Аннотация
|
В плеяде великих представителей английского критического реализма середины XIX века совершенно особое место занимает Элизабет Клегхорн Гаскелл (1810—1865) — «одна из немногих, правдиво и просто описавших жизнь промышленного пролетариата»[1]. Гаскелл первой из демократических писателей Англии 1830—1850-х гг. обратилась к изображению классовой борьбы английских рабочих, давшей миру «великие образцы чартистского движения»[2].
В свете итогов состоявшейся в 1959 г. дискуссии о проблемах реализма в мировой литературе необходимость изучения творчества Гаскелл становится несомненной: ведь Джон Бартон — герой лучшего социального романа писательницы «Мэри Бартон» — является первым из героев-борцов реалистической литературы прошлого, выявляющих, как подчеркнули участники дискуссии, революционную и демократическую традицию, которую развивает литература социалистического реализма[3].
Передовая русская и советская критика (М. Цебрикова, А. Елистратова, И. Катарский, 3. Гражданская) в немногих статьях, посвященных творчеству Гаскелл, четко наметила пути научного изучения основных вопросов идейно-творческой эволюции писательницы.
Марксистское зарубежное литературоведение пока ограничивается статьями общего характера о Гаскелл (Т. Джексон, К. Тиллотсон) и более или менее развернутыми высказываниями об отдельных частных вопросах ее творчества (Г. Шлютер. А. Кеттл. Дж. Линдсей и др).
Заслугой буржуазных зарубежных исследователей творчества Гаскелл является прежде всего то, что они собрали и частично систематизировали большой фактический материал, который иначе остался бы для нас недоступным. Однако даже лучшие зарубежные работы о Гаскелл ограничиваются лишь беглой характеристикой ее наиболее значительных произведений, отдельными интересными выводами по частным вопросам творчества писательницы (Т. Секкомб, О. Элтон, B.Казамиан, Л. Купер и др.) и нередко страдают недооценкой ее социальных романов (А. Хопкинс, А. Рубениус, Э. Крузе и др.). А реакционная критика на протяжении почти ста лет пытается фальсифицировать литературное наследие и творческий облик Гаскелл (Э. Монтегю, Д. Сесиль, И. Френч и др.).
Таким образом, пока еще нету специальных работ, в которых на конкретном историко-литературном материале подробно раскрывалась бы идейно-творческая эволюция Гаскелл в связи с важнейшими событиями истории Англии середины XIX в. и особенностями развития английского критического реализма. Настоящая диссертация является попыткой такого исследования на материале наиболее значительного периода творчества Гаскелл — с начала творческого пути до 1852 г.
Диссертация состоит из введения, трех глав и заключения. Во введении обосновывается историко-литературное значение творчества Гаскелл для нашей современности, дается обзор работ зарубежных и отечественных критиков о Гаскелл, а также намечена периодизация ее творчества.
В первой главе вслед за очерком историко-литературной обстановки в Англии эпохи подъема чартизма рассматривается путь Гаскелл в литературу, ее мировоззрение и эстетические взгляды интересующего нас периода.
Чартистское движение оказало решающее воздействие на развитие целого ряда передовых литературных направлений, в том числе — критического реализма, в русле которого развивается творчество Гаскелл. Уже первое ее опубликованное произведение — очерк «Клоптон-Холл» (1837), продолжающий антифеодальные традиции В. Скотта, свидетельствует об изначально демократической ориентации писательницы. Как видно из ее творчества и переписки 1840—1850-х гг., для мировоззрения Гаскелл характерны отчётливые демократические симпатии и критическое отношение к викторианской Англии. Отвергая идеализацию прошлого, всегда призывая мужественно смотреть вперед, Гаскелл вместе с тем подчеркивала, что ее идеал — «постепенный прогресс общества»[4], а не революционные методы его переустройства. Вслед за просветителями писательница верила в силу убеждения как средства преобразования общества на разумных и гуманных основах, хотя и не могла не ощущать — подчас очень остро — непримиримого противоречия между этими взлядами и реальной действительностью.
Развивая традиции В. Годвина, В. Скотта, выступая вслед за Теккереем с критикой реакционного романтизма, Гаскелл в целом ряде высказываний о литературе — особенно в книге «Жизнь Шарлотты Бронте», получившей высокую оценку Л. Толстого[5], — в общем последовательно отстаивает социально направленное, идейное, реалистическое искусство. Новаторские черты эстетики Гаскелл, считавшей изображение жизни и настроений пролетариата основной задачей прогрессивной литературы, кое в чем перекликаются с эстетическими принципами левых чартистов.
