Saint-Juste > Рубрикатор

Аннотация

Цецилия Зеликсон-Бобровская

Товарищ Иннокентий

(Историко-биографический очерк)

I.

Из лежавших перед нами документов б[ывшего] департамента полиции узнали, что И. Ф. Дубровинский родился 14 августа 1877 года в селе Покровском-Липовцах, Малоархангельского уезда, Орловской губернии, происходил из мещан города Курска, вероисповедания был православного, из еврейской семьи, крещен был ребенком. Отец его был купцом, умер рано. Мать — Любовь Леонтьевна Дубровинская — вдова, жила со своими четырьмя сыновьями: Григорием, Иосифом, Семеном и Яковом[1] [I] в Курске вначале на средства, оставленные ей отцом, и проживала 100 рублей в месяц. Все четыре сына Дубровинской обучались в Курском реальном училище.

В первых классах Иосиф Федорович учился хорошо, выказывая большие способности и усердие, но, начиная с 5 класса, с 1893 года, стал «портиться». Он завязывает связи с «подозрительными личностями» из интеллигенции и начинает читать литературу по общественным вопросам, а, будучи в 6 и 7 классах, завязывает связи и с рабочими, ведет социал-демократическую пропаганду среди одиночек рабочих.

Уже с 5 класса реального училища И. Ф. попадает в сферу наблюдения курских жандармов. С окончанием реального училища и переездом вместе с матерью и братьями в Орел, где мать открыла шляпную мастерскую, он поступает в специальный класс Орловского реального училища, но в 1896 году выходит из него, не выдержав экзамена.

В Орле Иосиф Федорович весь поглощен выработкой и укреплением своих собственных марксистских воззрений и правильной революционной работой в довольно крупной уже, по тому времени, для такого мало промышленного пункта, орловской социал-демократической организации.

В то время в Орле имелись уже порядочные технические средства для печатания прокламаций, и орловцы, а главным образом Иосиф Федорович, не удовлетворяются печатанием и распространением их в своем городе, завязывают связи с Москвой и Петербургом и печатают для этих двух уже крупнейших и тогда очагов рабочего движения прокламации и всякую иную нелегальную литературу до «Коммунистического манифеста» включительно.

Характерно, что у юного Дубровинского, получившего среднее образование, очевидно, не возникает стремления попасть в какое-нибудь высшее учебное заведение, да если бы такая мысль у него и возникла, то ему все равно было бы не осуществить ее. Ведь, помимо гимназического диплома, для поступления в высшее учебное заведение требовалось всегда свидетельство о политической благонадежности. Свидетельства такие выдавались губернаторами, а Иосиф Федорович попал в «сферу наблюдения» жандармов еще с 5 класса реального училища, еще с 1893 года в Курске. Наблюдение это продолжалось, конечно, с большей силой в Орле, когда Иосиф Федорович и возрастом стал старше и более интенсивно стал работать в партийной организации. Таким образом, ни курский, ни орловский губернаторы не выдали бы ему нужного свидетельства, даже если бы он стал хлопотать об этом. Но помимо всяких внешних, чисто технических, препятствий у Иосифа Федоровича были другие, более глубокие причины, заставившие его не стремиться к шаблонному поступлению в казенное высшее учебное заведение, а строить свою жизнь совершенно по-иному.

Вполне определившись как марксист, как социал-демократ, Иосиф Федорович решает уже тогда, в ранней своей юности, раз и навсегда посвятить всего себя революционной работе среди рабочих, не затрачивая своего времени на изучение какой-нибудь профессии. В девятнадцатилетнем Дубровинском мы уже по существу тогда имеем революционера-профессионала, — факт тем более знаменательный, что и Курск и Орел, как города мало промышленные, с пролетариатом скорее ремесленного типа, стояли в стороне от столбовой дороги массового рабочего движения, наблюдавшегося уже тогда в Петербурге, Москве, Иваново-Вознесенске, Екатеринославе и других местах. Нужно было быть революционером самородком, чтобы тогда, при таких условиях и в таком юном возрасте, уметь подходить к социал-демократической работе не как кустарь, впоследствии так жестоко осмеянный В. И. Лениным, а как профессиональный революционер, о котором говорил Ленин: «дайте нам организацию революционеров, и мы перевернем Россию»[2].

По выходе из специального класса Орловского реального училища, не выдержав экзамена, И. Ф. перекочевывает в Калугу, так как в Орле за ним начинается усиленная жандармская слежка, да и жить на средства матери становится невмоготу, хочется найти какой-нибудь заработок. В Калуге можно было поступить в земскую управу в качестве статистика, имелись связи с калужскими социал-демократами, можно было продолжать основную работу по укреплению еще редких тогда социал-демократических рядов. С другой стороны, сама работа земского статистика имела свою прелесть, она была связана с выездами на места, с непосредственным общением с деревней, классовое расслоение которой наглядно показывало, насколько основательны были доводы первых русских марксистов против народников о неизбежности капиталистического развития в отсталой крестьянской России.

Итак, вчерашний школьник-реалист Дубровинский, очень плохо снабженный дипломами и отлично, для своего возраста, вооруженный марксистской теорией, получивший первоначальную практическую закалку в социал-демократических кружках Курска и Орла, переезжает в качестве статистика земской управы в Калугу, где сразу становится активнейшим организатором и идейным вдохновителем калужской социал-демократической организации, по типу своему, впрочем, мало отличавшейся от курской и орловской организаций. Партийная работа Иосифа Федоровича сразу выходит далеко за пределы гор. Калуги.

Весь конец 1896 года и первую половину 1897 года он употребляет на налаживание и правильную поддержку связи с Петербургом и Москвой, на снабжение этих городов социал-демократической литературой. Главным образом И. Ф. работает для Москвы, куда впоследствии переезжает и на жительство и где его в декабре 1897 года арестовывают.

В Москве, как и в других крупных промышленных центрах России, к тому времени совершенно определенно назрела необходимость объединения разрозненных социал-демократических кружков, и И. Ф. со своими широкими организационными планами попадает здесь в свою родную стихию. Но раньше, чем говорить о работе И. Ф. по восстановлению «Московского рабочего союза», следует вернуться несколько назад и на основании чрезвычайно красочных документов, сохранившихся в Московской охранке и скомбинированных т. Максаковым в статье, помещенной в книжке «На заре рабочего движения в Москве», рассказать хотя бы вкратце о возникновении работы этого «Союза» до осени 1897 года, до приезда И. Ф. в Москву.

Вот что рассказывает на стр. 66—67 указанной книжки тов. Максаков:

Затем далее говорится:

И еще дальше:

Приведенные выдержки сразу уясняют нам физиономию московской организации того времени — в проваливавшихся и вновь возникавших «союзах» мы имеем вполне развитую форму социал-демократической организации — накануне создания РСДРП, накануне первого съезда партии.

Вот почему И. Ф. так радостно окунулся в широкую организационную работу с самого первого дня своего приезда в Москву, вот почему московская охранка строчит в департамент полиции:

О степени интенсивности работы И. Ф. в «Московском рабочем союзе» можно судить по дневнику наблюдения за Дубровинским, посланному в департамент полиции с препроводительной бумагой за подписью самого обер-охранника Зубатова, поднимавшегося тогда к зениту славы, впоследствии, как известно, померкнувшей, когда правительству Николая Романова пришлось разочароваться в зубатовских «методах борьбы с крамолой». «Дневник» обнимает период с 19 сентября 1897 г., с первого дня приезда И. Ф. Дубровинского в Москву, до 12 декабря того же года, до дня его ареста. Взявши И. Ф. «в наблюдение» прямо с вокзала, охранники не отступают от него ни на шаг, провожают его не только, когда он ходит к рабочим, но и тогда, когда И. Ф. заходит в столовую пообедать. И так изо дня в день.

Весь «дневник» от начала до конца чрезвычайно интересен, очень ярко характеризует, как и при какой обстановке тогда приходилось вести партийную работу, но, не считая возможным загромождать нашу небольшую книжку о товарище Иннокентии длинными документами, приводим лишь первую страницу «Дневника» о первых днях приезда И. Ф. в Москву — 19 и 20 сентября 1897 года.

На всех тридцати страницах «дневника» пестрят десятки имен рабочих и интеллигентов, с которыми сносился И. Ф. по делам, то заходя к рабочим и засиживаясь у них по несколько часов, ведя групповые занятия, то заходя лишь на минуту, после чего из этой квартиры уже выходит другой человек со свертком; то сам И. Ф. несет какие-то бумаги под мышкой и, заметив за собою слежку, ускользает в проходном дворе и т. д. и т. п.

Обстановка работы была тогда такова, что зачастую одному и тому же работнику, приходилось и пропагандой заниматься, и агитацией, и писанием прокламаций, и организацией технической возможности печатания нужной литературы. И. Ф. успевал выполнять и то, и другое, и третье.

Так, перегруженный работой, метался И. Ф. из одного конца Москвы в другой, на ходу обедая, но вскоре лихорадочная деятельность его была оборвана. «Дневник» заканчивается отметкой:

20 декабря состоялся первый допрос И. Ф., на котором он отвечал незнанием на все предъявленные ему обвинения, после чего его водворили на продолжительное сидение в Московскую губернскую тюрьму.

