| Saint-Juste > Рубрикатор | Поддержать проект |
С большим опозданием — спустя год после публикации — группа молодых людей левых взглядов обратила мое внимание на статью Николая Митрохина «Неисламский экстремизм в современной России» («Неприкосновенный запас», 2006, № 1) и попросила печатно высказаться по поводу некоторых положений этой статьи.
Я прочитал статью Н. Митрохина и понял, что эта просьба вполне обоснованна.
Сразу скажу, что с основными положениями статьи, ее выводами и прогнозами я согласен. Возражения вызывают лишь отдельные места — и в первую очередь раздел, посвященный «левому экстремизму». Дело в том, что именно в этом разделе автор демонстрирует прямой отход от тех принципов, которыми пользуется при написании других разделов статьи.
Николай Митрохин специализируется на проблемах РПЦ и на российских крайне правых — и, конечно, знает эти темы. Но вот специалистом по левым он не является. В такой ситуации, казалось бы, надо либо вообще не писать на тему, которую ты не знаешь, либо перепроверять все по десять раз. Ведь когда Митрохин пишет об РПЦ или о наших фашистах, он не доверяет официальным источникам, а, напротив, стремится перепроверить их данные из источников альтернативных и, если получится, провести собственное исследование. И только в том случае, когда дело касается левых, Митрохин готов поверить любым, самым нелепым измышлениям путинской пропаганды и повторить их.
Почему? Потому что ему мешают идеологические шоры. Я давно лично (с 1988 года) знаю Николая Митрохина — с его 16-летия. Я знаю, в какой среде он рос и в какое время формировались его взгляды. Я знаю, что в сознательный возраст он вступил в эпоху «перестройки», и тогдашнюю совершенно разнузданную антикоммунистическую пропаганду воспринял некритически. Он не одинок. Таких целое поколение.
В качестве примера сошлюсь на обзор российских интеллектуальных журналов из № 5 за 2004 год «Неприкосновенного запаса». Автор обзора — ровесник Николая Митрохина Вячеслав Морозов (они оба родились в 1972 году). В обзоре все нормально, пока В. Морозов не сталкивается с левыми авторами.
Как только он натыкается на статью Дэвида Крауча «Левые и права малых народов» («Свободная мысль-XXI», 2004, № 7; http://www.postindustrial.net/content1/show_content.php?id=96&table=free&lang=russian), у него в сознании словно что-то щелкает — и впитанные в эпоху ученичества антикоммунистические догмы сразу делают невозможным нормальное, непредвзятое описание. Это и есть идеологические шоры. Вот что пишет Морозов: «По существу, все сводится к тезису “враг моего врага — мой друг”: “поддержка левыми права на самоопределение должна распространяться лишь на те реально существующие национальные движения [...] которые ведут к столкновению с империализмом и победа которых [...] подорвет и ослабит империализм” (с. 87). Так недолго договориться и до поддержки террористических группировок, которые тоже ведь ослабляют империализм, — именно этого и ждут от левых сторонники неолиберального глобализма. Двадцатый век ничему не научил левых догматиков: они по-прежнему мыслят застывшими категориями эпохи промышленного капитализма, не осознавая, что тем самым принимают и воспроизводят господствующий дискурс».
Здесь, во-первых, интересны умолчания, то есть то, что Морозов цитировать не захотел, пойдя по известному пути «выхватывания из контекста»: «Нельзя это право (право наций на самоопределение. — А.Т.) распространять на националистические движения, победа которых возможна только путем угнетения других народов и укрепления империализма. Наоборот, поддержка левыми права на самоопределение должна распространяться лишь на те реально существующие национальные движения, требования которых направлены против дискриминации, которые ведут к столкновению с империализмом и победа которых (то есть обеспечение национальных прав или достижение государственной независимости) подорвет и ослабит империализм. Классический случай такой борьбы — Вьетнам, победа которого до сих пор осложняет военную интервенцию США в разных странах мира». То есть, обратите внимание, Морозов тщательно убирает упоминания об «угнетении других народов» и о «дискриминации». Видимо, он полагает, что Д. Крауч не прав и поддерживать надо именно те национальные движения, которые нацелены на дискриминацию и угнетение других народов? Не слабо.
