Аннотация
С 28 июля по 20 августа 1915 года я совершил поездку в Мараш...[I]
6 августа армянская деревня Фындыджак, расположенная недалеко от Мараша, была полностью разрушена, и все ее жители (3 тыс. человек) вырезаны. За последние три месяца погонщики мулов перегнали большое число армян к Евфрату. Они видели своими глазами трупы в Евфрате и были свидетелями продажи женщин и девушек, а также насилий, совершаемых над ними.
В одной американской школе в Мараше я видел более ста искалеченных самым невероятным образом женщин и детей (без рук, без ног) и среди них детей 1—2 лет.
14 августа 34 армянина были расстреляны в Мараше, в их числе двое детей 12-ти лет. 15 августа расстреляли 24-х и позднее повесили 14 армян. Расстрелянные были тяжелой цепью скованы за шеи друг с другом и брошены в яму. В присутствии мусульманского населения их казнили за американским колледжем. Я видел, каким истязаниям варварское население подвергало тела, еще бившиеся в предсмертных судорогах: их дергали за руки, за ноги и, чтобы позабавить толпу мусульман, полицейские и жандармы стреляли из револьверов по неописуемо изуродованным трупам. Затем толпа ринулась к немецкому госпиталю с криками: «Jachasin Аlmania» («Да здравствует Германия»). Мусульмане без конца повторяли, что именно Германия повинна в том, что они так обращаются с армянами.
По дороге из города к нашей ферме я увидел около домов на куче мусора человеческую голову, которая служила мишенью для турецких детей! Даже во время моего пребывания в Мараше штатские ежедневно убивали армян, трупы которых валялись весь день в сточных канавах или где попало.
В Мараше Кадин-паша говорил мне: «Мне известно, что по приказу властей в районе, где располагается 4-й армейский корпус, все мужское население истреблено».
20 августа 1915 года в 6 ч. вечера населению Мараша стало известно, что, согласно приказу вали[II] Аданы[III] все мужское население старше 15-ти лет, т. е. всего 5600 человек, в субботу, до полудня, должно собраться за стенами города, готовое к отправлению. Каждый, кто останется после полудня в городе, будет без всяких формальностей казнен. Все знали, что означает приказ властей, и нам пришлось пережить часы страшной паники. В последнее мгновение благодаря вмешательству весьма гуманного губернатора города Мараша приказ был изменен, и мужчинам разрешили уйти с семьями. 28 августа вали призвал духовенство и заверял его, что армяне переселяться не будут. Несчастным потом пришлось отправиться в путь неподготовленными.
В деревне Бёверен, около Албистана, все армянское население численностью в 82 человека было убито; лишь одному 12-летнему ребенку, кинувшемуся в воду, удалось спастись.
По соседству с Зейтуном жители одной из деревень, где свирепствовала эпидемия оспы, были насильно выселены. Больных оспой, в большинстве ослепших от гнойничков, поместили в Мараше в караван-сарай, где находились люди, высланные из других районов.
В Мараше я видел колонну из 200 человек. Почти все они были слепые. Женщина шестидесяти лет вела за руку свою парализованную дочь. Все шли пешком. После часа ходьбы один мужчина упал у моста Эркенес; его ограбили и убили. Спустя 4 дня его труп был еще в канаве.
Вчера вечером я посетил своего знакомого. У него гостила женщина с ребенком, высланная из Себастии; только эти двое остались в живых из семьи в двадцать шесть человек, изгнанной из Себастии 3 месяца тому назад; они прибыли сюда совсем недавно.
В Айнтабе я видел приказ, изданный губернатором, согласно которому мусульманам запрещалось продавать что бы то ни было высланным армянам, проходящим через город. Тот же губернатор предпринимал различные меры для нападения на колонны высланных. Две колонны были начисто ограблены.
2800 армян, высланных из Гюруна (в 12-ти часах пути от Мараша) в ущелье Инкузекдаг, были полностью ограблены, Во время этого нападения около 200 человек было убито, 70 тяжелораненых оставлены на месте, а более 50 раненых уведены с колонной. Я встретил эту колонну из 2500 человек, она осталась в Карабёюке. Эти люди находились в неописуемо плачевном состоянии. На расстоянии одного часа ходьбы от Карабёюка двое упали на дороге: один из них имел две, а другой — семь сабельных ран. Немного дальше упали две обессилевшие женщины, еще дальше — четыре; среди них 17-летняя девушка с двухдневным ребенком, завернутым в лохмотья. Шестидесятилетний мужчина лежал на дороге с глубокой раной на лице...
Обессиленных оставляли на дороге, по обе стороны которой виднелись трупы. В этой колонне из двух с половиной тысяч человек я насчитал только 30 или 40 мужчин. Мужчины старше 15-ти лет были угнаны раньше женщин и, вероятно, истреблены. Этих несчастных намеренно отправляли по опасным окольным путям; вместо того чтобы дойти до Мараша за 4 дня, они находились в пути около месяца. Шли без скота, без постели, без пищи, получая по одному разу в день тоненький ломтик хлеба, который не мог насытить их; из этой колонны 400 человек протестантов дошло до Алеппо; каждый день умирало по два-три человека.
Нападение в Айран-Пунаре совершилось с согласия каймакама[IV] Албистана... Во время этого нападения людей привязывали к деревьям и сжигали. Очевидец мне рассказывал, как в окрестностях Айран-Пунара двое каких-то типов — братья — оспаривали друг у друга добычу. Один говорил другому: «Чтобы получить эти четыре узла, я убил 40 женщин».
Мусульманин по имени Хаджи, с которым я был знаком в течение долгих лет в Мараше, рассказал следующее: «В Нисибине меня заперли с погонщиками мулов в караван-сарае; много молодых женщин было в ту ночь изнасиловано жандармами, сопровождавшими эту колонну, и штатскими...».
|
Органы власти не только не заботятся об этих несчастных людях, но и позволяют отбирать то, что осталось у них. В Рас-ул-Айн прибыла колонна высланных армян, состоящая из 200 женщин и девушек, совершенно голых; у них отобрали все, вплоть до обуви и рубах, и в течение четырех дней они шли нагими под жгучими лучами солнца (40° в тени), подвергаясь насмешкам и издевательствам сопровождавших их солдат. М... говорил, что он видел колонну высланных состоящую из 400 женщин и детей в таком именно состоянии. Если несчастные взывали к чувству милосердия чиновников, им отвечали: «Нам категорически приказано именно так обращаться с вами».
Вначале в Алеппо покойников несли на кладбище в гробах, изготовляемых на средства армянской церкви. Носильщики, выполнявшие эту обязанность, получали по два пиастра за каждого покойника. Когда они уже не смогли справиться с этим, женщины стали сами носить своих покойников на кладбище; маленьких детей на руках, детей постарше — уложив на мешок, который четыре женщины несли, держа каждая за один угол. Я видел покойников, которых отправляли на кладбище на спине у осла. Один из моих знакомых видел труп, привязанный к палке, которую несли двое мужчин. Другой знакомый видел запряженную быками повозку, полную покойников, направлявшуюся на кладбище. Двухколесная повозка не могла проехать через узкие двери кладбища. Возчик опрокинул свою повозку и опорожнил ее; затем он потащил покойников за руки и ноги к яме. Иногда пять-шесть повозок едва успевали отвозить трупы на кладбище. Однажды в воскресный день я увидел в одном караван-сарае 30 трупов на дворике шириной в 20 и длиной в 40 метров, а в этот день было уже захоронено около 20 трупов. Эти 30 трупов оставались там до вечера. Моя жена велела похоронить их, дав каждому из трех носильщиков по одному меджидие (около четырех франков сорока сантимов). Трупы так сильно разложились, что кожа одного из них прилипла к руке носильщика. Среди покойников под жгучим солнцем лежали и умирающие; их было около 1000 человек. Это было ужасающее зрелище, подобного которому я не видел раньше, даже летом в Мараше, где мне пришлось быть очевидцем казни 24 армян... Умершего уносили, и его место тотчас же занимал другой. Случалось, что на кладбище уносили вместе с покойниками людей, подававших еще признаки жизни; таких укладывали в сторону до тех пор, пока не убеждались, что смерть завершила свое дело. К одной девушке очень скоро вернулось сознание, и ее понесли обратно в город, а мужчина, похороненный накануне, сидел наутро живой на своей могиле. В Тель-биаде М... видел открытые ямы с 20—30 трупами; когда они заполнялись, их засыпали всего несколькими лопатами земли. М... мне говорил, что запах разложения там так силен, что невозможно оставаться поблизости, высланные же должны были расположиться именно там. Из 35 сирот, помещенных в одной комнате, 30, лишенные всякого ухода, скончались в течение одной недели. М... рассказывал, что, возвращаясь из своей поездки, он видел трупы на всем протяжении дороги.
В воскресенье 12 августа 1915 года я был по делам на Дамасском вокзале в Алеппо, и мне привелось увидеть, как тысячи женщин и детей погружались в вагоны для перевозки скота...
13 сентября 1915 года стало известно о депеше командующего 4-й армией Джемаль-паши[V] следующего содержания: «Все фотографические снимки с колонн высланных армян, сделанные инженерами и другими служащими компании, строящей Багдадскую железную дорогу, должны быть сданы в течение 48 часов военному комиссариату Багдадской железной дороги в Алеппо. Не выполнившие этот приказ будут отвечать перед военным трибуналом»[1].
Я видел иногда женщин и детей, ищущих в кучах нечистот объедки, которые они немедленно съедали. Я видел детей, грызущих кости...
Между Марашем и Айнтабом мусульманское население одной деревни хотело дать воды и хлеба колонне высланных, состоящей из 100 семейств, но солдаты, сопровождавшие колонну, воспротивились этому...
М. Л., который месяц назад говорил при мне об этих «негодных армянах», сказал буквально следующее: «Я не принадлежу к числу людей, которых можно легко взволновать, но после того, что я видел в Рас-ул-Айне, я не могу удержать слезы. Я считал, что в наше время не могут иметь место подобные зверства, подобное насилие, позорящее все человечество...».
В то время как я пишу эти строки, моя жена вернулась вся в слезах с прогулки по городу и рассказала, что встретила колонну высланных армян численностью свыше 800 человек, босых, в изорванной одежде, едва передвигающихся, несущих на своих плечах маленьких детей и то немногое, что у них осталось из вещей.
Из Бесне было изгнано все население (1800 человек), в большинстве женщины и дети: они якобы должны были переселиться в Урфу[VI]. У Гёксу, притока Евфрата, их заставили раздеться; потом всех убили, а тела бросили в реку. Еще недавно можно было видеть, как по Евфрату плывут трупы; в один день — 170, в другой раз — 50—60. Во время одной из своих поездок инженер А. заметил 40 трупов. Тела, застрявшие у берега, пожирались псами; в реке на песчаных отмелях они становились добычей грифов.
800 армян, о которых упоминалось выше, шли из окрестностей Мараша. Им было сказано, что они переселяются в Айнтаб[VII] и что им следует запастить продовольствием на два дня. Когда они приближались к Айнтабу, им сказали: «Мы ошиблись, надо идти в Нисибин». Органы власти не заготовили для них продовольствия и лишали возможности его закупить. В Нисибине им было сказано: «Мы опять ошиблись, надо идти в Мамбидж», а там снова: «Произошла ошибка, надо идти в Баб» и т. д. Так они брели 17 дней, оставленные на произвол сопровождающих их солдат. За это время они не получили никакого продовольствия от властей и меняли на хлеб то немногое, что у них было. У одной женщины отняли силой ее старшую дочь. В отчаянии она бросилась с двумя другими детьми в Евфрат...
В Биреджике тюрьмы заполняются в течение дня, а за ночь они пустеют. Село Тель-Армен с 3000 жителей внезапно подверглось нападению; жителей вырезали, живых вместе с мертвыми бросили а колодцы, а в других селах — сожгли. Майор фон Микуш был свидетелем этого истребления. Один командир немецкого эскадрона видел между Диарбекиром и Урфой по обе стороны дороги трупы с перерезанным горлом. М. С. тоже видел по пути множество трупов детей.
5 октября 1915 года М... вернулся из Нусс-Телла и рассказал следующее:
«Между Тель-Абиадом и Культепе я увидел в стороне от дороги в шести разных местах мертвых нагих женщин, недалеко — мертвую нагую женщину с изуродованными ногами, еще одну мертвую женщину в одежде, дальше — двух мертвых детей, еще дальше мертвую девушку, немного постарше, рядом с нею — мертвого ребенка и, наконец, мертвую женщину с кляпом во рту, — всего 18 трупов. Женщины, за исключением одной, были совсем нагие и многие из них, судя по выражению их лиц, являлись жертвами насилия. Все мертвые дети были в одежде».
Между Культепе и Хараб-Нассом М… увидел у телеграфного столба умирающего ребенка, дальше — шесть трупов совершенно голых женщин и детей.
В Тель-Абиаде после отправления колонны высланных у дороги осталось 17 мертвых и умирающих. Служащие железной дороги велели позднее похоронить эти 17 трупов. Уже много дней подряд в этот район приводят колонны высланных армян.
Заявление М... совпадает с тем, что мне говорил председатель Комиссии по высылке, когда я ему подал ходатайство о 4-х армянских детях: «Вы не понимаете, какую цель мы себе ставим. Мы хотим уничтожить само название “армянинˮ. Как немцы не хотят, чтобы существовал кто-нибудь, кроме немцев, так и мы, турки, хотим, чтобы были одни только турки»[2].
Перевод с французского
Quelques documents sur le sort des Arméniens en 1915. Fascicule III, Genéve 1916. p. 162—163.
Я — бедуин, сын одного из вождей племени Сулут, населяющего Илиджу. Я учился в школе племени (Ашаир) в Константинополе, затем поступил в государственный колледж. После окончания учебы меня направили на работу к генерал-губернатору (вали) Дамаска. Спустя некоторое время я был произведен в каймакамы Мамурет-ул-Азиза (Харберд) и находился на этой должности около трех с половиной лет. Затем я работал адвокатом в Дамаске. После того как началась мировая война, я был отозван правительством, чтобы снова занять должность хаймакама, но я отказался оставить свою свободную профессию.
Один предатель донес на меня, что якобы я — посланник тайного общества, организованного в Ливане с целью освобождения арабов посредством восстания племен против турецкого правительства и провозглашения независимости под протекторатом Англии и Франции. На основании этого доноса я был арестован, брошен в тюрьму, а затем доставлен в Аалийа (Ливан) и предан военному суду. Меня оправдали, но правительство, решив удалить «молодых арабов», велело сослать меня в Эрзрум. Джемаль-паша приказал доставить меня туда под надзором одного офицера и пяти солдат. Когда мы достигли Диарбекира, Гасан-Кале был занят русскими, и вали Диарбекира распорядился, чтобы меня не отправляли дальше.
После 22-дневного пребывания в тюрьме этого города меня выпустили на свободу. Я прожил в Диарбекире шесть с половиной месяцев. Здесь я видел сам или узнал из достовернейших источников все то, что произошло с армянами. Меня информировали офицеры, высокопоставленные чиновники, знатные люди из Диарбекира, а также из Вана, Битлиса, Мамурет-ул-Азиза, Алеппо и Эрзрума... Когда война кончится, читатели этой книги убедятся, что я писал правду и что это повествование излагает лишь незначительную часть злодеяний, совершенных против несчастного армянского народа...
