| Saint-Juste > Рубрикатор | Поддержать проект |
Аннотация
Дорогой друг!
Получил твоё письмо. Ты сообщаешь, что сделал все необходимое, и я могу выехать к тебе в Сакраменто. Получил я и уведомление о моем зачислении на факультет гражданского строительства в Калифорнийском университете. Очень благодарен тебе за все. Но не возмущайся и не удивляйся моему решению, хотя оно покажется тебе странным. Поверь, Мустафа, я принял его не колеблясь. Более того, никогда еще не смотрел я на мир так серьезно и трезво, как сейчас. Да, мой друг, я изменил свое намерение и никогда не последую за тобой туда, «где реки и сады и где прекрасный лик», как пишешь ты. Я остаюсь здесь и никогда не покину родину, меня волнует одно — то, что пути наши разошлись. Я не забыл о том, что мы поклялись быть вместе до конца, не забыл о наших мечтах разбогатеть. Но что делать! Помнишь, как мы стояли на поле Каирского аэродрома? Я сжимал твою руку, мотор ревел, толпа вокруг меня суетилась, словно вращаясь вместе с пропеллером самолета. Будто в тумане я видел твое лицо, оно почти не изменилось с тех пор, как мы вместе играли в нашем квартале аш-Шарджия — только морщины чуть тронули его. Мы вместе росли и понимали друг друга с полуслова. И поклялись быть всегда вместе! Но…
|
«Через четверть часа самолет поднимется в воздух. Не смотри на меня так… Слушай, в будущем году ты тоже будешь работать в Кувейте, накопишь денег и уедешь из Газы в Калифорнию. Мы начали жизнь вместе. Мы должны и дальше идти вместе…»
Я следил за движениями твоих губ — у тебя манера говорить без остановок и пауз — и смутно чувствовал, что в душе ты совсем не радуешься отъезду. Ведь ты не смог бы назвать и трех основательных причин для этого бегства. И тогда возник вопрос: «Почему же мы оставляем Газу и бежим… почему?» Разве твои дела не стали поправляться: министерство просвещения Кувейта заключило с тобой контракт на выгодную работу. Правда, я все еще жил в нищете и отчаянии, но ты стал посылать мне небольшие суммы денег, как бы в долг, которые помогали мне преодолевать невзгоды. Ты хорошо знал мои семейные дела, знал также, что мое жалование в международном агентстве по оказанию помощи беженцам было мизерным, его едва хватало, чтобы прокормить мать, вдову брата и ее четверых детей.
«Слушай внимательно. Пиши мне каждый день, непременно. Самолет отправляется… Прощай! Нет... До свидания, до свидания!».
Холодные губы коснулись моей щеки. Ты пошел садиться в самолет. Когда ты обернулся, я увидел в твоих глазах слезы.
Вскоре после твоего отъезда Кувейтское министерство просвещения заключило контракт со мной. Нет нужды повторять, как я жил в Кувейте. Я писал тебе обо всем. Жизнь там была однообразной и пустой. Я жил в тяжком одиночестве и мечтал об одном — накопить денег.
В середине того года рано утром израильтяне бомбили Газу. В городе вспыхнули сильные пожары. Это событие еще тогда могло изменить течение моей жизни, но я не обратил на него внимания. Ведь я не собирался возвращаться в Газу. Я стремился в Калифорнию. После стольких лишений я хотел жить только для себя. Я возненавидел Газу и свою семью. Покинутый город возникал в памяти подобно жалкой серой картине, написанной немощной рукой. Я еще посылал матери и вдове брата деньги, которые помогали им сводить концы с концами. Но думал: там, в зеленой Калифорнии, далекой от духа поражения, которым в Газе пропитан весь воздух, я разорву и эту последнюю нить. Жалость к родным не могла оправдать моего прозябания. Она тянула вниз. Нужно было бежать! Ты, Мустафа, поймешь, потому что сам все это пережил. Но какие-то силы привязывали нас к Газе и уменьшали нашу решимость бежать. Почему мы тогда не разобрались в этих чувствах? Почему хотели бежать? Мы и сами не знали.
Когда в июне я получил отпуск и вернулся домой, мечтая отдохнуть и развлечься, то нашел Газу точно такой, какой знаешь ты ее. Она похожа на раковину, выброшенную волнами на вязкий песчаный берег. Мрачная и тягостная, как кошмарный сон, с нависающими террасами домов, с узкими улочками, пропитанными особым запахом бедности и отчаяния. Но, видно, есть тайные силы, влекущие человека на родину, к его семье, дому, воспоминаниям…
На другое утро я пошел навестить семью. Невестка, плача, сразу стала просить меня пойти в госпиталь, где лежала раненая Надия, моя племянница. Ты ведь помнишь красавицу Надию, тринадцатилетнюю дочь моего брата? В тот вечер я купил яблок и пошел навестить ее. Мне показалось, что родные от меня что-то скрывают, что-то недоговаривают. Я всегда любил Надию, жалел ее — ведь она принадлежала к тому поколению, которое с детства узнало все беды войны.
 |
на палестинских территориях |
Что случилось в тот час? Не знаю сам. Я вошел в белую палату, где царила полная тишина. С больным ребенком всегда обращаются как-то особенно бережно, а каким должно быть отношение к раненому ребенку? Надия полулежала, опираясь на белую спинку кровати, по которой рассыпались ее великолепные волосы. Огромные глаза светились глубоким безмолвием. Лицо спокойное и неподвижное, как у мученицы. Надия была девочкой, но показалась мне взрослой.