Отстаивая общественно полезную, воспитательную роль искусства, Гаскелл, однако, в соответствии со своим мировоззрением, нередко сводила эту роль к созданию искусственных «идеальных» образов и изображению утопически-идеальных взаимоотношений между людьми. С этим связаны элементы романтической утопии в ее эстетике и творчестве, в ряде случаев сближающие писательницу с так называемым филантропическим направлением в английской литературе 1830—1840-х гг., а также с традициями умеренного просветительства (Аддисон, Дж. Остин). Отсюда же — и ряд расхождений между эстетическими принципами Гаскелл и ее соратников — реалистов (отрицание сатиры и пр).
Противоречия в литературно-критических взглядах Гаскелл сводятся к конфликту между стремлением реалистически правдиво отражать социальные факты буржуазной действительности и вместе с тем — обосновать романтическую идеализацию отдельных сторон и представителей буржуазного общества, а со временем — и бегство от противоречий жизни в некую романтическую утопию.
Вторая глава диссертации целиком посвящена истории создания и идейно-художественному анализу лучшего романа Гаскелл о рабочем движении «Мэри Бартон» (1845—1847). Этот анализ осуществлен в связи с историей чартизма в Англии 1830—1840-х гг. и в сравнении с произведениями других английских писателей, посвященными этой же теме.
 |
Судьба Гаскелл сложилась так, что она лучше других непролетарских писателей Англии знала жизнь, настроения и духовный облик рабочих. Подготовительным эскизом к созданию романа о пролетариате является первое произведение писательницы на пролетарскую тематику — стихотворный очерк «Среди бедных» (1837). Продолжая традиции Г. Крабба, Гаскелл вместе с тем новаторски подходит к поискам положительного героя, обретенного ею — первой из английских писателей — в рабочей среде. В братской солидарности рабочих писательница видит и поэтически раскрывает духовную красоту пролетариата, которой Крабб не смог увидеть из-за присущего ему социального пессимизма. Очерк объективно направлен против реакционно-романтического презрения к «прозаичности» жизни и облика пролетариата.
Близко сталкиваясь в середине 1840-х гг. с манчестерскими чартистами, Гаскелл особенно остро чувствовала, что в Англии объявлена «социальная война»[6]. Именно к этому времени и относятся замысел и создание романа «Мэри Бартон». Считая классовую борьбу большим злом, писательница, вместе с тем, понимает ее закономерность и неизбежность в результате бесчеловечной капиталистической эксплуатации рабочих. Поэтому, несмотря на отрицательное отношение к революционной левочартистской практике, Гаскелл признает неизбежность чартизма, сочувствует его гуманистическим принципам и выражает решительное несогласие с ходячим буржуазным мнением о чартизме. Именно под влиянием чартизма писательница решительно отказывается от проповеди покорного примирения со злом, приходя к убеждению, что только активные действия могут обеспечить простым людям достижение реальной справедливости. Но, вплотную подойдя в эти годы к пониманию основных пороков капиталистической системы, категорически отвергая все установки феодальных и буржуазных идеологов того времени (Карлейль, Мартино и др.), Гаскелл все же не приемлет левочартистской программы. Революционной борьбе она противопоставляет наивную и весьма расплывчатую утопию, связанную с некоторыми идеями Оуэна, а также — правого, так называемого христиански-образовательного чартизма.
Однако при всей двойственности отношения Гаскелл к чартизму и чартистам, идейное содержание романа определяется ее последовательно демократическим сочувствием страдающему пролетариату. Отсюда вытекает и проблематика романа, первая половина которого посвящена теме чартизма, а вторая — теме борьбы рабочих против буржуазного правосудия.