Интересны и прямые выводы: и относительно тезиса «враг моего врага — мой друг», и относительно возможной поддержки террористических группировок. Подход «враг моего врага — мой друг» — обычный в реальной политике (а не в бумажных, ни на что не влияющих рассуждениях кабинетных «политологов»), им руководствовались, руководствуются и будут руководствоваться все действующие политики — именно потому, что этот подход много раз доказал свою эффективность.
Именно руководствуясь принципом «враг моего врага — мой друг», идейные и политические враги Рузвельт, Черчилль и Сталин объединились и успешно разгромили Гитлера. Именно руководствуясь этим принципом, не так давно США «слились в экстазе» с Исламским альянсом (срочно — для приличия — переименованным в Северный альянс) для свержения режима талибов в Афганистане. Мы и дальше, безусловно, сможем неоднократно наблюдать, как этот принцип раз за разом будет демонстрировать свою эффективность.
А что касается угрозы поддержки террористических группировок, то это такой же несерьезный, смешной аргумент. Д. Крауч — вовсе не «британский журналист, член Социалистической рабочей партии», как наивно думает В. Морозов, Крауч — теоретик этой партии, он напрямую вовлечен в политическую борьбу на вполне определенной стороне и знает, что его противник (империализм, как пишет Крауч) постоянно поддерживал и поддерживает те самые террористические группировки — касается ли это фашистов по всей Латинской Америке, от Чили до Мексики включительно, или же исламистов, когда их можно использовать как «пушечное мясо» в борьбе против просоветского режима в Афганистане, баасистов в Сирии или правительства ИНК в Индии. Или вспомним — что для Крауча актуальнее (он к этой теме постоянно в статье возвращается) — Ольстер, где британский империализм десятилетиями покровительствовал, поощрял, вооружал и укрывал от правосудия боевиков из ультраправых протестантских террористических формирований (в последние годы об этом опубликовано много разоблачительных документов).
А не является ли примером государственного терроризма бойня, устроенная ради нефтяных интересов, в Ираке? Спрашивается, причем тут «застывшие категории эпохи промышленного капитализма» и «господствующий дискурс»? Дискурс — всего лишь модное слово, ничего не объясняющее. Реальная политическая практика повторяет практику эпохи промышленного капитализма (войны за сырье и ресурсы). До той поры, пока империализм будет использовать террористические группировки против левых (как это делается, например, в Мексике или в Колумбии), до той поры «левые догматики» будут поддерживать террористические группировки, борющиеся против империализма. À la guerre comme à la guerre.
Для нашего случая показательно, что пока В. Морозов не пишет о левых, он старается не отходить от научного подхода, основанного на изложении фактов и построении верифицируемых теорий (насколько это возможно в обзоре, конечно). Но наткнувшись на левого, он сразу, как мы видим, переходит к раздраженному морализаторству.
В том же обзоре досталось и мне: «Взгляд из левого гетто представлен и в восьмом номере “Свободной мысли”, в статье ее постоянного автора Александра Тарасова “Творчество и революция — строго по Камю. Левая молодежь создает свою культуру”. Это как раз один из тех идеологов российского левого движения, “неожиданные” шовинистические высказывания которых столь шокировали Дэвида Крауча. […] неспособность мыслить адекватно эпохе приводит авторов, подобных Тарасову, к прославлению нищеты и маргинальности и к теории заговора как единственному средству объяснения политической реальности. Нужно ли говорить, что конспирология является любимым инструментом крайне правых, обвиняющих во всех бедах “простого народа” мировую закулису, и нужно ли удивляться тому, что крайне левые и крайне правые вместе ходят на концерты столь почитаемой Тарасовым “Гражданской обороны”? При всем комизме лозунга “Растлевайте одиозных чиновников взятками с тем, чтобы погубить их” (с. 97), который Тарасов вполне серьезно цитирует из ярославского “боевого листка” “Тротиловый эквивалент”, вряд ли можно найти лучшее свидетельство того, что левый догматизм на деле способствует сохранению существующей структуры господства — при всей ее безнравственности».
