помимо единичных голосов против слияния, среди младобухарцев довольно сильные возражения выдвигала и небольшая группа товарищей из среды коммунистов — участников Чарджуйского съезда Коммунистической партии Бухары.

Если одни искренне считали, что слияние с младобухарской группой повредит делу партии, то некоторые младобухарцы считали необходимым сохранить младобухарскую группу, не сливаясь с коммунистами, потому что не были сами коммунистами. Как выяснилось на самом же съезде, были и такие товарищи, возражения которых не имели никаких принципиальных оснований, причина их возражений, по свидетельству одного из активных участников съезда товарища Акчурина, заключалась в личных беспринципных соображениях.

Вот что пишет по этому поводу в своих воспоминаниях тов. Акчурин:

«Первый вопрос — о взаимоотношении с революционерами. Под революционерами, в первую очередь, подразумевали младобухарцев. Нужно указать, что младобухарская организация к тому времени представляла уже реальную силу. Еще в январе 1920 г. из Москвы вернулся Файзулла Ходжаев и организовал младобухарский комитет. Председателем комитета избран был Ф. Ходжаев, секретарем Саид Ахрари[88], членами: Муинджан Аминов, Кари Юлдаш, Ата Ходжаев, Усман Ходжаев.

Как уже было упомянуто выше, вопрос о взаимоотношении с ними на третьем курултае не был решен в окончательной форме и был отложен до 4-го курултая. Теперь, перед решающими днями, этот вопрос принял острую форму. Мы ни на минуту не сомневались в социальной сущности джадидизма, а также младобухарцев, хотя это последнее не было одно и то же. В обычных условиях любого капиталистического государства они со своими довольно скромными требованиями реформ являлись бы самой желанной правительственной оппозицией, и все их требования уложились бы в рамки буржуазного парламентаризма. Но в условиях эмирской деспотии, где вся власть находилась в руках реакционного духовенства, представляющего средневековый феодализм, эти невинные реформисты оказались в роли самых опасных революционеров. Эмирское правительство наряду с коммунистами преследовало и беспощадно расправлялось также с ними (носящими общее название “джадидов”), они силой вещей вынуждены были во главу угла своей программы ставить требования политического характера — свержение эмира.

В этих условиях выяснение вопроса о взаимоотношениях с младобухарцами приобретало характер создания единого фронта. Доклад этот был возложен на меня, и я сам был склонен к мысли о создании такого единства.

Однако в рядах нашей организации существовали на этот вопрос противоречивые мнения. Часть наиболее “левых” членов категорически возражала против установления единого фронта.

Еще до открытия курултая эти товарищи, узнав, что докладчиком по данному вопросу являюсь я, начали упрекать меня в примиренчестве.

Товарищ Шейх Хасан Галеев[89], Мирза Биграм Ахмедов и Иргаш Дарга[90], встретив, начали укорять меня в “измене”.

— Нас... коммунистов, соединить с Файзуллой Ходжаевым! Никогда..., — говорил Мирза Биграм. — Никогда мы не станем в одних рядах с Файзуллой!

Когда я взошел на трибуну, чтобы начать свой доклад, со стороны делегатов раздались отдельные возгласы.

— Долой! Нам такого докладчика не надо! — кричал Мирза Гулям Абдураззаков. — Сам ты откуда происхождением?

Начал было ругаться, стуча кулаком по трибуне. Но председатель с трудом остановил его.

В отдельных возгласах и репликах делегатов чувствовалось подозрение в моей личной связи с младобухарцами и личной заинтересованности в этом вопросе. Это стало невыносимо, и я заявил:

— Товарищи! Я никаких личных связей с революционерами не имею. Доклад не выдуман мною. Тезисы доклада согласованы с руководством ЦК, и я выполняю волю ЦК. Если вам неугодно слушать... я могу оставить трибуну.

Пятнадцатиминутный доклад мой затянулся на три часа. Его много раз прерывали репликами, враждебными возгласами.

Во время своего доклада я заметил в зале среди делегатов следующее явление.

Абду Кадыр Мухитдинов, не будучи делегатом, сидел за корреспондентским столом, как представитель печати (газеты “Кутулуш”). Во время моего доклада он встал со своего места и начал ходить среди делегатов. Чаще всего он подходил к Гуляму Кадыру, Шейху Хасану Галееву и Иргашу Дарге, к тем, кто наиболее активно протестовал против моего доклада и устраивал обструкцию. Гулям Кадыр подошел к Сагдуллу Абдуллаеву и шепчет ему на ухо о чем-то, тот встает со своего места, подлетает к трибуне и, прервав меня, взмахивая кулаками, начинает ругать Файзуллу Ходжаева. Для меня становится ясной причина столь крутой оппозиции: вдохновителем ее является Мухитдинов, который, будучи в партии, в то же время представляет правое националистическое крыло младобухарцев и находится во вражде с Файзуллой. Тогда я, вынужденный отклониться от основной темы доклада, предлагаю вывести Мухитдинова со съезда.

В ответ на это Гулям Кадыр вносит предложение: дать право голоса Абду Кадыру Мухитдинову. Голосованием принимается мое предложение, и Мухитдинов удаляется с курултая. Вслед за ним демонстративно уходит Гулям Кадыр, Шейх Хасан Галеев и Иргаш Дарга.

Доклад занял целое заседание, и вынесение практических предложений переносится на следующее заседание.

На этом заседании я от имени ЦК вношу предложение: “Признать в принципе необходимым объединение младобухарцев и коммунистов. Съезд полагает возможным начать совместную работу с младобухарцами, а после победы революции оформить это объединение и организационно”.

Мое предложение вызывает в зале невообразимый шум. Сразу заговорили все. В шуме нельзя разобрать ни одного слова.

Шейх Хасан Галеев, Мирза Биграм и Абдулла Сагдулаев вносят предложение: расстрелять Файзуллу Ходжаева (он в это время был в Чарджуе).

Это головотяпское предложение значительно помогло разрешению вопроса. Своим предложением оппозиция поставила себя в смешное положение. Авторы предложения были вынуждены под общий смех делегатов сойти с трибуны. Но они на этом не успокоились, перед голосованием предложения ЦК эта тройка опять взобралась на трибуну.

— О, истинные коммунисты! Бухарские большевики! Вот вам.

С этими словами Иргаш Дарги вытащил из-за пазухи револьвер Смита и пачку денег.

— Вот, товарищи! Этот револьвер и деньги мне дал Файзулла. Он велел убить Шейха Хасана и Мирзу Гуляма.

Это откровение вызвало в рядах оппозиции сильное возбуждение. Требования о наказании Файзуллы раздавались со всех сторон.

— Товарищи, благодаря тому, что Файзулла находится в Чарджуе, мы легко можем расследовать это дело. Я предлагаю вызвать его самого сюда и допросить. Если слова Иргаша подтвердятся, мы немедленно накажем Файзуллу. Но если окажется, что Иргаш клевещет, то он сам получит по заслугам.

Это разумное предложение, встреченное со стороны большинства съезда одобрением, не понравилось Иргашу и он поспешно смылся с трибуны.

В это время один из делегатов, кажется, Ахмед Галимов, воскликнул:

— Да здравствует единство! Да здравствует Бухарская революция!

Делегаты встали с мест и, аплодируя, пропели Интернационал.

Предложение об объединении было принято огромным большинством голосов.

По предложению С. Юсупова[91], Файзулла Ходжаев был кооптирован в число делегатов съезда.

Несмотря на это решение, Файзулла, по не известным мне причинам, не явился на съезд»[92].

Съезд тотчас же приступил к соответствующим действиям.

Оба комитета усилили нелегальную работу; в Новый Чарджуй было переброшено значительное количество эмигрантов и перешедших к нам эмирских солдат. Одновременно, по приезде тов. Фрунзе, были оттянуты к Бухаре по линии железной дороги части Красной Армии, в состав которых входил и так называемый восточно-мусульманский полк, в котором было много дезертировавших из эмирской армии солдат и эмигрировавших за последнее время бухарских крестьян.

Работники организации были распределены по местам, после чего руководители обоих комитетов выехали в Ташкент на совещание по координированию действий всех собранных сил.

Огромную роль в подготовке сентябрьского вооруженного выступления против эмира сыграли каганские комитеты обеих младобухарских групп, дружно и активно работавшие в этот последний час эмирского режима.

Особенно активно в этой работе проявили себя в коммунистическом комитете: Мухтар Саиджанов, Ходжи Хасан Ибрагимов, Раджаб Мухамедиев[93] и Касым Кариев[94], а в младобухарском — Пулатов, Ата Ходжаев, Музафаров[95], Саидов и Мулла Туи.

В назначенный день, первого сентября 1920 г., восставшие дехкане и наши вооруженные отряды без боя взяли Чарджуй.

