| Saint-Juste > Рубрикатор |
Эту годовщину, конечно, не будут праздновать. Победители не чтят памятных дат побежденных. Тем более спустя 80 лет после победы. Думаю, эту дату даже не заметят. То есть постараются замолчать. Что само по себе большой шаг вперед с точки зрения победителей: в предыдущий период замолчать такую дату, как бы этого ни хотелось, было все-таки невозможно — стоявшая у власти партия победившего мещанства и чиновничества, ВКП(б)—КПСС, как ни крути, формально вела счет своим ритуальным радениям (съездам) именно от этой даты. Сегодня, когда все маски давно сброшены, властвующая элита не обязана носить давно ею ненавидимый «революционный» камуфляж.
Итак, речь о событии, без которого, собственно, не было бы СССР и провозгласившей себя преемницей СССР нынешней Российской Федерации.
110 лет назад, 1—3 марта 1898 года в Минске состоялся I съезд РСДРП.
В советские времена это учили в школе. Впрочем, любили уточнять, что в съезде участвовало всего девять человек, что вскоре пять из этих девяти были арестованы (в том числе двое из трех членов ЦК), что лидеры Петербургского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса», включая Ленина, давно уже были распиханы по ссылкам и что в 1903-м на II съезде партии им пришлось по сути все начинать заново. Перед авторами советских учебников ставилась задача легитимации режима. Легитимным же считалось то, что можно вывести по прямой от Ленина. На I съезде Ленина не было. Стало быть, I съезд не совсем правильный. Впрочем, в постсталинский период таких глупостей в нормальной советской исторической литературе (не в школьных учебниках) уже не было.
Сегодняшняя молодежь, восхищающая меня своим тотальным невежеством, не знает, конечно, и этого. Вот поступь тоталитаризма: когда вымрут заставшие Советский Союз поколения, слишком много, с точки зрения современного капиталистического производства, знающие, останется только узкоспециализированная тупая нетрезвая чавкающая серая масса, вполне довольная собой и теми крохами случайной информации, которую каждый, составляющий эту массу, в хаотичном порядке получит и в еще более хаотичном запомнит.
То есть школьникам, конечно, морочили голову. Но если школьники хотели, они могли легко выяснить правду. Вот, скажем, от каких организаций были делегаты на I съезде РСДРП? От четырех «Союзов борьбы за освобождение рабочего класса» — Петербургского, Московского, Киевского, Екатеринославского. То есть де-факто партия уже успешно существовала — хотя и под другим названием. От киевской «Рабочей газеты» (два делегата), которая и до того считалась общероссийским социал-демократическим изданием (съезд утвердил ее официальным органом партии). От Бунда, наконец, то есть Всеобщего еврейского рабочего союза в России и Польше (три делегата). Следовательно, Бунд уже существовал. Существовала уже и Социал-демократия Польши (будущая Социал-демократия Королевства Польского и Литвы), которая сама сложилась по сути из двух подпольных партий, включая знаменитую партию «Пролетариат». И существовала уже пять лет. И если ее представителей не было на съезде, то исключительно по причинам трудностей подполья. В марте 1897 года в Киеве уже была попытка собрать съезд и учредить социал-демократическую партию, но попасть на это мероприятие смогли лишь киевляне, москвичи и поляки, так что пришлось собравшимся назвать себя конференцией.
Это я к тому, что девять человек в Минске были вовсе не «маленькой кучкой заговорщиков», как теперь учат на исторических факультетах. Как только после съезда был выпущен «Рабочей газетой» нелегальный «Манифест Российской социал-демократической партии» и власти узнали, что в стране появилась целая подпольная партия, было арестовано 500 социал-демократов, причем в одном только Киеве — свыше 170 человек. Говорите, что хотите, но это не «маленькая кучка». В конце концов, один только Петербургский «Союз борьбы» объединял 20 кружков, охватывал до 800 человек и мог организовать забастовку 30 тысяч рабочих на 20 фабриках. А у нас сейчас вполне легальные и общефедеральные организации — вроде какой-нибудь «Обороны» или молодежного «Яблока» — могут таким цифрам только завидовать.