— Надия…
Будто не я, а кто-то другой произнес ее имя. Она подняла глаза. Я увидел еле заметную улыбку и услышал голос:
— Дядя… Ты приехал из Кувейта?
Она приподнялась, опираясь на руки, и вытянула шейку. Я погладил ее по спине и сел рядом.
— Надия, я привез тебе подарки из Кувейта. Много подарков. Когда ты встанешь с постели здоровой и сильной, придешь домой, я отдам их тебе. Я купил тебе красные брюки, которые ты просила. Да, да, купил.
Это была ложь, но святая ложь. А Надия вздрогнула, как от удара электрического тока, и молча склонила голову. Горячая слеза скатилась на мою руку.
— Надия… Тебе не нравятся красные брюки?…
Она подняла глаза, хотела заговорить, но не смогла и стиснула зубы, чтобы не заплакать.
Потом протянула руку, приподняла белое одеяло и показала мне ампутированную выше колена ногу.
Мой друг, я никогда этого не забуду. Нет, никогда! Я не забуду горя, которое навсегда отпечаталось на ее милом личике. Я вышел из госпиталя, с глубоким презрением сжимая в кармане две гинеи, которые принес с собой, чтобы отдать Надии. Багровое солнце окрасило улицы в цвет крови. Ты знаешь, Мустафа, Газа мне показалась совершенно иной — новой и необычной. Мы никогда не видели ее такой, ни я, ни ты. Вся Газа была потрясена и скорбела о Надии. Но это были не только слезы, в этой печали чувствовалось глубокое возмущение, грозный вызов.
Я шел по улицам, залитым светом горячего солнца… Мне рассказали, что Надия закрыла своим телом младших братьев, спасая их от осколков бомб и пламени, бушевавшего в нашем доме. Надия могла бы убежать, но она этого не сделала… почему?
Нет, мой друг. Я не поеду в Сакраменто. И совсем не сожалею об этом. И никогда не осуществлю тех планов, которые мы наметили еще в детстве. А то неосознанное чувство, которое ты испытал, покидая Газу, должно еще разростись в твоей душе. Не прячься от него!
Я никогда не приеду к тебе. Нет. Ты сам возвращайся к нам. Возвращайся, чтобы узнать цену людским страданиям, цену жизни. Возвращайся, друг, мы все тебя ждем.
Опубликовано в книге: Сердце женщины. Повести и рассказы современных арабских писателей. Л.: Художественная литература, 1988.
Перевод с арабского О. Фроловой.
Гассан Канафани (1936—1972) — палестинский революционер, один из основателей, руководителей и идеологов Народного фронта освобождения Палестины (НФОП); известный прозаик, драматург, литературный критик, эстетик, публицист и политический теоретик.
В 1948 г. семья Канафани была вынуждена бежать из Палестины в Сирию. Среднее образование Г. Канафани получил в 1952 г. благодаря программе Ближневосточного агентства ООН по помощи палестинским беженцам. В том же году приступил к обучению детей беженцев из Палестины и поступил на факультет арабской литературы Дамасского университета. В 1955 г. отчислен за участие в деятельности Движения арабских националистов (ДАН) — радикального панарабского движения. В 1956 г. Г. Канафани переехал в Кувейт, где преподавал в школе и стал редактором иорданского издания, близкого к ДАН. В 1960 г. перебрался в Бейрут, работал редактором официального органа ДАН и ряда насеристских изданий; тогда же познакомился с марксизмом и спустя несколько лет перешел на марксистские позиции.
В 1967 г. Г. Канафани стал одним из основателей леворадикального и антиклерикального Народного фронта освобождения Палестины, вошел в его руководящие органы, стал главным редактором ЦО НФОП. 8 июля 1972 г. вместе со своей семнадцатилетней племянницей погиб в результате теракта, организованного спецслужбами Государства Израиль.
Лауреат ряда престижных премий за вклад в развитие современной арабской литературы. Его сочинения переведены на многие языки.
Автор повестей «Люди под солнцем» (رجال في الشمس 1963, рус. пер. 1984), «Другая вещь» (الشيء الآخر 1966, опубл. в 1980, в рус. пер. «Кто убил Лейлу аль-Хаик», 1984), «Что вам осталось» (ما تبقّى لكم 1966), «Возвращение в Хайфу» (عائد إلى حيفا 1969, рус. пер. 1981) и др.; новелл «Земля печального апельсина» (أرض البرتقال الحزين), 1963), «Этот мир не для нас» (عالمٌ ليس لنا 1965), «О мужчинах и винтовках» (عن الرجال والبنادق 1968) и др.; пьес «Дверь» (الباب 1964), «Мост в вечность» (جسر إلى الأبد 1965, опубл. в 1978), «Пророк и шляпа» (القبعة والنبي 1967, опубл. в 1973). Важнейшими его литературно-критическими работами являются «Литература сопротивления в оккупированной Палестине» (1966), «О сионистской литературе» (1967) и «Палестинская литература сопротивления в период оккупации 1948–1968 гг.» (1968).