В тот же час было выпущено к населению всего Бухарского ханства воззвание — официальное оповещение о целях движения. В этом же воззвании был призыв к правительству, пролетариату и Красной Армии РСФСР помочь трудовому народу Бухары в борьбе его с вооруженными силами эмира.

Красная Армия не заставила себя долго ждать, она пришла тотчас же на помощь и 2 сентября, после 26-часового боя была занята восставшими Старая Бухара, покинутая эмиром и его правительством, которые бежали в Афганистан.

Не располагая всеми необходимыми материалами, я чувствую большое затруднение в описании хода событий в эти исторические дни[96], но думаю, что небезынтересно будет привести здесь некоторые выдержки из недавно опубликованной статьи тов. Омелюстого, непосредственного участника свержения эмирата. В своих воспоминаниях вот как характеризует отдельные этапы борьбы тов. Омелюстый:

«Вплотную к станции Каган Среднеазиатской железной дороги примкнул небольшой городок Новая Бухара. Зеленым оазисом врезался он в окружающую его с трех сторон солончаковую степь. К северу раскинулись поля и кишлаки орошенной культурной полосы. Двенадцать километров отделяют его от некогда шумного, крикливого, многолюдного, пестрого, изрезанного кривыми и узкими улицами города Бухары, бывшей столицы Бухарского ханства.

Два города, в двадцатом году это были два враждебных, противостоящих друг другу лагеря. Новая Бухара с ее значительным, сравнительно рабочим и преимущественно европейским населением концентрировала в себе революционные силы. К ней тянулись нити подпольных бухарских организаций. В ней находили приют осмелившиеся поднимать голос против эмирского деспотизма. В старом городе сосредотачивались осколки туркестанской контрреволюции, туда проникали агенты интервентов, там царил еще в полной силе самовластный, не знавший себе удержа ханский произвол.

Тая тревогу, в смертельной ненависти к подступавшей уже к самым стенам Бухары революции, зорко следил старый город за новым — этим гнездом ненавистных “джадидов”.

Десятками рыскали эмирские соглядатаи по новому городу. Каждый поезд, каждый вагон, проходивший через станцию Каган, внимательно осматривали эмирские чиновники и солдаты.

По нескольку раз в день скакали конные всадники в Старую Бухару с запрятанными в чалму донесениями о происходящем в новом городе. Полукольцом опоясали Новую Бухару посты эмирских войск, тщательно наблюдая за каждым выходившим из города, и горе было тем смельчакам, которые пытались проникнуть за линию часовых, — они исчезали бесследно, обвиненные в попытках пронести “большевистскую заразу”.

Погруженные в темноту, опустели и затихли улицы Новой Бухары. Изредка лишь проезжал какой-либо всадник, или быстрым военным шагом проходили красноармейские патрули, да из-за окраины города доносились, ставшие уже привычными, голоса перекликавшихся эмирских часовых.

Ничем в этот вечер не нарушалась обычная для того периода картина военного положения, с его наружным спокойствием и внутренней напряженностью.

Ничто в городе не выдавало того возбуждения, которое таилось за опущенными шторами окон в Комитете партии и Военном штабе. А возбуждение это было велико, — только что полученные сообщения говорили о вспыхнувшем в Чарджуе и Каршах восстании против эмирского деспотизма. Восставшим удалось захватить Старый Чарджуй. В Каршах шел бой за овладение Арком. Революционные бухарские отряды в восстании поддерживала городская беднота, слуги обреченного режима оказывали восставшим бешеное сопротивление.

Уже за некоторое время до этого наблюдательный глаз мог заметить симптомы, предвещавшие скорую революционную бурю. Кишлак волновался, забитый, бессловесный до этого, он начал открыто высказывать свое недовольство эмирским режимом и порядками, открыто начал делать сопоставления с Советами и выражать им свои симпатии, все чаще и резче оказывая неповиновение эмирским чиновникам. Заразительно действовал пример соседней Туркестанской республики. Чаша терпения к режиму произвола подступила к своим краям. И, наконец, она плеснула через край в Чарджуе и Каршах.

Положение создавалось острое и ответственное. Требовало немедленных и решительных мероприятий. Начавшееся восстание надо было поддержать всеми силами. Судьба бухарской революции не могла решиться успехом в Чарджуе и Каршах. Врага надо разить в самое сердце.

Суровые условия революционной борьбы и подполья, выковывая смелые и решительные характеры, приучая к быстроте действия, помогли принять решение, полностью соответствовавшее условиям сложившейся обстановки.

В час времени, не более, были собраны боевые организации Эмирабада, Кагана, Новой Бухары — рабочие-красногвардейцы. Изготовились красноармейские части. Не вооруженным еще были выданы винтовки и патроны. К трудящемуся населению Бухары выпущено воззвание с призывом поддержать восставших. К частям Красной Армии обращение — помочь делу свержения эмирата и установления власти Советов.

План боевых действий был выбран просто. Революционные бухарские отряды наступают на Старую Бухару двумя колоннами — одна вдоль шоссе от Кагана, другая с 1-й железнодорожной версты, через Каракульские ворота. По пути отряды присоединяют восстающее население кишлаков. Части Красной Армии поддерживают оба отряда. Задача — овладеть Бухарой. Начало действий — четыре часа тридцать первого августа. До этого часа — сосредоточение в полной скрытности к исходным для наступления пунктам. Для воспрепятствования возможным попыткам предупреждения врага на всех выходах из города выставляются посты с задачей никого не пропускать в сторону Старой Бухары. Сигнал к действиям — орудийный выстрел.

Ровно в четыре, минута в минуту, грохнул и эхом покатился в воздухе ясного раннего утра первый выстрел полевого орудия. Бухарская революция возвещала свой приход.

Рассекая со свистом воздух, поднялся снаряд, пролетел над городом, снизился и врезался в глинобитную стену двора, на котором размещалась эмирская конница.

Вслед за этим, на северной окраине города, по обе стороны шоссе раздался взрыв рокота пулеметов, треск оружейных выстрелов, и красные отряды двинулись на штурм режима “бесправия и дикого произвола”.

Атака началась внезапно, велась она бурно. Наемные эмирские солдаты не выдержали удара и, бросая обозы, теряя оружие и патроны, начали поспешно и беспорядочно отходить на Старую Бухару, только кое-где цепляясь за местные предместья, оказывая нестойкое сопротивление.

Несколько пушек, перевернутые зарядные ящики, брошенные арбы, пленные, винтовки, патроны были первыми трофеями.

Быстро были пройдены 12 километров, разделявшие Бухару Новую от Старой. Уже к полудню наши части дрались в прилегающих к самому старому городу предместных кишлаках.

Впереди видны уже были возвышающиеся над окружающими постройками стены эмирской столицы, шесть столетий насчитывали они, почти на пять сажен высились они над землей, толщина их допускала по верху местами движение повозок — через каждый метр в стене просвечивали бойницы, едва заметное углубление делал в стене удар полевого артиллерийского снаряда.

Трудно было взять эти стены. Крепкую защиту давали они противнику. Надо их было взять любой ценой. Окончательная победа могла быть только за этими стенами.

Враг это хорошо понимал. Он готовил здесь решительное сопротивление. Стены города, прилегающие кладбища, дома, улицы — все было приспособлено к обороне.

Русские белогвардейцы, эмирские чиновники, баи, буржуазия — все мобилизовались для отпора.

С коранами в руках, раздирая одежды, исступленными возгласами фанатизировали городскую толпу муллы.

— Да здравствует революция! — раздавалось в ответ с нашей стороны.

Завязался горячий бой у самых городских стен. Упорен он был до крайности. Кладбище переходило из рук в руки. Несколько раз красные бойцы добирались до самых ворот, но, осыпаемые градом пуль, камнями, вынуждены были с большими потерями отходить назад. Несколько раз безуспешно они бросались на штурм стен. Неоднократно раскрывались городские ворота, и яростные толпы, наэлектризованные и предводимые муллами и чиновниками, поддерживаемые со стен огнем, с криками “Алла” шли на секшие их наши пулеметы. Доходили до них и бросались в рукопашную схватку.

Используя довольно многочисленную конницу, эмир и его генералы внезапными ударами на фланги пытались опрокинуть развернувшийся перед городскими стенами наш боевой порядок.

Два раза левая колонна проникала через Каракульские ворота в старый город, но, встречаемая превосходящими силами, забрасываемая гранатами в узких улицах города, должна была отходить с большими потерями.

Ни ночью, ни на следующий день, ни на минуту не прерывался и не стихал бой. Зарево пожаров, гул артиллерийской стрельбы, трещание пулеметов, крики — все это, смешиваясь, создавало жуткую картину ночи.

Значительно редели ряды бойцов, много товарищей своею кровью или смертью запечатлели преданность революции. На исходе были огнеприпасы. А цитадель контрреволюции упорно держалась. Ярость отчаяния придавала силу врагу.