Вторично на допрос вызывают жандармы Иосифа Федоровича через три с небольшим недели — 15 января 1898 года. На сей раз для снятия подробных примет с «преступника». В жандармском протоколе, составленном в этот день в присутствии полицейского врача, особое внимание на себя обращают некоторые пункты примет, как, например, по пункту «Б» на вопрос: «Нет ли какой особой манеры держаться» — ответ гласит: «держится скромно, слегка волнуется». На вопрос: «очертание лба и нет ли особых примет» — следует ответ: «лоб высокий, гладкий, покатый назад». По пункту «В» «походка и ее особенности» — ответ: «походка твердая, скорая».

После «снятия примет» И. Ф. оставляют в покое, начинаются однообразные тюремные будни. Одиночка — тесная камера, слабо пробивающийся через решетки свет днем и слабо мерцающая в потолке лампочка ночью, да недреманное око тюремного надзирателя, заглядывающее в камеру через глазок двери.

Однажды монотонные дни И. Ф. нарушаются сильно волнующим событием.

Молодой рабочий Мухин, юный товарищ, не успевший закалиться в борьбе, не выносит тяжелого тюремного однообразия и покушается на самоубийство. Вот что сообщает об этом «по секрету» начальник Московского жандармского управления в департамент полиции:

* * *

Подробные обстоятельства ареста И. Ф. Дубровинского и других изложены в секретной записке, которую даем в приложении.

Из этой записки выясняется, что по делу «Московского рабочего союза» был привлечен еще целый ряд социал-демократов из Москвы, Курска, Орла и Калуги, что дело это тянулось почти целый год и что в результате по отношению к Дубровинскому 12 ноября 1898 года «вновь принятая мера пресечения» свелась к высылке его под гласный надзор полиции на 4 года в распоряжение Вятского губернатора, который ссылает Иосифа Федоровича в один из наиболее глухих уездов губернии, в город Яранск.

II.

Прибыв осенью 1899 года в глухой Яранск, И. Ф. принимается за углубленные теоретические занятия, правильность которых во время тюремного сидения нарушалась часто отсутствием той или иной нужной книги. Здесь же, в ссылке, было гораздо легче устроиться с книгами, чем в тюрьме.

Яранск. В двухэтажном доме (справа) жил И. Ф. Дубровинский (1899—1902).

И. Ф. читает книги не только на русском, но и на немецком языке, изученном им довольно основательно за время сидения в тюрьме. Читает не только разрешенные, но и запрещенные книги.

Так, например, в одном полицейском донесении между прочим говорится: «в августе 1900 года вятским губернатором представлены в департамент три запрещенные книги о социализме, полученные из-за границы и адресованные Дубровинскому».

Здесь, в ссылке, И. Ф. женится в 1900 году на ссыльной социал-демократке, высланной в Яранск из Петербурга, Анне Адольфовне Киселевской.

Замкнутый, несколько угрюмый, суровый революционер, Дубровинский оказывается трогательнейшим семьянином, а когда появляется первый ребенок, то и нежнейшим отцом.

Еще до появления этого ребенка И. Ф. начинает усиленно волноваться за здоровье жены и будущего ребенка, стремится перебраться с женою на жительство в Вятку, посылает прошения губернатору, одно из которых начинается так: «В непродолжительном времени жене моей предстоят первые роды, перед которыми, как это известно, предвидеть заранее могущие наступить неправильности и осложнения совершенно невозможно. В городе Яранске, где жена моя, Анна Адольфовна Дубровинская, и я, нижеподписавшийся, проживаем с осени 1899 года под гласным надзором, нет специалиста акушера и, в случае опасности, судьба больной останется в руках врачей, специально акушерства не изучавших. От губернского города Яранск отстоит на расстояние в 220 верст, и вызвать в случае надобности специалиста представляется, в особенности при наших скромных материальных средствах, вполне неосуществимым»; и т. д.

На это, глубоко наивное, выражающее испуг перед обыденным житейским фактом, послание, как и надо было ожидать, последовал «успокоительный ответ» вятского губернатора от 8 апреля 1901 г., который приводим:

Об этом периоде из личной жизни И. Ф. жена его Анна Адольфовна рассказывает следующее:

Это решение имело силу до конца жизни Иосифа Федоровича, он не знал преград в семье для своей работы.

На втором году ссылки начинает подкрадываться к И. Ф. болезнь, туберкулез легких, — недаром же все объективные условия были за то, чтобы молодой неокрепший организм надломился.

Усиленная работа над собою и в организации чуть ли не с 15-летнего возраста, плохое питание, нервная обстановка партийной работы того времени, почти годовое пребывание в одиночной сырой камере, холодный сырой город Яранск — все было за то, чтобы физические силы надломились, и И. Ф. серьезно заболевает, врач требует его выезда куда-нибудь на юг. Об этом в архиве б[ывшего] департамента полиции сохранились следующие документы:

Нет худа без добра, болезнь помогает Иосифу Федоровичу за год до окончания срока ссылки выбраться из глухого Яранска, отстоящего от железной дороги на 220 верст, и водвориться в Астраханской губернии. В течение всего времени вынужденного отрыва от практической партийной работы И. Ф. делал все доступные при тех условиях попытки не терять связи с партией, но, пока он был в Яранске, связь эта осуществлялась лишь перепиской. С переездом же в Астрахань сразу открылась возможность приобщиться к практической работе.

К моменту переезда И. Ф. в Астрахань, к лету 1902 года, уже полностью сложилась и энергично действовала задуманная В. И. Лениным «организация революционеров», правильно выходила общерусская партийная газета «Искра», которая уже в действительности была «не только коллективный пропагандист и агитатор, но и коллективный организатор», полностью была осуществлена и мысль Ленина о «сети местных агентов единой партии, находящихся в живых сношениях друг с другом, знающих общее положение дел, привыкающих регулярно выполнять дробные функции общерусской работы, пробующих свои силы на организации тех или иных революционных действий»[10].

Вот одним из таких агентов «Искры» и стал И. Ф., еще будучи в Астрахани на положении ссыльного.

Почти накануне второго съезда РСДРП И. Ф. окончил срок своей ссылки, причем ему было запрещено в течение 5 лет проживание в промышленных и в университетских городах.

Получив 5 июля 1903 года такую «свободу», И. Ф. избирает местом своего жительства город Самару, избирает не случайно. В Самаре был «искровский» центр, туда наезжали агенты «Искры», там происходили совещания, связанные с проведением второго партийного съезда и. т. п.

Немедленно по приезде в Самару И. Ф., несмотря на болезненное свое состояние, изголодавшись за годы тюрьмы и ссылки по практическому революционному делу, с головой уходит в организационную партийную работу.

Отсюда, из Самары, он, под кличкой «Иннокентий», совершает свои агитационные и организационные поездки по всему Поволжью, все время держа крепкую связь с заграницей. На второй съезд партии, состоявшийся, как известно, в августе того же 1903 года, И. Ф. не успел попасть.

Узнав о происшедшем на съезде расколе, он становится на сторону Ленина — делается большевиком.

Вскоре после второго съезда Иннокентий был включен в состав Центрального Комитета партии и в качестве члена такового объезжает ряд городов с докладом о съезде.

Несмотря на прогрессирующий туберкулез, Иннокентий вплоть до лета 1904 года все время совершает объезды местных организаций. Именно эта вредная для здоровья разъездная работа как нельзя более приходилась по вкусу Иннокентию. Уцелевшие еще старые товарищи, местные работники, помнят, как приезжал он на место, каков был его подход к работе; они полностью подтвердят, что Иннокентий меньше всего на свете был похож на «генерала из центра».

Когда член ЦК Иннокентий приезжал на место, он сразу каким-то особым проникновенным взором своим видел всю организацию. За несколько дней пребывания в том или другом городе успевал ознакомиться не только с верхушкой организации — с Комитетом, а и с низовыми ячейками, с тогдашними партийными фабрично-заводскими комитетами, и с отдельными рабочими из рядовых членов партии. С докладами Иннокентий успевал выступать не только перед комитетами, специально созываемыми районными собраниями, но ухитрялся еще находить время специально поинструктировать и пропагандистов и агитаторов. Каждый раз, когда Иннокентий побывает в организации, где, бывало, работаешь, узнаешь от него не только новости общепартийного характера, не только получаешь те или иные директивы из центра, но, как это ни странно, узнаешь лучше и ту организацию, в которой работаешь давно и которую как будто знал, но знал не так хорошо, как после его отъезда. Таковы были методы практической повседневной работы Иннокентия.

Однако в психике этого крупнейшего организатора нашей партии уже тогда был какой-то надлом.

Горячо веривший в дело своей жизни — в русскую революцию, обладавший сильной марксистской выучкой, глубоким аналитическим умом, широким организационным размахом, Иннокентий в иные моменты терялся перед дерзновенно смелыми планами Ленина.

Не расходясь с Лениным и большевиками ни по единому из пунктов, наметившихся перед третьим съездом партии, признавая вполне правильной и целесообразной идейную борьбу с меньшевиками, Иннокентий в числе других членов примиренческого ЦК считал, что борьбу эту возможно и следует вести так, чтобы не доводить дело до формального раскола.