* * *
После недолгого пребывания в Алеппо я был отправлен в Сер-Араб-Бонари, где к нам присоединили пять человек армян, которые должны были быть доставлены в Диарбекир. Оттуда мы пошли пешком по направлению к Серуджу, где остановились в караван-сарае, битком набитом армянскими женщинами и маленькими детьми. Эти несчастные были в плачевном состоянии, т. к. весь путь от Эрзрума до Серуджа они прошли пешком. Я заговорил с ними по-турецки, и некоторые из них рассказали мне, что жандармы вели их по пустынным местностям, оставляя без воды. Женщины, разрешившиеся от бремени, вынуждены были оставить новорожденных в необитаемой местности на произвол судьбы. Некоторым материнская любовь не позволяла расстаться со своими детьми, и они вместе погибали в пустыне...
Из Серуджа меня отправили дальше — в Урфу. В пути я увидел толпы людей, шедших пешком. Издали я принял их за воинские части, но когда мы приблизились, я увидел, что это армянские женщины, которые шли сомкнутыми рядами, босые и истощенные, а спереди и за ними шли жандармы. Если какая-нибудь из женщин, изнемогая, отставала, то жандармы били ее прикладом, заставляя догонять своих спутниц. Тех же, кто обессиливал от болезни, оставляли одних посреди дороги на растерзание диких зверей, или же жандармы их пристреливали...
По прибытии в Урфу мы узнали, что власти послали отряд жандармов и солдат в армянские кварталы, чтобы отнять у армян оружие и поступить с ними так же, как и с их собратьями в других местах. Но когда армяне узнали от проходящих через Урфу караванов женщин и детей о судьбе своих собратьев, они отказались сдать оружие, оказали вооруженное сопротивление и убили одного жандарма и трех солдат. Тогда власти попросили выслать воинские части из Алеппо, и по приказу Джемаль-паши, палача Сирии[VIII], карать мятежных прибыл Фахри-паша[IX]. Артиллерийским огнем он превратил армянские кварталы в развалины, перебил мужчин, детей и женщин, кроме тех, которые сдались солдатам и были сосланы в Дейр-Зор.
Покинув Урфу, мы встретили группы женщин в лохмотьях, умирающих от голода, и истощения, видели много трупов, лежащих по краям дороги.
Мы сделали остановку в местечке близ деревни Кара-Джурн, в шести часах от Урфы. Я отошел немного в сторону по направлению к роднику и здесь перед моими глазами открылась ужасная, возмутительная картина: на земле лежала полураздетая женщина, связанная пропитанной кровью рубахой, с четырьмя пулями в груди. Я был до того потрясен этой картиной, что начал рыдать. Когда я стал доставать из кармана платок, чтобы вытереть слезы, и повернулся, чтобы убедиться, не заметил ли этого кто-либо из моих спутников, я увидел приблизительно восьмилетнего мальчика с черепом, рассеченным топором. Эта картина еще более усилила боль... Мы продолжали свой путь в Кара-Джурн. Наш кучер, турок по национальности, указал на груду камней, вдали около одного холма, и объяснил, что в этом месте были убиты Зограб и Вардкес, два знаменитых армянских депутата.
Зограб был армянским депутатом Константинополя в Оттоманском парламенте. Его заслуги, красноречие и либеральные взгляды не могли понравиться младотуркам, не имеющим никакого понятия об истинной политике и конституционных принципах. Поэтому они и постарались разделаться с ним, чтобы вернуться к опустошительным методам своих предков.
Что касается Вардкеса, один курд говорил мне, что он был смелым и мужественным человеком. Еще во времена правления султана Абдул-Гамида он стоял во главе армянских повстанцев и был ранен взрывом снаряда; его посадили в тюрьму, где ему давали лживые обещания с тем, чтобы он раскаялся. «Я не продам своей совести ни за какие должности, — ответил он. — Я никогда не скажу, что правительство Абдул-Гамида — это справедливое правительство, ибо я собственными глазами вижу и постоянно ощущаю его несправедливость!».
Младотурки не могли терпеть таких людей. Потому они и выслали Зограба и Вардкеса из Константинополя вместе с многочисленными представителями [армянской] интеллигенции, дав приказание уничтожить всех их в пути. Потом был пущен слух, будто они убиты разбойниками.
Вечером мы приехали в Кара-Джурн и там переночевали. С восходом солнца мы отправились в Северек. По пути нам предстала ужасная картина. По обеим сторонам дороги лежало большое количество трупов. Тут лежала женщина, длинные волосы которой покрывали половину тела, там лежала другая лицом к земле. Трупы мужчин, иссохшие под солнцем, были черны, как уголь. Чем ближе мы приближались к Севереку, тем больше становилось количество трупов, в особенности детей... Мы переночевали в Севереке и на следующее утро отправились дальше. До прибытия в Диарбекир по дороге мы встретили караван армянских женщин, которых под конвоем жандармов гнали в Северек. У них был такой отчаявшийся и жалкий вид, что зрелище это тронуло бы камни и вызвало бы сострадание даже у диких зверей. За что их обрекли на такую участь? Какое преступление совершили эти женщины? Разве они вели войну против турок или убили хоть одного из них? В чем же заключалось преступление этих беззащитных существ? Единственной виной их было то, что они армянки, которые знали лишь свое дело и хозяйство, воспитывали своих детей, и никогда не интересовались ничем, кроме создания домашнего уюта для мужей и сыновей и исполнения своего долга... Вечером мы достигли постоялого двора, расположенного на расстоянии нескольких часов от Диарбекира. Здесь мы провели ночь, а утром вновь отправились в путь. Всюду трупы: тут — мужчина с простреленной грудью, там — женщина с растерзанным телом; рядом — ребенок, заснувший вечным сном; чуть дальше — молодая девушка, прикрывшая руками свою наготу. Так продолжался наш путь, пока мы доехали до небольшого канала Кара-Пунар близ Диарбекира. Здесь мы столкнулись с другим методом убийства и зверств.
Мы увидели трупы, сгоревшие дотла. Одному лишь всевидящему господу известно, сколько молодых людей и красивых девушек, которые могли бы соединить свои жизни, были заживо сожжены на этом месте. Мы не предполагали, что найдем трупы даже у стен Диарбекира. Однако вся дорога до самых городских ворот была покрыта ими. Как я узнал позже у европейцев, только после того, как европейские газеты заговорили об этом, правительство издало распоряжение захоронить трупы убитых.
По прибытии в Диарбекир меня передали местным властям и посадили в тюрьму, где я пробыл 22 дня. В тюрьме я узнал от одного заключенного вместе со мной мусульманина из Диарбекира все подробности о резне армян в городе.
Я спросил, убивали ли армяне в Диарбекире правительственного чиновника или хотя бы какого-либо турка или курда? Он ответил, что армяне никого не убивали, но что после прибытия нового вали Рашид-бея и начальника [жандармерии] Рушди-бея было найдено много запрещенного оружия в домах и в церкви. Это послужило поводом к тому, чтобы власти арестовали и бросили в тюрьму знатных армян города. Духовные главари, заступившиеся за них, также были арестованы и заключены в тюрьму. Число арестованных достигло 700 человек. Однажды к ним явился начальник и заявил, что согласно императорскому указу они должны быть высланы в Мосул, где останутся до окончания войны. Они обрадовались и стали готовиться к путешествию. Их погрузили в т. н. «келеки» — плоты на бурдюках, наполненных воздухом, которыми пользуются жители для переправы через Тигр и Евфрат. Однако вскоре стало известно, что все они были утоплены в Тигре и ни один из них не добрался до Мосула. Власти продолжали применять этот способ, топя целые семьи: мужчин, женщин и детей. Из армян, высланных из Диарбекира, такой смертью погибли семьи Казазяна, Торпагяна, Минасяна, Кешишяна и др. Среди первых 700 заключенных находился один армянский прелат — почтенный, образованный старец 80-ти лет, которого турки вместе с другими утопили в волнах Тигра...
Отправление армян на смерть было возмутительной, ужасной жестокостью. Один военный в Диарбекире рассказал мне, как это обычно делалось: как только получали приказ об истреблении армянской семьи, к ним домой являлся чиновник, подсчитывал членов семьи и передавал их жандармскому офицеру. Этот последний оставлял несколько своих солдат охранять дом до 8 часов вечера. Несчастных людей предупреждали, что они должны готовиться к смерти. Женщины кричали от страха, мужчины были охвачены мрачным унынием, дети плакали, видя состояние своих родителей или же весело играли, не подозревая о том, что их ждет через несколько часов. После 8-ми часов подавали подводу, которая доставляла жертвы в отдаленное место, где их пристреливали, часто же убивали ударами топора.
После уничтожения армян, все: утварь, белье, вещи и инструменты всякого рода, как и все содержимое магазинов, лавок собиралось и доставлялось в церкви или иные большие помещения. Правительство создало специальные комитеты, которые сбывали товары по самым ничтожным ценам, как обычно бывает после смерти владельца — с той лишь разницей, что выручка доставалась не наследникам, а поступала в турецкую казну. Ковры стоимостью в 30 фунтов продавались за 4—5 фунтов. Произведения искусства отдавались за бесценок. Что касается денег и драгоценностей, то они собирались у начальника жандармерии Рушди-бея и губернатора Рашид-бея. Последний отвез все это в Константинополь, чтобы вручить лично Талаат-бею... [X]
Кто сможет описать чувства, сжимающие сердце очевидца, когда он думает об этой несчастной и героической нации, которая удивила мир своей храбростью и отвагой, которая еще вчера была самой живучей и передовой из всех народов, населяющих Оттоманскую империю, а ныне стала воспоминанием прошлого? Ее школы, когда-то наполненные учениками, сейчас пустуют; самые драгоценные книги используются лавочниками для того, чтобы завертывать сыр; тридцать томов литературы на французском языке было продано за каких-нибудь пятьдесят пиастров...
Методы истребления армян были различны.
Один офицер рассказывал мне, что в Битлисе власти заключали армян в большие, наполненные соломой саманники, двери укрывали соломой и поджигали, так что бедные задыхались в дыму и погибали от удушья. Часто таким способом уничтожали сразу несколько сот человек. Я был потрясен, когда он мне рассказал, что видел одну молодую девушку, которая не выпускала из объятий своего жениха и бесстрашно пошла на смерть вместе с ним, войдя в охваченный огнем саманник.
 |
В Муше армян также умерщвляли в гумнах с соломой. Большинство, однако, погибло от пуль, ножей и кинжалов. Власти нанимали мясников, которые за ремесло убийцы получали 1 фунт в день...
Жандармы применяли и другой метод. Они связывали женщин и детей друг с другом и бросали с большой высоты вниз. Это место, как указали мне, находится между Диарбекиром и Мардином, и сегодня человеческие кости образуют там небольшой холм.
В Диарбекире власти умерщвляли армян то огнем, то мечом. Часто их группами бросали в колодцы или в ямы и закапывали. Много армян было утоплено также в Тигре и Евфрате. Более 2000 армян было перебито за стенами Диарбекира в получасовом расстоянии от города, между дворцом султана Мурада и Тигром...
Один молодой турецкий учитель школы в Диарбекире рассказал мне:
«Власти Бруссы сообщили тамошним армянам, что правительство решило отправить всех в Мосул и Дейр-Зор и что отправка состоится через три дня. Они продали все, что могли, из своего имущества, наняли подводы и грузовые лафеты для транспортировки семей и багажа и в указанный срок отправились в путь. Когда они отъехали далеко от населенной местности, то кучера, по данному им приказанию отпрягли лошадей и бросили несчастных высланных в пустыне. Ночью они вернулись и ограбили их. Многие из них умерли от голода и страха. Другие были вырезаны в пути, и лишь небольшое число из этих людей достигло Дейр-Зора».
Шевкет-бей, один из государственных служащих, которому было поручено дело истребления армян, рассказал мне при свидетелях следующее:
«Я сопровождал колонну высланных армян. Когда мы были за пределами Диарбекира и начали расстреливать их, передо мной предстал один курд. Покрыв мои руки поцелуями, он стал умолять, чтобы я отдал ему одну примеченную им десятилетнюю девочку. Я остановил стрельбу и велел одному из жандармов привести ее. Я велел ей сесть и сказал: «Мы передадим тебя этому человеку, и твоя жизнь будет спасена». Через мгновенье я увидел, как она бросилась в сторону обреченных на смерть. Я опять велел прекратить огонь и привести девочку. «Я ведь тебя жалею, — сказал я, — и хочу спасти тебе жизнь. Почему ты смешалась с ними? Иди с этим человеком, он будет относиться к тебе как к своей дочери». Она ответила: “Я дочь армянина; мои родители и близкие находятся среди тех, которых скоро убьют. Я не желаю иметь других родителей и не хочу пережить своих даже на один часˮ. Она начала рыдать. Я долго пытался уговорить ее пойти с курдом, но она и слышать не хотела об этом, и я отпустил ее. Я увидел, как она, очень довольная, подбежала к отцу и матери и была вместе с ними расстреляна». После этого рассказа он заключил: «Если их дети ведут себя таким образом, что же сказать о мужчинах!».
Турки мобилизовали всех военнообязанных армян и распределили их в различные полки. Когда правительство вынесло решение о высылке и истреблении армян, было приказано сформировать отдельные армянские батальоны и направить их на строительство дорог и на внутригородские работы. Эти батальоны были использованы на тяжелых работах 8 месяцев. Когда начались сильные дожди и снегопады и уже нельзя было найти им дальнейшего применения, по приказанию правительства эти батальоны из Эрзрума, Трапезунда и других отдаленных мест были направлены в Диарбекир. Еще до их прибытия городские власти были поставлены в известность об этом. Они послали им навстречу хорошо вооруженных жандармов, которые встретили их ружейным огнем. Последняя колонна, состоявшая из 840 молодых людей, нашла таким образом свой конец у стен Диарбекира...
Некий араб из племени Укаидат рассказывал мне, что на берегу Евфрата близ Дейр-Зора он видел, как чернь срывала платье с армянских женщин, оставляя их совершенно голыми. Он потребовал у них отчета об их действиях и велел вернуть одежду. Но они не послушались. Женщины молили о пощаде и, убедившись в тщетности своей мольбы, предпочли смерть позору и бросились в реку. Этот же самый араб рассказал, что одна женщина с ребенком на руках просила хлеба у прохожих, но никто не осмеливался дать ей милостыню из-за страха перед властями. Когда она через два дня почувствовала приближение голодной смерти, то оставила ребенка на базарной площади города, а сама бросилась в Евфрат. Женщины проявляли такое мужество и величие характера, каким не наделены многие мужчины.
Турецкое правительство понимало, что европейские державы не преминут узнать об истреблении армян и что новость эта распространится во всем мире, настроив общественное мнение против турок. Поэтому, после убийства большого числа армян, правительство приказало своим агентам переодеть их в курдов, надеть на головы трупов тюрбаны, после чего пришли курдские женщины и, окружив трупы, стали плакать и кричать, что армяне убили их мужей. Вся эта сцена была сфотографирована с расчетом, чтобы позже «доказать», что именно армяне напали на курдов и убили их и что курдские племена поднялись, чтобы отомстить, что правительство не принимало никакого участия во всем этом деле. Но сообразительные люди разгадали эту игру, и об этом скоро стало известно в Диарбекире...
Когда власти Диарбекира отдали приказ об уничтожении армян, каймакамом Эль-Бешира был один араб из Багдада, каймакамом Илиджи — албанец. Получив приказ, они тотчас телеграфировали вали, что их совесть не позволяет им действовать подобным образом, а потому они подают в отставку. Их отставка была принята, но оба они были тайно умерщвлены. Я тщательно расследовал этот факт и установил, что имя убитого араба из Багдада Сабет-бей Эль-Суэйди. Имени албанца мне не удалось установить, о чем я очень сожалею. Оба они своим благородным поступком заслужили добрую память.