В принципе, я имею все основания за приписывание мне «шовинистических высказываний» подать на В. Морозова в суд — за клевету, нанесение ущерба моей репутации и за причинение морального вреда. Вот уж чем-чем, а шовинизмом я не страдаю. Если поискать в рунете, легко найти большое количество нападок на меня со стороны шовинистов — как на «врага русского народа», противника великодержавности, имперскости и, кажется, даже агента «мировой закулисы». Если я не возбудил против В. Морозова судебного преследования — то только потому, что понимаю, что он не ставил своей задачей специально меня оклеветать и очернить, а написал все это именно по той причине, что при столкновении с левыми текстами срабатывают его идеологические шоры, то есть он перестает быть адекватным обозревателем.
Начнем с того, что СРП, чьим теоретиком является Д. Крауч, — это троцкистская партия. Для троцкистов является аксиомой, что сталинисты, включая КПРФ — это не левые, а контрреволюционеры, «могильщики революции» и, безусловно, великодержавные шовинисты. То есть ничего «неожиданного» в шовинизме сталинистов для троцкистов (и Д. Крауча в частности) нет и быть не может. Значительная часть его статьи посвящена как раз описанию и критике сталинистской великодержавной политики (включая и послесталинский период). Идеологические шоры просто-напросто не дают В. Морозову заметить это и не писать нелепостей.
Опять же, никаких «шовинистических высказываний» Д. Крауч мне не приписывал. Напротив, его статья полна похвал в адрес моей работы «Право народов на самоопределение как фундаментальный демократический принцип». Это до чего же надо быть зашоренным, чтобы этого не заметить? Другое дело, что Д. Крауч спрашивает, почему я в конфликте между лидером мордовской музыкальной группы «Торама» (и одновременно лидером националистического движения «Од вий») В. Ромашкиным и известной деятельницей московской рок-сцены Н. Комаровой («Кометой») стал на сторону последней. Вопрос этот возник из-за недостатка информации: Д. Крауч просто не знал, что Комета схлестнулась с ультраправым деятелем. С тех пор мы это недоразумение успешно сняли. Поскольку, как уже было показано выше, Д. Крауч считает недопустимой поддержку ультраправых националистических движений.
Это первое. Второе: нигде в тексте моей статьи («Творчество и революция — строго по Камю. Левая молодежь создает свою культуру». — «Свободная мысль-XXI», 2004, № 8; http://www.postindustrial.net/content1/show_content.php?table=free&lang=russian&id=103; в журнале опубликован сокращенный вариант, в сети можно найти и полный: http://www.scepsis.ru/library/?id=166) нет прославления нищеты (какой же дурак из левых будет прославлять нищету вместо того, чтобы требовать ее ликвидации?!), маргинальности (кстати, хорошо бы разобраться со значением этого слова применительно к культурной среде: сегодня, в условиях крошечных тиражей и после победы постмодернизма, маргинальны все, кроме ТВ и «массовой культуры») или теории заговора. Почитайте статью — убедитесь в этом. Особенно странна эта ссылка на теорию заговора. Ума не приложу, что имеет в виду В. Морозов. Если те места, где говорится о клерикализации общества и попытке РПЦ поставить под контроль систему образования, то при чем тут теория заговора? Все делается открыто и с большим шумом. Может быть, в 2004 году, когда еще не было ни «письма академиков», ни попыток церкви засудить всех, кто не согласен с политикой РПЦ, ни создания кафедр теологии в светских университетах, ни «православизации» движения «Наши» (да и самих «Наших» еще не было!), эта тема казалась В. Морозову несерьезной и «конспирологической». Но это свидетельствует исключительно против него, его аналитических и прогностических способностей.
Полагаю, те же идеологические шоры ответственны за написанную В. Морозовым откровенную глупость, что якобы «крайне левые и крайне правые вместе ходят на концерты столь почитаемой Тарасовым “Гражданской обороны”». В реальной жизни, а не в мифологизированном сознании В. Морозова крайне правые ненавидят «Гражданскую оборону», неоднократно срывали или пытались сорвать ее концерты и нападали на леваков и панков — поклонников Егора Летова. Между прочим, есть убитые (не меньше 4 человек). Я об этом писал в статье «Меняющиеся субкультуры. Опыт наблюдения за скинхедами» («Свободная мысль», 2006, № 5), приводил факты и имена. И вообще интересно, был ли В. Морозов хоть раз на концерте «Гражданской обороны»? Неужто он впрямь верит в братание фашистов и антифы под песни Егора Летова? Неужто он верит, что ультраправые будут с восторгом подпевать Егору, когда тот — пусть и в панк-манере — поет (кричит) со сцены «И Ленин такой молодой, и юный Октябрь впереди»?