Между тем революция 1905 года уже не только стучалась в окно, а ломилась в дверь, и для социал-демократической партии, раздираемой тогда глубокими принципиальными разногласиями, как по оценке движущих сил революции, так и по кардинальнейшим вопросам тактики, решался вопрос жизни и смерти, как это говорилось в резолюции, принятой на созванной Лениным в Женеве в августе 1904 г. конференции 22-х большевиков, — «вопрос чести и достоинства, существует ли она (партия) как идейная реальная сила, способная разумно организовать себя настолько, чтобы выступить действительной руководительницей революционного рабочего движения нашей страны»[11].

На этой конференции 22-х был, как известно, выбран Организационный Комитет (ОК) для созыва экстренного партийного съезда. Центральный Комитет был против этого съезда, всячески тормозил работу большевистского центра по созыву третьего съезда партии.

Иннокентий, как член примиренческого ЦК, очутился в тяжелом положении и, желая примирить непримиримое, объективно играл на руку меньшевикам. Так, например, в Петербурге примиренческий ЦК тогда насаждал свои так называемые нейтральные группы ЦК — фактически меньшевистские, являвшие собою уже третью по счету разновидность социал-демократических организаций в Петербурге, так как и до того в Петербурге параллельно работали большевистский Петербургский Комитет РСДРП и меньшевистская группа РСДРП.

Осенью 1904 года Иннокентий работает в Петербурге и, чувствуя бесплодность попыток примирить непримиримое, старается больше уделять времени чисто местной организационно-пропагандистской работе в районе, чем «высокой политике» ЦК.

На этой работе в районе застают его события 9 января, когда питерские рабочие, как известно, вышли на улицу не под руководством социал-демократии, а под руководством попа Гапона.

Но как бы там ни было, раз рабочие вышли на улицу, то Иннокентий должен быть среди них, и он принимает участие в знаменитом шествии к Зимнему дворцу.

После расстрела шествия Иннокентий выступает все последние дни с горячими речами в районах города, разъясняет смысл событий, зовет питерских рабочих к организации, к сплочению вокруг РСДРП.

В феврале должно было состояться в Москве совещание российской части ЦК. Иннокентий едет туда, совещание происходит на квартире у литератора Леонида Андреева, куда нагрянула полиция и арестовала всех собравшихся в количестве 9 человек. В делах департамента полиции сохранилась следующая справка об этом:

III.

Как ни надломлены были уже физические силы И. Ф. к моменту второго ареста — к началу 1905 года, как ни гибельна была для его больных легких тюремная камера, все же этот арест как бы явился выходом из тяжелого раздвоенного состояния, в каком И. Ф. находился в качестве члена примиренческого ЦК накануне третьего съезда РСДРП.

По ту сторону тюремной решетки разыгрывались страсти не только между большевиками и меньшевиками, но и между большевиками-ленинцами и примиренческим ЦК, помогавшим меньшевикам класть палки в колеса большевистскому Организационному Комитету, лихорадочно подготовлявшему третий съезд партии, на котором должно было произойти полное отмежевание от меньшевиков.

Вот что писал об этом периоде расхождения большевиков и с меньшевиками, и с примиренцами В. И. Ленин:

Это самое трудное время обостренной внутрипартийной борьбы И. Ф. проводит в тюрьме, а на волю выходит потом, уже в другое время, при совершенно других условиях. На свободу он вышел в октябре 1905 года.

Немедленно по выходе из тюрьмы И. Ф. отправляется на массовую низовую работу в Москве — в Замоскворецкий район, где многие старые рабочие до сих пор еще помнят неутомимого Иннокентия тех, теперь уже далеких, дней. Долго работать в этом районе ему не удается. ЦК отзывает его в ноябре месяце в Петербург, он получает задание выехать в Кронштадт, где революционные матросы подняли восстание.

В Кронштадте Иннокентий выступает с горячими речами перед тысячным митингом восставших матросов, но царскому правительству скоро удается подавить восстание, начинается жестокая расправа, и Иннокентию, лишь благодаря его необычайной находчивости и присутствию духа в минуту смертельной опасности, удается скрыться из Кронштадта и таким образом избегнуть расстрела.

К этому времени в Петербург уже приехал В. И. Ленин, здесь состоялась первая встреча Иннокентия с В. И. Лениным и было заложено основание тесной их дружбе, продолжавшейся до конца жизни Иннокентия.

Иннокентий возвращается в Москву и попадает таким образом из кронштадтского огня в московское полымя вооруженного восстания в декабре 1905 года.

Но вот и героические усилия московских пролетариев, грудью прокладывавших путь к победе, наткнулись на щетину штыков своих же бессознательных еще тогда братьев-крестьян — на щетину штыков солдат Семеновского полка, и московское вооруженное восстание было подавлено. Начинается и здесь, в Москве, и по всей России дикая расправа. Все революционные организации разбиты. Большевистский центр вместе с Лениным переходит в Финляндию. Уезжает туда и Иннокентий.

К этому времени болезнь И. Ф. еще сильнее обострилась. Но вместо того, чтобы остаться за границей и подправить свои легкие, он решает ехать на родину, в Орел, чтобы не брать на лечение денег из партийной кассы, а прежде самому заработать деньги и затем уже лечиться.

Из этих соображений И. Ф. берется перевести с немецкого на русский язык известную книгу А. Бебеля «Женщина и социализм», но не умеет Иннокентий зарабатывать деньги[VIII] — мирная переводческая работа и сидение в глухом Орле ему очень скоро надоедают, и он уезжает, в Москву, а потом в Петербург, берется опять за свою обычную работу нелегального партийца, энергично работает над восстановлением пришедших в расстройство, но не разбитых поражением революции 1905 года большевистских рядов.

За этой работой застает его новый, третий по счету, арест в Петербурге, в сентябре 1906 года.

Опять тюрьма, и тюрьма после отлива революционной волны, а Иннокентий к тому еще болен, очень болен. Туберкулез медленно, но неуклонно разрушает его легкие.

Сидит он в тюрьме на сей раз с сентября 1906 г. по февраль 1907 года, после чего, по ходу дела, его пересылают этапом в Москву, где вскоре по болезни освобождают «впредь до приговора по совокупности дел».

В момент освобождения Иннокентия из московской тюрьмы вся партия в целом усиленно готовилась к пятому, Лондонскому, съезду, а партийные организации Московской промышленной области кроме того еще и к областной текстильной забастовке, на которую большевиками возлагались особенные надежды, впоследствии не оправдавшиеся.

Как раз в том же феврале месяце 1907 года, когда Иннокентий вышел из тюрьмы, состоялась в Москве конференция текстилей[IX] центрального промышленного района, на которой выяснилось, что фабриканты Иваново-Вознесенского, Орехово-Зуевского и Костромского районов и Ярославля прямо завалены заказами, а, между тем, заработная плата рабочих крайне низка, настроение же рабочих сравнительно приподнятое. При такой ситуации областная забастовка текстилей под лозунгом поднятия жизненного уровня рабочих могла бы иметь успех.

Таково было тогда мнение не только работников профессионального движения, но и работников-партийцев в тесном смысле слова, т. е. организаторов, пропагандистов, агитаторов и т. д.

Такого мнения держалось и областное Бюро, и местные комитеты: Ивановский и Костромской, Орехово-Зуевский район и др.

Вообще большевистские организации в районе предполагавшейся текстильной забастовки определенно рассчитывали, что в случае удачи можно будет эту экономическую забастовку перевести в политическую и, встряхнувши всю область, быть может, встряхнуть к новым революционным выступлениям Москву и Петербург.

Иннокентий несколько скептически отнесся к преувеличенным надеждам, которые возлагались на исход забастовки, но принял участие во всей кампании по подготовке ее. Эта областная забастовка, как известно, свелась впоследствии лишь к неудачной забастовке в Орехове-Зуеве, Костроме, и даже не начиналась в Иваново-Вознесенске. Но не вина Иннокентия и других работников того времени, что и тут пролетариат потерпел поражение: ведь тогда еще не было налицо нового, революционного подъема.

Одновременно Иннокентий вел большую работу по подготовке представительства Московской промышленной области на Лондонском партийном съезде, разъезжал по области с докладами о порядке дня предстоявшего съезда.

В числе других делегатов от области на этот съезд был избран и сам Иннокентий, но незадолго до отъезда за границу, 11 марта, он был арестован на предвыборном нелегальном собрании в Москве, на котором председательствовал.

Об этом, четвертом, аресте свидетельствует следующая справка департамента полиции:

«Милостивому» разрешению выехать за границу вместо положенной высылки в Вологодскую губернию предшествуют обстоятельства, изложенные в приводимых нами следующих документах:

По поводу этой удачной комбинации с разрешением выехать за границу вместо Вологды Анна Адольфовна Дубровинская рассказывает, что она была тогда специально вызвана тов. Л. Я. Карповым[16] [X] в Москву, чтобы хлопотать о замене Иннокентию Вологды заграницей не только потому, что климат вологодский ему вреден, а потому, что необходимо было, чтобы Иннокентий успел попасть на Лондонский партийный съезд.