Наступил третий день — второе сентября. Несколько ослабевший ночью бой возгорелся с новой силой и закипел по всей линии. Сознание всех сверлила одна мысль — мысль о решающем значении этого дня. Не выдержи здесь, отойди от стен — и вопрос бухарской революции, может быть, будет отсрочен на долгие годы, а восстание будет подавлено с крайней жестокостью.

Начали последний приступ. В бой были брошены все могущие так или иначе нанести врагу вред. Ценою жизни храбрейших товарищей удалось сделать в городской стене небольшой пролом. Подвезенными вплотную пушками были разбиты, наконец, арчевые[VII] Каршинские ворота.

С возгласами торжества ворвались в город первые две группы смельчаков. Успех тотчас же был подхвачен остальными. Завязался уличный бой, не менее трудный и тяжелый. Осыпаемые со всех сторон пулями, забрасываемые ручными гранатами, ошпариваемые даже кипятком с крыш, окон, проникая сквозь пламя городских пожаров, пробивались вперед группы революционных бухарских отрядов, красногвардейцев, красноармейцев. Узкие кривые улицы, глинобитные толстые стены дувалов[VIII] создавали препятствия на каждом шагу. Отвоевывался дом за домом, квартал за кварталом.

Однако перелом уже совершился. Сопротивление врага по мере продвижения начало ослабевать. У Арка оно было окончательно сломлено. Здесь соединились обе колонны наступавших. Еще несколько бросков вперед, несколько разрозненных схваток — и красные отряды вышли на северную окраину города. Разбитые остатки бухарской контрреволюции рассеивались по всем направлениям, подготовляя будущее басмачество. Эмир и кучка его приспешников позорно бежали, пробиваясь в пределы Афганистана. Бухара была провозглашена Советской.

История пролетарской революции пополнилась еще одной новой победной страницей»[97].

Новому правительству, образованному из двух высших государственных установлений — Ревкома и Совнаркома, — удалось арестовать из высших сановников эмира только несколько человек, большинство бежало.

Ревком был образован из председателя тов. Абдусаидова, членов: Аминова, Акчурина, Арифова, Юсупова, Хаджи Хасана Ибрагимова, Файзуллы Ходжаева, Куля Мухамедова[98]. Совет народных комиссаров (назиров) в составе: Председатель и наркоминдел — Файзулла Ходжаев; нарком просвещения — Пулатов; нарком земледелия — Абд. Мухитдинов; нарком внудел — Мухтар Саиджанов; нарком финансов — Усман Ходжаев; нарком госконтроля — Хусаинов; председатель ЧК — Ибрагимов; нарком юстиции — Мух. Бурханов; нарком по военным делам — Шегабутдинов.

Спустя несколько месяцев, был созван в освобожденной Бухаре съезд представителей народов Бухары, который и установил окончательно новые формы бухарской государственности, объявив Бухару Народной Советской Республикой.

На этом съезде от имени правительства РСФСР т. Любимов[99] объявил о признании со стороны РСФСР независимости БНСР.

[1] В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 30, стр. 54.

[2] «Тарджиман» (переводчик) — газета, издававшаяся основоположником джадидизма Исмаилом Гаспринским в 1883—1914 гг. в Бахчисарае на татарском языке.

[3] «Вакт» (время) — ежедневная литературно-политическая газета, издавалась в Оренбурге с 1905 г. на татарском языке.

[4] Бехбуди Махмуд Хаджа (1874—1919) — один из видных идеологов джадидизма в Туркестане. Принимал активное участие в организации новометодных школ и проповедовал идеи джадидизма в местной печати. В октябре 1906 г. на страницах газеты «Хуршид» Бехбуди обрушился со злобной критикой на социал-демократическую партию, призывая мусульман Туркестана поддержать кадетскую партию. С целью распространения своих идей Бехбуди в апреле 1913 г. начал издавать газету «Самарканд», которая после выхода 45 номеров прекратила свое существование, а с августа 1913 г. — газету «Ойна» (Зеркало). В газете «Ойна», выходившей до 15 июня 1915 г., и в пьесе «Подаркуш» (Отцеубийца) Бехбуди выступал против невежества и страстно проповедовал идею просвещения. В период февральской буржуазно-демократической революции 1917 г. Бехбуди установил тесную связь с бухарскими джадидами и поддерживал их требования реформы эмирата. Будучи сторонником установления буржуазной республики, Октябрьскую революцию в Туркестане он встретил враждебно. Бехбуди был одним из активных организаторов Кокандской буржуазно-националистической контрреволюционной автономии и после ее разгрома скрывался в г. Карши. В марте 1919 г. Бехбуди был убит эмирскими палачами как сторонник реформы.

[5] Турецкая революция — младотурецкая революция 1908 г. В конце XIX в. в Турции возникло буржуазно-революционное, так называемое младотурецкое движение. Его участниками были представители интеллигенции, преимущественно офицеры, врачи, мелкие чиновники, отражавшие интересы буржуазии и либеральных помещиков. Главной политической организацией младотурок стал тайный комитет «Единение и прогресс», который ставил своей целью усилить позиции нарождавшейся турецкой буржуазии в экономической жизни страны, приобщить ее к политической власти и превратить Османскую империю в конституционное государство. В полосу подъема младотурецкое движение вступило под влиянием русской революции 1905—1907 гг. «Вслед за русским движением 1905 г., — отмечал В. И. Ленин, — демократическая революция охватила всю Азию — Турцию, Персию, Китай» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 23, стр. 145). В 1906—1907 гг. произошли стихийные восстания в Эрзуруме, Трапезунде и других городах, а также на флоте и в некоторых воинских частях. Под влиянием этих событий младотурки перешли к активным действиям. В июле 1908 г. восстание охватило всю Македонию, где власть фактически перешла к комитету «Единение и прогресс». В своих прокламациях комитет провозгласил лозунги: «свободы, равенства, братства и правосудия», обещал улучшить положение народа. Это привлекло на сторону младотурок сочувствие народных масс. Попытка правительства подавить восстание не удалась. Младотурецкая революция нанесла сильный удар по султанскому самодержавию. Но это была верхушечная, буржуазная, а не народная революция, ибо «масса народа, громадное большинство его активно, самостоятельно, со своими собственными требованиями... в революции заметно не выступали» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 33, стр. 39). Вследствие этого младотурецкая революция вскоре пошла по нисходящей линии. Младотурки не выполнили ни одного своего обещания. Слабостью младотурецкой революции воспользовались реакционные силы, которые в апреле 1909 г. подняли восстание под лозунгом «возвращения к шариату», но были быстро подавлены. Младотурки заняли руководящие посты в правительстве, но, укрепив свою власть, повели уже ничем не прикрытую антинародную политику и стали жестоко подавлять крестьянское и рабочее движение.

[6] Персидская революция — революция 1905—1911 гг. В декабре 1905 г. в Тегеране и других городах произошли стихийные митинги и демонстрации, на которых выдвигались требования созыва представительного собрания. Напуганный движением народных масс, шах Мозафереддин в августе 1905 г. подписал указ о созыве меджлиса (парламента), который начал свою работу в октябре 1906 г. Разработанная им конституция, подписанная шахом в декабре 1906 г., предоставила меджлису право ограничивать власть шаха, утверждать все законы и бюджеты страны и контролировать их исполнение.

В октябре 1907 г. меджлис утвердил «Дополнения к основному закону», которые содержали положения о «правах» персидского народа, о государственной власти и т.д. и в которых были провозглашены буржуазные свободы (неприкосновенность личности, собственности и жилища). Однако все это не принесло никакого облегчения народу, и движение народных масс не прекратилось. По мере углубления революции в противовес ей складывался контрреволюционный блок шахского правительства, феодалов, духовенства, связанный с иностранным капиталом крупной торговой буржуазии и иностранных империалистов, которым удалось, в конце концов, задушить революцию. В августе 1910 г. все революционные отряды были разгромлены. А в декабре 1911 г. был разогнан меджлис.

[7] Кала Ахмад — Ахмад Дониш (1827—1897) — прогрессивный мыслитель и ученый таджикского и узбекского народов, талантливый писатель и поэт, пропагандист науки и просвещения, в развитии которых он видел решающий фактор прогресса общества. Ахмад Дониш стоял за сближение и дружественные отношения между русским народом и народами Средней Азии. На формирование его мировоззрения большое влияние оказало пребывание в Петербурге и Москве в составе посольства Бухарского эмирата. Изучая жизнь русского народа, он пришел к выводу о необходимости ликвидации вековой отсталости Бухары путем проведения ряда реформ. Программа преобразований, выдвинутая им в работе «Редчайшие происшествия», носила буржуазно-демократический характер. Не находя достаточной силы и почвы для осуществления этих преобразований в Бухаре, Дониш усомнился в возможности осуществления этой теории вообще. Однако впоследствии Дониш преодолевает реформистские иллюзии и приходит к пониманию того, что установление нового общественного порядка возможно лишь посредством борьбы самого народа.