Особенно меня умилило приписываемое мне отношение к «Гражданской обороне». Вообще-то, я не поклонник панка — ни зарубежного, ни отечественного. Для меня это слишком примитивно. Я слушаю другую музыку. Даже если это рок, то — «Кинг Кримсон», «Пинк Флойд», «Джетро Талл», «Генри Коу», Маклафлин Махавишну, наконец. Кто дал В. Морозову право приписывать мне, ничего об этом не зная, музыкальные предпочтения? В самой статье Летов и «Гражданская оборона» упоминаются три раза — и то либо в перечислении, либо как представители предшествующего поколения, а не те, о ком написана статья. Цитат из «Гражданской обороны» вообще нет ни одной — есть цитаты из «Sixtynine», «Зимовья зверей», «Нави», «Запрещенных барабанщиков». В список левых контркультурных рок-групп в начале статьи «Гражданская оборона» не включена. Если В. Морозова до такой степени раздражают мои тексты, что он не способен их ни адекватно понимать, ни адекватно пересказывать, пусть он о них не пишет! А то ведь он в раздражении доходит до того, что в одном из последующих обзоров («Неприкосновенный запас», 2006, № 4–5) называет меня Артёмом Тарасовым. Интересно, значит ли это, что я впредь могу именовать его Павликом Морозовым?
Наконец, только идеологическими шорами (и, видимо, отсутствием чувства юмора) я могу объяснить тот факт, что замечательный стёбный текст из «Тротилового эквивалента» (это вообще было стёбное издание), приведенный в качестве образца политического текста, написанного хорошим литературным слогом (предлагаю сравнить с чудовищным косноязычием, занудством и скукотищей политического мейнстрима), В. Морозов воспринял всерьез. Насколько я знаю, все, кто читал этот текст «Тротилового эквивалента», веселились от души. В. Морозов — первый, кого не проняло. Интересно, а если бы я написал о замечательной «оранжевой» акции анархистов, устроивших демонстрацию с требованием решить продовольственную проблему путем введения каннибализма, Морозов что, написал бы, что я пропагандирую людоедство?
И если бы те же шоры не мешали В. Морозову адекватно и в полной мере воспринимать текст, он бы заметил, что в постскриптуме к статье рассказано, что ярославская прокуратура (тоже, как все чиновники, лишенная чувства юмора) уже успела запретить «Тротиловый эквивалент» — в порядке «борьбы с экстремизмом». Если «Тротиловый эквивалент» — это «левый догматизм» (предположим, что это так), который «способствует сохранению существующей структуры господства — при всей ее безнравственности», почему же эта «безнравственная структура» его запрещает? Неувязочка.
Именно некритически впитанные в эпоху взросления примитивно антикоммунистические и антисоциалистические мифы точно так же срабатывают и в сознании Николая Митрохина каждый раз, когда дело доходит до левых. Обо всех других Митрохин пишет, стараясь оставаться на научной почве, и лишь тогда, когда он сталкивается с левыми, которых его в ранней юности научили ненавидеть, — что-то (как и у В. Морозова) словно щелкает в голове, и человек перестает мыслить критически и заменяет научный подход идеологическими схемами. В случае рассматриваемой статьи — тиражирует измышления путинской пропаганды.
Подобное с Митрохиным происходит не впервые. Некогда этот молодой человек едва самого меня не свел с ума, доказывая мне, что меня нет. Я имею в виду книгу Митрохина «Русская партия. Движение русских националистов в СССР. 1953–1985 годы», опубликованную в «Библиотеке журнала “Неприкосновенный запас”» в 2003 году. В этой книге он настойчиво проводит мысль, что поздняя (с 70-х годов) советская действительность не могла породить никакой социалистической оппозиции, и уж тем более — подпольной (а если подпольные группы и возникали в 80-е, то это была реакция — разумеется, не социалистов — на разгром властью «открытых диссидентских структур»).