Во время моего заключения некий турецкий комисcap полиции часто посещал одного из своих друзей, который сидел в камере вместе со мной. Однажды я присутствовал при разговоре об армянах, об их ужасной судьбе; комиссар стал описывать методы, которыми он пользовался при убийстве несчастных. Некоторые армяне нашли убежище в пещере за городом. Он обнаружил их, заставил выйти и двоих убил собственными руками. Услышав это, его друг воскликнул: «А бога ты не боишься? Кто тебе дал право убивать вопреки заветам господа?». Он ответил: «Таков приказ султана. Приказ султана есть приказ господа бога, и его выполнение является долгом».
В конце августа 1915 года меня посетил в тюрьме один из моих коллег, близкий друг чиновника, которому было поручено руководить резней армян. В ходе разговора я от него узнал, что к этому времени в Диарбекире и других вилайетах было убито 570 000 армян.
Если мы к этому прибавим 50 000 человек, убитых в последующие месяцы, 230 000 убитых в вилайетах Ван, Битлис и Муш, и 350 000 армян, которые были вырезаны в Эрзруме, Харберде, Себастии, Трапезунде, Адане, Бруссе, Урфе, Зейтуне и Айнтабе, то получим цифру, равную 1 200 000 — убитых или умерших от голода, жажды и болезней.
Если спросить у турецкого правительства о мотивах истребления армян — мужчин, женщин и детей, осквернения их чести, захвата и разграбления их имущества, оно ответит, что армяне в Ване перебили мусульман, что они держали запрещенное оружие и бомбы, что были найдены такие символы армянской государственности, как знамена и др. Все это, мол, служит доказательством того, что армяне не отказались от своих интриг и ждут удобного случая, чтобы разжечь смуты и убивать мусульман, опираясь на помощь России, врага Турции.
Таковы ссылки турецкого правительства.
Я изучил этот вопрос на основе самых авторитетных источников. Я осведомлялся у жителей и чиновников Вана, посещавших Диарбекир, убивали ли армяне мусульман в Ване или в пределах вилайета. Все отрицали это и говорили, что правительство приказало жителям покинуть город задолго до того, как русские вошли туда или был убит хоть один человек. Власти также потребовали, чтобы армяне сдали оружие, но последние отказались, боясь нападения курдов и самих же властей. Они также отказались выдать наиболее видных людей в качестве заложников.
Все это произошло во время вступления русских в Ван. В других местах власти собрали и угнали армян вглубь страны, где их уничтожали, несмотря на то, что ни один служащий турок или курд не был убит ими. Что же касается событий в Диарбекире, читатель этой брошюры уже знает об этом. Там не было ни одного инцидента, ни одного убийства или нарушения спокойствия, которое могло бы турецкому правительству послужить поводом для зверств против армян...
Публикуя эту брошюру, я прежде всего преследовал цель опровергнуть все обвинения, которые будут выдвинуты против ислама, и доказать, что ответственность за совершенные против армян жестокости ложится на членов комитета «Единение и прогресс», которые держат власть в своих руках и которые руководствовались не чем иным, как расовым фанатизмом и завистью к армянам. Мусульманская религия отвергает их!
В заключение я обращаюсь к европейским державам и заявляю им, что это они вдохновляли турецкое правительство на преступления, ибо, зная о дурной турецкой администрации и преступлениях, совершенных турками неоднократно, эти державы не помешали им и дальше продолжать наносить вред людям[3].
Перевод с французского
Faiez el Ghocéin. Témoignage d'un Arabe musulman sur I'Innocence уt le massacre des Arméniens. Trad. de l'arabe par A. El-G. [Bombay], 1917, p. 3—4, 20—22, 39—44.
 |
Партия «Иттихад ве тераки»[XI] созвала в центре тайное совещание, на котором было решено истребить всех армян без различия пола и возраста, не оставив в живых ни одного человека. Исполнение этого решения было поручено специальной группе[XII], состоявшей из преступников и бандитов, а руководство ими — «действующей тройке», куда вошли доктор Назым[XIII], доктор Бехаэтдин Шакир[XIV] и министр просвещения Шюкри[XV].
Поверхностное описание не может дать представления об этом страшном злодеянии.
Если мне удастся хоть приблизительно описать это преступное историческое совещание, осветить выдвинутые действующими лицами предложения и споры, раскрыть диктовавшие их политические и общественные соображения и их «научные» способности, то тем самым я, несомненно, окажу услугу истории, выявив причины и истинных виновников этого злодеяния.
События, происшедшие в действительности, записаны мною на основании сообщений компетентных и сведущих лиц и соответствующей литературы. Чтобы лучше ознакомить с теми, кто ответствен за армянские события, с организаторами и виновниками кровавой резни армян, считаю целесообразным в точности воспроизвести вышеуказанное совещание.
Тайное совещание под председательством Талаата предоставило первое слово доктору Назыму. Доктор Назым дребезжащим голосом стал излагать свой взгляд на вопрос...
Доктор Назым. Надо действовать быстро и решительно. Армяне опасны, как гнойный нарыв: вначале эта ядовитая рана кажется безопасной, но если она не будет вовремя оперирована опытным хирургом, то непременно приведет к смерти. Необходимо действовать и действовать быстро. Если довольствоваться частичной резней, как было в 1909 году в Адане и других районах[XVI], то это вместо пользы принесет вред, так как мы рискуем пробудить элементы, которых также собираемся смести с дороги — арабов и курдов; опасность увеличится втрое и затруднится осуществление нашего намерения. Я несколько раз говорил вам на этом собрании и сейчас повторяю: если чистка не будет всеобщей и окончательной, то вред вместо пользы неизбежен. Армянский народ надо уничтожить в корне, чтобы ни одного армянина не осталось на нашей земле и забылось само это имя. Сейчас идет война, такого удобного случая больше не будет. Вмешательство великих держав и шумные протесты мировой прессы останутся незамеченными, а если они узнают, то будут поставлены перед совершившимся фактом, и тем самым вопрос будет исчерпан. На этот раз наши действия должны принять характер тотального истребления армян; необходимо уничтожить всех до единого.
Возможно, что некоторые из вас сочтут это зверством, скажут: какой вред могут причинить старики, дети и немощные, чтобы нужно было их уничтожать? Пусть будет наказан лишь тот, кто виноват; нападать же на сидящих дома женщин, стариков и грудных детей является варварством и дикостью и противоречит законам цивилизации и человеколюбия. Дескать, доктор Назым преувеличивает и рассуждает неразумно.
 |
Гасан Фехми[XVII]. Да, сударь, я также знаком с этой теорией пожирания слабого сильным, известной в биологии.
Доктор Назым (продолжая). Подумаем как следует: зачем мы совершили революцию, какую цель преследовали? Я не хочу думать, что целью нашей было убрать людей султана Гамида и занять их места. Я стал вашим товарищем, соратником и братом для того, чтобы возродить туркизм. Я хочу, чтобы на этой земле турок и только турок жил и безраздельно господствовал. Пусть исчезнут все нетурецкие элементы, к какой бы национальности и религии они не принадлежали. Нашу страну надо очистить от нетурецких элементов. Религия для меня не имеет значения и смысла. Моя религия — Туран[XVIII].
Доктор Бехаэтдин Шакир (произносит слова раздельно и с ударением). Если такой бедняга, как Моисей, такой изгнанник, как Иисус, и такой сирота, как Магомет, смогли создать на земле отдельные величайшие религии, почему же мы, люди сильной воли и ума, не можем создать и распространить религию и идею Турана?
Гасан Фехми. Да простит бог за эти слова (боязливо оглядывается по сторонам). Как бы черти не набросились на нас.
Кара Кемаль[XIX] (заметив его испуг, говорит с насмешкой). Ходжа-эфенди, что вы бормочете? Молитесь? Помолитесь над моей головой, чтобы прошла головная боль.
Доктор Назым (продолжая). Горе нам, если эта чистка не будет окончательной, если мы не уничтожим их полностью: тогда завтра мы не сможем занять наши места — они возьмут нас за руки и вышвырнут отсюда и, не довольствуясь этим, убьют нас всех. Революция не знает жалости. Она преследует свою цель и разрушает все препятствия на своем пути.
Доктор Бехаэтдин Шакир. Мы, революционеры, построив во имя турецкой нации Османское государство на принципах национализма, установили настоящую власть Иттихада. В своей национальной культуре мы можем допустить лишь процветание турецкого семени. Мы обязаны очистить нашу родину от оставшихся неродственных народов, искоренить их, как сорные травы. Это — цель и девиз нашей революции. Именно поэтому власти Иттихада мы дали название «правительства новой Турции», низведя к нулю название «османец». В самом деле, какую ценность оно могло иметь? Что может прибавиться в культуре государства, основанного на имени Османа? Представители различных национальностей под единым именем османца создали удивительную смесь, которую, если подойти к этому строго научно, даже нельзя назвать государством. В лучшем случае можно сказать, что это вотчина, оставленная Османом в наследство своим сыновьям. Состоящая из разных элементов, османская смесь не имеет своего национального лица, она похожа на скопление различных домашних животных в одном хозяйстве. Армяне, греки, болгары, босняки, помаки[XX], сербы, албанцы, курды, черкесы, арабы, грузины, лазы — все эти элементы как будто составляли единое целое под названием османца. Надо отказаться от таких понятий. Как в усадьбе гусь, утка, курица, овца, корова, бык и теленок живут рядом, не видоизменяясь, точно так же эти народности остались на нашей земле, не меняя своей национальности и языка. При благоприятных обстоятельствах они даже притесняли турок и отделялись, захватывая у них земли, как это сделали, например, румыны, сербы, болгары и совсем недавно албанцы.
Кара Кемаль. Пусть пропадут!..
 |
Кара Кемаль. Молодец, ходжа-эфенди. Вот достойный нас духовный отец.
Энвер[XXIII] (серьезно). Разработка способов уничтожения является делом специального органа.
Джавид[XXIV]. Сделаем заключение. Объяснения доктора Назыма, Бехаэтдина Шакира и даже ходжи Гасана Фехми достаточно осветили вопрос... Уничтожение армян всех до единого насколько необходимо для нашей национальной политики, настолько же важно для создания экономического господства турок. Перейдем к голосованию.
По предложению Талаата голоса были собраны и подсчитаны. Результаты показали, что все присутствующие единогласно голосовали за полное уничтожение всех армян, не исключая ни одного человека.
Перевод с турецкого
Mevlan Zade Rifat, Türkiye inkilabmin ic yüzü. Halep, 1929, S. 89—93 (арабск. алф.)
Я полагаю, что история высылки и резни армян... не имеет ничего себе равного в написанных по сей день повестованиях о бесчеловечных поступках. В какой бы уголок обширной территории Турции ни бросить взгляд, в какое бы глубокое ущелье ни взглянуть — везде можно найти тысячи трупов и скелетов армян, зарезанных и изуродованных самым жестоким образом.
Мне тогда еще не приходилось иметь дело с высланными; я состоял секретарем на службе Табачной монополии в Рас-ул-Айне. За деревней, у берега реки, я видел караван из сотен несчастных женщин и детей, которые приходили в деревню каждое утро, чтобы просить милостыню. Некоторые из них носили воду, пытаясь просуществовать крохами хлеба, заработанными таким путем.
Но тогда еще было лето, и они могли найти убежище в расселинах скал или холмов. Когда же настала зима, в тишине ночи раздавались стоны умирающих от холода и голода...
Я никогда не забуду этой ночи. Я находился в доме каймакама. На дворе бушевала буря. На расстоянии десяти минут ходьбы от того места, где мы находились, слышны были стоны и плач этих несчастных людей, предоставленных произволу стихии. Каймакам Юсуф Зия-бей был добрым, сердечным человеком. Мы вместе с ним вышли из дома и направились в дом одного аги, еще к некоторым другим и с трудом добыли две-три палатки. При помощи десяти или пятнадцати жандармов и других людей нам удалось разбить палатки, которые могли служить убежищем несчастным жертвам. Смерть их являла печальное зрелище, но еще ужаснее было видеть, как собаки пожирали трупы людей.
Это были остатки несчастного армянского населения Себастии, Диарбекира и Харберда. Из пяти или шести провинций было выселено около одного миллиона жителей. К моменту прибытия на место высылки в каждом караване оставалось едва 100—150 женщин и детей. Это говорит о том, что большинство было вырезано в пути.
Я прибыл в Алеппо. Случилось так, что Абдуллахад Нури-бей, прибывший тремя-четырьмя днями раньше в качестве представителя Главного комитета по делам высылки, назначил меня своим главным секретарем.
Несмотря на то, что я был очевидцем преступлений в Рас-ул-Айне, я все же не мог понять их цели. Только впоследствии я постиг их смысл. Я содрогался каждый раз, когда приходилось регистрировать зашифрованные секретные приказы. На смерть была обречена целая нация, в том числе женщины и малолетние дети.
Правительство сначала решило направить высланных армян в Маару, Баб и другие отдаленные районы Алеппо. Затем, однако, последовал приказ о назначении местом высылки долину реки Хан-Зор (близ Дейр-Зора).
Однажды поступила следующая телеграмма от министра внутренних дел: «Цель высылки известного народа[6] состоит в том, чтобы обеспечить благополучие нашего отечества в будущем, ибо, где бы они ни жили, они никогда не откажутся от мятежных идей. Мы поэтому должны стремиться, насколько возможно, уменьшить их число».
Эта телеграмма поступила в ноябре 1915 года. Восемь дней спустя она была передана Абдуллахаду Нури-бею даже без утверждения генерал-губернатором. В тот вечер, в 11 ч. 30 мин., начальник высланных Эйюб-бей и начальник жандармерии Эмин-бей пoспешили в управление губернатора, чтобы встретиться с Нури-беем. Нури-бей тут же показал им полученную телеграмму, и они беседовали еще в продолжение часа. Темой их беседы был вопрос о способах уничтожения армян. Эйюб-бей стоял за открытую резню, но Абдуллахад Нури-бей, человек очень хитрый, с этим планом не согласился. Его идея состояла в том, что целесообразнее подвергнуть их тяжелым испытаниям нужды и суровой зимы. Убивая их таким образом, можно было для будущего заручиться доказательством, будто они умерли естественной смертью.
До этого момента жандармы не вмешивались в дела высланных в Алеппо. Теперь жандармы стали действовать совместно с полицией.
Вскоре в Алеппо приступили к активным действиям. Высланных сосредоточили в районах Гармы и Килиса, а также вокруг Алеппо. Их направляли группами в Актерим, а оттуда — в Баб. Последовало то, на что рассчитывали представители власти. Ежедневно поступали донесения о сотнях умерших от голода, холода и болезней. Эйюб-бей отправился в Азаз. По возвращении он явился в управление губернатора и с радостью сообщил, что сжег палатки. Баб оказался переполненным людьми. Всюду свирепствовал тиф. Каймакам и чиновники, ведающие делами высылки, ежедневно посылали донесения о смертности. Смерть разила не только армян, она косила также местное население.
Однажды я сказал Абдуллахаду Нури-бею: «Бей-эфенди, давайте сделаем ссылку армян менее строгой, иначе смерть будет грозить всей Месопотамии. В этих обширных областях никто, кроме чертей, не останется. Каймакам в Рас-ул-Айне сообщает тревожные сведения».