[8] Сунниты — последователи одного из двух направлений ислама. Шииты признают только коран, а сунниты наряду с кораном признают сунну, т.е. «священные книги», содержащие предания (хадисы) о Мухаммаде. В Бухаре шиитами были персы, а все остальное население эмирата — суннитами.

[10] Муфтий — толкователь корана, дающий окончательные заключения по духовным и юридическим вопросам; представитель мусульманского духовенства.

[11] Ахун, или аглям — знаток шариата, консультант по юридическим вопросам.

[13] Мульк-хур — земля, свободная от всяких податей и повинностей.

[17] Икрам, Домулла — один из двенадцати бухарских муфтиев, сочувствовал джадидам. Известен своей брошюрой, содержащей критику эмирской Бухары.

[18] Наиболее видной фигурой бухарского джадидизма был поэт Абдул Рауф Фитрат (1886—1938), получивший образование в Турции.

В джадидских изданиях, выходивших в 1910—1916 гг., проповедовалась идея конституционной монархии. Защитником ее был Фитрат. В его рассказах и стихах, таких как «Мунозоара» (Спор), «Рахбари нажат» (Путеводитель спасения), «Ойла» (Семья), «Баёнати саёхи хинди» (Рассказы индийского путешественника) и др. уничтожающей критике подвергалось невежество мулл, с бешеным фанатизмом выступающих против новометодных школ. В них пропагандировалось преимущество европейской системы образования, светской культуры для прогресса страны, что могло быть достигнуто, как полагали тогда джадиды, при сохранении существующего строя путем осуществления частичных реформ в управлении государством, но самое главное — путем воздействия на «просвещенного и справедливого» эмира. Программа младобухарской партии, составленная в январе 1918 г. Фитратом под названием «Проект реформы в Бухаре», отстаивала принцип реорганизации государственного строя эмирата по «младотурецкому» образцу путем превращения абсолютной монархии в конституционную, она намечала ряд мер по осуществлению в Бухаре буржуазных начал правосудия.

«Проект реформы в Бухаре» отражал начальную стадию развития революции, охватывающую период борьбы за ограничение абсолютизма, удовлетворяющую лишь буржуазию, а не народ, состоящий в своем громадном большинстве из крестьян, ремесленников, мелкой и средней буржуазии вообще.

В период эмиграции в Ташкенте Фитрат вступил в ряды Бухарской коммунистической партии и входил в состав ЦК БКП, избранного на I съезде в июне 1919 г.

После победы народной революции Фитрат занимал различные должности: заведовал вакуфным управлением, избирался назиром иностранных дел (1922 г.), просвещения (1923 г.) и заместителем председателя Совета Труда БНСР (1923 г.).

За злоупотребление властью и присвоение народного добра Фитрат в июне 1923 г. был снят с поста заместителя председателя СТО БНСР. Последние годы жизни Фитрат занимался научной деятельностью.[IX]

[19] Ходжаев Усман (Пулатходжаев Усман Хаджа) родился в г. Бухаре в 1890 г. в купеческой семье, образование получил в Турции. По возвращении из Стамбула в Бухару в 1913 г. стал одним из видных деятелей джадидизма, а затем младобухарского движения. После мартовских событий 1918 г. в Бухаре в период эмиграции в Ташкент Усман Ходжаев организовал левоэсеровскую группу младобухарской партии, а в сентябре 1918 г. примкнул к Бухарской коммунистической партии.

Накануне революции 1920 г. Усман Ходжаев стал одним из руководящих деятелей «Центрального Туркестанского бюро партии младобухарцев-революционеров», созданного Ф. Ходжаевым.

После победы народной революции в Бухаре Усман Ходжаев занимал пост народного назира финансов, а с января 1921 г. назира государственного контроля БНСР. На II съезде Советов БНСР в августе 1921 г. Усман Ходжаев был избран председателем ЦИКа Советов республики. В декабре 1921 г. при поездке в Восточную Бухару (Душанбе) он перешел на сторону басмачей, возглавляемых агентом международного империализма Энвер-пашой. Изменник родины Усман Ходжаев после своего постыдного бегства в Афганистан стал во главе контрреволюционных эмигрантов в Кабуле, поддерживая басмаческое движение в Бухаре с целью восстановления власти эмира.

[20] Бурханов Мукамил — один из видных деятелей джадидизма в Бухаре, а с 1916 г. лидер младобухарской партии. После мартовских событий 1918 г. («поход Колесова») Бурханов эмигрировал в Ташкент и стал одним из сторонников объединения всех революционных и демократических элементов эмиграции в Бухарскую коммунистическую партию. На I съезде БКП в июне 1919 г. Бурханов был избран председателем ЦК БКП.

Бурханов как активный участник бухарской революции после свержения эмирской власти занимал должность начальника милиции БНСР, работал в Москве в качестве полномочного председателя БНСР при правительстве РСФСР.

[21] Ходжаев Ата (1894—1938) родился в г. Бухаре в купеческой семье. Образование получил в Турции. По возвращении из Стамбула в Бухару в 1908 г. стал одним из активных деятелей джадидизма в Бухаре и открыл новометодную школу. Ата Ходжаев как активный деятель младобухарской партии в апреле 1917 г. был подвергнут тюремному заключению и избит палачами эмира.

После мартовских событий 1918 года в Бухаре Ата Ходжаев эмигрировал в Самарканд. До сентября 1920 г. оставался в рядах младобухарской партии.

После победы народной революции в Бухаре Ата Ходжаев начал свою карьеру с должности председателя ревкома Каршинского вилаета, в августе 1921 г. был послан в Душанбе в качестве уполномоченного правительства БНСР по Восточной Бухаре. В течение двух лет Ата Ходжаев работал в Москве в качестве полпреда БНСР при правительстве РСФСР, а в 1923 г. занимал пост заместителя председателя Совета Народных Назиров республики.

Ата Ходжаев был заражен националистической идеологией пантюркизма. В период пребывания в Душанбе он проявил недружелюбие к Красной Армии, сражавшейся против басмачей, неоднократно выступал против мероприятий Коммунистической партии и Советского правительства по демократизации и советизации Бухары[X]. В июне 1923 г. Ата Ходжаев был снят с поста заместителя Совета народных назиров БНСР[XI].

[22] Кушбеги — глава административного управления Бухарского ханства, первый министр.

[24] Зякет — налог с доходов от капитала, скота и всего движимого имущества.

[25] До революции в Бухарском ханстве бюджет не составлялся. Государственная казна и личные средства эмира не разделялись, и эмир распоряжался всеми средствами страны.

[27] Ходжара (хиджра) — переселение Мухамада и первых мусульман из Мекки в Медину, где была основана первая мусульманская община (622 г. н.э.). Хиджра принята за начало мусульманского летоисчисления. Год хиджры начинается с 16 июля.

[28] Шейх-уль-ислам — глава мусульманского духовенства.

[29] Раис — должностное лицо, в обязанности которого входило наблюдение за порядком, правильностью мер и весов, исполнением обрядов религии.

[30] Гулям Мирза — один из старейших членов БКП (с 1918 г.), на IV съезде в августе 1920 г. был избран в состав ЦК БКП. После победы революции в Бухаре входил в группу «левых» коммунистов.

[31] Максум Фазмитдин — младобухарец, умер в Ташкенте в 1918 г. в период эмиграции.

[35] Мирбаба (Мирмусхинов Хаджи Мирбаба) — один из основателей Бухарской коммунистической партии в 1918 г., участник Бухарской революции, руководящий деятель профсоюзов в БНСР.

[36] Абдураим Юсуп Заде (1890—1938) — уроженец гор. Андижана, окончил медресе в г. Бухаре и получил духовное звание мудариса — преподавателя высшей мусульманской школы. Прекрасно владел арабским, персидским и русским языками.

Юсуп Заде участвовал в младобухарском движении, за свои прогрессивные идеи в 1917 г. сидел в зиндане и был подвергнут избиению эмирскими палачами. Принимал активное участие в борьбе за свержение эмирата как в марте 1918 г., так и в сентябрьской революции 1920 г.

После победы народной революции в Бухаре Юсуп Заде занимал должности: председателя Ревкома Чарджоуского вилаята (1920 г.), назира земледелия БНСР (1921 г.), полномочного представителя БНСР в Афганистане (1923 г.), председателя диктаторской комиссии БухЦИКа по делам Восточной Бухары (с сентября до конца 1923 г.) и полномочного представителя БНСР при правительстве СССР (1924 г.).