Изображенная в романе трагическая судьба рабочих (жена Бартона, семья Дэвенпорта и др.) является художественным обобщением фактов, типичность которых подтверждается сопоставлением целого ряда глав романа с 7-й главой работы Энгельса «Положение рабочего класса в Англии››. Бесчеловечному отношению хозяев к рабочим (сцена встречи фабрикантов с представителями забастовщиков), лицемерной буржуазной лжефилантропии (отношение Карсона к Дэвенпорту) четко противопоставлены красота и благородство духовного облика пролетариата, проявляющиеся в его высокой одаренности (Маргарет, Джоб, Джем) и особенно — в чувстве братской классовой солидарности рабочих (Джон Бартон, Уилсон и др.). Особое внимание при анализе романа уделяется образу главного героя — Джона Бартона, в котором раскрыты многие типичные черты передового рабочего-чартиста начала 1840-х гг.
Двойственное отношение Гаскелл к чартизму не могло не сказаться на образе Бартона — как и на всей системе образов романа, а также — на описании забастовки. Однако, в настоящей главе делается попытка показать, как сочувствие рабочим и невольное восхищение их героизмом объективно одерживают верх над осуждением классовой ненависти и революционных настроений пролетариата. В описании настроений и действий забастовщиков ощущается новаторский подход Гаскелл к изображению рабочего движения как к сознательным действиям сплоченной силы, руководимой способными организаторами (эпизодический образ лондонского делегата). С другой стороны, судьба рабочих, далеких от борьбы (Алиса, Уилсон, Джем) объективно убеждает в несостоятельности их взглядов и неосуществимости их идеалов. Кульминационный пункт в развитии темы чартизма — речь Бартона на митинге забастовщиков — впервые в английском критическом реализме с большой художественной убедительностью раскрывает силу и вместе с тем незрелость растущих революционных настроений английского пролетариата.
Сопоставляя «Мэри Бартон» с другими произведениями английской непролетарской литературы этих лет о рабочем движении («Сибилла» Дизраэли, «Олтон Локк» Кингсли, «Шерли» Бронте и др.), нельзя не прийти к выводу о том, что жизнь, настроения и борьба рабочих изображены Гаскелл с максимально возможной для непролетарского писателя тех лет правдивостью и полнотой. Новаторство писательницы, создавшей образ передового рабочего-чартиста, равного которому нет во всей не левочартистской литературе Англии середины XIX в., особенно отчетливо видно из сравнения образа Бартона с образами рабочих у Диккенса, Бронте, Мартино и др. Трагическая судьба Бартона по сути звучит отрицанием буржуазного общества, толкающего честного рабочего на преступление. Но Гаскелл верит в рабочий класс Англии: романтически яркая сцена в литейном цехе (гл. 19), рисующая рабочий коллектив в процессе труда, объективно утверждает силу пролетариата как творца материальных ценностей. Этим, по сути, завершается в романе тема жизни и борьбы пролетариата.
В центре второй половины романа находится образ Мэри Бартон. Ее судьба типична для девушки-пролетарки, которая постоянно подвергается опасности стать жертвой буржуазного аморализма, подобно тетке героини — Эстер. Именно трагическое положение рабочих толкает сначала Эстер, а затем — Мэри на путь, который может довести женщину до проституции и преждевременной гибели. Однако, в отличие от Эстер, Мэри вовремя сумела избавиться от иллюзий в отношении порядочности хозяев. Этот процесс, раскрытый в романе с большой психологической убедительностью, приводит Мэри к моральной победе над хозяйским сынком Гарри Карсоном. Таким образом, традиционный треугольник (Мэри — Гарри — Джем) тесно связан с разоблачением буржуазной морали и буржуазного отношения к рабочим.
Хотя в Мэри с самого начала проявляются некоторые черты, роднящие ее с Джоном Бартоном (чувство классовой солидарности и др.), но подлинной героиней романа она становится в эпизодах борьбы за оправдание Джема. Активные, решительные действия Мэри раскрывают неисчерпаемую внутреннюю силу простых людей Англии и вместе с тем звучат смелым вызовом ханжеской буржуазной морали (сцена в суде).
Начатое в первой части романа разоблачение буржуазии достигает особой силы именно в этих эпизодах, предельно раскрывающих жестокость Карсона и нечистоплотность буржуазного правосудия. Сцена в суде утверждает торжество правды и благородства английского народа над бесчеловечностью буржуазного общества и его законов.