Нури-бей засмеялся. «Мой мальчик, — сказал он, — таким образом мы сразу избавимся от двух опасных элементов. Вместе с армянами ведь умирают арабы! Разве это плохо? Ведь расчищается дорога для туркизма!».
Этот ужасный ответ заставил меня содрогнуться.
Что заставляло этого человека так смело и безбоязненно проводить этот жестокий и дьявольский план? Об этом можно сказать многое, но копия одного приказа, найденная среди бумаг Комитета по делам высылки, сама по себе достаточна, чтобы объяснить ту смелость и уверенность, с которыми Нури-бей выполнял порученную ему задачу, — истребить всех армян. Вот этот приказ:
«Хотя вопрос об истреблении армянского элемента, который в течение веков стремился разрушить прочный фундамент нашей Империи, а в настоящее время стал реальной опасностью, был решен ранее, обстоятельства не позволяли осуществить это священное дело. Теперь, когда все препятствия устранены и настало время избавления нашего отечества от этого опасного элемента, настоятельно рекомендуется не поддаваться чувству сострадания при виде их жалкого положения, а покончить со всеми и всячески стараться уничтожить само название «Армения» в Турции. Следите за тем, чтобы те, кому будет доверено выполнение этой задачи, были патриотами и надежными людьми».
Ни дата этого приказа и ни лицо, которому он был адресован, неизвестны, так как это была копия. Однако все указывает на то, что приказ был послан от имени Талаат-паши — министра внутренних дел — прямо генерал-губернатору и передан им Комитету по делам высылки. Этот приказ должен был прибыть в Алеппо до приезда Абдуллахада Нури-бея, вероятно, еще при управлении Джеляль-бея. Быть может, по этому именно поводу Джеляль-бей телеграфировал в Константинополь: «Я являюсь губернатором этой провинции, и не могу быть ее палачом». Он был немедленно уволен, и на его место был послан Бакир Сами-бей, который также был противником резни.
Главный надсмотрщик Шукри-бей был уже на протяжении нескольких месяцев в Алеппо, составляя планы высылок и резни. Однако он не мог найти достаточно надежных людей для выполнения ужасного плана. Генерал-губернатор Джеляль-бей еще не был уволен, и нельзя было рассчитывать на его помощь. Начальник полиции Фикри-бей находился под влиянием Джеляль-бея и также не одобрял резни, так что и на его помощь нельзя было надеяться. Единственный, на кого Шукри-бей рассчитывал, это Джемаль-бей, специально посланный для руководства резней армян. Оба работали совместно для осуществления злодеяния, но они ничего не могли сделать...
Только после того, как генерал-губернатором Алеппо назначили Мустафу Абдулхалик-бея, произошла эта ужасная резня.
Вначале высылка армян в пустынные районы производилась исполнительной комиссией при Комитете по делам высылки в Алеппо. Пока этим делом занималась исполнительная комиссия, высланные были относительно ограждены от насилия и грубого обращения. Правительство ясно понимало, что при этих обстоятельствах оно не могло добиться своей конечной цели и поэтому уволило губернатора (Бекир Сами-бея) и назначило на его место Мустафу Абдулхалик-бея, которого сумело привлечь на свою сторону. Этот человек был врагом армян и стремился якобы во имя Турции уничтожить весь армянский народ. Приказы, которые он издавал для Комитета по делам высылки, были настолько безжалостны, что трудно объяснить...
Правительство назначило Абдуллахада Нури-бея помощником этого человека. Представитель Главного комитета по делам высылки Нури-бей был очень умным, но жестоким от природы человеком. Одержимый ненавистью к армянам, он был воплощением утонченной жестокости. Страдания и несчастия армян, так же как и частые донесения о случаях смерти среди них, наполняли его таким восторгом, что он чуть не плясал от радости, ибо все это было результатом его распоряжений. «Правительство не желает, чтобы этот народ существовал», — говорил он обычно. Он это повторил, когда его позвали в канцелярию правительства перед отъездом в Алеппо. Советник при Министерстве внутренних дел предложил ему повидаться с Талаат-пашой. Нури отправился в Высокую Порту[XXV]. У паши было несколько посетителей.
«Когда вы уезжаете?» — спросил Талаат и, отведя его к окну, добавил тихим голосом: «Вы, конечно, знаете возложенную на вас задачу? Мы должны увидеть Турцию, избавленную от этого проклятого народа [армян]»...
Главным пособником Абдуллахада Нури-бея был его непосредственный подчиненный Эйюб Сабри-бей, кровожадный человек и взяточник. Убийства, а еще больше ограбления были целью его жизни. В период службы в этой должности он накопил большое состояние...
В соответствии с декретом губернатора Алеппо Абдулхалик-бея представитель Главного комитета по делам высылки Абдуллахад Нури-бей приступил к организации высылок, и когда они начались, преступления последовали одно за другим.
Из Министерства внутренних дел прибыл новый ужасающий приказ, предоставляющий им полную свободу действий, хотя они и не нуждались в этом.
Приказ этот гласил:
«Губернатору Алеппо.
9 сентября 1915 года. Право армян жить и трудиться на турецкой земле полностью отменено. В соответствии с этим правительство берет на себя всю ответственность и приказывает не щадить даже детей в колыбели. Выполнение этого приказа в некоторых провинциях уже дало свои результаты. Несмотря на это, по неизвестным нам причинам были сделаны исключения в отношении известных людей: вместо того чтобы быть отправленными прямо на место высылки, они оставлены в Алеппо. Это ставит правительство в еще более затруднительное положение. Не принимая во внимание их возражения, удалите оттуда всех, как женщин, так и детей, кто бы они ни были, даже тех, кто не в состоянии двигаться. Не позволяйте людям защищать их, ибо вследствие своей несознательности они ставят материальные выгоды выше патриотических чувств и не могут понять большой политики правительства, настаивающего на этих мерах. Вместо косвенных мер по истреблению, применяемых в других местах, как, например, строгость, поспешность высылки, трудности перемещений и разные невзгоды, — можно без риска прибегать к непосредственным мерам. Действуйте лишь с усердием.
Военное министерство сделало общее распоряжение командирам армии, чтобы они не вмешивались в дело высылки.
Передайте ответственным лицам, назначенным для выполнения этого задания, что они обязаны проводить в жизнь наше истинное намерение, не боясь ответственности. Благоволите представлять еженедельно цифровые отчеты о Вашей деятельности.
Министр внутренних дел Талаат»[7].
Когда был получен этот приказ, Комитет по делам высылки в Алеппо уже имел право по прямому указанию генерал-губернатора совершать любые действия.
Все дело по высылке было сосредоточено в одних руках для того, чтобы приказания по осуществлению варварских мероприятий сохранились по возможности в тайне, с тем, чтобы широкая публика не узнала о происходящем и слухи о преступлениях не просачивались за границу.
Лагерь, где были собраны высланные, находился на злополучном холме Карлик, на расстоянии 20 минут от Алеппо. Оттуда высылаемые отправлялись в пустыню. Жизнь армян здесь зависела от произвола полицейского сержанта или чиновника по высылке.
Во всяком случае, здесь было мало надежды остаться в живых для всякого, кто попадал за пределы Алеппо. Весь путь от Карлика до Дейр-Зора представлял собой дорогу мучений — кладбище. Ответственным чиновникам было приказано не бояться прибегать к жестокостям, приводящим к смерти.
Это подтверждается двумя следующими телеграммами, посланными министром внутренних дел Талаат-пашой.
«До нашего сведения дошло, что некоторые чиновники были преданы военному суду по обвинению в вымогательстве и жестокости в отношении известного народа [армян]. Даже если это явится лишь простой формальностью, энергия прочих чиновников может ослабеть. По этой причине я приказываю не допускать подобных расследований.
Министр внутренних дел Талаат».
«Если обращать внимание на жалобы, подаваемые известными лицами [армянами] по всякого рода личным делам, то не только задержится их отправка в пустыню, но также создастся основание для ряда действий, которые в будущем могут вызвать политические затруднения. Необходимо отдать соответствующие приказы чиновникам.
Министр внутренних дел Талаат».
Позже были получены инструкции от министра внутренних дел о том, что письма и телеграммы, адресованные высшим правительственным чиновникам с жалобами, должны приниматься, но не доставляться.
 |
Резня в Рас-ул-Айне. В то время как высылки осуществлялись по железной дороге, каймакам Юсуф Зия-бей доносил, что в Рас-ул-Айне нет больше места для армян. Кроме того, он сообщил, что ежедневно умирает пятьсот-шестьсот человек и что невозможно ни хоронить мертвых и ни отправлять живых дальше на юг.
Он получил ответ следующего содержания: «Ускорьте высылку, тогда те, которые не в состоянии двигаться, упадут и умрут на расстоянии нескольких часов от города, и город освободится как от живых, так и от мертвых».
Как видно из последних докладов местных чиновников по высылке и из отчета каймакама, за четыре месяца от голода и болезней умерло от 13 000 до 14 000 человек.
Таково было положение армян в Рас-ул-Айне, а между тем в Алеппо турки подумывали о новых методах их полного уничтожения. Все говорило за то, что Юсуф Зия-бей не согласится стать орудием для выполнения этого преступления. Однако еще большее препятствие представлял собой губернатор Дейр-Зора Али Суад-бей, который сделал все, что мог, чтобы облегчить страдания армян...
Однажды Суад-бей обратился к каймакаму со следующими словами: «Не будем спрашивать, почему армяне высылаются. Это нас не касается. Мы можем обращаться с ними так, как нам заблагорассудится. Если мы хотим, мы можем защищать их, сохранить им жизнь и использовать их ремесла. Если мы захотим, мы можем их уничтожить. Мы не можем устранить несчастье, которое над ними тяготеет, но мы можем смягчить его. Я полагаю, что благодаря их труду эти пустыни могут быть превращены в цветущие поля и вместо этих хижин — воздвигнуты прекрасные здания».
В это же время в Алеппо вырабатывался план истребления этих людей.
Приказания, отданные чиновникам, ведающим высылкой в Рас-ул-Айне, не были приведены в исполнение. Абдуллахад Нури-бей, прибыв в Рас-ул-Айн и припугнув Арел-бея — чиновника, ведающего высылкой, установил, что сам губернатор Дейр-Зора Суад-бей не выполнил приказа о выселении армян в пустыню.
По возвращении в Алеппо Нури-бей донес генерал-губернатору (вали) Абдулхалик-бею об истинном положении вещей. Генерал-губернатор послал немедленно следующий шифрованный приказ Али Суад-бею:
«То, что тысячи армян остаются в Рас-ул-Айне, противоречит священным намерениям правительства. Гоните их в пустыню».
Суад-бей ответил: «Нет средств для отправки этих людей. Если Ваша цель убить их, то я не могу сделать этого сам или заставить других».
Мустафа Абдулхалик-бей направил эту телеграмму в Константинополь министру внутренних дел, добавляй к ней следующее донесение относительно Суад-бея:
«Министру внутренних дел.
23 декабря 1915 г.
Мы узнали от представителя главного надзирателя Комитета по делам высылки, что армяне, высланные в Рас-ул-Айн, все еще находятся там... Лицом, покровительствующим им и позволявшим им поселиться, является губернатор Дейр-Зора Али Суад-бей.
Несмотря на то, что мы неоднократно писали, что скопление армян, оправдываемое отсутствием транспортных средств, в небольшом, но столь важном по своему расположению городе, как Рас-ул-Айн, налагает на нас большую ответственность, — мы все же не добились никаких результатов.
Пристрастие, проявляемое в отношении их, и покровительство со стороны Али Суад-бея достигли невероятных пределов. Согласно имеющимся сведениям, он одевает и присматривает сам за некоторыми армянскими детьми, он оплакивает вместе с ними страдания их родителей...
Так как сохранение подобного положения вещей вызывает ненужную задержку в деле дальнейшего перемещения высланных из Алеппо, то мы обращаемся к Вашему превосходительству с просьбой сделать необходимые распоряжения.
Мустафа Абдулхалик, генерал-губернатор (вали)».
Именно вследствие этого рапорта Али Суад-бей был впоследствии уволен.
Таково было положение до февраля 1916 года. Затем в Рас-ул-Айн прибыл пользующийся дурной славой один из самых жестоких организаторов резни армян, бывший генерал-губернатор Вана Джевдет-бей, шурин военного министра Энвер-паши. Покончив с резней в Ване, он прибыл в Муш, где он также руководил резней. Оттуда он направился в Битлис, чтобы закончить резню, начатую Мустафой Абдулхалик-беем. Назначенный губернатором Аданы, он по пути туда в феврале 1916 г. прибыл в Рас-ул-Айн, где в это время скопилось около 50 000 высланных армян. Каймакам вышел встретить его со свитой.
Среди высланных случайно находился один армянский врач — доктор Грештакян, состоявший в штате Исполнительной комиссии Багдадской железной дороги. Этот доктор впоследствии рассказывал, что Джевдет-бей прежде всего обратил внимание на гору, у подножья которой были разбиты тысячи палаток высланных армян.
Джевдет-бей решил, что это военный лагерь и спросил, куда направляются эти солдаты. Каймакам объяснил, что это не солдаты, а высланные армяне. Услышав это, Джевдет-бей, не подозревая, что среди присутствующих есть армянин, воскликнул: «Разве эти собаки все еще существуют? Я приказываю вам всех их перерезать».
Каймакам отказался выполнить это приказание, говоря, что он не может пролить кровь такого большого числа ни в чем не повинных людей, никогда не причинявших ему никакого зла.
«Значит, вам неизвестна политика, которой придерживается правительство?», — сказал Джевдет-бей, пригрозив ему увольнением.
За словом последовало действие: он вызвал начальника телеграфной конторы и немедленно донес в Константинополь о происшедшем. Следствием этого могло быть только увольнение каймакама, что и последовало. Юсуф Зия-бей был удален из Рас-ул-Айна, и через десять дней прибыл новый каймакам — молодой человек из Кочаны (в Румелии), Керим Рефи-бей. Он был приверженцем Джевдет-бея.
Приказ о преступных действиях в Рас-ул-Айне исходил непосредственно из Алеппо. Этот приказ был дан начальникам конвоя. Некоторые из них прибыли в Алеппо и имели свидание с Мустафой Абдулхалик-беем. Через четыре или пять дней после их возвращения каймакам сообщил шифрованной телеграммой, что они прибыли и получили его приказания. Резня последовала почти немедленно после высылки, так как она была совершена неподалеку от города, в основном на берегу реки Джурджиб и на дороге в Шаддад. Армян уводили группами и убивали самым жестоким образом. Некоторым из них удалось бежать в Рас-ул-Айн, ибо бежать в другое место не было возможности, где они рассказали об этих ужасах. Можно себе представить страх, который охватил этих беспомощных людей, когда к ним приходили с револьверами, кнутами и дубинами, чтобы гнать на бойню. Не жалели ни больных, ни детей, ни стариков.
«Не оставляйте никого в живых, в частности детей до пяти-семи лет. Иначе они вырастут и будут стремиться отомстить».
На место Али Суад-бея губернатором в Дейр-Зор прибыл Зеки-бей. Так как резня уже началась, то ему нужны были люди для осуществления этой дьявольской работы. Зарезать 200 000 человек — не легкое дело.
Большинство людей, работавших на строительстве железной дороги, были армяне. Правительство под тем предлогом, что они непригодны для данной работы, издало следующий приказ:
«№ 801. 26 декабря 1915 г. Губернатору Алеппо.