Лев Карпов

Пока Иннокентий добрался до Лондона, съезд уже подходил к концу. Об этом говорит, между прочим, тов. Г. Е. Зиновьев в приложенной здесь[XI] статье, написанной под свежим впечатлением от известия о трагической смерти Иннокентия и предназначенной для легально издававшейся тогда в России газеты «Рабочая правда». «В Лондон он (Иннокентий) приезжает уже в день закрытия съезда. С какой радостью приветствуют его все делегаты-единомышленники! На собрании большевистской делегации (представителей от более 50 тысяч организованных рабочих) Иннокентия сразу выбирают председателем». Здесь же его опять включают в состав вновь избранного ЦК.

Так своеобразна была обстановка партийной работы того времени, что один из крупнейших строителей партии, неизменный член ЦК, впервые попадает лишь на ее пятый съезд и то попадает к шапочному разбору, когда съезд закрывается. К моменту всех четырех съездов партии, предшествовавших Лондонскому, Иннокентий неизменно оказывался за тюремной решеткой.

Но вот и 1907 год подходит к концу, а вместе с ним и последние чаяния на ближайший подъем революции. Наступает период длительного затишья. Боевая ленинская газета «Пролетарий» не может по полицейским соображениям больше существовать даже поблизости от Петербурга — в Финляндии, а должна перекочевать в Швейцарию. Ленин вместе с заграничной частью ЦК переезжает туда же.

Российская часть ЦК и все российские большевистские организации еще глубже забираются в подполье.

Партийный актив, говоря современным языком, с каждым днем все убывает и не только потому, что гуляет по его рядам тяжелая рука жандармерии и охранки, усердно проводя «последовательные ликвидации», а потому, что менее закаленные элементы поддаются усталости и разочарованию и уходят из партии.

Именно такую обстановку застает физически больной Иннокентий по приезде в Россию после Лондонского партийного съезда и немедленно приступает к работе по восстановлению разрушенных организаций, опять объезжает ряд городов, связывает эти города между собою, учит, как следует работать при новых тяжелых условиях, и т. д.

К весне 1908 года физические силы начинают изменять Иннокентию — он уезжает за границу, где узнает от В. И. Ленина, что тот собирается дать бой на философском фронте, так как «целый ряд писателей, желающих быть марксистами, предприняли у нас в текущем году настоящий поход против философии марксизма...

В настоящих заметках я поставил себе задачей разыскать, на чем свихнулись люди, преподносящие под видом марксизма нечто невероятно сбивчивое, путанное и реакционное», — пишет В. И. Ленин в предисловии к своей книге «Материализм и эмпириокритицизм».

Хорошо помнится, что решение В. И. Ленина написать работу по философии было тогда встречено холодком среди многих большевиков, проявивших в этом деле достаточную долю близорукости, — была какая-то неуверенность. Философия, мол, не ленинская специальность, — Плеханов раскритикует.

Совсем по-другому отнесся к этому делу Иннокентий. Он горячо интересовался намеченной В. И. Лениным философской работой, и интимная личная дружба В. И. Ленина с Иннокентием особенно укрепилась именно в этот период, когда Ленин собирался писать свои «критические заметки об одной реакционной философии».

Найденное нами в копии в делах департамента полиции письмо В. И. Ленина к Вацлаву Воровскому, достаточно ярко характеризует состояние большевистских рядов за границей в то неимоверно тяжелое время.

Письмо это приводим здесь целиком:

В это время, летом 1908 года, Иннокентий выступает за границей на собраниях против эмпириокритицистов Богданова, Базарова, Луначарского и других. Об этих его выступлениях свидетельствуют документы департамента полиции, а это почтенное учреждение было тогда великолепно информировано, — ведь тогда особенно близко к большевистскому центру примазался «знаменитый» провокатор Яков Житомирский[XIV].

Приводим выдержку из одного донесения[18] заведующего заграничной агентурой Гартинга в департамент полиции:

Все лето проводит Иннокентий в Швейцарии, но опять-таки толком лечиться он не стал, не хотелось ему и на этот раз брать деньги на свое лечение из тощей тогда партийной кассы, а своих денег у него, конечно, никаких не было и, потолкавшись до осени, несколько вновь отдохнув, он возвращается в Россию, едет на партийную работу в Петербург. Но до отъезда Иннокентия в Россию, 3 июля того же 1908 года, департамент полиции рассылает по всем районным охранкам следующий секретный циркуляр:

О пребывании Иннокентия за границей летом 1908 года, о приезде его в Россию и аресте в Петербурге, в делах департамента полиции, между прочим, имеется еще и такая справка:

В другом месте (в докладе от 16 января 1909 г. вице-директора департамента полиции Зубовского[20]) говорится:

Дальше департамент полиции сообщает вологодскому губернатору (29 января 1909 г.):

3 марта 1909 г. канцелярия вологодского губернатора отвечает департаменту полиции:

В связи с водворением Иннокентия в Сольвычегодске в феврале 1909 года припоминаются рассказы партии ссыльных, приехавших в это же время тем же этапом в ссылку в Великий Устюг.

Приехавшие товарищи были крайне возбуждены и с волнением рассказывали, что в вятской пересыльной тюрьме творятся великие безобразия, что там непролазная грязь, больные пересыльные валяются на проплеванном полу и что начальник пересылки, или его помощник, — уже не помню теперь, — избивает проходящих через эту пересылку политических арестантов.

Рассказывали эти товарищи также, что об обстановке вятской пересылки они были предупреждены еще в дороге и потому к Вятке подъезжали с трепетом. Ехавший с этой партией Иннокентий всю дорогу температурил, кашлял и еле держался на ногах, но еще в дороге заявил, что желал бы явиться представителем от партии пересылаемых при переговорах в Вятке с начальником пересылки, что он почему-то уверен, что бить его во всяком случае не посмеют.

Ехавшие в партии молодые рабочие заявили, что ни за что не пустят Иннокентия говорить с начальником, но Иннокентий настоял и по приезде в Вятку пошел объясняться с администрацией тюрьмы, и зверь-начальник действительно растерялся перед спокойным, полным достоинства и вполне вежливым тоном Иннокентия.

Таким образом, эта партия ссыльных не только не подверглась установленному тогда в вятской пересылке избиению, а даже получила сносную камеру и не так уже худо провела положенные ей в пересылке дни.

В Сольвычегодске, в этом отдаленнейшем и наиболее глухом углу Вологодской губернии, Иннокентию, само собою, нечего было делать и он, несмотря на все строгости, предпринятые специально по отношению к нему, оттуда сейчас же бежит за границу, в Париж, где после всего пережитого сваливается с ног в буквальном смысле слова, так как на ногах его образовались мучительные раны от кандалов, в которые он был закован во время этапа.

Его жена, Анна Адольфовна, рассказывает, что, когда Иннокентий, после долгих уговоров товарищей, согласился, наконец, на короткое время отправиться в Швейцарию, в санаторию для туберкулезных, то немец профессор, осматривавший его, был крайне заинтересован условиями жизни, которые могли довести организм Иннокентия до такой разрухи. И когда Иннокентий рассказал немецкому профессору, как приходится работать русскому революционеру, профессор воскликнул: «Только варварские организмы русских могут выживать при таких условиях!»

Профессор заявил, что положение больного тяжелое, но не безнадежное, что необходимо оставаться в санатории и правильно лечиться в течение целого года, но Иннокентию самая мысль о том, что он может добровольно сидеть без партийной работы целый год, показалась дикой и, пробыв в санатории полтора месяца и ставши на ноги, он уезжает в Париж, затем в Швейцарию, где работает в редакции «Пролетария» и вообще принимает активное участие в заграничных партийных делах. А за границей тогда было очень тяжело: царила невообразимая неразбериха в рядах партии — меньшевики-ликвидаторы меньшевики-партийцы, большевики-ленинцы, отзовисты, ультиматисты, примиренцы и т. д. и т. п.

Здесь Иннокентий опять становится на вредный путь примиренчества, примирения непримиримого.

О занятой Иннокентием позиции в конце 1909 г. и начале 1910 г. тов. Г. Е. Зиновьев рассказывает следующее:

«...Попытка сохранить единство и оформить примирительное настроение, охватившее тогда и часть большевиков, имела место в начале 1910 года, на пленуме Центрального Комитета партии — последнем пленуме, в котором участвовали и большевики и меньшевики, так как дальнейшие события положили конец их совместной работе. Здесь выступали две группы большевиков: большевики-примиренцы, называвшие себя большевиками-партийцами и мы — непримиримые большевики. Во главе первой группы стоял ряд товарищей, занимающих сейчас видное место в нашей партии (Рыков[XVI], Сокольников[XVII], нынешний финансист Владимиров[22] [XVIII], Лозовский[XIX] и некоторые другие), а лидером их был Дубровинский (псевдоним «Иннокентий») — один из лучших, преданнейших и замечательнейших по своему личному обаянию деятелей нашей партии, имеющий перед ней большие заслуги. (Он погиб в царской ссылке). Дубровинский совершил ту крупную политическую ошибку, что в 1909—10 годах, когда необходимость разрыва с меньшевиками была уже ясна, он, ослепленный идеей единства, продолжал настаивать на том, что надо все-таки работать вместе с ними»[23]. Остро чувствуя всю тяжесть положения, в каком тогда находилась партия, Иннокентий стремится вернуться в Россию на практическую партийную работу: «как бы ни сложилось мое положение в России, ни за что не останусь за границей и не поеду туда, больше нет сил переносить ту жизнь; что угодно, только в России на непосредственной работе» — говорит он, и весною 1910 года действительно возвращается нелегально в Россию.