В анализе компромиссной развязки романа подчеркивается, что в ней объективно отразились некоторые черты незрелости рабочего движения Англии этих лет, а также — факты лицемерного рабочелюбия, прибегнуть к которому вынудил правящие классы страны размах чартизма. Вместе с тем, в художественно неубедительной развязке романа ощущается беспочвенность утопических надежд Гаскелл на пробуждение человечности в отношении хозяев к рабочим. Она сама не могла не чувствовать этой беспочвенности: эпилог романа вновь наталкивает на вывод о том, что капиталистическая Англия по-прежнему остается адом для простых людей-труженнков. Кроме эмиграции, писательница не видит никакого реального выхода для своих героев.
В анализе художественных особенностей романа — как по ходу исследования, так и в итоговом обзоре — подчеркивается, что все их разнообразие всегда продиктовано конкретным содержанием тех или иных разделов романа (функция контраста в первых главах романа, композиционные особенности второй половины романа и пр.), а также отношением автора к изображаемым явлениям (соотношение между показом и рассказом в главах, изображающих забастовку, двойная функция побочных тем романа, функция городского пейзажа, интерьера, стилистические приемы, выявляющие образ рассказчика и т д.). «То, что я хочу запечатлеть — это чувства и мысли рабочего», — неоднократно указывала Гаскелл[7]. Поэтому особенно своеобразны и многообразны приемы психологической характеристики образов романа (несобственно прямая речь в сочетании с внутренним монологом, использование фольклорных элементов и мн. др.). Широко используется индивидуализированная речевая характеристика персонажей и прежде всего — впервые введенный в литературу ланкаширский диалект, на котором говорил пролетариат Манчестера.
Анализ романа завершается кратким очерком еще не полностью выясненной истории его опубликования, свидетельствующей о том, насколько роман был неприемлем для буржуазной Англии в годы взлета чартизма. Неслучайно с каждым новым подъемом рабочего движения в стране роман вызывал как новую волну возмущения правящих классов, так и возрождение интереса к нему со стороны передовой критики. В заключение делается попытка определить место «Мэри Бартон» в развитии передовой английской литературы конца XIX — 1-й половины XX вв., посвященной изображению пролетарской борьбы в прошлом и настоящем.
Вторая глава завершается кратким анализом рассказов и выступлений Гаскелл 1847—1848 гг. Несмотря на возрастание компромиссно-назидательной тенденции в творчестве писательницы этих лет — раздумья о героизме чартистов и о закономерности чартизма не оставляют ее и теперь (рассказ «Герой могильщика», предисловие к «Мэри Бартон»), хотя и сопровождаются еще более противоречивыми оговорками, чем в «Мэри Бартон».
Третья глава состоит из двух разделов. В первом из них рассматривается творчество Гаскелл 1849—1852 гг. на фоне историко-литературной обстановки в Англии периода кризиса чартизма. Тема жизни и борьбы рабочих становится теперь явно второстепенной для писательницы. Героизму классовой борьбы она начинает особенно настойчиво противопоставлять «героизм» самоотречения, удовлетворения малым и выполнения будничного долга (рассказы «Лиззи Лей», «Домашние тревоги Бесси» и др.), что свидетельствует об известном влиянии на Гаскелл фритредерской пропаганды «малых дел». Она утверждает в эти годы, что пробуждению человечности в буржуа может способствовать благотворное воздействие на них со стороны идеально-человечной личности, — и при этом склонна считать, что такая подлинная человечность может быть присуща лишь людям, проведшим жизнь в близком общении с народом (Мэгги в повести «Коттедж среди вереска», де Шалабр в рассказе «Мой учитель французского языка»). Но писательница вынуждена признать, что такие люди — единичные исключения, а для современного ей общества типичны хищники вроде Эдуарда («Коттедж среди вереска»), Марты и ее жениха (расказ «Марта Престон»), глубоко равнодушные к тяжелым условиям жизни трудящихся масс.