Дело в том, что, строго по Митрохину, поздняя (да и вообще послесталинская) советская действительность рождала в советской номенклатуре (и, отраженно, в среде обслуживающей номенклатуру статусной интеллигенции, интеллектуалов) лишь три идеологические линии: а) чистый конформизм и карьеризм, когда «социалистический антураж» носил абсолютно ритуальный характер, не наполненный никаким содержанием, и именно так и осознавался его носителями; б) национализм и в) умеренный либерализм — с ориентацией на Запад, западные ценности и западный образ жизни. Что касается советской номенклатуры и проституированных советских интеллектуалов, тут Митрохин, безусловно, прав. Но зачем же так обо всем обществе-то?
В реальности традиция социалистической — в том числе подпольной — оппозиции советской власти (в самом широком спектре социал-демократов) никогда (в том числе и в 70-е годы) не прерывалась. Это касается и Москвы с Ленинградом, в которых, по мнению Митрохина (со ссылкой на А. Даниэля) такого безобразия быть не могло. В книгах «Левые в России» (Тарасов А.Н., Черкасов Г.Ю., Шавшукова Т.В. Левые в России: от умеренных до экстремистов. М., 1997) и «Революция не всерьез» (Тарасов А.Н. Революция не всерьез. Штудии по теории и истории квазиреволюционных движений. Екатеринбург, 2005) я рассказал о ряде таких групп. Как минимум первая книга должна быть хорошо известна Н. Митрохину, поскольку она готовилась той самой «Панорамой», с которой Николай долгие годы активно сотрудничал.
Причем, разумеется, в этих книгах были перечислены далеко не все левые подпольные группы 70–80-х годов. Более того, о некоторых из них — тех, которые не были разгромлены КГБ, боюсь, мы никогда не узнаем. Допустим, сегодня мне известно от одного из его учеников, что мой старый поволжский знакомый, замечательный педагог Александр Зуев был, оказывается, членом какой-то подпольной марксистской группы, существовавшей с начала 70-х годов и вплоть до начала «перестройки» и так и не раскрытой (или, во всяком случае не разгромленной) КГБ. Группа ориентировалась на раннего Маркса в интерпретации Фромма, подпольно перевела работу Фромма «Марксова концепция человека», а Александр еще и написал работу «Марксизм Фромма — революционная теория для СССР». Обе работы он давал читать своему ученику, готовя того (это уже не скрывалось) для вступления в подпольную группу. Но ни как называлась организация, ни в каких городах она действовала (предположительно — в Куйбышеве, Сызрани, Тольятти), ни других подробностей выяснить я сейчас не могу: во времена Ельцина Саша Зуев был убит бандитами — после неоднократных «предупреждений», что если он не закроет свой подростковый клуб, то ему «будет плохо».
Другой пример. Нераскрытая (или, во всяком случае, неразгромленная) группа, именовавшая себя «Революционный марксистский фронт» и созданная, видимо, в Университете дружбы народов им. П. Лумумбы, существовала в Москве в первой половине 70-х годов. В 1972 году она неудачно пыталась завербовать в свои ряды Юрия Воинкова, а в 1973-м так же неудачно — Ирину Зеникову. Больше про эту группу мне ничего не известно. Сами Воинков и Зеникова со страху полностью прервали контакты с вербовавшими их людьми (а после государственного переворота в октябре 1993 года Зеникова отказалась общаться и со мной тоже, во всяком случае на телефонные звонки мне отвечали, что она якобы бесследно исчезла).
Еще пример — безымянная подпольная группа, действовавшая в Москве в 1981–1983 годах и так и не раскрытая (не разгромленная) КГБ, несмотря на активно проводимые группой листовочные кампании. Группа эта состояла в основном из студентов МГУ и возникла вовсе не как реакция на разгром властью «открытых диссидентских структур», а под воздействием возникновения независимого рабочего движения в Польше (собственно, основным содержанием распространявшихся листовок была пропаганда «польского опыта» и призывы к забастовкам). Одним из основателей этой группы была, например, Марина Морозова — нынешний активист троцкистской Революционной рабочей партии.
Самое поразительное то, что с этими якобы не существующими в природе социалистическими подпольщиками Н. Митрохин лично общался (и продолжает общаться) вот уже скоро 20 лет!