[37] Мансуров Мухитдин — бухарский купец-миллионер, один из лидеров джадидизма в Бухаре. В 1917 г. был председателем комитета младобухарцев. Принимал участие в Бухарской революции как сторонник установления буржуазной республики. После победы революции занимал пост назира торговли и промышленности (1920—1921), на III съезде Советов БНСР в августе 1922 г. был избран в состав президиума БухЦИКа (от купечества), занимался частной предпринимательской деятельностью, учредив торгово-промышленное акционерское общество под названием «Первое бухарское товарищество».

[38] Каримов Ариф — брат известного Фатыха Каримова, редактора газеты «Баки», долгое время издававшейся в Оренбурге. Беки Бердиев — туркмен, тогда студент-медик из Закаспия.

[39] Мухитдинов Абду Кадыр (1892—1934) — выходец из семьи известного бухарского купца-миллионера Мухитдина Мансурова, одного из лидеров бухарского джадидизма в 1916—1917 гг.

Абду Кадыр Мухитдинов участвовал в мартовских событиях 1918 г. («поход Колесова»), в период эмиграции в Ташкенте в 1918 г. вступил в ряды Коммунистической партии Туркестана и был избран членом мусульманского бюро ЦК КПТ.

Абду Кадыр Мухитдинов как активный участник Бухарской революции в сентябре 1920 г. был избран председателем Всебухарского революционного комитета. Впоследствии он оказался проводником буржуазной политики в правительстве БНСР и, будучи лидером так называемых «правых», требовал самостоятельного вступления БНСР в сношения с иностранными государствами Запада (Германия, Англия) и Востока (Иран, Турция, Афганистан), ратовал за вывод красноармейских частей РСФСР из пределов БНСР и создание национальной армии по типу народной милиции без подчинения Реввоенсовету Туркфронта, координировавшему и руководившему борьбой с басмачеством в Средней Азии.

На II съезде Советов БНСР в августе 1921 г. А. Мухитдинов пытался провести свою националистическую линию и, получив отпор со стороны делегатов курултая, не был избран председателем ЦИКа Советов республики.

С августа 1921 г. по ноябрь 1924 г. Абду Кадыр Мухитдинов занимал различные должности, будучи назиром торговли и промышленности, председателем Высшего Совета народного хозяйства, а затем экономического совещания Бухарской Народной Советской Республики.

После национально-государственного размежевания Средней Азии А. Мухитдинов занимал должность председателя Совета народных комиссаров вновь организованной Таджикской АССР, которая до преобразования в союзную республику в 1929 г. входила в состав Узбекской Советской Социалистической Республики.

[40] Саиджанов Мухтар (1893—1938) — один из организаторов БКП. Два года служил в рядах Красной Армии и участвовал в боях за свержение эмира под стенами Старой Бухары.

После победы революции в Бухаре Мухтар Сааджанов занимал ответственные посты: с сентября 1920 г. по 1 мая 1921 г. — народный назир внутренних дел и одновременно, с ноября 1920 г., выполнял обязанности назира Государственного контроля БНСР, с 1 мая 1921 г. по 6 марта 1922 г. — полномочный представитель БНСР при правительстве РСФСР; с 18 марта 1922 г. по 1 августа 1923 г. — народный назир внутренних дел БНСР; с 1 августа 1923 г. по 20 сентября 1924 г. — ответственный секретарь БухЦИКа.

[42] «Колесовские события» — события, которые развернулись в Бухаре в марте 1918 г. и в истории получили название «поход Колесова».

В конце февраля 1918 г. председатель СНК Туркестана Ф.И. Колесов, ехавший с небольшим отрядом красногвардейцев в Ашхабад, сделал остановку на станции Каган (Новая Бухара), где в это время проходил съезд младобухарской партии. Откликнувшись на просьбу младобухарцев об оказании вооруженной помощи угнетенным народам Бухарского эмирата и будучи уверенным в том, что народ должным образом оценит эту помощь и что совместными усилиями красногвардейцев и восставшего народа будет положен конец господству мангытской династии, Ф.И. Колесов от имени Советского правительства Туркестана предложил эмиру признать рабоче-крестьянскую власть в русских поселениях, а также принять немедленные меры к демократизации управления ханством, учредив исполнительный комитет из представителей младобухарцев, в руках которых должна сосредоточиться правительственная власть. Эмир отказался выполнить эти требования, и отряд Колосова, увеличившийся к этому времени до 2 тыс. бойцов, вместе с отрядами младобухарцев и русских рабочих Новой Бухары, доходившими до 800 человек, начал успешное наступление на Старую Бухару.

Эмир, стремясь выиграть время, чтобы собрать силы для нанесения ответного удара, решил пойти на обман. Он послал Ф.И. Колесову письмо, в котором сообщал, что принимает все условия ультиматума с тем, чтобы военные действия были всюду немедленно прекращены. Младобухарцы поверили эмиру. По их настоянию военные действия были прекращены в тот же день, и отряды красногвардейцев, сняв осаду Старой Бухары, отошли на свои позиции. Эмир сумел выиграть время.

Мирная делегация во главе с коммунистом В.С. Уткиным, направленная для переговоров с эмиром, была истреблена. Эмир приказал силой оружия сгонять население к линии железной доброта Каган — Кызыл-Тепе. Согнанная со всех концов Бухары фанатически возбужденная, под влиянием мулл, толпа численностью до 10 тыс. человек разрушила железнодорожную линию на протяжении более 500 верст. Кроме того, эмир бросил в наступление 30-тысячное войско. Отряд Колесова, оказавшись отрезанным и от Самарканда и от Чарджоу, вынужден был сделать остановку на ст. Кызыл-Тепе. Попытка низвергнуть эмира с вооруженной помощью Советского Туркестана закончилась неудачей. Оценивая мартовские события в Бухаре в 1918 г., В.И. Ленин на VIII съезде РКП(б) говорил: «Что же мы можем сделать по отношению к таким народам, как киргизы, узбеки, таджики, туркмены, которые до сих пор находятся под влиянием своих мулл?... Можем ли мы подойти к этим народам и сказать: “мы скинем ваших эксплуататоров”. Мы этого сделать не можем, потому что они всецело в подчинении у своих мулл. Тут надо дождаться развития данной нации, дифференциации пролетариата от буржуазных элементов, которое неизбежно» (В. И. Ленин. Полное собрание сочинений, т. 38, стр. 159).

[43] Рафик Рахмат — Рахмат Абдуллабекович Рафиков (1886—1930) — один из организаторов Бухарской коммунистической партии. После победы революции занимал ряд ответственных постов в БНСР: члена Верховного революционного трибунала, назира юстиции, иностранных и внутренних дел, а также председателя диктаторской (чрезвычайной) комиссии БухЦИКа по делам Восточной Бухары.

За большие заслуги в деле укрепления народной Советской власти и активное участие в борьбе с басмачеством в Восточной Бухаре постановлением Президиума ВНИК от 12 июня 1924 г. Рахмат Рафик был награжден орденом Красного Знамени (ИГА УзССР, ф. Р-47, оп. 1, д. 506, л. 119).

[44] Агдаров Ясак — один из организаторов Бухарской коммунистической партии, участник бухарской революции, в августе 1921 г. перешел на сторону группы «левых» коммунистов, возглавляемой Мухитдином Максумом Ходжаевым, поднявшим мятеж с целью свержения революционного правительства БНСР, и после его подавления скрывался в Туркестане[XII].

[45] Аминов Муинджан родился в 1890 г. в Бухаре, младобухарец, участник Бухарской революции. После установления народной Советской власти М. Аминов занимал должность товарища (заместителя) председателя ВсебухЦИК.

На IV чрезвычайной сессии БухЦИКа в июне 1922 г. был избран председателем ЦИКа Советов БНСР и на этой должности работал до августа 1922 г. До июня 1923 г. занимал пост председателя Совета труда БНСР. В соответствии с постановлением IV Всебухарского съезда Советов в октябре 1923 г. М. Аминов был снят с должности председателя СТО БНСР за искажение экономической политики Советского государства, выразившееся в преимущественном кредитовании купечества в ущерб интересам кооперации и трудового дехканства.

[47] Кафсан — налог с крестьян в пользу местной сельской администрации (амина, аксакала и пр.).

[50] Чуппули — налог за пользование пастбищами.

[52] Ибрагимов Хаджи Хасан — один из организаторов Бухарской коммунистической партии в 1918 г., участник Бухарской революции, впоследствии примкнул к «левым» коммунистам и работал в профсоюзах БНСР.

[53] Полторацкий П.Г. (1887—1918) — член КПСС с 1905 г., типографский рабочий, один из организаторов коммунистической группы в Новой Бухаре (Кагане) и руководителей подготовки и проведения Октябрьской революции в Туркестане. После революции — комиссар труда Туркреспублики и председатель Совета народного хозяйства. Расстрелян белогвардейскими наемниками в июне 1918 г. на пути в Ашхабад, куда направлялся во главе Чрезвычайной делегации ТуркЦИКа для ведения переговоров с закаспийскими эсеро-меньшевистскими изменниками Революции.