Решено, чтобы все армяне, работающие на железной дороге или на другом строительстве, были высланы на места высылки. Военное министерство об этом сообщило начальникам лагерей высланных.
Министр внутренних дел Талаат».
На этом основании через военные комиссариаты железных дорог были запрошены их списки. Оба железнодорожных комиссара — Хайри-бей и Джеляль-паша — проявили в этом вопросе большую мягкосердечность...
Вскоре после этого вопрос был снова поднят, и тогда пришла следующая телеграмма:
«№ 840. 16 января 1916 г. Губернатору Алеппо.
До нашего сведения дошло, что вдоль линии между Интилли, Айраном и Алеппо находятся около сорока или пятидесяти тысяч армян, преимущественно женщин и детей. Те лица, которые вызывают затруднения, создавая скопления высланных в местностях, имеющих важное значение для перевозки войск, будут наказаны со всей строгостью. Ввиду этого свяжитесь с губернатором Аданы и отправьте этих армян немедленно в Алеппо, не позволяя им продвигаться дальше. Я с нетерпением жду сведения о результатах в недельный срок.
Министр внутренних дел Талаат».
В тот же день в дополнение к первой телеграмме была получена другая телеграмма:
«Губернатору Алеппо.
В добавление к телеграмме от 16 января № 840.
Не высылайте армянских рабочих, оставленных в Интилли и Айране, пока не будет закончено строительство железкой дороги. Но так как им не разрешается проживать со своими семьями, то расквартируйте их временно в окрестностях Алеппо. Остальных, женщин и детей, отправьте немедленно в пустыню, согласно предыдущей телеграмме.
Министр внутренних дел Талаат».
Вследствие выполнения этого приказа, малолетние дети были брошены тут же под деревьями, голодными и голыми.
Господин Коппель[8] собрал этих детей, уместил в ящики от динамита и отвез их в Интилли, где их воспитывали в его сиротском доме. Несколько дней спустя немецкий директор Багдадской железной дороги упрекал его за такую благотворительность.
Группы, отправленные через Айнтаб и Мараш, были поголовно вырезаны в пути, так что никто из них не прибыл в Мардин. 500 человек из этой группы были доставлены в Рас-ул-Айн...
В то время как резня в Рас-ул-Айне и Интилли приходила к концу, стали готовиться к еще более ужасной резне; на этот раз Зеки-бей должен был истребить 200 000 армян, сосланных в Дейр-Зор.
Зеки-бей нетерпеливо отправлял телеграммы губернатору в Алеппо, требуя, чтобы армяне, находящиеся по соседству с этим городом, были как можно скорее отправлены к нему.
Но настоящий террор начался, когда стали гнать людей из Алеппо и окрестностей в сторону Мескене. Караванам не было конца. Баб, Маара и Мамбидж были полностью эвакуированы. Несмотря на суровую погоду, армян гнали в сторону Мескене, часто пешком, изредка на ослах или верблюдах. Но даже там им нельзя было оставаться; приказ требовал, чтобы они прибыли в Дейр-Зор.
Большая часть высланных на берега Евфрата была из окрестностей Константинополя, а также из Родосто[XXVI], Никомедии[XXVII], Партизака[XXVIII], Адабазара[XXIX], Джизре и Конии[XXX], одним словом, это были армяне, высланные из мест, расположенных вдоль Анатолийской железной дороги, и из Кесарии[XXXI].
Эти новые высылки вызвали всеобщее удивление. Непонятно было, почему людей гнали по направлению Дейр-Зора. Но была еще более основательная причина для тревоги. Вести о резне в Рас-ул-Айне, кроме других мест, проникли также и в Мескене. Резня, которая продолжалась несколько лет, не могла оставаться тайной даже в пустыне.
Стало известно, что высланных больше не будут отправлять правым берегом Тигра, а будут отправлять только левым. Это было равносильно смертному приговору для отправляемых караванов, так как этим караванам пришлось бы двигаться от берега Тигра до Ракка по безводной пустыне, где им грозила неизбежная смерть от голода и жажды. Эль-Джезире — так назывался левый берег реки — был дорогой к могиле.
Прибывшие из Баба выселенцы усилили панику, сообщив о следующем приказе генерал-губернатора Алеппо и мэра этого города на имя каймакама Баба:
«Весьма срочно и секретно.
Не задерживайте даже приговоренных армян и армян, обвиняемых или арестованных полицией. Отправьте их немедленно в Дейр-Зор...».
Во всех приказах правительства говорилось: «Присоединяйте к караванам и отправляйте их». Эти двусмысленные слова означали: «Отправляйте их в пустыню». Но даже в пустыне высланные армяне не имели определенного места. Их постоянно заставляли передвигаться с места на место — неизвестно куда. Достаточно было, чтобы они не оставались долго на одном месте: ходьба должна была истощить их силы.
Правительство послало следующую телеграмму в Алеппо:
«№ 723. Шифрованная телеграмма от министра внутренних дел на имя губернатора Алеппо.
3 декабря 1915 г. Отправьте без промедления армян и прежде всего тех, кто находится в окрестностях Алеппо, на место их высылки и донесите об исполнении.
Министр внутренних дел Талаат».
В начале высылок деревни вокруг Алеппо предназначались для жительства армян, в этих селениях было размещено большое число армян. По получении указанной телеграммы в окрестности Алеппо были посланы конные жандармы, которые самым жестоким образом выгоняли людей из селений и гнали их по направлению Мескене, где большинство погибло...
Из Алеппо были получены указания не давать высланным ни есть, ни пить в пути, чтобы таким образом, по мере возможности, уменьшить их число.
20 января 1916 г. Абдуллахад Нури-бей писал чиновнику Комитета по делам высылки в Бабе Мухаррем-бею: «№ 344. 20 января 1916 г. Вы, несомненно, цените доверие, выказанное Вам правительством, а даете себе отчет в важности доверенного Вам дела. Вы не должны разрешить оставаться ни одному армянину в Бабе. Только Ваша строгость и быстрота действия в отношении высылок могут обеспечить выполнение намеченного нами плана. Вы должны только следить за тем, чтобы трупы не оставались на дорогах. Сообщите нам почтой максимальную сумму вознаграждения, которое Вы предполагаете заплатить людям за выполнение этой работы. Не беспокойтесь в отношении транспортных средств — высланные могут идти пешком.
Недельная сводка о смертности, сообщенная нам за последние несколько дней, неудовлетворительна...
Отправка высланных не должна носить характера путешествия. Не обращайте внимания на протесты и плач. Правительство дало необходимые указания также каймакаму.
Абдуллахад Нури».
Абдуллахад Нури-бей издал затем следующий приказ:
«Ни один чиновник не будет нести никакой ответственности за суровое отношение к высланным армянам».
В соответствии с предыдущими указаниями все высланные, находящиеся в Бабе, должны были быть изгнаны в двадцать четыре часа. О числе умерших докладывалось в Константинополь шифрованными телеграммами раз в две недели.
Правительство требовало, чтобы все армяне были уничтожены: они больше не имели права на существование...
В то время как ликование турок достигло своего апогея, высылки в Алеппо стали настолько жестоки, что жандармы и полиция врывались в дома, связывали несчастных армян и выгоняли тех, кто, не имея никакой защиты, кроме бога, прятался в смертельном страхе.
Как-то раз несчастный человек подал заявление, в котором говорилось, что всех членов его семьи, заболевших тифом, вышвырнули на улицу, бросили в повозки для мусора и отвезли в Карлик. Несчастный человек со стонами и плачем умолял, чтобы ему дали хотя бы десятидневную отсрочку. Он не знал, что приговорен к смерти. Никто его не жалел. В течение моего срока службы высланными армянами было подано 10 000 прошений в нашу кaнцелярию. Я не видел, чтобы хоть десять из них привлекли чье-либо внимание.
Как-то видели женщину из Диарбекира, которая несла блюдо с гербом Армении. Ее повели в Главный комитет по делам высылки и спросили, где она взяла это блюдо. Женщина ответила, что оно у нее дома уже давно и что она не знает, откуда его принесли. Ее повели в камеру жандармерии, где пытали восемь или десять дней с целью выяснить, откуда у нее это блюдо. Однако бедная женщина этого не знала. Она умерла во время пыток, усугубляемых голодом.
Итак, из Алеппо, где я был свидетелем сотен и тысяч таких драм, меня отправили в Мескене в качестве чиновника Комитета по делам высылок. Когда я собирался уезжать, меня позвал Эйюб-бей и сказал: «Мы не удовлетворены работой ни одного из посланных в Мескене чиновников. Вы знаете это дело и знакомы с поступившими приказами. Следите, чтобы никто из этих людей [армян] не остался в живых. Если нужно, убивайте их собственноручно. Убивать их — одно удовольствие».
Я отправился в Мескене. Я слышал о совершенных преступлениях. Я там пробыл два месяца и только один раз выслал одну группу, которая едва достигала тридцати человек.
Когда я был еще в Алеппо, там получили следующую зашифрованную телеграмму из Константинополя:
«Шифрованная телеграмма от министра внутренних дел, адресованная губернатору Алеппо.
1 декабря 1915 г. До нашего сведения дошло, что некоторые духовные лица отправлены в такие сомнительные пункты, как Сирия и Иерусалим, несмотря на то, что армянское духовенство должно быть истреблено в первую очередь. Подобное разрешение является непростительным упущением. Место высылки этих мятежных людей — уничтожение. Я рекомендую Вам действовать в соответствии с этим.
Министр внутренних дел Талаат».
Когда я прибыл в Мескене, там находился старый епископ Никомедии (Измида). Он сидел в маленькой палатке и размышлял о своей судьбе. Неизвестно, каким образом этот человек, неспособный причинить кому-либо вред, привлек внимание руководителя Комитета по делам высылки.
Я получил записку с указанием, что здесь находится епископ Измида. Почему его здесь задержали? Он должен быть так выслан, чтобы на каком-либо повороте дороги свалиться и умереть. Я не мог сказать, что я этого не сделаю, или отказаться выслать его. Все же мы его не отправили.
В другом случае два священника были отправлены в Мескене. Приказ, данный в отношении их, был чрезвычайно строг: он прямо требовал их смерти. Я не выслал этих двух священников и оставил их там, где они были. Я не помню их имен, но думаю, что оба находятся в настоящее время в Алеппо.
Мескене из конца в конец был завален скелетами... Он походил на долину, наполненную высохшими костями.
Только из Алеппо было отправлено двести тысяч армян в сторону Мескене и Рас-ул-Айна, и лишь пять-шесть тысяч человек из этой огромной массы остались в живых... Новорожденных бросали в Евфрат. Женщин убивали штыками или револьверами в разных местах дороги жестокие жандармы...
Резня в Дейр-Зоре. Уволенный начальник почтовой конторы в Дейр-Зоре описывал начало резни в Дейр-Зоре следующим образом. В Дейр-Зор пришла шифрованная телеграмма министра внутренних дел, в которой говорилось: «Пришел конец высылкам. Начинайте действовать согласно прежним приказам, и сделайте это как можно скорее».
Резня началась через два дня после получения шифрованной телеграммы.
Людей гнали из Дейр-Зора партиями, под предлогом отправки их в Мосул. Однако они были не в состоянии идти дальше Шаддада. Зеки-бей выбрал местом резни пустыни Марата и Сузара по дороге в Шаддад. И так как было невозможно вырезать такое большое число людей, то он вызвал искусственный голод, во время которого люди съели сперва ослов, собак и кошек, а затем, когда нечего было больше есть, начали пожирать человеческие трупы, в особенности трупы малолетних детей.
Чтобы не дать остыть энтузиазму турок в проведении резни, Зеки-бей часто, сидя на лошади, хватал малолетнего ребенка за руку и, покружив его над головой, швырял на землю, разрывая на куски. Он при этом обыкновенно говорил: «Не думайте, что я убил невинное существо. Даже новорожденные дети этого народа [армян] являются преступниками, так как они носят в себе семена мести. Если вы хотите обеспечить завтрашний день, то убивайте даже их детей».
И они никого не щадили.
Только несколько привлекательных девушек спаслись от резни. Через одну или две недели эти девушки были отправлены на верблюдах в Рас-ул-Айн по направлению Мардина, где их продавали обычно по пять пиастров (один шиллинг). Таким образом закончилась резня в Дейр-Зоре, во время которой почти все высланные в пустыню армяне — более 200 000 человек — были уничтожены...
 |
Перевод с английского
The Memoirs of Naim Bey. Turkish official documents relating to the Deportations and Massacres of Armenians. Compiled by Aram Andonian. London. 1920, p. 1—47.
Совет Народных Комиссаров на заседании от 26 июня 1918 г., заслушав заявление т. Аванесова о необходимости немедленной помощи армянским беженцам, постановил: ввиду того, что деньги в сумме 3 490 000 руб., ассигнованные в пользу армян-беженцев от 15/1-18, и в сумме 2 704 789 руб., ассигнованные Комиссариатом внутренних дел (отделом по делам беженцев), были в пути следования захвачены бандами Каледина и Корнилова, СНК, принимая во внимание крайнюю нужду беженцев, постановил повторно ассигновать вышеуказанные суммы (всего 6 194 784 руб.) шесть миллионов сто девяносто четыре тысячи семьсот восемьдесят четыре рубля Комиссии по делам армян для оказания немедленной помощи армянам-беженцам. Означенную сумму перевести немедленно в кассу ВЦИК для Комиссариата по делам армян.
Поручить тт. Аванесову и Розину немедленно разыскать доклад Шаумяна по вопросу о захвате денег, ассигнованных армянам, бандами Каледина и Корнилова и передать официально в Комиссариат по национальным делам, которому поручить со своей стороны передать его в Комиссариат государственного контроля.
26 июня 1918 г.
Секретарь Совета (подпись) ЦГАОР СССР, ф. 1235, оп. 93, д. 163а, л. 76; Великая Октябрьская социалистическая революция и установление Советской власти в Армении. Сборник документов. Ереван, 1957, с. 221—222.
 |
На скамье подсудимых — бывший великий визирь Саид Халим-паша, Халил-бей, председатель сената, Ахмет Нессими-бей, Зия Гёкальп, Мидхат Шюкри, Ахмет Шюкри, Джевад Кемаль Ибрагим, Юсуф Риза и Атиф. Они чувствуют себя немного стесненными под устремленными взглядами.
Председатель устанавливает их личности, затем зачитывается обвинительный акт; после этого слово берет генеральный прокурор и требует, чтобы трибунал судил обвиняемых на основе этих явных обвинений. Он добавляет, что такова воля также его величества султана, который намерен наказать убийц без различия расы и религии и таким образом содействовать установлению согласия между различными элементами Империи.
Защитник бывшего великого визиря Саида Халим-паши поднимает вопрос о компетентности военного трибунала, которому, говорит он, не дано право судить высших сановников. Он заявляет, что этот процесс вне компетенции Верховного суда. Его коллеги, числом не меньше 18-ти, поддерживают его требование. Генеральный прокурор заявляет, что подсудимые обвиняются в обыкновенных преступлениях и что везде такими процессами занимаются военные трибуналы. Заседание трибунала, на котором будет вынесено решение относительно компетентности суда, назначается в четверг.