Поэтому как бы ни отталкивала Гаскелл мысль о классовом антагонизме — она понимала, что он неизбежен, т. к. положение рабочих и отношение хозяев к ним не изменились. В кратковременном оживлении рабочего движения в 1850 г. следует, в конечном счете, видеть причину возврата писательницы к теме жизни и настроений рабочих, которой посвящен рассказ «Сердце Джона Миддлтона». Это единственное в английском критическом реализме начала 1850-х гг. произведение, центральным положительным героем которого является рабочий Джон, чье благородство четко противопоставлено жестокости и аморализму хозяев (образ сына надсмотрщика). Но неизменные симпатии Гаскелл к рабочим сопровождаются теперь еще более решительным, чем в «Мэри Бартон», осуждением ненависти пролетариата к его эксплуататорам — ненависти, которая приводит Джона не к осознанию необходимости классовой борьбы, а к индивидуалистическому анархическому бунтарству. Это бунтарство вскоре сменяется религиозным фанатизмом, который и определяет натянутую развязку рассказа. В образе Джона объективно правдиво показаны условия жизни, оппортунистические настроения и особенно — религиозные предрассудки некоторой части английских рабочих периода кризиса чартизма, отразившие влияние на них так называемого «христианского социализма». Типичность этих настроений и предрассудков подтверждается подобными же образами в романах этих лет левочартистского писателя Э. Джонса. Но Гаскелл субъективно идеализирует эти настроения и предрассудки, возводя их в некий пример для всего пролетариата. Поэтому «Сердце Джона Миддлтона» является переходным произведением между «Мэри Бартон» и романом «Север и юг», в котором идеализация таких настроений у определенной части рабочих будет проведена еще последовательнее. В этом рассказе впервые обнаруживается также воздействие идей «христианского социализма» и, в частности, творчества Кингсли на саму Гаскелл.
В основной части этого раздела 3-й главы рассматривается занимающая центральное место в творчестве Гаскелл этих лет тема трагической судьбы женщины в буржуазном обществе. Этой теме посвящено большинство рассказов рассматриваемого периода, а также отдельные эпизоды такого в целом далекого от социальной проблематики романа, как «Крэнфорд» (1851—1853). Но глубже и полнее всего эта тема раскрыта в лучшем после «Мэри Бартон» романе Гаскелл «Рут» (1852). Анализу этого романа и посвящена значительная часть данного раздела.
Как предполагает Е. В. Догель, толчком к созданию «Рут» явилось знакомство Гаскелл с посвященным сходной теме романом Э. Джонса «Молодая швея»[8]. Правдоподобность этой гипотезы подтверждается некоторыми сведениями о литературных связях писательницы.
Ярко показанные в первых главах романа нечеловеческие условия жизни и работы швей становятся предисторией «падения» героини романа — Рут, которая стала жертвой фарисейской буржуазной морали. С редкой в творчестве Гаскелл силой и последовательностью разоблачены и осуждены виновники трагедии Рут — мать и сын Беллингэмы, г-жа Мэйсон. Моральное разоблачение главного виновника страданий Рут — Беллингэма-Донна — дополняется разоблачением его парламентской карьеры, достигнутой путем взяточничества и подкупа избирателей.
Менее последовательно, хотя подчас весьма остро разоблачен и осужден еще один гонитель «падшей» Рут — типичный буржуа-мальтузианец Брэдшоу, филантроп на словах и расчетливый лицемер-эгоист на деле. Предвосхищая Диккенса (образ Грэдграйнда в «Тяжелых временах»), Гаскелл в образе Брэдшоу резко критикует воспитательные принципы буржуазии как одно из проявлений ее бесчеловечности. Именно образ Брэдшоу особенно ярко подтвеждает принадлежность Гаскелл к плеяде английских реалистов, изобразивших буржуазию «полной самомнения, чопорности, мелочного тиранства и невежества»[9].
Свидетельством подлинного гуманизма и демократизма писательницы является то, что буржуазной морали противопоставляются человечность и благородство простых людей, которые не только сочувствуют Рут, но и уважают ее, считая ее не грешницей, заслуживающей прощения, а полноценным человеком. В подвиге самопожертвования Рут заключена глубоко прогресивная мысль о том, что самопожертвование во имя помощи народу совершенствует человека, выпрямляет каждого, кто оскорблен и унижен буржуазным обществом.
Процесс внутреннего возрождения Рут-матери, Рут — друга страдающих бедняков показан с большой психологической тонкостью и редкой для английской литературы тех лет смелостью. Со времени новаторской попытки реабилитировать проститутку в образе Эстер («Мэри Бартон»), в процессе работы над рассказами начала 1850-х гг. на подобную тему («Лиззи Лей», «Источник Пен-Морфа»), в сознании Гаскелл созревало убеждение в праве «падших» женщин на полную моральную реабилитацию. В этом — смелость автора «Рут», особенно явная при сопоставлении образа героини романа с подобными же образами в английской демократической литературе 1-й половины XIX века (Эми в «Дэвиде Копперфилде» Диккенса, лирические героини стихотворений Т. Гуда, Э. Эллиота и др.). Этой же смелостью дышат образы друзей Рут, во имя гуманизма страстно отрицающих жестокую мораль фарисейской викторианской буржуазии (Бенсон, Джемима, Фэйс).