Наши прикормленные властью интеллектуалы во главе с Никитой Михалковым все последние годы, выполняя социальный заказ, дружно сочиняют сказки о райской жизни в царской России: тогда, дескать, «была свободна Русь, и три копейки стоил гусь». А потом пришли проклятые безумцы-революционеры, набравшиеся на Западе безбожных идей, смутили народ и все это погубили. И если бы, дескать, не они, мы бы давно были впереди планеты всей, каждый был бы если не князем, то графом, имел бы дворец и необъятные земельные владения, на которых трудились бы преданные ему крепостные пейзане. Ну-ну.
Понятно, что Михалковы всегда были при власти и всегда процветали благодаря натренированности языков. Не каждой семье удается стать героем знаменитой эпиграммы. Вот случись чудо и установись завтра в России власть, скажем, радикальных исламистов — кто станет автором нового, исламистского гимна? Правильно. И я тоже так думаю.
Функция интеллектуалов в том и состоит, чтобы обслуживать запросы тех, в чьих руках власть и собственность. А если запросы извращенные — что делать, издержки профессии…
Вот и обрушиваются на нас всякие «Империи под ударом» и «Сибирские цирюльники». На «Империю под ударом», так понравившуюся ФСБшному начальству, я просил трех знакомых историков — специалистов по русскому освободительному движению — написать рецензию. Не смог ни один! Рвотный рефлекс пересилил — на первой же серии. А над «Сибирским цирюльником» я смеялся так, как давно не смеялся. Все, что можно (и нельзя) было переврать, — там переврано, все ошибки, какие можно (и нельзя) совершить, — совершены. Уровень невежества такой, что если бы был прибор для измерения невежества — его бы зашкалило. Следующий раз я так смеялся на «Турецком гамбите».
Да, да, я все понимаю. Дворцы, мрамор, сияющие паркеты, скакуны, мундиры, эполеты… «На передней лошади едет генератор»…
Господа гимнюки, ответьте мне, а пахло в вашей любимой империи чем?
Пахло, извините, дерьмом.
Даже в Москве, Первопрестольной, второй столице империи, канализацией было снабжено всего 12 процентов домов. Царские власти сами этого несколько смущались и потому в статистике норовили оперировать стыдливым понятием «домовладение». А что такое домовладение? Вот возьмем немаленькую Прохоровскую Трехгорную мануфактуру. Все ее огромные рабочие корпуса, административное здание, бухгалтерия, склады, магазин, внутренние лавки, жилые корпуса для рабочих и прочие строения — это все одно домовладение! И если в нем административный корпус подключен к канализации — значит, по статистике, всё домовладение этим благом цивилизации охвачено. А на самом-то деле все наоборот. А на самом-то деле везде, кроме этого корпуса — выгребные ямы. И несет из них так! То есть зимой еще терпимо, но начиная с весны…
И это, как выражался герой Стругацких, амбре стояло по всему городу. А если вы не поленитесь и найдете карту, то увидите, какой крошечной, по сравнению с сегодняшней, была на рубеже веков Москва. Но и такую нормально обустроить не хотели. Не только в «Кондуите и Швамбрании» местные толстосумы на любое предложение о введении чего-либо культурного налагали резолюцию «нэ трэба», это было везде. А «нэ трэба» им было потому, что у них-то самих все было хорошо. А на остальных им было наплевать.
В крупных губернских городах (о не губернских скромно промолчу) было, разумеется, еще хуже. Сохранились воспоминания известного в свое время поэта Аполлона Коринфского, учившегося в гимназии в одном классе с Владимиром Ульяновым, будущим Лениным. Есть там эпизод, как однажды весь класс целиком (включая, естественно, Ульянова) был отправлен директором Керенским в карцер. И как сидели гимназисты в карцере до вечера, голодные и задыхаясь от вони. Позвольте, а почему они от вони-то задыхались? А потому, что карцер был расположен над нужником. Нужник был, ясное дело, обычный — выгребная яма. А здание — деревянное, миазмы сквозь щели пола прекрасно проникали в карцер. Это была лучшая гимназия не только Симбирска, но и всего учебного округа!