Мы приняли к сведению заключение генерального прокурора военного суда, а также документы и судебные дела, возбужденные на основании следствия, в отношении Саида Халим-паши, председателя комитета «Единение и прогресс», объявившего себя распущенным, а также членов Генерального совета, а именно: Талаата, Энвера, Джемаля, Ибрагима Шюкри, Халила и Ахмета Несcими, генерального секретаря Мидхата Шюкри и членов Центрального правления: Кемаля, делегата от Константинополя, Зия Гёкальпа, д-ра Рузухи, Кючюк Талаата и членов центрального аппарата при «Тешкилати махсуссе» («Специальной организации»): д-ра Бехаэтдина Шакира, д-ра Назыма, Атифа, Риза и членов, участвовавших в администрации Комитета: Азиза, бывшего начальника общей охраны, и Джевада, бывшего коменданта города.
Эти документы свидетельствуют о том, что комитет «Единение и прогресс» состоял одновременно из двух специальных организаций, одна из которых была гласной и выступала официально, другая же являлась секретной, действовала на основе секретных инструкций, будучи комитетом секретного характера.
Имеются доказательства, свидетельствующие о том, что юридическое лицо — Комитет — обвиняется в ряде избиений, грабежей и беззаконий. Таким образом, ответственность вышеуказанных влиятельных руководителей этого Комитета установлена. Преступления, в которых они обвиняются, подтверждаются приведенными ниже фактами.
В июле 1330 [1914 г.] непосредственно после мобилизации, объявленной вслед за совещанием, созванным главарями Комитета, влиятельные члены — Энвер, Джемаль и Талаат, которые уже отстранены от военной службы, пользуясь тем, что умы в Европе заняты мировой войной, пытались решить при помощи грубой силы нерешенные вопросы, которые следовало решать мягко, не торопясь и в соответствии с логической необходимостью. Поступая таким образом, они налагали на народ тяжелое бремя и своей деятельностью, оказавшейся роковой, создавали бесконечные смуты.
Внешне они делали вид, что служат национальным интересам, в то время как в действительности они хотели заглушить голос нации заботами, вызванными войной, и использовать это обстоятельство, чтобы мучить народ и достичь личного благополучия. Для этого они втянули Империю в мировую войну, с помощью определенных ухищрений поставив ее перед совершившимся фактом. Чтобы осуществить свои секретные планы, они сразу же после военных приготовлений оживили тайную деятельность секретных комитетов. Они создали «Тешкилати махсуссе» («Специальную организацию»), состоящую из выпущенных из тюрем преступников, которые образовали ядро банд, действующих по особым инструкциям и приказам. Штаб этой организации управлялся Азиз-беем, начальником общей охраны, Атиф-беем и д-ром Назым-беем, военный же губернатор Константинополя Джевад-бей утверждал его постановления и приводил их в исполнение. Были розданы большие суммы агентам и личному составу, находящемуся в распоряжении указанных лиц, а также переведены деньги в районы их деятельности.
Д-р Бехаэтдин Шакир передал главарям унионистов [младотурок] ключи к шифрам, предоставил в их распоряжение много денег, автомобилей и средства разрушения и, таким образом, тайно содействовал целям главарей комитета «Единение и прогресс».
Некоторые члены, посланные в провинцию этим Комитетом, по указанию своих предводителей так же, как и делегаты комитета «Единение и прогресс» из других мест и отдельные чиновники, подчиненные Комитету, либо соблазненные возможностью нажиться, либо из страха, при помощи некоторых лиц приступили к грабежам, резне, поджогам домов, кражам и пыткам жителей без различия расы и религии.
В наибольшей степени пострадали армяне, но было также много пострадавших и среди турок.
Главное, что вытекает из начатого следствия, состоит в том, что преступления, совершенные с момента высылки армян в разные места и в разные периоды, не являются изолированными или локальными действиями. Они были заранее обдуманы и осуществлены по распоряжению центрального органа, состоявшего из вышеуказанных лиц, либо согласно секретным приказам, либо устным инструкциям.
Установлено, что тайная сеть, организованная главарями «Единения и прогресса» под названием «Тешкилати махсуссе» («Специальная организация») под явным предлогом принять участие в войне, как видно из обвинительного акта, управлялась д-ром Назымом, Бехаэтдином Шакиром, Атиф-беем и Риза-беем от центрального управления и Азиз-беем, бывшим начальником общей охраны. Бехаэтдин Шакир отправился в Эрзрум, чтобы оттуда управлять силами восточных вилайетов; Риза-бей объезжал районы Трапезунда, в то время как Азиз-бей, Атиф-бей и Назым-бей действовали в Константинополе, причем на коменданта города Джевад-бея было возложено выполнение решений последних. В одном из секретных распоряжений под № 150, адресованном Бехаэтдину Шакир-бею, говорится: «Необходимо, чтобы Комитет наказал Галатали Халила. Уведомить, что денежный перевод должен быть взят из почты и, в случае надобности, роздан населению». Этот документ подписан Азизом, Атифом, Назымом и внизу написано: «Верно. Джевад». В конце имеются следующие слова: «Мотив — коварство, собирать деньги». В приложении к этому постановлению (карарнамэ) указано, что об этом деле было сообщено шифрованной телеграммой в Артвин с указанием: «Подлежит расшифровке Бехаэтдином Шакир-Беем лично». Подпись: А. Джевад.
Тезкере[XXXII] № 59 за подписью Халила, Назыма, Атифа, Азиза, адресованный Мидхату Шукри-бею, является доказательством того, что дядя Энвера (бывший паша, а бегстве), в то время, когда он был комендантом города Константинополя, и Халил (паша) принимали также участие в «Тешкилати махсуссе» («Специальной организации»), и вместе с тем показывает, что эта организация имела связь с комитетом «Единение и прогресс». Телеграмма № 67, адресованная указанным Халил-беем губернатору Измида, подтверждает, что были назначены главари банд и что было сделано распоряжение об освобождении преступников из тюрем.
Тезкере № 68, датированный 16 ноября 1330 [1914г.], направленный упомянутым Халил-беем в военное ведомство, указывает на то, что оборудование для разрушений было передано «Тешкилати махсуссе» («Специальной организации»). Установлено существование такого же рода документов среди прочих бумаг этой организации. Однако из произведенного расследования вытекает, что значительная часть документов, принадлежавших «Специальной организации», и все документы и дела Центрального правления комитета были похищены. Содержание тезкере Министерства внутренних дел (серия 31) и свидетельские показания, достойные доверия, подтверждают также, что досье с важными сведениями и перепиской, которые были изъяты из организации бывшим начальником общей охраны Азиз-беем перед увольнением Талаата (бывший паша, в бегстве), не были возвращены им после того, как он оставил свой пост.
Доказано сообщением, датированным 17 августом 1330 [1914 г.], за подписью генерального секретаря Комитета Мидхата Шукри-бея, и адресованным через посредство генерал-губернатора Эрзрума Бехаэтдину Шакиру, что предполагалось предпринять военные операции задолго до объявления войны и что это было целью и желанием Комитета.
Тот факт, что резня и зверства в Диарбекире совершались по подстрекательству Талаата (паша), подтверждается шифрованной телеграммой, адресованной губернатором Зора Али Суад-беем упомянутому Талаату. Эта телеграмма говорит о необходимости наказать смертной казнью вали, его адъютанта и уполномоченного Мемдуха. Телеграмма эта была аннулирована с пометкой о ее сохранении. Начальник особой канцелярии Министерства внутренних дел Ихсан-бей утверждает, что в то время, когда он был каймакамом Килиса, Абдуллахад Нури-бей, командированный из Константинополя в Алеппо, заявил, что целью депортации является уничтожение [армян], и добавил при этом, что он был связан с Талаат-беем и лично получил от него приказ об истреблении; и что он [Талаат] пытался убедить его также, что в этом спасение страны.
Муфид-бей, губернатор Болу, отправил 11 сентября 1331 [1915 г.] шифрованную телеграмму в Министерство внутренних дел, в которой сообщал о том, что доктор Мидхат-бей, ответственный секретарь Комитета в Бруссе, в бытность свою ответственным секретарем в Болу, отправил телеграмму из Гангры в Болу, чтобы сообщить, что число людей, подлежащих высылке из вилайета Ангоры, достигает 61 000 и что высылка эта будет полезна для обеспечения благополучия Болу в будущем. Это свидетельствует о том, что высылка из Болу, местности, не входящей в зону военных действий, являлась не военной или полицейской мерой, а лишь осуществлением желания Комитета и была внушена Мидхат-бею высшей властью. Очевидно, что это лицо, находившееся недавно в Гангры, не могло понимать издали настроение населения вилайета Ангора. Проще и естественнее считать, что он был в курсе настроения населения вилайета Кастамону, от которого он зависел.
Приводим текст шифрованной телеграммы генерал-губернатора вилайета Эрзрум от 15 июля 1331, в которой сообщается об агрессивных действиях «Тешкилати махсуссе» и некоторых жандармов, состоявших в этой организации, против армян в округах указанного вилайета.
Генерал-губернатор вилайета Харберд сообщает со своей стороны, что все дороги усеяны трупами женщин и детей и что их не удается похоронить (серия № 8, документ 8). Эта телеграмма находилась в деле, касающемся бежавшего Талаата, и хранится в пятом отделе парламента. Упомянутая выше шифрованная телеграмма губернатора Зора, предназначенная к аннулированию, подтверждается вышеуказанной телеграммой.
Текст шифрованной телеграммы был адресован Бехаэтдином Шакир-беем, председателем «Тешкилати махсуссе» Эрзрума, генерал-губернатору вилайета Харберд Салих-бею для передачи Назым-бею. Эта телеграмма, фотокопия которой имеется в серии 9, следующего содержания: «Убрали ли армян, отправленных оттуда? Уничтожены ли или высланы только вредные лица, подлежащие высылке? Брат мой, сообщите мне об этом точно». Этот документ подтверждает наличие связи упомянутого Назым-бея из Ресне (ныне в бегстве), находящегося тогда в качестве инспектора комитета «Единение и прогресс» в Харберде, с другими членами Комитета; кроме того, этот документ свидетельствует о том, что целью «Тешкилати махсуссе» было истребление армян.
Вот еще одна телеграмма, адресованная Рушди, ответственным секретарем в Самсуне, в центральный аппарат Комитета и сообщенная 16 декабря 1330 Мидхат Шукри-беем доктору Назыму, ведавшему «Тешкилати махсуссе». В этой телеграмме сообщается об отправке на моторном судне 5-й банды, состоящей из 55 человек под командой Туфана-аги, и говорится о деятельности «Тешкилати махсуссе» и Комитета, которым было поручено организовать банды.
Письмо, отправленное 20 ноября 1330 инспектором «Единения и прогресса» в Балыкесире Мусой на имя Мидхат Шукри-бея и сообщенное д-ру Назыму, указывает, что Ведомство внутренних дел и Комитет занимались вопросом этих банд.
В телеграмме, отправленной 20 ноября 1330 делегатом иттихадистов[XXXIII] в Бруссе в центральный аппарат Комитета, сообщается, что преступники и бандиты являются кадрами «Тешкилати махсуссе».
Установлено, что в начале мобилизации был пущен слух, будто эти банды должны принять участиe в военных действиях, и в этом старались убедить легковерных людей. Однако имеются доказательства и соответствующие документы, из которых видно, что эти банды были предназначены для осуществления резни и истребления эшелонов высланных.
 |
В приказе генерал-губернатора Харберда, адресованном шифрованной телеграммой губернатору Малатии, говорится: «Несмотря на повторение приказания, сообщают, что на дорогах имеется большое количество трупов. Нет надобности объяснять неприятности, которые могут возникнуть из-за этого. Министерство внутренних дел дало знать, что чиновники, пренебрегающие этим, будут строго наказаны и что все трупы, находящиеся в ваших пределах, должны быть тщательно закопаны. Необходимо поручить это дело достаточному числу жандармов и чиновников, направив их немедленно по всем направлениям».
Шифрованная телеграмма от 15 сентября 1331, направленная Решидом в Министерство внутренних дел, извещающая о том, что число высланных из Диарбекира армян достигло ста двадцати тысяч, сама по себе достаточна для того, чтобы показать важность и размах событий.
Телеграмма, подписанная командиром 3-го армейского корпуса Махмудом Кямилем, предупреждала, что всякий мусульманин, который попытается защитить хоть одного армянина, будет повешен перед своим жилищем, а дом его будет сожжен. Этим объясняется, почему мусульмане этих мест не смогли помешать совершаемым зверствам.
Имеется показание бывшего депутата Трапезунда Хафиза Мехмед-бея, касающееся деталей потопления в Черном море армян, посаженных на суда, где говорится, что когда весть об этой трагедии дошла до Талаат-бея, против генерал-губернатора Джемаля Азми не было принято никаких мер, что увеличивает степень виновности Талаат-бея.
Письменное показание Джемаля Ассаф-бея о том, каким образом часть высланных была убита бандой курда Ало, сформированной бывшим ответственным делегатом Комитета в Гангры и в настоящее время купцом Джемаль Огуз-беем, содержит описание образа действий делегатов Комитета в связи с действиями центральной группы. В частности, обстоятельные сведения полковника Халила Реджеб-бея заслуживают особого внимания. По этим сведениям, после высылки из Ангоры клуб «Единения и прогресса» этого города послал некоего Таиба-эфенди к военному коменданту с предложением распустить по распоряжению военных властей армян, состоящих на санитарной службе. Согласно тем же показаниям, члены Центрального правления Комитета Мехмед Шевкет-бей и его брат Рефет-бей отправились в это время в Ангору и составили себе там состояние. Кроме того, эти сведения, содержащие детали высылки [армян] из Ангоры, указывают на степень виновности ответственного делегата Комитета Неджати-бея, на деятельность бывшего начальника полиции этого вилайета Бехаэтдин-бея из Монастыря[XXXVI], игравшего видную роль в этих делах.
В показаниях полковника Халила Реджеб-бея приводятся также фамилии свидетелей, которые в состоянии дать соответствующие показания. Бывший начальник полиции Ангоры Бехаэтдин-бей, о котором упоминалось выше, был вызван в военный суд этого района для привлечения к судебной ответственности в то время, когда он был отозван в Константинополь, причем дела со следственными документами не были присланы по требованию Министерства внутренних дел. Впоследствии дело было изучено военным министерством, и упомянутый Бехаэтдин-бей освобожден от данного судебного разбирательства.
Как видно из следствия, такие активные члены, как Бехаэтдин Шакир-бей, пользовались большой протекцией. Талаат-бей, бывший министр внутренних дел, особо рекомендовал последнего Вехиб-паше, командующему группой армий на востоке, и послал его к нему. Некоторое время Бехаэтдин Шакир-бей сотрудничал при военном суде в Самсуне, после чего отправился по неизвестному назначению. (Заявление, записанное в личном деле Вехиб-паши).
 |
Талаат-бей велел отложить этот такрир в сторону с отметкой «к делу». Он ему заявил в Спортинг-клубе в Смирне: «Я бы подверг здешних той же судьбе, как и прочих». Ихсан Онниг-эфенди, депутат Смирны, со своей стороны заявил, что д-р Назым и его сообщники являются инициаторами этих зверств (серия 3) и, как свидетельствует Вехиб-паша (серия 7, стр. 3), истребление и резня армян, грабежи и захват их имущества совершались на основании решения центрального аппарата комитета «Единение и прогресс», и Бехаэтдин Шакир-бей в зоне 8-й армии нанимал и направлял на эту работу мясников. Руководители подчинялись приказам и инструкциям д-ра Бехаэтдина Шакир-бея. Все несчастья, все интриги и происки были инспирированы последним. Одни подготовляли кровожадных жандармов, другие же выступали их помощниками... Эти заявления составляют обвинительный акт против членов Общего совета и центрального аппарата Комитета.