Победой реализма над иллюзиями писательницы является развязка романа, ставшая не только апофеозом героини, но и объективным признанием трагической неосуществимости надежд на изменение моральных норм буржуазии к лучшему.
Однако, именно с этой иллюзорной надеждой, которая чувствуется в переписке Гаскелл с Бронте во время работы над романом, связана пронизывающая его мысль о том, что единственно возможным средством устранения или хотя бы смягчения общественных пороков является моральный протест отдельных гуманистов-одиночек. Неизбежной половинчатостью и непоследовательностью такого протеста во многом определяется острейшая противоречивость идейного содержания романа в целом и образа Рут — в особенности. Его эволюция противоположна эволюции образа Мэри Бартон. Рут вначале способна не только на внутренний, но подчас — и на открытый протест против окружающей ее несправедливости. Высшим проявлением этого протеста является моральная победа Рут-матери над Беллингэмом. Но впоследствии эти привлекательные черты ее характера почти вытесняются религиозно-морализаторской проповедью покорности, не всегда нужного самопожертвования и фатализма, типичной для мировоззрения Гаскелл этих лет. Демократические настроения и активный гуманизм главного носителя протеста против буржуазного фарисейства — Бенсона в конце романа приобретают черты религиозно-филантропической проповеди милосердия к «падшим» женщинам. В этом сказывается склонность Гаскелл подменять социальный анализ узко психологическим, возраставшая в это время под дальнейшим воздействием идей «христианского социализма» на мировоззрение писательницы.
Последовательность разоблачения Беллингэма и его матери во многом объясняется категорически отрицательным отношением Гаскелл к аристократии, что особенно отчетливо видно в «Рассказе старой няни», написанном одновременно с «Рут». Разоблачение же буржуазии в романе подчас утрачивает социальную остроту и кое в чем смягчается, хотя это чаще всего противоречит объективному содержанию образов буржуа (Брэдшоу, г-жа Мэйсон). Именно здесь Гаскелл впервые пытается дать изначально положительный с ее точки зрения образ буржуа (малоубедительный и бледный Фэркуар). Это делает «Рут» также промежуточным явлением между «Мэри Бартон» и «Севером и югом», где писательница предпримет еще более решительную попытку создания образа «идеального» капиталиста.
Художественные особенности романа определяются стремлением Гаскелл доказать право Рут на реабилитацию, раскрыв ее благородный внутренний облик, а также утвердить духовную красоту друзей и защитников Рут. Отсюда — богатство и многообразие средств психологической характеристики Рут, Салли, отчасти Бенсона, неотделимой от пейзажа, интерьера, определяющей их портретную и речевую характеристику и т. п.. Вместе с тем психологические характеристики во 2-м томе романа, особенно, связанные с эволюцией Рут и Джемимы, теряют художественную убедительность и тонкость, превращаясь в средство воплощения религиозно-морализаторских идей автора. Как и в «Мэри Бартон», обрисовка отрицательных персонажей чаще всего отличается сознательным отказом автора от психологического анализа, призванным подчеркнуть полную духовную опустошенность буржуа и дворянства. Неслучайно именно так подан в основном образ Фэркуара, несмотря на все попытки автора идеализировать его. Но сами приемы характеристики отрицательных персонажей романа (Беллингэм, Брэдшоу) значительно более разнообразны, чем в «Мэри Бартон», что — наряду с целым рядом удачных композиционных находок — свидетельствует о возросшем профессиональном мастерстве автора.
Основное и неразрешимое противоречие идейно-художественного комплекса романа коренится в попытке Гаскелл совместить страстное отрицание фарисейской буржуазной морали с неприятием всякого активного и последовательного протеста. В этом сказались два в корне противоположных влияния на Гаскелл начала 1850-х гг.: с одной стороны — воздействие левочартистской литературы на ее творчестве, а с другой — влияние идей «христианского социализма» на ее мировоззрение.
В заключение освещается оценка, данная роману современной Гаскелл критикой, и определяется его место в истории английского социально-психологического романа, посвященного сходной теме.