Тут благонамеренный читатель, разумеется, должен спросить: ну что этот поганый левак нам все о сортирах да о сортирах? Сразу видно, материалист. Нет бы о чем-нибудь возвышенном, духовном…
А я затем о сортирах, что по причине вышеизложенной в царской России цистит и прочие неспецифические заболевания женской мочеполовой сферы считались у врачей нормальным состоянием. Нормальным, понимаете! А чему тут удивляться: если у вас «удобства во дворе», а на дворе 20 градусов ниже нуля, то эти заболевания вам обеспечены. Проницательные гинекологи рубежа веков даже отмечали специально, что среди женщин высшего общества эти неспецифические воспалительные заболевания (в отличие от венерических) распространены гораздо меньше, и делали смелые предположения, что данный феномен связан с соблюдением женщинами этого круга правил гигиены. И никак почему-то этим высокомудрым докторам не приходило в голову, что, может быть, дело тут всего-навсего в наличии теплых ватерклозетов…
Утомлю благонамеренного читателя еще немного своим гнусным материализмом. Какой транспорт был основным в царской России? Гужевой. То есть лошади. А у лошадей есть естественные надобности. И они (лошади) имеют тенденцию эти надобности отправлять на виду у всех и везде, где им приспичит. Собственно, они и терпеть не могут, дрессируй не дрессируй: прямой кишки у копытных нет.
Итак, вопрос для возвышенного читателя, любителя всяких фильмов о дореволюционной жизни: чем пахли улицы городов российских? Конской мочой и конским навозом. И было и того, и другого много.
Тут впору рассказать историю как раз о Минске. Был у меня знакомый кандидат физико-математических наук Иван, родом из Белоруссии. Был он вполне антисоветски настроен, не состоял в партии и назло институтскому начальству носил бороду à la Николай II — вплоть до того, что когда его трехлетнему сыну как-то показали фотографию царя и спросили, кто это, ребенок уверенно ответил: «Папа!».
Однажды Иван рассказал историю о своем деде. Дед был из довольно глухого белорусского села. Как-то на рубеже веков село отправило его, как молодого, сильного и здорового, с челобитной в Минск. Что-то там вконец уже наглое учинили местные помещики (Иван специально подчеркнул: польские паны) — такое, что даже малограмотным крестьянам стало очевидно: это уже беспредел. Выправили нужные бумаги, вручили челобитную, деньги, отправили. Село было хоть и не маленькое, но, видно, здорово помещиками ободранное: ходоку не смогли даже сапоги по размеру подобрать. Так в лаптях с онучами и пошел. В Минске его, естественно, каждый городовой считал своим долгом задержать, проверить бумаги и вытянуть взятку. Походил дед по Минску и почти дошел до места назначения. Тут случилась катастрофа: прошел дождь. Дождь был вообще-то грибной, короткий. Но конский навоз на улицах успешно размочил. Вот на этот навозе дедушка поскользнулся — и проехал по мокрой и скользкой мостовой аккурат в лужу. Не надо думать, что это была дождевая лужа. Это была лужа конской мочи. И немаленькая. Деда, хоть он и успел в последний момент приподняться на локтях, накрыло с головой!
В общем, публика хохочет, бумаги размокли и стали негодными, с деда льет и несет от него так, что обратно ему пришлось до села пешком идти: никто подвозить не хотел. В селе ему надавали по шее и решили больше никуда не посылать. До конца жизни дразнили тем, что в луже конской мочи утонул.
Вот вам Минск. Крупный губернский город. Не в Сибири. Торгово-промышленный и железнодорожный центр. Мощеные улицы. «Цивилизация».
А в Европе! — воскликнет благонамеренный читатель. — А в Европе, что же, тогда не лошади были?! Лошади, конечно. Автомобили массовым явлением стали лишь в 20-е. Но в Европе проезжую часть убирали.Убирали, поскольку и чиновники воровали меньше, и богачи столь откровенно демонстрировать свое презрение к «простонародью» уже опасались.
Люди, создававшие в России социал-демократическое движение, выросли в глухие годы царствования Александра III. Это только Никите Михалкову нравится изображать Александра III в кино и хочется считать его «великим». А в действительности Александр III был коронованной посредственностью, серой, убогой, безграмотной. И вдобавок ко всему — алкоголиком. Кончил тем, что пропил почки.