[54] Арест эмира предполагался домашним порядком с целью его изоляции, однако он должен был некоторое время оставаться эмиром и издать от своего имени и имени духовенства, как его глава, манифест с опубликованием в нем всех требуемых младобухарцами реформ. — Ф.Х.

[55] Пулатов Кары Юлдаш (1890—1965) — один из видных деятелей младобухарского движения в Керках. После мартовских событий 1918 г. эмигрировал в г. Самарканд, где организовал левоэсеровскую группу младобухарской партии. В ноябре 1918 г. отошел от левых эсеров и примкнул к Бухарской коммунистической партии. Был делегатом I съезда БКП (май—июнь 1919 г.) от Самаркандского отделения партии. В январе 1920 г. в связи с организацией Файзуллой Ходжаевым «Центрального Туркестанского бюро младобухарцев-революционеров» Кары Юлдаш Пулатов вошел в состав руководящего ядра этой партии. В сентябре 1920 г. в результате слияния младобухарской организации с Коммунистической партией вступил в члены БКП.

После победы народной революции в Бухаре Кары Юлдаш Пулатов занимал должности: народного назира просвещения (1920—1922), начальника охраны республики (1922—1923), народного назира финансов (1923—1924). После национально-государственного размежевания Средней Азии Кары Юлдаш Пулатов был членом Революционного комитета УзССР (ноябрь 1924 — февраль 1925 г.) и на I учредительном съезде Советов Узбекистана был избран Народным Комиссаром финансов республики; входил в состав ЦК КПУз; а также являлся членом Совета национальностей ЦИКа Советов СССР от Узбекской ССР.

[56] Амляк — разновидность хераджа, взимался с государственных земель, обрабатывавшихся крестьянами.

[57] Аминана — сбор с вывозимых товаров и предметов местного производства.

[58] Бройдо Г.И. в 1919—1920 гг. заведовал отделом внешних сношений Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР, впоследствии работал на ответственной работе в Наркомате по делам национальностей РСФСР[XIII].

[59] Хаджа Назметдин, родом из хорезмских узбеков, поэтому прозванный Урганджи, наиболее жестокий среди всех эмирских сановников, славился деловитостью и способностью как администратор.

[60] Левоэсеровская младобухарская группа образовалась в период эмиграции в Ташкенте в апреле—мае 1918 г. из националистических элементов джадидизма. Во главе этой группы стоял ярый пантюркист Усман Хаджа Пулатходжаев. Левоэсеровская младобухарская группа просуществовала до 25 сентября 1918 г. и прекратила свое существование как в Ташкенте, так и в Самарканде. Отдельные передовые элементы из этой группы, осознав ошибочность избранного пути, перешли на сторону Коммунистической партии (см. газеты «Голос Самарканда», 29 мая 1918, «Мехнаткашлар тавуши», 7 ноября 1918).

[63] Бухарская коммунистическая партия (БКП) возникла летом 1918 г. из революционных и прогрессивных элементов, эмигрировавших в Ташкент. Организаторами БКП были Азимджан Якубов, Мухтарджан Саиджанов, Наджиб Хусаинов, Ахмаджан Абдусаидов и др. 25 сентября 1918 г. был избран ЦК БКП во главе с Азимджаном Якубовым.

Бухарская коммунистическая партия работала в тесном контакте и под идейным руководством Центрального Комитета Компартии Туркестана, а с момента приезда Турккомиссии — Совета интернациональной пропаганды на Востоке.

[64] Азимджанов (точнее — Азимджан Якубов) — организатор Бухарской коммунистической партии, уроженец города Маргилан, рабочий завода в г. Каган (Новая Бухара). 25 сентября 1918 г. на учредительном собрании Бухарской коммунистической партии он был избран председателем ЦК БКП. Умер в феврале 1919 г. от тифа.

[65] Хусаинов Наджиб — один из организаторов Бухарской коммунистической партии, на III съезде БКП в декабре 1919 г. был избран председателем ЦК Бухарской коммунистической партии. На этом посту он работал до 6 октября 1920 г.

После победы народной революции в Бухаре Н. Хусаинов пытался провести ошибочную линию в партии, требуя немедленного перехода от демократического этапа революции к социалистическому. Турккомиссия ВЦИК и СНК РСФСР и Туркбюро ЦК РКП(б), а также I (V) съезд БКП (февраль 1921 г.) не поддержали политическую линию, которую старались навязать партии так называемые «левые» коммунисты, так как преждевременное проведение социалистических мероприятий могло привести к отрыву БКП от широких народных масс.

[66] Акчурин Алимджан принимал активное участие в революционном движении в Бухаре с августа 1920 г. На IV съезде Бухарской коммунистической партии от имени ЦК БКП выступил с докладом «Об отношениях БКП к другим революционным партиям» и был избран членом ЦК БКП. На I (V) съезде Бухарской коммунистической партии Алимджан Акчурин вместе с бывшим председателем ЦК БКП Наджибом Хусаиновым возглавлял группу «левых» коммунистов и после их поражения на съезде организовал отдельно от ЦК БКП нелегальный комитет и ревкомы в Кагане, Чарджоу, Термезе и Керках с целью захвата власти и руководства партией путем организации вооруженного восстания, опираясь на войсковые части, расположенные в пограничных русских городах.

«Левые» коммунисты настаивали на осуществлении «бухарского Октября». Экономические, культурно-бытовые и политические условия Бухары как страны отсталой, феодальной, почти с полным отсутствием промышленного пролетариата требовали от коммунистической партии более медленного, более осторожного, более систематического перехода к социализму и проявления большей мягкости, осторожности и уступчивости по отношению к мелкой буржуазии, интеллигенции, особенно к крестьянству. Исходя из этого и в соответствии с историческим решением ЦК РКП(б) от 18 мая 1922 г. «О туркестанско-бухарских делах» партия «левых» коммунистов в Бухаре была распущена. Алимджан Акчурин своевременно осознал допущенную им ошибку и был оставлен в рядах БКП, занимал различные должности в Бухарской Народной Советской Республике.

Работая в САНИИРе, А. Акчурин в 1930 г. написал статью «Воспоминания о двадцатом годе в Хиве и Бухаре», опубликованную в «Сборнике статей к десятилетию бухарской и хорезмской революции» (Ташкент, Узбекское государственное издательство, 1930, стр. 23—62). Данные, приведенные автором статьи относительно IV съезда БКП, являются достоверными, а приложенный к ней дневник (с 28 августа по 3 сентября 1920 г.) — ценным материалом по истории Бухарской революции.

[67] Тураев Абдулла Максум — один из активных деятелей Бухарской коммунистической партии, организатор подпольной коммунистической ячейки в Старой Бухаре. Накануне народной революции 1920 г. коммунистическая ячейка была разгромлена эмиром, а ее руководитель, бесстрашный революционер Абдулла (Максум) Ходжа Тураев был брошен в зиндан и казнен эмирскими палачами перед самой победой революции 1 сентября 1920 г.

[68] Газета «Учкун» (Искра) — орган «Центрального Туркестанского бюро младобухарцев-революционеров». Первый номер газеты вышел 15 апреля 1920 г. Газета издавалась в Ташкенте два раза в месяц на узбекском языке в количестве 5 тыс. экземпляров и тайно распространялась в Бухаре. Всего вышло 8 номеров газеты.

[69] Комиссия ЦК РКП(б), ВЦИК и СНК РСФСР по делам Туркестана (Турккомиссия) была создана 8 октября 1919 г. и прибыла в Ташкент в ноябре 1919 г. В ее состав входили виднейшие деятели Коммунистической партии и Советского государства: В.В. Куйбышев, М.В. Фрунзе, Я.Э. Рудзутак, Ш.З. Элиава и др.

[70] Элиава Ш.З. — председатель Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР в 1919—1920 гг. [XIV].

[71] Рудзутак Я.Э. — видный деятель Коммунистической партии и Советского государства. В 1919 г. был членом Турккомиссии, в мае 1921 г. был назначен председателем Турккомиссии и Туркбюро ЦК РКП(б). На XII съезде партии был избран кандидатом в члены Политбюро и секретарем ЦК РКП(б), а в 1926 г. — членом Политбюро. Занимал ряд ответственных постов: председателя Верховной коллегии Главного управления водного транспорта (Главвод), Генерального секретаря ВЦСПС, наркома путей сообщения, председателя Комитета по химизации народного хозяйства СССР, председателя Центральной контрольной комиссии (ЦКК) и наркома Рабоче-Крестьянской инспекции (РКИ), заместителя председателя Совнаркома СССР[XV].

[72] Хорезмская Народная Советская Республика (ХНСР) образовалась 2 февраля 1920 г. благодаря победоносной народной революции трудящихся масс Хивы, поддержанной краснармейскими частями Советского Туркестана и приведшей к свержению феодально-деспотического строя во главе с Саид-Абдулла-ханом.