На стр. 7 следствия, касающегося Сулеймана Назиф-бея, говорится, что он, отправляясь из Багдада к Диарбекиру, вынужден был зажать себе нос из-за зловония, исходящего от разложившихся трупов. На стр. 7 следственных документов, касающихся Джемаль-бея, бывшего генерал-губернатора вилайета Кония, говорится, что Джемаль-паша, командующий армией, из Алеппо запросил Талаат-бея, чтобы узнать о его точке зрения по армянскому вопросу. На это последний ответил, что все происходит вследствие несогласованности между его точкой зрения и точкой зрения Центрального правительства. Хотя упомянутый генерал-губернатор защищал армян Конии, депутат Али Риза-эфенди был послан д-ром Назымом, чтобы порекомендовать ему не настаивать в этом вопросе, заранее основательно решенном в центральном аппарате.
Когда Джемаль-бей заявил в Константинополе Талаату и Назыму о неуместности депортации, то они ответили, что убеждены в ее необходимости и пользе. Д-р Назым-бей дошел до того, что заявил, что это мероприятие решит восточный вопрос. Что касается Хайри-эфенди, то он заявил, что, несмотря на свои усилия, он не смог оказать противодействие. Заявления Гамид-бея, бывшего председателя следственной комиссии по делу Мазхан-бея, бывшего генерал-губернатора Ангоры (дело следствия, стр. 17), который был смещен, потому что не выполнил приказа о высылке и истреблении, и по делу двух помощников губернатора, которых генерал-губернатор Диарбекира велел убить, потому что они не согласились на зверские расправы с арабами и на высылки, и заявления Лютфи-бея, генерального директора по доходам Министерства финансов, относительно зверств в Трапезунде и об их инициаторах, а также о Наил-бее, ответственном секретаре в этой провинции, находятся в деле следствия (стр. 34, 38, 43).
Бехаэтдин Шакир-бей послал из Эрзрума губернатору Адалии шифрованную телеграмму, в которой он спрашивал о том, «что тот делал в своей области в то время, когда все армяне из окрестностей Эрзрума, Вана, Битлиса, Диарбекира, Себастии, Трапезунда были высланы в Мосул и Зор?». Сабур Сами-бей, бывший губернатор Адалии, заявляет, что он послал копию этой телеграммы Талаат-бею, от которого, однако, ответа не последовало (дело следствия, стр. 41). Все эти заявления, так же как сведения, полученные от Ради-бея по вопросу о высылках в Ангоре, и от Неджати-бея, ответственного секретаря в этой провинции, содержат убедительные доказательства, достаточные для обоснования этих обвинений.
На обратной стороне ответа № 69 на шифрованную телеграмму Бехаэтдина Шакир-бея, направленную в центр через посредство Талаат-бея, министра внутренних дел, которая была расшифрована и включена в дело «Тешкилати махсуссе», написано следующее:
«Так как Вам больше нечего там делать, то немедленно отправляйтесь в Трапезунд, чтобы выполнить более важное, чем вопрос Артвина. Якуб Джемиль-бей, который отправляется отсюда, даст Вам нужные объяснения и указания».
Это также выявляет связь, которая существовала между этими лицами.
Во время следствия обвиняемые — бывшие министры — возбудили вопрос о компетентности и заявили, что право следствия по их делу принадлежит не военному суду, а верховному суду, в соответствии с Конституционной хартией. Однако излишне объяснять, что ст. 92, на которую они ссылаются, касается только преступлений политического характера, совершенных при исполнении своих обязанностей в качестве министров или членов Совета министров, и, согласно оговорке статьи 33 этой же самой Конституционной хартии, министры не пользуются никакой законной привилегией в отношении обыкновенных преступлений, которые ими совершены или соучастниками которых они являются. Такие преступления находятся в компетенции только обыкновенных трибуналов. В местностях, где объявлено осадное положение, гражданские законы и суды отменяются и заменяются военными судами. С другой стороны, рассмотрение таких дел, как высылки и захваты, в соответствии с последними карарнамэ[XXXVIII], связанные с созданием и функциями военного суда, входит в компетенцию этого суда, ввиду чего решено отклонить поднятый вопрос о некомпетентности и, принимая во внимание собранные и указанные выше доказательства и свидетельства об участии в резне обвиняемых: доктора Бехаэтдина Шакира, доктора Назыма, Атиф Риза-бея, Джевад-бея, Азиз-бея, Энвер-бея [паши], Джемаль-бея [паши], Талаат-бея (паши), постановлено передать дело в военный суд в Константинополе по обвинению в преступлениях, применяя к ним I параграф статьи 45, а также статью 170 Уголовного кодекса. Мидхат Шукри, доктор Руссуки, Кючюк Талаат, Зия Гёкальп, Кемаль-бей, Саид Халим-паша, Ахмед Нессими-бей, Шукри-бей, Ибрагим-бей и Халил-бей, которые хотя непосредственно не участвовали, но все же сознательно содействовали преступлениям и являются соучастниками преступлений, предусмотренных в параграфе 2 статьи 45 того же кодекса, также являются виновниками преступлений, и их дела направляются императорскому прокурору военного суда с целью предания их суду.
Перевод с французского
10 Реджеб 1337 [12 апреля 1919]
ЦГИА Арм. ССР, ф. 200, оп. 1, д. 237, л. 51—64
Примечания издательства «Айастан»
[1] Этот приказ одного из членов младотурецкого триумвирата Джемаль-паши был издан после того, как в европейской прессе появились фотоснимки, изображающие турецкие зверства, бедственное положение караванов высланных армян. Этой же цели — замести следы преступлений — служил приказ министра внутренних дел Турции Талаат-паши от 29 декабря 1915 г., адресованный губернатору Алеппо, в котором говорилось: «Нам стало известно, что многие иностранные офицеры видели на дорогах трупы вышеупомянутых людей [армян] и фотографировали их. Необходимо, чтобы эти трупы сразу же были зарыты, а не выставлены напоказ». (См.: Саакян Р.Г. Документы младотурецкого комитета о геноциде западных армян в 1915—1916 гг. // Известия АН Арм. ССР, общественные науки, 1965, № 3, с. 84).
[2] Путевые заметки непосредственного очевидца резни армян, немца по национальности, были написаны во время пребывания в Турции и посланы в Женеву в адрес Швейцарского комитета помощи армянам, который и издал их в III выпуске сборника «Quelques documents sur le sort des Arméniens en 1915». Автору заметки по роду службы приходилось объезжать обширные районы Османской империи, бывать в Киликии, Сирии и других местах, где он оказывался свидетелем преступлений, совершаемых турецкими жандармами, офицерами и местными властями в отношении мирного армянского населения. В своем рассказе автор приводит показания и других очевидцев резни (судя по их высказываниям, турок и иностранцев), имена которых издатели не называют полностью, а указывают лишь инициалы, т.к. эти лица продолжали оставаться в Турции. Из соображений предосторожности не было обнародовано и имя автора «Путевых зaметок», к тому времени умершего в Турции, но, по-видимому, имевшего там родственников. Этот документ полностью приведен в обоих изданиях сборника Брайса.
[3] Впервые брошюра Файеза эль-Хосейна была издана на французском языке в 1917 г. в Бомбее, куда автору удалось перебраться после долгих мытарств. В том же году она была переведена и издана на английском языке. В 1918 г. с некоторыми добавлениями брошюра вышла в свет на немецком языке в Цюрихе под заглавием: Scheik Faiz El-Ghassein, Advokat und Beduinenchef in Damaskus, Die Turkenherrschaft und Armeniens Schmerzensschrei. В 1922 г. было осуществлено ее второе издание на немецком языке в Потсдаме, под другим заглавием: Armenisches Märtfrertum von einem Muhainmedaner. Oberzetzung aus dem Arabischen. В связи с 50-летием геноцида армян в Османской империи брошюра Файеза эль-Хосейна была переиздана в 1965 г. на французском языке в Бейруте под заглавием: Les massacres en Arménie Turque par Faiez el-Ghocein. Брошюра переведена также на армянский язык. Французский текст сопоставлен и сверен с немецким изданием 1922 г., откуда переведены и включены в русский текст отдельные небольшие отрывки, не содержащиеся во французском издании.
[4] Мевлан-заде Рифат — бывший деятель младотурецкой партии. В своей книге, носящей полумемуарный характер, автор раскрывает истинные причины организации депортации и массовых избиений армян. В книге описаны также возникновение кемалистского движения и другие события. Приведенные отрывки переведены с турецкого оригинала, сопоставлены и сверены с армянским переводом книги, изданной в 1938 г. в Бейруте.
[5] Наим-бей — турецкий чиновник, в 1915—1917 гг. был секретарем Комитета по делам депортации армян в городе Алеппо. Именно этому Комитету была поручена организация отправки в пустыню Дер-Зора армян, высланных в Алеппо со всех концов империи. Находясь на этой должности, Наим-бей стал очевидцем преступлений, совершаемых против беззащитных людей. За годы службы через его руки прошло большое количество секретных документов — шифрованных телеграмм министра внутренних дел Турции Талаат-паши, касающихся организации высылок и резни армян, приказов и инструкций турецким должностным лицам и т. д. Во время вступления английских войск в Алеппо в октябре 1918 г. все турецкие должностные лица, виновные в истреблении армян, покинули город. Как признает Наим-бей, «уход турок из города очень напоминал бегство преступников». (The Memoirs of Nairn Bey, London, 1920, p. XI). Наим-бей остался в Алеппо, где его отыскал армянский публицист и художник Арам Антонян, случайно уцелевший по пути в изгнание. После долгих колебаний Наим-бей согласился передать Араму Антоняну секретные документы вместе со своими воспоминаниями, которые были опубликованы на английском языке в Лондоне в 1920 г. В том же году эти документы и воспоминания Наим-бея вышли в свет в Париже на французском языке с комментариями Арама Антоняна в книге: Aram Andonian. Documents officiels concernant les massacres arméniens. Эта книга дважды издавалась на армянском языке. «Мемуары Наим-бея» на английском языке выдержали три издания. В 1964 г. они вышли вторым изданием в г. Ньютаун-Скуэр (Пенсильвания, США); в конце книги помещено 18 фотоснимков, изображающих сцены зверской расправы с западными армянами. Снимки сделаны преимущественно немецкими и австрийскими офицерами, непосредственными очевидцами резни. В последнем, третьем издании, вышедшем в 1965 г. в связи с 50-летием геноцида армян в Османской империи, дается 8 новых фотоснимков, а также полный текст изданной в 1948 г. в Нью-Йорке брошюры Дж. Гутмана «The beginnings of genocide. A brief account of the armenian massacres in World War I». Печатающиеся в настоящем сборнике в сокращенном виде «Мемуары Наим-бея» сопоставлены и сверены с французским и армянским текстами, при этом устранены неточности и искажения, имеющиеся в английских изданиях.
[6] Во всех секретных документах, касающихся депортации и резни, выражение «известный народ» употреблялось только применительно к армянам.
[7] В английских изданиях «Мемуаров Наим-бея» этот документ ошибочно датирован 9 марта 1915 г. вместо 9 сентября 1915 г. (См.: Aram Andonian. Documents officiels concernant les massacres arméniens. Paris, 1920, p. 34).
[8] Коппель был швейцарским инженером. В упомянутые годы он приложил много усилий для спасения высланных армян, работающих на линии Багдадской железной дороги.
[9] Еще до окончания Первой мировой войны, когда стало ясно, что младотурецкая партия потерпела политический крах, ее главари — Талаат, Энвер и др. вынуждены были оставить свои посты. 7 октября 1918 г. кабинет Талаат-паши подал в отставку, а сразу же после подписания новым турецким правительством Мудросского перемирия с державами Антанты (30 октября 1918 г.) все младотурецкие лидеры позорно бежали[XXXIX]. Главные виновники военной катастрофы Турции и организации армянских избиений Талаат и Энвер, под чужими именами, жили в Берлине. В феврале 1919 г. под давлением общественности ряда стран, требующей наказания виновников резни армян, в Стамбуле был начат судебный процесс над бывшими деятелями младотурецкого комитета и правительства. Их судил военный трибунал, состоящий из 5 человек-турок по национальности: генерала Мустафы Назым-паши (председатель), трех других генералов и одного майора. Из пяти пунктов обвинения первый касался депортации и массовой резни армян. Суд длился около полугода. После долгого судебного разбирательства военный трибунал г. Стамбула 6 июля 1919 г. вынес решение: за вовлечение Турции в мировую войну и организацию массовой депортации и резни армян заочно приговорить к смертной казни главных преступников — великого визиря и министра внутренних дел Талаата, военного министра Энвера, морского министра Джемаля, министра просвещения и генерального секретаря младотурецкой партии доктора Назыма. (См.: Der Prozess Talaat Pascha. Stenographischer Bericht mit einem Vorwort von Armin T. Wegner und einem Anhang. Berlin, 1921, S. 91—92).
Комментарии научного редактора
[I] Мараш — в настоящее время: Кахраманмараш, провинциальный центр на юго-востоке Турции. Слово «кахраман» (турецк. герой) было добавлено к названию города в 1973 г. в рамках националистической кампании празднования вывода из города — под давлением турецкой армии — в феврале 1920 г. частей Французского Армянского легиона, после чего в Мараше было вырезано все армянское население. Город прославился также погромом 1978 г., устроенным турецкими неофашистами (см.: Рулетт К. Мехмет Али Агджа, «волк» из Анатолии, комментарий IV).
[II] Вали — в Османской империи: губернатор провинции (вилайета).
[III] В 1915 г. Мараш входил в состав провинции Адана.
[IV] Каймакам — в Османской империи: начальник уезда.
[V] Джемаль-паша Ахмед (1872—1922) — турецкий военный и политический деятель, член младотурецкого «Комитета единения и прогресса» с 1901 или 1902 г. (см. комментарий [XI]). После 2-го младотурецкого переворота в январе 1913 г. назначен командиром стамбульского гарнизона и министром общественных работ, а в 1914 г. — морским министром. Член правящего триумвирата, во время I Мировой войны командовал турецкими войсками на Южном фронте, подавлял арабские восстания, один из главных организаторов геноцида армян и ассирийцев. После поражения Османской империи в войне и падения младотурецкого правительства бежал из страны. В эмиграции жил в Германии, Швейцарии, Афганистане, Грузии. В 1919 г. заочно приговорен военным трибуналом в Константинополе к смертной казни (см. примечание [9]). Казнен армянскими мстителями в Тифлисе 21 июня 1922 г.
[VI] Урфа — в настоящее время: Шанлыурфа, провинциальный центр на юго-востоке Турции. Слово «шанлы» (турецк. славный) было добавлено к названию города в рамках националистической кампании празднования победы турецкой армии над французскими и армянскими частями на Южном фронте в 1920 г. В доосманские времена город был известен под названием Эдесса и был столицей Эдесского (Осроенского) царства (II в. до н.э. — III в. н.э.), армянского Эдесского княжества (XI в.) и государства крестоносцев Графство Эдесское (XI—XII вв.).
[VII] Айнтаб — в настоящее время: Газиантеп, провинциальный центр на юго-востоке Турции. Слово «гази» (то же, что «муджахид», то есть боец джихада, войны за веру) было добавлено к названию в 1928 г. в награду за то, что город с апреля 1920 по февраль 1921 г. выдерживал осаду французской армии. В этот период в городе прошла резня армянского и ассирийского населения.
[VIII] В 1916 г. Джемаль-паша развернул кампанию террора против сирийских и ливанских мaронитов и шиитов. За это он получил у арабов прозвище «Мясник».