Пьянствовал Александр со своим начальником охраны (и заодно товарищем министра внутренних дел) генерал-адъютантом Черевиным — и систематически допивался до такого состояния, что валялся во дворцах на полу и кусал за ноги придворных. И в точности, как говорилось в фильме «Доживем до понедельника», «никто ему ничего не мог сказать»: самодержец.
А министром внутренних дел и шефом жандармов при алкаше-императоре был тяжелый сумасшедший граф Дмитрий Толстой. Периодически его безумие переходило в буйную стадию, он воображал себя травоядным животным, бараном или конем, бегал на четвереньках и упорно ел траву и сено.
Это же на экран просится! Вот о чем надо кино снимать, а не высасывать из пальца лесоповал, которым каторжные при царях в Сибири не занимались, и не навязывать зрителю идиотских сцен, где арестанты в кандалах толпой по городу бегают! (Я бы того, кто это придумал, сам бы с удовольствием заковал в кандалы и заставил бежать. Хотел бы я посмотреть, много ли ему пробежать удастся! И эти люди еще учат нас не ковырять в носу.) Представьте сцену: Зимний дворец, на полу император кусает министров за ноги, а вокруг бегает на четвереньках граф Толстой в мундире шефа отдельного корпуса жандармов и блеет. А над всем этим летает Победоносцев, простерев совиные крыла, — и ухает, ухает, ухает!
«Оскар» обеспечен.
А ведь до того Д. Толстой был министром народного просвещения, насаждал классические гимназии и довел их до такого состояния, что ни один нормальный человек не мог о них слова доброго сказать. «На посту министра народного просвещения Толстой обратил все гимназии, все казенные школы в какие-то учебные дисциплинарные баталионы, какие-то мертвые дома, в которых мертвые люди заколачивали, точно гвозди в гробовые крышки, мертвые правила мертвых языков в черепа учеников». Это ведь о толстовских гимназиях написал Чехов: «Не храм науки, а управа благочиния, и кислятиной воняет, как в полицейской будке». Кто любит читать мемуарную прозу, вспомнит, с какой ненавистью писали о гимназических порядках их жертвы. Уж в какой привилегированной гимназии учился Андрей Белый — а и тот не выдержал, сбежал с занятий и стал вместо гимназии день за днем в публичной библиотеке Островского Ибсена да Достоевского читать.
А у нас сплошь и рядом всякие идиоты гордятся тем, что их школы именуются «гимназиями»!
Ну хорошо, скажет тут благонамеренный консервативный читатель, Михалков, допустим, перегнул палку, и Александр и впрямь был, как в известной эпиграмме, «обормотом». Но что же им далась революция? Почему нельзя мирком да ладком, пошагово, эволюционно?
Отвечу: а что им — властям предержащим — далась реакция? Что же это они запрещали все, что только можно было запретить, а если что-то полезное не было запрещено, то исключительно по недосмотру или невежеству? Какое эволюционное развитие может быть в стране с 84 процентами неграмотных и законами, направленными на ограничение доступа к образованию (вроде «циркуляра о кухаркиных детях»)? Как вы себе представляете развитие неграмотной страны? Какое «развитие», если правительство боролось даже с безобидной лубочной литературой, запретив офеням торговать лубками? Если в большинстве уездных городов не было ни одной книжной лавки? Если церковная цензура свирепствовала пуще полицейской — и особую ненависть у нее вызывала естественнонаучная литература? Даже монархист С.С. Ольденбург признавал, что со времен Александра III слова «развитие» и «прогресс» попали под подозрение и отношение к этим понятиям выработалось критическое.
Эволюция и прогресс бывают там, где с ними специально не борются. Где борются — там застой и деградация.