В.В. Куйбышев, от имени Советского правительства приветствуя установление народно-демократического строя в Хиве, говорил: «Дружественный хивинский народ произвел у себя внутри страны революционный переворот, который является первым звеном в цепи революций и восстаний на Востоке, который неизбежно приведет все страны Востока, ныне угнетенные и порабощенные английским империализмом, к полному национальному раскрепощению и освобождению.

По этому пути, предначертанному всем ходом русской революции, пошел первым хивинский народ, и вот мы видим его уже свободным и независимым» («Известия ТуркЦИКа», 22 июля 1920)

I Всехорезмский курултай народных представителей 26 апреля 1920 г. объявил бывшее Хивинское ханство ликвидированным и провозгласил страну народной (крестьянской) Советской республикой. IV съезд Советов ХНСР в октябре 1923 г. принял историческое решение о провозглашении Хорезмской Народной Советской Республики государством социалистическим (ХССР).

ХССР просуществовала до ноября 1924 г. В результате национально-государственного размежевания Средней Азии узбеки, населявшие Ургенчскую область, отошли к вновь образованной Узбекской ССР, а туркмены Ташаузской области — к Туркменской ССР.

[74] Амлякдар — сборщик податей и управляющий амляковыми (государственными) имениями.

[75] Бадж — сбор, взимавшийся с караванов или торговцев товарами, переезжавших из одного бекства в другое.

[76] Воззвание к населению на фарсидском языке.

[78] Газета «Кутулуш» (Освобождение) — орган ЦК Бухарской коммунистической партии, общественно-политическая и литературная газета, выходила два раза еженедельно на узбекском и таджикском языках общим тиражом до 3 тысяч экземпляров. Гаета издавалась в Новой Бухаре (Кагане) и тайно распространялась в Старой Бухаре и крупных городах эмирата (Чарджоу, Карши, Шахрисябз, Кермине и др.). Газета широко пропагандировала идеи советской власти, разоблачала антинародную политику эмира и колониальный гнет английского империализма на Востоке, призывая угнетенные народные массы к низвержению деспотического строя.

[79] Совет интернациональной пропаганды на Востоке (Совинтерпроп) был организован в декабре 1919 г. для непосредственного руководства деятельностью коммунистических и революционно-демократических организаций в сопредельных с Туркестаном странах, в частности в Бухаре и Хиве.

Совинтерпроп начал свою деятельность в г. Ташкенте с 1 января 1920 г. в составе Субхи (председатель), Султан Заде (Микаэлян), Геллера, Голощекина и Трояновского. При Совинтерпропе были организованы секции: Персидской коммунистической партии «Адалат», Турецкой коммунистической партии «Иштрокиюн», Бухарской коммунистической партии (БКП), индийской, афганской и китайской революционно-демократических партий, младобухарской и младохивинской партий. Совет издавал журнал «Красный Восток» на 5 языках.

Высшим органов Совинтерпропа считался пленум, состоявший из 18 членов по норме представительства: 5 от Турккомиссии, по три от КПТ и БКП, по одному от младобухарцев и младохивинцев и других демократических организаций. Постоянно действующим органом Совинтерпропа считалось исполбюро, состоявшее из 5 членов.

[80] Бахрам Мирза (Ахмедов) — выходец из мелкобуржуазных слоев, вступил в члены БКП, впоследствии перешел на платформу «левых».

[81] Арифов Абдухамид — выходец из татарской купеческой семьи. В начале 1920 г. приехал в Ташкент в составе политработников поезда «Красный Восток». С августа 1920 г. Арифов принимал участие в подготовке Бухарской революции, входил в состав Всебухарского Ревкома.

Позднее, после революции, Арифов был выдвинут в члены Ревкома. С апреля 1921 г. Арифов занимал должность народного назира по военным делам БНСР и в начале марта 1922 г., изменив родине, перешел на сторону басмачей, присоединившись к банде Энвер-паши, долгое время был ближайшим сотрудником Энвер-паши.

[82] Тюракулов Нарзыкул — один из виднейших деятелей Компартии Туркестана, член исполбюро Совета интернациональной пропаганды на Востоке. Тюракулов непосредственно руководил деятельностью революционного военного бюро, созданного Туркбюро ЦК РКП(б) для подготовки Бухарской революции.

[83] Гопнер Д.Ю. — один из видных деятелей Коммунистической партии, посланный Лениным в Туркестан, руководитель Совета интернациональной пропаганды на Востоке и непосредственный участник Бухарской революции.

[84] Передается не буквально, а общий смысл решения. — Ф.Х.

[85] Имеется в виду постановление Туркбюро ЦК РКП(б) от 3 августа 1920 г. «Об отношении к партии младобухарцев-революционеров», где указывалось, что:

«Младобухарская революционная организация, поскольку она имеет официальное лицо, выраженное в существующей ныне программе, противопоставленной программе коммунистов, не могла быть поддержана РКП, но, принимая во внимание ее заявление о том, что она считает себя стоящей на коммунистической платформе и обязуется вступить официально в ряды коммунистической партии на другой день после переворота в Бухаре, комиссия ЦК полагает возможным оказывать младобухарской революционной организации поддержку, при условии заключения блока с партией бухарских коммунистов, прекращения взаимной борьбы и подготовки всех условий, которые обеспечили бы в будущем слияние младобухарской революционной организации с партией бухарских коммунистов (ЦГАОР СССР, ф. 130, оп. 4, д. 301, л. 64)».

[86] IV съезд Бухарской коммунистической партии происходил в г. Чарджоу с 16 по 18 августа с участием 58 делегатов, представлявших 43 ячейки. К этому времени БКП объединяла 5 тыс. коммунистов и 20 тыс. сочувствующих. Наиболее крупными организациями партии были отделения в Новой Бухаре (Кагане), Старой Бухаре, Чарджоу и Самарканде. Отделение БКП в Новой Бухаре накануне революции объединяло 21 партийную ячейку с общим количеством до 2 500 коммунистов.

IV съезд Бухарской коммунистической партии, исходя из наличия революционного кризиса в Бухарском ханстве, принял историческое решение о низвержении эмирской власти.

В резолюции съезда «По текущему моменту» подчеркивалось, что «рабочие, дехкане и бедняки, не вынося больше деспотизма, взяв в руки Красное Знамя, поднимаются на разрушение власти эмира и вместо нее создадут власть рабочих и дехкан». От имени трехмиллионного угнетенного трудового народа страны съезд обратился к Исполкому Коминтерна и ЦК РКП, выражая уверенность в том, что они придают особое значение Бухарской революции, и придут на помощь БКП для того, чтобы ускорить революцию.

Самым острым и злободневным был вопрос об отношении Бухарской коммунистической партии к младобухарцам и создании блока между двумя партиями против общего врага — эмирской власти. На съезде шла острая борьба вокруг этого вопроса.

От имени Турккомиссии съезду была направлена телеграмма с категорическим предупреждении о недопустимости самочинных выступлений и необходимости прекращения вражды между БКП и младобухарцами. М.В. Фрунзе, приветствуя IV съезд бухарских коммунистов, также выразил твердую уверенность, что «молодая Бухарская коммунистическая партия сумеет объединить все истинно революционные элементы Бухары, сумеет вырвать с корнем всякие распри и раздоры в момент величайшей исторической важности для бухарского народа» (см.: Фрунзе М. В. На фронтах гражданской войны. М., 1941, стр. 323).

IV съезд БКП, исходя из интересов объединения всех демократических и революционных сил страны против деспотизма, принял решение о создании блока между БКП и младобухарской организацией, с непременным условием признания младобухарцами программы БКП, предусматривающей после свержения эмирской власти установление власти трудящихся — рабочих, крестьян и ремесленников, организуемой на началах республики Советов, действующей под руководством Бухарской коммунистической партии.

[87] Слияние младобухарской революционной организации с БКП произошло 11 сентября 1920 г., и с этого времени прекратило свое существование «Туркестанское Центральное бюро младобухарской революционной партии». Благодаря этому ряды БКП пополнились различными элементами. При первой чистке БКП из 15 тыс. членов в ее рядах осталось не более 1 500 честных коммунистов.

[88] Ахрари Саид (Ахраров Мухаммад Саид) — активный участник младобухарского движения, после победы революции в 1920 г. вступил в ряды БКП, был первым директором Государственного издательства БНСР, а также редактором газеты «Бухаро ахбори», занимал должность постоянного представителя БНСР в Азербайджане, впоследствии работал в аппарате Совета народных назиров[XVI].

[89] Галеев (Алиев) Шейх Хасан — один из первых бухарских коммунистов, впоследствии перешел на платформу «левых».

[90] Дарга Иргаш — один из первых коммунистов, активный участник Бухарской революции, погиб при штурме Старой Бухары.