Во 2-м разделе 3-й главы дается краткий обзор творчества Гаскелл после 1852 г., без чего нельзя полностью представить себе ее идейно-творческую эволюцию. Сближение писательницы с фритредерами и ее наивная вера в фритредерскую демагогию, а также влияние некоторых буржуазных идеологических концепций (Маколей, Карлейль) привели Гаскелл к выводу о необходимости единства и сотрудничества всех классов страны в лице их лучших представителей, а также — к переоценке роли промышленных капиталистов как якобы бескорыстных деятелей прогресса. Отсюда — заметное в большинстве произведений писательницы середины 1850-х гг. противоречивое сочетание критического отношения к классовым порокам буржуазии и к ее повседневной практике с иллюзорной верой в победу человечности у лучших представителей молодого поколения буржуазии.
А начало оппортунического перерождения квалифицированного пролетариата — во многом связанное с растущим влиянием «христианского социализма» на эту часть рабочих — идеализируется писательницей как начало перехода пролетариата от классовой борьбы к классовому сотрудничеству с «переродившимися» к лучшему хозяевами.
Этими глубоко ошибочными установками определяется идейное содержание романа «Север и юг» (1853—1855). Его задачей является попытка показать становление «идеального» капиталиста Торнтона и не менее «идеального» рабочего Хиггинса как пример для антагонистических классов в целом. В первой части романа встречаются мотивы протеста против социальной несправедливости и морального фарисейства буржуазии (Фредерик, отчасти Маргарет), а также отдельные правдивые описания жизни и настроений английских рабочих в годы кризиса чартизма (Бесси, Ваучер, отчасти Хиггинс). Но в дальнейшем социальные мотивы почти окончательно вытесняются натянутым психологическим конфликтом между Торнтоном и Маргарет. Последняя утрачивает присущие ей в начале романа демократические и антибуржуазные настроения,превращаясь в своего рода «кающуюся аристократку» — рупop фритредерских иллюзий Гаскелл. Осуждение классовой жестокости фабрикантов, подчас остро звучащее в начале романа (г-жа Торнтон, отчасти Торнтон), постепенно принимает характер христиански филантропического сочувствия «неблагоразумным» рабочим, с которым выступает похожий на «христианского социалиста» отец Маргарет — Хэйл. Борьбу же пролетариата — даже узко экономическую — Гаскелл теперь категорически и безоговорочно осуждает, подчеркивая это теми же стилистическими приемами, посредством которых в «Мэри Бартон» осуждалась жестокость хозяев (эпизод нападения забастовщиков на фабрику Торнтона). Ряд мотивов романа (мотив «тевтонской крови»), некоторые его образы и сцены (описание забастовки, эволюция Маргарет) во многом перекликаются с натуралистическим романом конца 1850—1860-х гг. («Мельница на Флоссе» Дж. Элиот, «Поставь себя на его место» Ч. Рида).
Правда, в последних главах романа чувствуется глубокое разочарование Гаскелл в деятельности и лозунгах капиталистической буржуазии, объективно звучит признание нетипичности эволюции Торнтона и неэффективности его половинчатых реформ.
Но несмотря на это, итоги размышлений писательницы о классовых антагонизмах своего времени, подведенные в книге о жизни и творчестве Бронте (1855—1857), свидетельствует о решительном торжестве ошибочных концепций Гаскелл на данном этапе ее творчества над прежним последовательно демократическим сочувствием пролетариату.
Вместе с тем, при внимательном анализе всего творчества Гаскелл 1849—1857 гг. становится ясным, что для нее в эти годы характерны колебания между попытками найти положительный идеал то ли в «усовершенствованных» капиталистах — то ли в провинциально-патриархальной идиллии. Именно последняя, противопоставленная буржуазному бытию, впервые встречаясь в отдельных произведениях начала 1850-х гг. («Коттэдж среди вереска», «Крэнфорд»), становится ведущей в творчестве Гаскелл после 1857 г.
В этом отразилось окончательное разочарование писательницы в ее фритредерских иллюзиях и вместе с тем — ее решительный отход от актуальной социальной проблематики, связанный с общей эволюцией английского критического реализма после 1848 г.