IV.

Виктор Ногин

В глухое лето глухого 1910 года, когда нелегального партийного работника днем с огнем надо было искать даже в Москве, в этом всегда большевистском центре, сейчас же после попытки ныне покойного В. П. Ногина[XX] восстановить российскую часть ЦК, закончившейся арестом Ногина, Моисеева и других, когда Московская охранка слала в департамент полиции свои хвастливые донесения, что в Москве «все ликвидировано», «революцией больше и не пахнет» и т. д., в это самое время, в конце мая 1910 г., приезжает в Москву Иннокентий[24]. Не успел он и оглядеться, как по его пятам стали ходить шпики, целых восемь дней ходили они за Иннокентием, и 12 июня арестовали его на улице и водворили в камеру сырых «Бутырок».

Из дальнейших, прилагаемых нами ниже документов, ясно видно будет, насколько велика была осведомленность департамента полиции о планах работы Иннокентия в России, да и мудрено было не знать департаменту полиции, когда ему удалось иметь своими агентами Якова Житомирского (Отцова) в Париже и Романа Малиновского[XXI] в Москве.

Житомирский великолепно знал, куда и зачем уезжает из Парижа Иннокентий, а в Москве Иннокентию пришлось иметь дело с Романом Малиновским, с 1910 года получавшим уже правильно 100 руб. в месяц жалованья в московской охранке и «работавшим» там под кличкой «Портной».

При помощи таких двух «осведомителей» — Я. Житомирского из-за границы и Р. Малиновского из Москвы — уже легко было и изловить Иннокентия, и составить следующее донесение:

«Совершенно секретно

Дальше идет длинный на трех листах перечень грехов Иннокентия — где, когда был арестован, и заканчивается следующим:

Из полицейского дела И.Ф. Дубровинского

Хоть и «весьма желательным» являлось для Московской охранки привлечение Иннокентия в судебном порядке, когда можно было бы на законном основании закатать его в каторжные работы на 6—8 лет, но все же судебного дела создать жандармы не сумели, и дело Иннокентия и на сей раз разрешилось в административном порядке. 31 октября 1910 г. он получает четыре года ссылки в Туруханский край, и в начале ноября он был отправлен этапом к месту ссылки.

Перед отъездом в ссылку Иннокентий находился в удрученном состоянии духа, говорил в интимной беседе близким, что чувствует, что из ссылки не вернется.

Водворившись в далеком и диком Туруханском крае, на станке Байшинском, Иннокентий, несмотря на тяжелое физическое состояние и крайне угнетенное состояние духа, усаживается за упорные теоретические занятия и работает не только по общественным вопросам, но занимается, например, очень много и углубленно математикой.

Крестьянин, у которого он снимал комнату, говорил: «Барин он шибко ученый, все пишет, пишет и пишет — книг тьма-тьмущая, и на столе, и на кровати, и на полу, и ночи сидит. Вот это сразу видно, что человек настоящий политический»[26].

Так, в тоске, одиночестве и усиленнейших занятиях проводит Иннокентий время в глухой ссылке, настолько глухой, что если бы у него даже были физические силы, чтобы совершить побег, то все равно оттуда не убежать бы.

Между тем департамент полиции никак не может успокоиться. Все ему мерещится, что Дубровинский не усидит на месте, что он убежит или уже убежал.

Об этой хронической тревоге царской полиции свидетельствует ряд документов, относящихся к 1911 году. Два из них мы приводим:

Начальнику Енисейского
Губернского Жандармского Управления.

Исп. об. Вице-Директора Виссарионов»[27].

Секретно.
в Департамент Полиции по Особому Отделу.

Напряженные теоретические занятия еще больше надломили силы Иннокентия. В письме его к семье от 1912 года уже определенно говорится о недомогании, о трудности читать, заниматься.

28 января 1913 года Иннокентий пишет по поводу слухов об амнистии в связи с 300-летием «дома Романовых»: «По-видимому, все зависит от неисповедимых путей: могут включить, могут не включить. В первом случае летом, в конце июня, я буду в Москве».

Но мрачные больные мысли все больше и больше овладевали Иннокентием, просвет в будущее кажется ему недосягаемо далеким. Он знает, что предстоят еще великие битвы, требующие свежих сил, а у него, Иннокентия, их нет, силы его тают с каждым днем, а делать выводы, как говорил его близкий друг и товарищ В. П. Ногин, Иннокентий умел.

Поздно вечером под 1 июня 1913 года, сидя в глубокой задумчивости на камне на берегу Енисея, Иннокентий с камня этого сходит и... делает свой вывод — бросается в воду[XXV].

Подробности о его гибели изложены в прилагаемой охранно-полицейской переписке.

Секретно.

Секретно.

Совершенно секретно.

Секретно.

Так, всего лишь за четыре года до Октябрьской победы пролетариата, водная стихия далекого Енисея захлестнула того, кто целых двадцать лет яростно боролся со стихией царского самодержавия.

Так трагически закончилась красивая жизнь товарища Иннокентия, вся без остатка отданная им делу пролетарской революции.

Могила И.Ф. Дубровинского в Красноярске

Новое молодое поколение борцов социальной революции, бодро и энергично продолжая это дело по начертанным В. И. Лениным ясным и точным путям, не забудет одного из своих славнейших предшественников, не забудет товарища Иннокентия...

Примечания автора

[1] Коммунист, расстрелян белыми чехословаками в Красноярске в ночь на 25 октября 1918 года. О нем см. стр. 170 тома 1 «Памятника борцам пролетарской революции, погибшим в 1917—1921 г.г.» (Гос. изд., Москва, 1924 г., Центр. Истпарт).

[2] См. стр. 135 «Что делать?», изд. «Прибой», Ленинград, 1924 г.

[3] Из дела департамента полиции № 372, 1897 г., 4 делопроизводства.

[4] Из того же дела д. п. № 372.

[5] Из того же дела д. п. № 372.

[6] Из дела №1806 за 1903/99 г.г. п. департамента полиции 3 делопроизводства.

[7] Из дела №1806 за 1903/99 г.г. п. департамента полиции 3 делопроизводства.

[8] Оттуда же.

[9] Оттуда же.

[10] См. «Что делать?»

[11] См. «Третий очередной съезд РСДРП, 1905 год». Центр. Истпарт, Госуд. изд., Москва, 1924 г., стр. 507.

[12] См. «Две тактики», т. VI собр. сочинений В. И. Ленина, стр. 375.

[13] Из дела № 5, особого отдела департамента полиции за 1909 г. — «ЦК РСДРП».

[14] Из дела № 525 за 1910 г. департамента полиции, 5 делопроизводства.

[15] Из дела д. п. № 525 за 1910 г.

[16] Умер 6 января 1921 г. О нем см. стр. 14 и след. тома 2 «Памятника борцам пролетарской революции, погибшим в 1917—1921 г.г.». Гос. изд., Москва, 1924 г.

[17] Письмо это взято нами из дела № 5, часть 84, том 2, за 1908 г. департамента полиции. Оно — без подписи, из Женевы, от 1 июля нов. стиля 1908 г., в Одессу (по адресу: Большой Фонтан, 16 станция, дача Балиховой), и представляет собою химический текст, проявленный департаментом полиции при перлюстрации письма, полученного им 24 июня 1908 г.

[18] За № 209 от 11/24 июня 1908 г. из Парижа (из дела № 5, часть 84, том 2, за 1908 г. департамента полиции — «ЦК РСДРП»).

[19] Из дела департамента полиции № 30 за 1908 г.

[20] Из дела № 525 за 1910 г. 5 делопроизводства департамента полиции — «О мещанине И. Ф. Дубровинском».

[21] Отпуск[XXVI] документа.

[22] М. К. Владимиров умер 21 марта 1925 г. на курорте в Нерви (близ Генуи). Был он перед смертью заместителем председателя ВСНХ (с 18 февраля 1924 г.); а до того (с 1922 г.) был заместителем Наркомфина. Член РКП(б) с 1903 г.

[23] См. Г. Зиновьев «История РКП(б)», Гос. изд., Москва—Петроград, 1923 г., стр. 143.

[24] Жил по паспорту Бориса Дмитриевича Познанского.

[25] Из дела департамента полиции № 525 за 1910 г., 5 делопроизводства.

[26] См. в приложении воспоминания В. Андреева[XXVII].

[27] Изд. Дела № 5, часть 25, за 1911 г., особого отдела департамента полиции. Отпуск[XXVIII] документа.

[28] Из того же дела д. п. № 5, за 1911 г.

[29] См. письмо Ф. Захарова, опубликованное в № 8 за 1923 «Красной Летописи», Ленгиз, Ленингр. Истпарт.