В начале «перестройки», когда возникло и расцвело кооперативное движение, в Москве в начале 1-й Дубровской улицы появился такой якобы кооператив «Перспектива», из которого вскоре выросли известные «неформальные» структуры — М-БИО (Московское Бюро информационного обмена), СЕН-БИО (Служба ежедневных новостей Бюро информационного обмена), газета «Панорама», а затем и Информационно-экспертная группа «Панорама». В «Перспективе» круглосуточно толклись политические неформалы: компьютеры в те времена были редкостью, а в «Перспективе» стояли «соросовские» PC — и вот их-то неформалы и эксплуатировали круглосуточно, соблюдая очередность. Среди «постоянных посетителей» был Сергей Митрохин. Тогда еще никто не знал, что он станет знаменитым «яблочником», поскольку и «Яблока» никакого в заводе не было.
В какой-то момент Сергей привел на Дубровку своего родственника — старшеклассника Колю. С Колей неформалы проводили душеспасительные беседы, поскольку он не хотел учиться, считая, что разбогатеть можно и без всякого образования (тогда это были модные настроения среди молодежи). К чести Н. Митрохина скажу, что он довольно быстро убедился в необходимости образования. Это большая удача неформалов — а то кто бы сегодня у нас, в условиях агрессивной клерикализации, писал не рептильные, а объективные статьи об РПЦ? Тем более, что подобный выбор был далеко не так очевиден, как сейчас, из будущего, кажется: например, соратник Митрохина по Российскому союзу молодых демократов и один из основателей этого Союза Егор Храмов так и бросил МГУ, сочтя, что и без образования разбогатеет. И действительно разбогател — научился «кидать» партнеров, возглавил издательство «Аванта+». И все было хорошо, пока ближайший партнер не «кинул» уже самого Егора — и тот не выбросился в конце концов из окна…
Среди тех, кто убеждал — и убедил — Николая в том, что он не прав, были и те самые представители недавнего социалистического подполья, которых якобы не было в природе: на Дубровке, помимо автора этих строк, постоянно толклись видные деятели «Общины» Влад Тупикин и Алексей Василивецкий, в скором будущем — одни из лидеров Конфедерации анархо-синдикалистов (КАС), а в недавнем прошлом — видные члены подпольного Организационного комитета Всесоюзной революционной марксистской партии (ОК ВРМП). Кроме них, можно назвать еще Андрея Фадина и Павла Кудюкина, проходивших по известному делу «молодых социалистов». Чуть позже на Дубровке стал регулярно появляться Игорь Подшивалов из Иркутска, в будущем — один из видных деятелей КАС, а в прошлом — репрессированный издатель альманаха «Свеча» и организатор подпольной группы, именовавшей себя «Федерацией иркутских анархо-коммунистов».
То есть получаем, что Н. Митрохин буквально со школьной скамьи лично общался с представителями социалистического подполья, но когда дело дошло до книги, напрочь об этом забыл, поскольку существование левых подпольщиков не вписывалось в принятую им концепцию!
По той же причине он и упоминающийся в книге вполне социалистический (полностью лежавший в русле европейской социал-демократии) самиздатский журнал «Поиски» отказывается считать социалистическим, а уверенно зачисляет в либеральные.
В разделе статьи «Неисламский экстремизм», посвященном левым, Н. Митрохин ссылается на «террористическую деятельность» левых и пишет: «Почти всегда тактическим приемом левых экстремистов были террористические акты, направленные против госучреждений или памятников на территории Москвы и Московской области. Во всех случаях для их осуществления использовалась тайная закладка взрывчатых веществ. По обвинению в совершении этих преступлений были арестованы и осуждены члены двух (возможно, взаимосвязанных) групп — “РВС РСФСР” и “Новая революционная альтернатива”». Далее — в примечаниях — он излагает (не без ошибок) официальную лубянскую версию «дела НРА» и «дела РВС».
При этом Митрохин даже не задумывается над такой странностью, как «борьба с памятниками». Во всем мире объектами нападений левых террористов были и остаются высокопоставленные государственные деятели, видные бизнесмены и представители репрессивного аппарата, а также места дислокации силовых структур (казармы, полицейские участки, тюрьмы, суды и т.п.), ультраправые политики, в редких случаях — «лживые буржуазные СМИ», если те ведут пропагандистскую кампанию против леваков (пример с концерном Шпрингера в ФРГ). Но в любом случае не памятники. Логика этих действий лежит на поверхности: какой смысл связываться с памятниками сейчас? — после революции спокойно снимем. Но Митрохина это нелепое поведение российских «левых террористов» почему-то не насторожило и не заставило усомниться в официальной версии.