Какая эволюция в стране, где существовала административная ссылка — то есть ссылка без суда, по указанию местных властей, на основе одного только подозрения? В России чудовищно не хватало образованных кадров, а административная ссылка вырывала из общества ежегодно массу образованных людей. Поскольку же ссылка эта была бессудная и бесконтрольная, когда ни на этапе, ни на месте водворения полицейское начальство не знало, за какие деяния сослан административно-ссыльный, открывались широкие возможности для произвола. Вот и отправляли местные жандармские начальники в административную ссылку под видом «неблагонадежных» тех, кому проиграли в карты или на чьих жен положили глаз. Ссылали и просто по ошибке, перепутав с однофамильцем. А уж выживет ли такой ссыльный, зависело от степени самодурства начальника на месте водворения: захочет — даст работу (вопреки инструкции), захочет — уморит голодом.
А.Ф. Кони вспоминал в своих мемуарах, как начальник пересыльной части генерал-лейтенант Беленченко, «почетный член домов терпимости», на вопрос на министерской коллегии, сколько человек в империи административно ссылают, уверенно ответил: от 8 до 10 тысяч ежегодно. Беленченко, правда, тут же устыдили, доказав, что он валит в одну кучу и административно-ссыльных, и ссыльных по суду (то есть приведенные им цифры надо ополовинить). «Помилуйте! — воскликнул Беленченко. — Зачем мне смотреть основания? Мне указывают человека и говорят: “в Якутск!” — Слушаю-с! Кладу его в колесо, повернул, — и он сделал быстрое круговое движение рукой, — трах! И он в Якутске. А кто он, зачем и почему — мне-то какое дело? Я, ваше сиятельство, машина».
Из таких машин и состояло российское чиновничество. Те самые «сорок тысяч столоначальников», которые, как признался Николай I, в действительности правили страной. Вернее, воровали.
Воровали так, что до сих пор дадут фору любому проворовавшемуся режиму «третьего мира». Могли три-четыре раза украсть выделенные на одно и то же важнейшее государственное дело деньги (правда, обычно для этого требовалось, чтобы в числе воров были великие князья). Могли украсть сумму, превосходящую годовой бюджет империи. История, как разворовали деньги, выделенные на строительство храма Христа Спасителя (первого варианта, гениального, Витберга, а не того убожества, что в конце концов соорудили), широко известна, описана, среди прочих, Герценом. Но там хоть воровали большой компанией. А камергер А.Г. Политковский, руководитель Комитета 18 августа 1814 года, где накапливались деньги в пользу инвалидов войны, в одиночку украл 1 миллион 200 тысяч рублей серебром. На нынешние деньги это вообще астрономическая сумма. И ничего — умер в своей постели.
В том же Минске (или, возможно, Витебске) в 90-е годы XIX века чиновники средних и высших разрядов (то есть по определению дворяне) придумали новый способ обогащения. По мере того, как чиновников переводили в другие части империи, способ распространялся. Суть «изобретения» проста: чиновник брал в услужение несовершеннолетнюю девушку помоложе — из простонародья, растлевал ее, а затем продавал задорого — как молоденькую — сутенерам. И так из раза в раз. Все об этом знали, включая жен чиновников. Никого ни разу не осудили: слово «падшей» простолюдинки ничего не стоило против слова дворянина и чиновника.
Потом дети вышибленных революцией из России царских чиновников повадились писать сочинения в духе «папа был хороший, а проклятые большевики…» Папы у вас, г-да сочинители, были растлителями малолетних, торговцами живым товаром, ворами и взяточниками. В любой уважающей себя стране огребли бы такие срока, что на волю бы не вышли.
Беда большевиков не в том, что они расстреливали. Беда в том, что слишком мало расстреляли чиновников, взяли их к себе на службу, то есть в том, что вместо того, чтобы, как требовала марксистская теория, разрушить государственную машину, они ею овладели. Через 10 лет обнаглевшая бюрократия совершила термидорианский переворот, через 20 — перестреляла и пересажала всех большевиков. И с тех пор мечтала вернуться к дореволюционной клоаке. В 91-м году вернулась.
Так что удивительно не то, что в России нашлись люди, восставшие против этой клоаки. Удивительно (и позорно), что их было так мало.
Почтим их память.
11—18 февраля 2008
Опубликовано (с сокращением одного предложения) в интернете на сайте «Русского журнала»: http://russ.ru/stat_i/ty_pomnish_tovarisch_kak_vse_nachinalos