[30] Из дела № 525 за 1910 г. департамента полиции, 5 делопроизводства.

[31] Оттуда же.

[32] Из дела № 25 1910 г. 5 делопроизводства департамента полиции.

[33] Из дела № 5, часть 1, литер. А., за 1913 г. департамента полиции.

[34] Из того же дела № 5 за 1913 г. департамента полиции; документ без подписи.

Комментарии научного редактора

[I] Дубровинский Яков Федорович (1882—1918) — российский революционер, большевик. Член РСДРП с 1899 г. В 1902 г. арестован, в 1903 г. — сослан в Архангельскую губернию. Из ссылки бежал: был вывезен запакованным под видом багажа. В 1905 г. — член московской партийной организации, участник Декабрьского вооруженного восстания. После поражения восстания бежал в Одессу, где участвовал в деятельности местного партийного комитета и вооруженной организации. Был арестован и сослан в Сибирь в 1907 г. Бежал с этапа и жил в Красноярске на нелегальном положении. Состоял в местном комитете РСДРП, вел пропаганду в кружках железнодорожников. Весной 1916 г. вновь арестован. После Февральской революции — один из лидеров красноярских социал-демократов. Был избран председателем Красноярского Совета, гласным городской думы, в августе 1917 г. — городским головой. Был членом Среднесибирского райбюро ЦК РСДРП(б). В мае 1918 г. возглавил отряд рабочих для борьбы с восставшим чехословацким корпусом. Попал в плен и 24 октября 1918 года вместе с другими большевиками был расстрелян.

[II] Лядов (Мандельштам) Мартын Николаевич (1872—1947) — российский революционер и советский партийный деятель, один из старейших членов партии. Из купеческой семьи. Был исключен из гимназии за то, что обругал инспектора. Окончил немецкое реальное училище в Митаве, отказался сдавать выпускные экзамены. В 1890—1891 гг. служил вольноопределяющимся в армии, уволился в запас в звании младшего унтер-офицера. Участвовал в московских народнических кружках. В 1893 г. — один из организаторов социал-демократического «Московского рабочего союза». В 1895 г. — организатор нелегальной маевки, собравшей 200—250 рабочих с 35 предприятий. Вскоре был арестован, два года находился в тюрьме, затем был выслан в Якутскую область на 5 лет. В 1902 г. вернулся из ссылки и жил в Саратове, где работал статистиком и входил в состав комитета РСДРП. В 1903 г. — за границей, участвовал во II съезде РСДРП, определился как большевик. В качестве агента большевистского бюро нелегально перебрался Россию, вел подготовительную работу к III съезду партии, участвовал в нем. В августе 1905 г. был арестован в Баку во время доклада рабочим нефтепромыслов, завершил свой доклад уже в тюрьме. Из тюрьмы бежал: его добровольно «подменил» один из рабочих. Во время поездки в Москву, когда железные дороги были парализованы забастовкой, вместе с отставным генералом угнал поезд и в октябре прибыл на нем в Москву. Вошел в Московский партийный комитет, в ноябре ездил за границу для доведения до европейских социал-демократов большевистской позиции по революции, в декабре был одним из руководителей вооруженного восстания в Москве и после его поражения организовывал уход партии в подполье. В 1906 г. объезжал партийные организации Урала и Сибири, работал в Петербургском комитете, в Финляндской военной организации, участвовал в Таммерфорской конференции военных и боевых организаций, издал «Историю Российской социал-демократической рабочей партии» в двух частях. Участник IV и V съездов партии. В 1909 г. — участник Парижской конференции и организатор партийной школы на Капри, в 1910 г. — школы в Болонье. Перешел на меньшевистские позиции группы «Вперед». В 1911 г. порвал отношения с группой «Вперед», вернулся в Россию и легально работал в Баку в нефтяной промышленности. После Февральской революции — заместитель председателя Бакинского совета, редактор «Известий Бакинского совета», меньшевик. После занятия Баку турецко-азербайджанскими войсками был заключен в тюрьму. Перед сдачей Баку англичанам и белым с турецкими войсками был вывезен в Грузию. В 1918—1920 гг. работал в меньшевистской Грузии. В 1920 г. после установления советской власти в Закавказье выехал в Москву. Был восстановлен в рядах большевистской партии. Работал в Главтопе ВСХН РСФСР, затем директором Правления нефтяной промышленности, был политическим руководителем и лектором по новейшей истории в Нижегородском педагогическом институте. В 1923—1929 гг. — ректор Коммунистического университета имени Я. М. Свердлова. В 1929 г. — заведующий Главнауки, с 1930 г. — заведующий Архивом Октябрьской революции. Член научных советов Института Ленина и Истпарта. Делегат XII—XVI съездов партии. В 1927—1930 гг. — член Центральной ревизионной комиссии ВКП(б). Кандидат в члены ВЦИК и ЦИК СССР. С 1932 г. — персональный пенсионер. Автор воспоминаний и первых работ по истории партии.

[III] Карпузи Андрей Дмитриевич (1867—1944) — российский революционер, рабочий, советский деятель, один из старейших членов партии. Грек по национальности, из семьи мелкого служащего. С 15 лет в революционном движении, в народнических кружках Таганрога. В 1888 г. в Новороссийске создает марксистский кружок. С 1889 г. — рабочий в Ростовской области и Ростове, где сближается со старейшим революционером-рабочим П. Моисеенко. В 1893 г. — в Москве работает на заводе Вейхельта, участвует в создании социал-демократического «Московского рабочего союза» и успешно руководит забастовкой. В 1895 г. — организатор нелегальной маевки, собравшей 200—250 рабочих с 35 предприятий. Вскоре был арестован, два года находился в тюрьме, затем вместе с женой был выслан в Архангельскую губернию на 3 года. В ссылке в 1898 г. вступает в РСДРП. После ссылки живет в Саратове и Баку. В 1906 г. по направлению Донского комитета РСДРП с семьей переезжает в город Темрюк, где работает в хлеботорговой конторе, затем открывает книжный магазин и типографию. В 1908 г. создает первую в городе большевистскую группу из 7 человек (к Февральской революции — 600 человек). В дни Февральской революции — во главе большевиков Темрюка, создает профсоюз работниц табачных плантаций, выпускает газету «Голос рабочих», возглавляет большевистскую фракцию при местном Совете. В конце 1917 — начале 1918 гг. — организатор отрядов Красной гвардии, руководитель Военно-революционного комитета и Штаба Красной гвардии. Участник Гражданской войны на юге России, на войне погибли двое его сыновей. В 1920—1927 гг. — на руководящей хозяйственной работе на Северном Кавказе. С 1927 г. на пенсии.

[IV] Никола-Угреша — Николо-Угрешский мужской монастырь, расположенный под Москвой (ныне на территории города Дзержинский). В 1919 г. монастырь был преобразован монахами в Николо-Угрешскую трудовую общину, в 1925 г. окончательно закрыт, а в стенах монастыря расположилась детская трудовая коммуна им. Дзержинского, вокруг которой со временем вырос поселок Дзержинский, в 1981 г. получивший статус города. В 1991 г. монастырь был вновь открыт.

[V] Поскольку речь идет о чугунолитейном и машиностроительном заводе Гоппера (в советский период — ЗВИ), модельщик в данном случае — высококвалифицированный (и высокооплачиваемый — по сравнению с основной массой) рабочий, который изготавливал по чертежам заготовки для литья. Поэтому совсем неудивительно, что П. Егоров мог позволить себе иметь отдельную квартиру, на которой проходили собрания.

[VI] Так в тексте.

[VII] Здесь и далее при цитировании официальных документов они лишь приведены к послереволюционной орфографии, грамматические ошибки авторов этих документов не исправлялись.

[VIII] Ц. С. Зеликсон-Бобровская в данном случае пытается приукрасить портрет своего героя, И. Ф. Дубровинского. В книге А. М. Креера «Товарищ Иннокентий» (Орел, 1960) сказано, что перевод Бебеля Дубровинский сделал в срок и выслал в издательство, а полученный гонорар переслал жене.

[IX] Текстили — распространенное тогда разговорное (и почти официальное) наименование текстильщиков.

[X] Карпов Лев Яковлевич (1879—1921) — российский революционер, химик-технолог, организатор химической промышленности. Из семьи приказчика. Член партии с 1897 г. В 1898 г. участвует в работе московского «Союза борьбы за освобождение рабочего класса». В последующие годы пять раз попадал в тюрьмы, неоднократно ссылался, часто переходил на нелегальное положение. В этот период создает революционные кружки, организует и руководит «Северным рабочим союзом», состоит в Северном бюро ЦК. В 1903 г. по поручению ЦК РСДРП организовал и возглавил Восточное бюро ЦК (Самара). В 1904 г. возглавлял Южное бюро ЦК (Киев), участвовал в создании подпольной типографии в Полтаве. В июле 1904 г. был кооптирован в ЦК РСДРП. В конце 1904 г. — один из организаторов газеты «Вперед». В 1905 г. создает лабораторию взрывчатых веществ в Финляндии, активно участвует в Декабрьском вооруженном восстании в Москве. В августе 1906 — мае 1907 гг. — секретарь МК РСДРП. Неоднократно подвергался репрессиям. В 1911—1915 гг. занимался организацией канифольно-скипидарного производства в России, первым наладил отечественное производство хлороформа и жидкого хлора. В 1912 г. во Владимирской губернии ввел в строй первый в мире экстракционный канифольно-скипидарный завод, работавший на основе метода, разработанного им вместе с Л. Я. Ланговым. С 1915 г. — директор Бондюжского химического завода (ныне Химический завод имени Л. Я. Карпова), где создал хорошие условия труда и жизни рабочих. С февраля 1918 г. — заведующий отделом химической промышленности и член президиума ВСНХ. В 1918 г. содействовал созданию Центральной химической лаборатории ВСНХ в Москве (ныне Физико-химический институт им. Л. Я. Карпова). Член чрезвычайной комиссии по снабжению РККА. Похоронен на Красной площади у Кремлевской стены.