Правда, и в позднем творчестве Гаскелл встречаются отдельные социально-критические мотивы и даже высказывания, свидетельствующие о ее колебании между категорическим отрицанием всякого насильственного действия и признанием его необходимости в определенных условиях (ее переписка периода гражданской войны в США). Но эти настроения писательницы связаны теперь лишь с положением в других странах (повесть «Ведьма Лоиза», 1859) или же с прошлым Англии (роман «Поклонники Сильвии», 1862—1863). По отношению же к современной ей Англии Гаскелл склонна теперь ограничиваться лишь добродушной иронией в адрес якобы «общечеловеческих» недостатков правящих классов страны (роман «Жены и дочери») и пытается видеть вокруг себя едва ли не радикальные изменения к лучшему. Социалная тема почти полностью вытесняется из позднего творчества Гаскелл узко психологической, что свидетельствует о полном кризисе социального романа писательницы (повесть «Дело темной ночи», 1863). Именно отказ от социального подхода к людям и жизненным явлениям привел к тому, что Гаскелл в эти годы допустила ряд частных уступок натуралистам и сторонникам «чистого» искусства.
И все же она никогда и нигде не выступала ни против реализма, ни против идейности литературы, до конца сохранила демократические симпатии (рассказ «Сводные братья» и др.), ни на минуту не изменила гуманизму. Этим и объясняются многие высказывания Гаскелл после 1852 г., свидетельствующие о ее решительном осуждении милитаризма, войн и шовинизма, о ее глубокой вере в научный и социальный прогресс.
В заключении подводятся итоги работы и делается попытка определить место Гаскелл в истории европейского критического реализма 1840— 1860-х гг.
Творчество Гаскелл в лучшей своей части особенно наглядно подтверждает связь критического реализма с жизнью и борьбой народных масс. Автор «Мэри Бартон» занимает такое же почетное место в английской литературе, как автор «Жерминаля» в литературе французской, автор повести «Борислав смеется» — в украинской и автор «Силезских ткачей» — немецкой.
Основное содержание диссертации отражено в статьях:
«Роман Э. Гаскелл “Рут”» — Сборник филологического факультета КГУ им. Т. Г. Шевченко, 1959, № 12, «Науковi записки», т. XVIII, вып. 2.
«К вопросу об идейно-творческой эволюции Э. Гаскелл в 1850—1851 гг. (о малоизвестном рассказе Гаскелл из жизни пролетариата)» — на украинском языке — Вiсник Київського Утверситету, 1958, № 1, серiя филологiї та журналicтики, вип. 1.
«Литературно-критические взгляды Э. Гаскелл» — на украинском языке — Вiсник Київського Унiверситету, 1958, № 1, cepiя фiлолоiї та журналiстики, вип. 2.
«К истории идейно-творческого формирования Э. Гаскелл» — на украинском языке — Збiрник наукових праць викладачiв та acпipaнтiв фiлологiчного факультету КДУ iм. Т. Г. Шевченка, 1960, № 1.
«Э. Гаскелл и чартистское движение» — на украинском языке — Bicнiк Київського Утверситету, 1960, № 3, серiя фiлологiї та журналiстики, вип. 2.
«Э. Гаскелл» — на украинском языке — Українська Радянська енциклопеiя, т. 3.
Примечания
[1] Daily Worker. 27.09.1956. Р. 3.
[2] Ленин В.И. Соч., изд. 4. Т. 26. С. 219.
[3] См. доклад В. Щербины на дискуссии в кн. «Проблемы реализма в мировой литературе». М., 1959. С. 80.
[4] Gaskell E. The Life of Charlotte Brontё. L., 1900. P. 14.
[5] См. Толстой Л.H. Полное собр. соч. Т. 60. М., 1949. C. 218.
[6] К. Маркс и Ф. Энгельс. Об Англии. М., 1952. C. 21.
[7] Gaskell E. Mary Barton. J. Lehmann, 1947. Р. 30.
[8] См. Догель Е.В. Чартистский роман. Диссертация. ЛГУ, 1953. C. 301-303.
[9] Маркс К., Энгельс Ф. Об искусстве. Т. I. М., 1957. С. 529.
Опубликовано отдельной брошюрой: Бунич-Ремизов Б.Б. Социальный роман Э. Гаскелл (1845—1852 гг.). Автореферат диссертации на соискание ученой степени кандидата филологических наук. Киев, 1962.
Борис Борисович Бунич-Ремизов (1928—2016) — советский, затем украинский филолог, специалист по европейской литературе Нового времени.