[IX] Фахри-паша (также Факхри-паша и Фахреддин-паша) — Фахреддин Тюрккан Омер (1868—1948) — турецкий военный деятель, прославившийся борьбой против национально-освободительного движения арабов в ходе I Мировой войны. Начальник гарнизона Медины, с мая 1916 г. выдерживал осаду Медины арабскими повстанцами. После поражения Османской империи в войне отказался выполнить приказ военного министра о сложении оружия и продолжал воевать до тех пор, пока не был арестован собственными подчиненными 10 января 1919 г. и выдан арабам. В 1922—1926 гг. был послом Турции в Афганистане, затем возглавлял военный трибунал.
[X] Талаат-бей — Талаат-паша Мехмед (1874—1921) — турецкий политический и государственный деятель. С 1892 г. — член младотурецкого «Комитета единения и прогресса» (см. комментарий [XI]), в 1893 г. осужден на два года заключения. Возглавил отделение младотурецкой организации в Салониках. После младотурецкого переворота 1908 г. — министр внутренних дел Османской империи (1913—1917), великий визирь Османской империи (1917—1918). На посту министра внутренних дел добился в 1910 г. запрета всех нетурецких национальных клубов и содружеств, что вызвало массовые репрессии в Европейской части Османской империи. Один из организаторов 2-го младотурецкого переворота 23 января 1913 г., в 1914 г. вошел в правящий триумвират. Сторонник панисламизма, пантюркизма и османизма (насильственного отуречивания), разработчик агрессивной внешней политики. Один из главных организаторов геноцида армян, ассирийцев, греков и езидов. В 1918 г., после поражения Османской империи, бежал в Германию. В 1919 г. трибунал в Константинополе приговорил его как организатора геноцида и военного преступника к смертной казни (см. примечание 9). Казнен в Берлине 15 марта 1921 г. армянским мстителем.
[XI] «Иттихад ве тераки» — «Единение и прогресс» (турецк. İttihat ve terakki), политическая организация младотурок. Сложилась на основе подпольных групп в Османской империи и за границей, называвших себя «Общество османского единства», «Комитет единения и прогресса», «Османское общество единения и прогресса», основанных в 1889—1892 гг. Целью организации было свержение режима султана Абдул-Хамида II, восстановление конституции 1876 г., созыв парламента, то есть умеренные буржуазные реформы. В то же время младотурки были ориентированы на османизм (создание единой османской нации), что впоследствии вылилось в насильственное отуречивание нетурецкого населения империи. В 1894—1899 гг. подпольные ячейки «Единения и прогресса» на территории империи были практически разгромлены, и основная деятельность организации была перенесена в эмиграцию. В 1907 г. были воссоздана нелегальная структура с центром в Салониках и заключен антисултанский союз с рядом революционных и либеральных организаций. В 1908 г. «Единение и прогресс» возглавила вооруженное восстание против режима Абдул-Хамида II, после победы которого сформировала правительство и ограничила власть султана конституцией 1876 г. К 1910—1911 гг. «Единение и прогресс» установила собственный диктаторский режим, который в 1912 г. был свергнут в ходе переворота феодально-компрадорской партией «Свобода и согласие». В 1913 г. «Единение и прогресс» совершила контрпереворот, восстановив свою диктатуру, которая в 1914 г. превратилась во власть триумвирата Энвер-паши, Талаат-паши и Джемаль-паши. Под воздействием военных поражений в I Балканской войне младотурки сэволюционировали резко вправо — к пантюркизму и панисламизму. Это способствовало вовлечению Турции в I Мировую войну на стороне Германии — в надежде вернуть бывшие европейские владения Османской империи и расширить ее за счет кавказских и азиатских территорий в рамках создания «Великого Турана» (см. комментарий XVIII). Под воздействием этой идеологии младотурки осуществили в 1914—1918 гг. геноцид нетурецкого и немусульманского населения: армян, ассирийцев, греков, езидов. После поражения Османской империи в войне лидеры младотурок бежали из страны, в ноябре 1918 г. «Единение и прогресс» на чрезвычайном съезде заявила о самоликвидации. Преемником ее стала новая младотурецкая партия «Теджеддюд» («Возрождение»), однако кемалистский переворот лишил младотурок всяких перспектив. В 1926 г. жившие в Турции лидеры младотурок были обвинены в попытке убийства Мустафы Кемаля в Измире и казнены, а сама младотурецкая партия официально признана «реакционной и антинациональной организацией».
[XII] Речь идет о «Специальной организации» (турецк. Teşkilât-ı Mahsusa), тайной парамилитарной структуре, созданной младотурками для уничтожения своих врагов, в том числе для истребления армян, греков и других «иноверцев». «Специальная организация» насчитывала до 35 тысяч человек, подчинялась непосредственно Талаат-паше. Рядовые члены организации были набраны из числа уголовников, освобожденных из тюрем. В 1921 г. «Специальная организация» была ликвидирована Мустафой Кемалем (который сам был одним из командиров среднего звена «Специальной организации»), и из ее кадров была сформирована первая турецкая контрразведка, которую возглавил бывший руководитель «Специальной организации» К. Эрктюрк.
[XIII] Доктор Назым — Селаникли Назим-бей Мехмет (1870—1926) — турецкий политический и государственный деятель, один из основателей и лидеров организации младотурок. По специальности — врач-гинеколог, работал в клинике в Париже. В 1893 г. — один из основателей парижской штаб-квартиры «Османского общества единения и прогресса», издатель младотурецкого журнала. Прожил в Париже 14 лет, вел в европейской печати активную кампанию в пользу младотурок. В 1902 г. заочно приговорен султанским судом к смертной казни. После младотурецкого переворота 1908 г. — генеральный секретарь «Единения и прогресса» (до 1911 г.), «серый кардинал» младотурецкого правительства. В 1918 г. — министр образования Османской империи. Идеолог и организатор геноцида армян, один из лидеров «Специальной организации». После поражения Османской империи в I Мировой войне и падения правительства младотурок бежал в Германию. В 1919 г. заочно приговорен военным трибуналом в Константинополе к смертной казни как руководитель «Специальной организации» и идеолог геноцида. После казни в 1921—1922 гг. в Берлине армянскими мстителями организаторов геноцида Талаат-паши и Бехаэддина Шакира, а также руководившего истреблением трапезундских армян Джемала Азми-бея доктор Назым обратился к М. Кемалю с просьбой разрешить ему вернуться в Турцию. Эта просьба была удовлетворена под обязательство не заниматься политической деятельностью. В 1926 г. доктор Назым был арестован по обвинению в организации покушения на Кемаля в Измире, приговорен к смерти и повешен.
[XIV] Шакир Бехаэддин (Бахаттин) (1877—1922) — видный деятель младотурецкого движения, идеолог пантюркизма. По специальности — судебно-медицинский эксперт. В начале XX в. примкнул к конституционалистам, был за это сослан в Египет, откуда бежал в Париж, вступил в «Единение и прогресс» (см. комментарий XI), стал правой рукой доктора Назыма. Вернулся в Турцию после младотурецкого переворота 1908 г. После создания «Специальной организации» возглавил ее политический отдел. Один из идеологов и организаторов геноцида армян, ассирийцев и греков. За свою роль в уничтожении трапезундских армян получил прозвище «Трапезундский мясник». После поражения Османской империи в I Мировой войне и падения правительства младотурок бежал в Германию. В 1919 г. заочно приговорен военным трибуналом в Константинополе к смертной казни как руководитель «Специальной организации» и идеолог геноцида. Казнен в Берлине 17 апреля 1922 г. армянским мстителем.
[XV] Шюкри-бей — Шюкрю Бледа Митхат (1874—1956), видный деятель младотурецкого движения, один из основателей «Комитета единения и прогресса» (см. комментарий XI), в 1908 г. избран в парламент (в 1912 г. переизбран). В 1915 г. назначен министром образования. Один из организаторов геноцида армян. После поражения Османской империи в I Мировой войне арестован в Константинополе британскими оккупационными властями и вывезен на Мальту. Бежал с Мальты в 1921 г., вернулся в Турцию. С 1935 по 1950 г. был депутатом Великого национального собрания Турции. За организацию геноцида ответственности избежал.
[XVI] Речь идет о Киликийской резне 1909 г., в ходе которой погибло до 30 тысяч христиан, в подавляющем большинстве — армян.
[XVII] Гасан Фехми — Фехми Хасан, один из ответственных секретарей (чрезвычайных комиссаров на местах) «Единения и прогресса» (см. комментарий XI).
[XVIII] Туран — в пантюркистской идеологии: будущее государство, объединяющее под руководством Турции все земли, на которых проживают тюркоязычные народы («Великий Туран»). Само слово первоначально было официальным названием государства Тамерлана. При Ататюрке туранизм фактически был запрещен. В современной Турции — часть идеологии правящего режима и элемент внешней политики, направленной на подчинение тюркоязычных стран интересам турецкого капитала.
[XIX] Кара Кемаль-бей (ум. 1926) — деятель младотурецкого движения, доверенное лицо Талаат-паши (см. комментарий X). Во время I Мировой войны — министр социального обеспечения Османской империи. В марте 1920 г. арестован в Константинополе британскими оккупационными властями и вывезен на Мальту, откуда бежал в апреле 1921 г. Вернувшись в Турцию, сосредоточился на восстановлении младотурецкой партии. По согласованию с Мустафой Кемалем создал в 1924 г. первую оппозиционную парламентскую партию — Прогрессивную республиканскую. В 1926 г. обвинен в организации заговора с целью убийства в Измире М. Кемаля, приговорен к повешению. По официальной версии, покончил с собой, чтобы избежать позорной казни.
[XX] Помаки — болгары-мусульмане.
[XXI] Имеется в виду Джевдет-бей, наместник Ванской провинции во время I Мировой войны. Джевдет-бей безуспешно осаждал город Ван, в котором укрылось свыше 70 тысяч армян, — до момента, когда на помощь осажденным подошла русская армия, после чего турецкие войска вынуждены были отступить. В данном случае Х. Фехми оговорился: Джевдет-бей был не зятем, а шурином Энвер-паши (см. комментарий XXIII).
[XXII] Фетва — резолюция по какому-либо религиозно-юридическому вопросу, вынесенная на основе толкования шариата исламским религиозным авторитетом. Фетва обязательна к исполнению всеми верующими.
[XXIII] Энвер-паша Исмаил (1882—1922) —турецкий политический и государственный деятель, один из лидеров младотурок. Кадровый офицер, в 1906 г. вступил в боевую организацию младотурок «Родина и свобода», вел террористическую борьбу против султанского режима в Македонии. В июле 1908 г. возглавил в Македонии восстание военных против режима султана, приведшее в итоге к победе младотурок. Получил официальный титул «Герой свободы». В 1913 г. был одним из руководителей 2-го младотурецкого переворота, лично застрелил военного министра и занял его пост. С 1914 г. — член правящего триумвирата. Германофил, сыграл большую роль в вовлечении Османской империи в I Мировую войну на стороне Германии. Идеолог и практик пантюркизма, один из организаторов геноцида армян, греков и ассирийцев. После поражения Османской империи в I Мировой войне бежал в Германию. В 1919 г. заочно приговорен к смерти военным трибуналом в Константинополе. В 1920—1921 гг. заигрывал с большевиками, обещая им объединить силы пантюркистов в борьбе с англичанами в Средней Азии, участвовал в Съезде народов Востока в Баку. В 1921 г. прибыл в Бухарскую Народную Советскую Республику (БНСР), где перешел на сторону басмачей и вскоре стал одним из лидеров басмаческого движения. В феврале 1922 г. силы Энвер-паши заняли Душанбе, а затем и восточные районы БНСР и развернули наступление на Бухару, однако в мае-июне 1922 г. были разбиты Красной Армией. Погиб в бою 4 августа 1922 г. в районе города Бальджувона (БНСР, ныне — на территории Таджикистана) при ликвидации частями Красной Армии штаба басмачей.
[XXIV] Джавид-бей Мехмед (1875—1926) — турецкий политический и государственный деятель, видный представитель младотурецкого движения. Из купеческой семьи, банковский работник и преподаватель экономики. В начале XX в. присоединился к «Единению и прогрессу» (см. комментарий XI), где играл важную роль как лидер общины каракашларов (часть евреев-саббатианцев, перешедших вслед за Саббатеем Цви в ислам). Активный участник переворотов 1908 и 1913 гг. Министр финансов Османской империи в 1908—1912 и в 1914 гг. В 1917 г. возглавил Госбанк. После поражения Османской империи в I Мировой войне бежал в Швейцарию. В 1919 г. осужден военным трибуналом в Константинополе на 15 лет заключения заочно за расхищение государственных средств и присвоение средств жертв геноцида. При М. Кемале вернулся в Турцию и стал видным деятелем неомладотурецкой Прогрессивной республиканской партии. Арестован в 1926 г. по обвинению в организации покушения на М. Кемаля в Измире, повешен. Оставил труды по либеральной экономике.
[XXV] Высокая Порта (Блистательная Порта) — резиденция султана и правительства в Стамбуле.
[XXVI] Родосто — болгарское название города Текирдаг в Европейской Турции. Исторический Византий. До геноцида 70 % населения Текирдага было нетурецким.
[XXVII] Никомедия — греческое название города Измит. До геноцида 60 % населения Измита было нетурецким (преимущественно армянским).
[XXVIII] Партизак — армянский город в провинции Измит (ныне — Коджаэли). Был опустошен геноцидом. В настоящее время носит название Бахчеджик.
[XXIX] Адабазар — современный город Адапазары на северо-востоке Турции. До геноцида 50 % населения города было нетурецким (впрочем, около 10 % из них были беженцами с Кавказа, на которых геноцид не распространился).
[XXX] Кония — город Конья на юго-западе Турции. До геноцида 25 % населения Коньи было немусульманским. Конья — исторический Икониум, столица Иконийского султаната и государства Караманидов.
[XXXI] Кесария — историческое название города Кайсери в Центральной Анатолии (Кесария Каппадокийская). До геноцида 25 % населения города было армянским и греческим.
[XXXII] Тезкере — в Османской империи: официальный документ на право получения должности или земельного владения.
[XXXIII] Иттихадисты — то же, что младотурки: члены организации «Единение и прогресс» («Иттихад ве тераки») (см. комментарий XI).
[XXXIV] Мутесарриф — гражданский титул в Османской империи: управляющий санджака — средней административной единицы. Должность мутесаррифа давала право на приставку «паша». Само слово — арабское, переводится как «управляющий».
[XXXV] «Тасфири эфкяр» (турецк. «Изображение мыслей») — еженедельная столичная газета, издавалась с XIX в. просветителями-западниками. Сыграла большую роль в формировании первоначальных идей младотурецкого движения. Сам термин «младотурки» впервые появился в этой газете.
[XXXVI] То есть родом из города Монастир в Македонии (ныне — Битола).
[XXXVII] Такрир — в Османской империи: официальная служебная записка или информационное письмо.
[XXXVIII] Карарнамэ — в Османской империи: законоположение.
[XXXIX] Лидеры младотурок не просто «позорно бежали», а были тайно вывезены германскими военными кораблями (в том числе подводной лодкой). При этом они прихватили с собой партийную кассу, государственные ценности и немалые средства, незаконно полученные во время I Мировой войны путем взяток, военных контрактов, а также награбленные у жертв геноцида.
Фрагменты из книги: Геноцид армян в Османской империи. Сборник документов и материалов. Ереван: Издательство «Айастан», 1983.
Комментарии научного редактора: Александр Тарасов.