[XI] См. Григорий Зиновьев. Светлой памяти Иосифа Фёдоровича Дубровинского (Иннокентия).

[XII] Имеется в виду бойкот выборов в Государственную думу.

[XIII] Алексинский Григорий Алексеевич (1879—1967) — российский социал-демократ, большевик до 1914 г. Из дворян. В 1905—1906 гг. работал в Москве и Петербурге корректором в типографии, журналистом, одновременно — агитатором. В 1907 г. избран во II Государственную думу, был в ней наиболее популярным оратором большевистского крыла социал-демократической фракции. После роспуска II Думы в эмиграции. Работал лектором партийных школах на Капри и в Болонье, был автором и редактором партийных изданий. С началом I Мировой войны — «оборонец», сотрудничал с монархической газетой «Русская воля». В 1917 г. вернулся в Россию, присоединился к группе Г. В. Плеханова «Единство». В июне 1917 г. вместе с эсером В. С. Панкратовым выступил с заявлением о получении Лениным денег от германского Генштаба, поддерживал генерала Л. Г. Корнилова. После октября 1917 г. выступал против Брестского мира, за что был арестован. В 1919 г. был отпущен на поруки, бежал за границу. В эмиграции занимал антибольшевистские позиции, поддерживал генерала П. Н. Врангеля, принимал участие в различных эмигрантских изданиях. Умер в Париже.

[XIV] Житомирский Яков Абрамович (1880—?) — врач, российский политический деятель, провокатор. В начале 1900-х гг. обучался в Берлинском университете, организовал социал-демократический кружок, был завербован германской полицией. В 1902 г. принимал активное участие в деятельности берлинской группы «Искры», поэтому был передан германской полицией российскому Департаменту полиции и стал агентом его заграничной агентуры. Выполнял задания РСДРП и одновременно выдавал полиции сведения о деятельности левых партий за границей. Во время I Мировой войны служил врачом в русском экспедиционном корпусе во Франции. В 1917 г. был разоблачен как провокатор. Скрылся в Южной Америке.

[XV] Климович Евгений Константинович (1871—1932) — российский государственный деятель, полицейский руководитель. В 1898—1904 гг. служил на разных должностях в жандармском управлении, в 1905 г. — полицмейстер г. Вильно. После совершенного на его жизнь покушения повышен и с января 1906 г. возглавил Московское охранное отделение, а в апреле 1907 г. назначен помощником московского губернатора. С 1909 г. — заведующий Особым отделом Департамента полиции. Имел репутацию «гения провокации», внедрил свою любовницу, агента-провокатора Зинаиду Жученко в Боевую организацию эсеров, организовал покушения на московского полицмейстера Рейнборна, жандармского генерала Курлова. Организовал убийство черносотенцами депутата Государственной думы Иоллоса. С декабря 1909 г. — градоначальник Керчи, с ноября 1914 г. — градоначальник Ростова-на-Дону. В 1916 г. — сенатор, директор департамента полиции; с 1913 г. — генерал-майор. После Февральской революции арестован, состоял под следствием. После Октябрьской революции — в Добровольческой армии, с мая 1920 г. — начальник врангелевской контрразведки, прославился зверствами в Крыму. После разгрома Врангеля эмигрировал в Югославию, вошел в руководство Русского общевоинского союза (РОВС), возглавил контрразведку РОВС, из которой затем выросла Внутренняя линия РОВС. Климович создал агентурную сеть в 17 странах, которая, помимо контрразведки, занималась засылкой агентов в Советскую Россию, организацией террористических актов и производством фальшивок. Агентурная сеть Климовича стала первоначальной структурной основой «Лиги Обера» (см. http://saint-juste.narod.ru/Henri.html).

[XVI] Рыков Алексей Иванович (1881—1938) — российский революционер, советский партийный и государственный деятель. Из крестьян. Во время обучения в саратовской гимназии участвовал в революционных кружках, в связи с этим в аттестат получил «четверку» за поведение, что закрыло ему дорогу в столичные университеты. В 1900 г. поступает на юридический факультет Казанского университета, входит в состав местного комитета РСДРП. В 1901 г. арестован и после 9 месяцев заключения выслан в Саратов. В 1902 г. участвует в организации первомайской демонстрации, избит черносотенцами и жандармами. В связи с угрозой ссылки переходит на нелегальное положение. Вел партийную работу в Саратове, Казани, Ярославле, Нижнем Новгороде, Москве, Петербурге. Неоднократно арестовывался. В 1905—1907 гг. — член ЦК РСДРП, в 1907—1912 гг. — кандидат в члены ЦК РСДРП(б). В 1910—1911 гг. — в эмиграции во Франции. В августе 1911 года вернулся в Россию, был арестован и пережил две ссылки. Из последней — в Нарымском крае — в 1915 г. неудачно попытался бежать, освободился только с Февральской революцией. В Москве был избран членом президиума и заместителем председателя Московского Совета. С августа — член ЦК РСДРП(б). С сентября — в Петрограде, избран в состав президиума Петроградского Совета. В октябре — делегат II съезда Советов, кандидат в члены ВЦИК. Нарком внутренних дел в первом советском правительстве. В 1918—1924 гг. (с перерывами) — председатель ВСНХ РСФСР, заместитель председателя Совнаркома и СТО. В 1919—1920 гг. — чрезвычайный уполномоченный СТО по снабжению Красной армии и флота (чусоснабарм). В 1917—1918 гг. и в 1920—1934 гг. — член ЦК, с 1934 г. и до ареста — кандидат в члены ЦК ВКП(б). В 1920—1924 гг. — член Оргбюро ЦК, с 1922 г. — член Политбюро ЦК. С 1924 г. — председатель Совнаркома СССР, в 1924—1929 гг. — председатель Совнаркома РСФСР, с 1926 г. — председатель СТО СССР. Поддерживал Сталина в его борьбе против Троцкого, Зиновьева и Каменева. В 1928—1929 гг. выступил против сворачивания нэпа, был обвинен в «правом уклоне» и потерял политическое влияние. В декабре 1930 г. снят с поста председателя Совнаркома, выведен из состава Политбюро, назначен наркомом почт и телеграфов СССР, в 1936 г. снят с поста наркома. В феврале 1937 исключен из партии и арестован. В 1938 г. приговорен к смертной казни и расстрелян. Реабилитирован и восстановлен в партии в 1988 г.

[XVII] Сокольников Григорий Яковлевич (Бриллиант Гирш Янкелевич) (1888—1939) — российский и швейцарский революционер, экономист, советский государственный деятель. Не закончил курс Московского университета, изучал юриспруденцию и экономику в Сорбонне. Владел шестью языками. В 1905 г. вступил в РСДРП(б). Участвовал в революционных событиях 1905—1907 гг., в московском восстании в декабре 1905 г. В 1907 г. арестован, 1,5 года находился в тюрьме. В 1909 г. приговорен к ссылке на вечное поселение в Енисейской губернии, бежал через шесть недель после водворения. Жил во Франции, учился в университете, работал журналистом в партийных изданиях. С начала I Мировой войны — в Швейцарии, работал в Швейцарской социал-демократической партии. В Россию вернулся вместе с Лениным в апреле 1917 г. В 1917 г. работал в Москве и Петрограде. Член ЦК и политбюро ЦК РСДРП(б), участвовал в подготовке вооруженного восстания. После победы восстания — член ВЦИК, редактор газеты «Правда». Руководил национализацией банков. Участвовал в переговорах в Брест-Литовске, подписал Брестский мир. С 1918 г. — на фронтах Гражданской войны, член реввоенсоветов 2-й и 9-й армий, Южного фронта. В 1919—1920 гг. — командующий 8-й армией. В 1920 г. — командующий Туркестанским фронтом, председатель Туркестанской комиссии ВЦИК и СНК и председатель Туркбюро ЦК ВКП(б). Руководил утверждением советской власти в Туркестане, борьбой с басмаческим движением. Провел в Туркестане преобразования, предвосхитившие нэп. В 1921 г. — на лечении в Германии. С 1922 г. — заместитель наркома финансов, затем — нарком финансов РСФСР (с 1923 г. — СССР). В 1922—1924 гг. руководил проведением денежной реформы, созданием банковской системы и другими преобразованиями в финансовой сфере. В 1924—1925 гг. — кандидат в члены Политбюро ВКП(б). В 1925—1926 гг. — сторонник оппозиции Зиновьева и Каменева, отошел от них после поражения оппозиции. Снят с поста наркома финансов. В 1926—1928 гг. — заместитель председателя Госплана СССР. В 1928—1929 гг. — председатель Нефтесиндиката СССР. В 1929—1932 гг. — полпред СССР в Великобритании, с 1932 г. — заместитель наркома иностранных дел. В 1930 г. утратил пост члена ЦК партии, переведен в кандидаты в члены ЦК. В 1935 г. — первый заместитель наркома лесной промышленности СССР. В 1936 г. арестован и исключен из партии, приговорен к 10 годам тюрьмы. В 1939 г. был убит в тюрьме. Автор трудов по финансовой политике. Реабилитирован и восстановлен в партии в 1988 г.