[91] Юсупов Сабир (1881—1931) родился в г. Андижане в семье рабочего хлопкозавода. В 1900 г. поступил работать на хлопкозавод в г. Кагане (Новой Бухаре), а в 1905 г. уехал в г. Ташкент в поисках работы. В 1918 г. С. Юсупов вступил в ряды Коммунистической партии Туркестана и на V краевом съезде Советов 30 апреля 1918 г. был избран членом ЦИКа Советов Туркестанской АССР.

V съездом Советов Туркестана С. Юсупов был включен в состав чрезвычайной делегации ТуркЦИКа, направленной в Москву в правительство РСФСР. В состав делегации входили С.П. Килячков, С.В. Теодорович, К.П. Голятовский и В.А. Троицкий. 5 июля 1918 г. делегация прибыла в Москву и была принята В.И. Лениным и Я.М. Свердловым.

С июля 1918 г. по ноябрь 1919 г. С. Юсупов работал в Москве в качестве члена полномочного представительства ЦИКа Советов ТуркАССР при правительстве РСФСР и входил в состав Наркомнаца РСФСР.

В связи с организацией Турккомиссии ВЦИК и СНК РСФСР С. Юсупов выезжает в Ташкент.

С. Юсупов — активный участник Бухарской революции. В период существования БНСР занимал должности: члена Всебухарского ревкома, начальника милиции, а затем, заместителя народного назира труда и социального обеспечения (с 15 января 1921 г.), начальника главного управления милиции (с 18 января 1922 г.) и заместителя полномочного представителя БНСР при правительстве СССР (с 14 августа 1923 г. по ноябрь 1924 г.).

[92] Акчурин А. Воспоминания о двадцатом годе в Бухаре и Хиве. В кн.: «Сборник статей к десятилетию Бухарской и Хорезмской революций», Ташкент, Узгиз, 1930, стр. 46—49.

[93] Мухамедиев Раджаб — один из видных деятелей БКП, примыкал к «левым».

[94] Кариев Касым — один из старейших бухарских коммунистов, примыкал к «левым»[XVII].

[95] Музафаров Рахматулла (1895—1938) — уроженец г. Бухары, выходец из бедной дехканской семьи, младобухарец. После мартовских событий 1918 г. в Бухаре эмигрировал в г. Ташкент. В 1918—1919 гг. служил в Красной Армии и находился на Оренбургском и Туркестанском фронтах.

В августе 1920 г. в числе агитаторов Музафаров был направлен в Бухару. Участвовал в Бухарской народной революции.

После образования БНСР Музафаров работал заместителем председателя Шахрисябзского Ревкома (1922 г.), ответственным секретарем Бухарского, а затем Чарджоуского обкомов партии (1923 г.). В 1924 г. занимал должность начальника политуправления при штабе бухарской Красной Армии[XVIII].

[96] Революция в Бухаре началась 28 августа 1920 г. Рано утром 29 августа 1920 г. добровольческие отряды бухарских революционеров — коммунистов совместно с восставшим народом захватили Старый Чарджуй. Бек был низложен. Власть от имени восставшего народа перешла к временному революционному комитету.

В связи с началом всеобщего народного восстания М.В. Фрунзе обратился 29 августа 1920 г. к войскам Туркестанского фронта, на долю которых выпала освободительная миссия. «Настал час решительной схватки подавленных и порабощенных трудящихся масс Бухары с кровожадным правительством эмира и беков, — писал М.В. Фрунзе, — полки нарождающейся бухарской Красной Армии двинулись на помощь родному народу. Красные полки рабоче-крестьянской России обязаны стать подле них. Приказываю: всей нашей вооруженной мощью придти на помощь бухарскому народу в этот час решения» (Фрунзе М. В. На фронтах гражданской войны, стр. 325—326).

4 дня шли ожесточенные бои за овладение Старой Бухарой.

Ранним утром 1 сентября 1920 г. начался штурм города. Бои носили ожесточенный характер, чему способствовали фанатизм сарбазов, в особенности афганских войск, участвовавших в сражениях, численное превосходство противника, выгодное стратегическое положение эмирских войск, укрывшихся у городских ворот с высокими стенами и обстреливавших красногвардейцев из крепостных башен, а также окруженность города садами, кишлаками и узкими улицами. Многочисленные преграды и другие неудобства местности, где происходили боевые операции, замедляли ход наступления. Несмотря на ожесточенное сопротивление врага, в 8 часов утра 1 сентября 1920 г. правая колона Каганской группы войск при содействии артиллерии перешла в наступление, и в 9 часов 45 минут передовые части ворвались в город через Каршинские ворота, сломив упорное сопротивление эмирских сарбазов. К 12 часам дня в город вошли также два батальона отдельного стрелкового полка, 10-й и 12-й татарские стрелковые полки. В 16 часов дня Мазар-и-Шарифские ворота были открыты изнутри бойцами отряда особого назначения и заняты 5-м стрелковым полком. В городе шли уличные бои. Враг отступал, неся большие потери. По приказу эмира город был предан ограблению сарбазами и сожжен, что вынудило красноармейцев и бухарских добровольцев остановить продвижение вперед и расположиться в юго-западной части города.

Предстояло решающее сражение с эмирскими войсками. Придавая исключительно важное значение полному овладению городом, М.В. Фрунзе в разговоре по прямому проводу с командармом Г.В. Зиновьевым в 3 часа дня 1 сентября 1920 г. приказал: «Принять все меры, дабы удар был решительным и окончательным».

Благодаря отваге и героизму красноармейских частей и бухарских революционных войск 2 сентября 1920 г. пала Старая Бухара — оплот средневековой реакции, деспотизма.

Над Регистаном было водружено Красное Знамя.

[97] Омелюстый Г. Под стенами Бухары. В кн. «Сборник статей к десятилетию Бухарской и Хорезмской революций».

[98] Мухамедов Куль — участник Бухарской революции, командир туркменского отряда, участвовавшего в сражении при взятии Бухары. После победы революции занимал ряд ответственных постов, но в период напряженной борьбы с басмачеством в Керкинском районе перешел на сторону туркменских эмигрантов, переселившихся в Афганистан.

[99] И.Е. Любимов в 1920 г. возглавлял Ревком Самаркандской области, впоследствии — руководящий деятель Средазбюро ЦК РКП(б)[XIX].

[I] Бухарское, Хорезмское (в российской историографии больше известно как Хивинское) и Кокандское ханства в 1860—70-х гг. оказались под протекторатом Российский империи. Фактически стали полуколониями, в которых господствовах российский капитал, несмотря на сохранение внутренних социально-экономических и социально-политических структур.

[II] «Мулла Насреддин» — азербайджанский сатирический журнал буржуазно-демократического толка, издававшийся в 1906—1914, 1917, 1921, 1922—1931 гг. в Тифлисе, Тебризе и в Баку. Назван в честь Ходжи Насреддина — персонажа ближневосточного мусульманского фольклора, героя анекдотов, сатирических историй, носителя «житейской» мудрости.

[III] Айни Садриддин (1878—1954) — советский таджикский писатель, основоположник советской таджикской литературы. Участвовал в установление советской власти в Средней Азии. Первый президент Академии Наук Таджикской ССР.

[IV] В 1917 г. Керенский заявил, что «туземцам не следует предоставлять… полноту прав». (Поляков Ю. А., Чугунов А. И. Конец басмачества. М., 1976. С. 13).

[V] Новометодные школы стали возникать в Средней Азии в начале XX в. Проект школ был разработан джадидами, в программе можно было встретить светские дисциплины.

[VI] Закят — обязательная милостыня-налог в пользу бедных в соответствии с нормами шариата.

[VII] Арк — бухарская средневековая цитадель, политический центр ханства и оплот хана.

[VIII] Дувалами в Средней Азии называют глинобитные заборы или стены, скрывающий внутренний двор.

[IX] Арестован в 1937 г., расстрелян в 1938 г., реабилитирован в 1962 г.

[X] В 1921 г. Атавулло ходжа Пулатходжаев (полное имя) заключил перемирие с повстанцами басмачами.

[XII] С 1921 г. Исаак Агдаров — представитель промкооперации Узбекской ССР в Москве. В декабре 1932 г. был арестован и приговорен к расстрелу коллегией ОГПУ 27 декабря 1932 г., 2 марта 1933 г. расстрелян.

[XIII] В 1941 г. арестован и исключен из партии, в 1945 г. приговорен к 10 годам лишения свободы. Амнистирован в 1953 г.

[XIX] Арестован в 1937 г., в том же году расстрелян.

Опубликовано в книге: Ходжаев Ф. Избранные труды в трех томах. Т. I. Ташкент: «Фан», 1970.

В данной публикации исправлены ошибки в «Примечаниях Академии наук УзССР».

Комментарии научного редактора: Агнесса Домбровская и Екатерина Олимзоде.