[XVIII] Владимиров (Шейнфинкель) Мирон Константинович (1879—1925) — российский революционер, советский государственный деятель. Сын арендатора. В 1898 г. покинул Херсонское сельскохозяйственное училище, не закончив курса. В Херсоне организовывал социал-демократические кружки. В 1902 г. — в Германии. В 1903 г. вступил в РСДРП, большевик. Вел партработу в Гомеле, где создал Полесский комитет РСДРП, принимал участие в III съезде РСДРП. В 1905—1906 гг. работал в Петербурге, Одессе, Луганске, Екатеринославе. Участвовал в Первой русской революции, подвергался аресту. В 1907 г. приговорен к ссылке в Сибирь, в мае 1908 г. бежал за границу. Жил в Вене и Париже. В 1911 г. читал лекции по национальному вопросу в партийной школе в Лонжюмо, примкнул в группе «примиренцев». В 1917 г. в составе «межрайонцев» принят в РСДРП(б). В октябре 1917 г. — комиссар Петроградского ВРК в Городской продовольственной управе. С декабря 1917 г. — член коллегии Наркомата продовольствия. В 1919—1921 гг. — в составе реввоенсоветов Украинской армии, Южного и Юго-Западного фронтов. С 1921 г. — нарком продовольствия, а затем земледелия Украины. В 1922—1924 гг. — нарком финансов РСФСР и заместитель наркома финансов СССР. С ноября 1924 г. — зампред ВСНХ СССР. С 1924 г. — кандидат в члены ЦК партии. В 1925 г. — член ЦИК СССР и ВЦИК. Будучи тяжело болен, долго отказывался от лечения, пока в 1924 г. СНК не отправил его принудительно на курорт в Италию, где Владимиров и скончался. Первый советский руководитель, чей прах был погребен в Кремлевской стене.

[XIX] Лозовский А. (Дридзо Соломон Абрамович) (1878—1952) — советский партийный деятель и дипломат, участник революционного и профсоюзного движения в России и Франции, публицист, доктор исторических наук, профессор МГУ. Из семьи бедного меламеда. С 1901 г. — член РСДРП. В 1903—1906 гг. — на партийной работе в Петербурге, Казани, Харькове, подвергается арестам. В 1908 г. отправлен в ссылку в Иркутскую губернию, совершил побег с этапа. С 1908 г. — за границей. В 1909—1910 гг. учился в Сорбонне. Член Французской социалистической партии, участник французского профсоюзного движения. С 1912 г. примыкал к группе большевиков-«примиренцев». В 1914 г. исключен из РСДРП(б). Во время I Мировой войны — интернационалист. Летом 1917 г. вернулся в Россию, избран секретарем Всероссийского центрального совета профсоюзов. В 1918—1921 гг. — руководитель ряда профсоюзов. Организатор Профинтерна, в 1921—1937 гг. — его генеральный секретарь. Редактор журнала «Красный Интернационал профсоюзов». В 1937—1939 гг. — директор Государственного литературного издательства (Гослитиздат). В 1939—1946 гг. — заместитель наркома (министра) иностранных дел. С 1941 г. — заместитель, в 1945—1948 гг. — начальник Совинформбюро, руководитель Еврейского антифашистского комитета при Совинформбюро. В 1949 г. исключен из партии и арестован, в 1952 г. расстрелян. Автор многочисленных работ, посвященных профсоюзному движению. Реабилитирован и восстановлен в партии в 1955 г.

[XX] Ногин Виктор Павлович (1878—1924) — российский революционер, советский партийный и государственный деятель. С 1893 г. — рабочий-ткач. С 1896 г. — в Петербурге, участник марксистских кружков, организатор забастовок. В 1900 г. эмигрировал. В 1901 г. при возвращении в Россию арестован, в 1902—1903 гг. — в ссылке в Енисейской губернии. После освобождения участвует в созыве II съезда РСДРП, присоединяется в большевикам. В 1907 г. — делегат V съезда РСДРП, избран в члены ЦК. С 1910 г. — член Русского бюро ЦК. В 1912—1914 гг. — в ссылке в Верхоянске, написал здесь книгу воспоминаний «В стране полярного холода» (вышла в 1919 г. под названием «На полюсе холода»). С началом I Мировой войны ведет пораженческую пропаганду в Саратове, в Московской губернии. Служил в Земгоре. Всего пережил 8 арестов, 6 побегов, 6 лет провел в тюрьмах. В 1917 г. — председатель Моссовета. Во время Октябрьской революции руководил московским ВРК. Под его руководством большевики победили в Москве. Нарком по делам торговли и промышленности в первом Совете Народных Комиссаров. Выступал за левое коалиционное правительство, ушел с поста наркома. Занимал посты комиссара труда Московской области, затем заместителя наркома труда РСФСР. В 1920—1921 гг. — кандидат в члены ЦК РКП(б). В 1921—1924 гг. — председатель Центральной ревизионной комиссии РКП(б). Похоронен на Красной площади в Москве в братской могиле.

[XXI] Малиновский Роман Вацлавович (1876—1918) — российский политический деятель, провокатор. В 1901—1905 гг. — рядовой лейб-гвардии Измайловского полка. С 1906 г. — член РСДРП, на работе в петербургском профсоюзе металлистов. C 1910 г. — агент Московского охранного отделения, с 1912 г. — Департамента полиции. В 1912 г. избран членом ЦК РСДРП(б) и депутатом Государственной думы. В 1914 г. скрылся за границей. После начала I Мировой войны интернирован в Германии. Исключен из партии. В 1917 г. обвинен в провокаторстве. В 1918 г. освобожден из плена, вернулся в Россию, был осужден и расстрелян по приговору Верховного трибунала ВЦИК.

[XXII] Явка — в данном случае: предоставление паспорта в полицию для отметки о месте проживания. Сокращение дореволюционного казенного термина «явка паспорта».

[XXIII] Интересно, куда делись еще пять рублей, находившиеся в кошельке Дубровинского?

[XXIV] Заварзин Павел Павлович (1868—1932) — российский полицейский деятель, генерал-майор Отдельного корпуса жандармов. Из дворян, в 1888—1898 гг. служил в 16-м стрелковом батальоне, охранявшем императорский Ливадийский дворец. С 1898 г. — на различных должностях в жандармских управлениях, с августа 1906 г. — начальник «охранки» в Варшаве, с декабря 1909 г. — в Москве. На этой должности разработал и издал, тайком от начальства, «сепаратную» инструкцию по организации и ведению внутренней агентуры. Когда эта инструкция стала известна руководству Департамента полиции, Заварзин был отстранен от должности и «сослан» начальником Жандармского управления в Одессу (1912). В 1916—1917 гг. — начальник Варшавского жандармского управления (синекура, так как Варшава была оккупирована немцами). После февраля 1917 г. арестован, находился под следствием Чрезвычайной следственной комиссии Временного правительства. Через месяц освобожден под подписку, бежал за границу. В эмиграции жил во Франции, выпустил там книги «Работа тайной полиции» (1924) и «Жандармы и революционеры» (1930).

[XXV] В книге В.А. Прокофьева «Дубровинский» (М., 1969, «ЖЗЛ») приведено некоторое количество свидетельств, говорящих, что самоубийство — не единственная версия смерти И. Ф. Дубровинского. Возможны также несчастный случай или убийство его местным ссыльным-уголовником.

[XXVI] Отпуск — пропуск, лакуна, сокращение.

[XXVI] В настоящей публикации воспоминания В. Андреева не воспроизводятся.

[XXVIII] См. комментарий XXVI.

Опубликовано в книге: Зеликсон-Бобровская Ц. Товарищ Иннокентий. Историко-биографический очерк жизни и деятельности Иосифа Фёдоровича Дубровинского (Иннокентия). (По материалам бывш. департамента полиции и личным встречам.) С предисловием Н. К. Крупской. Л.: Рабочее издательство «Прибой», 1925 (Памяти павших борцов за пролетарскую революцию. № 3).

Комментарии научного редактора: Александр Тарасов и Роман Водченко.

Зеликсон-Бобровская Цецилия Самойловна (урождённая Зеликсон, по мужу Бобровская) (1876—1960) — российская революционерка, старейшая большевичка, советский государственный деятель, работник Коминтерна, историк революционного движения.