В действительности дел, связанных с «левым терроризмом», в постсоветской России было четыре. В хронологической последовательности: «дело Соколова», «Краснодарское дело», «дело РВС» и «дело НРА». Первые два дела я подробнейшим образом описал («Из новейшей истории полицейской провокации. Статья первая. “Дело Соколова”». — «Свободная мысль-XXI», 2005, № 2, http://www.postindustrial.net/content1/show_content.php?table=free&lang=russian&id=130; «Из новейшей истории полицейской провокации. Статья вторая. “Краснодарское дело”». — «Свободная мысль-XXI», 2005, №№ 3, 4, http://www.postindustrial.net/content1/show_content.php?table=free&lang=russian&id=141). Отсылаю интересующихся деталями к этим публикациям. Точно так же подробнейшим образом я начал описывать и следующие два дела, но столкнулся с непредвиденными препятствиями: журнал «Свободная мысль-XXI» закрылся, а в возникшем на его останках журнале «Свободная мысль» было введено ограничение на объем текстов. Сами же «дело НРА» и «дело РВС» по длительности и фактологии заметно превосходят два первых дела — и одно только добросовестное и подробное описание их тянет на три авторских листа каждое. Причем по-другому поступить нельзя: только в том случае, если сопровождать буквально каждый свой шаг ссылкой на публикацию в легальном источнике, можно избежать уголовного преследования (это касается и автора, и издателя). Именно такая тактика оправдала себя в первых двух случаях. Несмотря на многочисленные переговоры мне не удалось найти ни одно периодическое издание, которое согласилась бы на публикацию столь объемных текстов на столь опасную тему.
Дело в том, что я могу уверенно — опираясь на источники — утверждать, что и в случае «дела НРА», и в случае «дела РВС» мы сталкиваемся с полицейской провокацией: в «деле НРА» и сама организация, и ее персональный состав являются фабрикатом следователей, а в «деле РВС» и вовсе речь идет о подставной организации.
Уже в «деле Соколова» не обошлось без элемента провокации: спецслужбы заранее (прослушивая телефоны) знали о намерении 18-летнего комсомольца-пиромана взорвать памятную плиту Романовым на Ваганьковском кладбище, самовольно установленную одной из монархистских групп. Но ничего не сделали для того, чтобы предотвратить этот взрыв, а, напротив, требовали после ареста Соколова, чтобы он признался также и во взрыве памятника Николаю II в Тайнинском, и в минировании памятника Петру I работы Церетели. Хотя прекрасно знали — поскольку давно и плотно «пасли» Соколова, — что он к этим акциям отношения не имел.
Впрочем, поскольку дело кончилось тем, что Верховный суд отказался признать взрыв слабой самодельной бомбочки, изготовленной из выковырянного из петард пороха, и произведенный поздней ночью в абсолютно безлюдном месте и практически не причинивший никакого ущерба (была выщерблена небольшая лунка в гранитной плите) терактом, этот случай, видимо, в категорию «экстремизм» можно записать лишь условно.
В «Краснодарском деле» провокация была куда более очевидной и откровенной, и хорошо известно имя провокатора: Геннадий Непшикуев. За деталями отсылаю читателя к своей статье. Поскольку никакого теракта в Краснодаре совершено не было, и здесь неясно, можем ли мы говорить об экстремизме (а если можем — то с чьей стороны). Показательно, однако, что главный фигурант «Краснодарского дела» — анархо-коммунистка Лариса Щипцова (Романова) вскоре будет осуждена по «делу НРА».
Хотя тексты, посвященные «делу РВС» и «делу НРА», не опубликованы и не дописаны, я могу объяснить, почему я полагаю, что в обоих случаях мы имеем дело не с настоящим левым вооруженным подпольем, а с полицейской провокацией.
Итак, по «делу НРА»:
1) не доказан сам факт существования такой организации — в том числе и на суде над «членами» НРА. Более того, суд даже не ставил себе целью доказать это, поскольку считалось, что факт существования НРА уже доказан на суде над Александром Бирюковым. Александр Бирюков — уральский леворадикал, которого следователи первоначально пытались провозгласить «лидером НРА» и основным «террористом». Его дело почти довели до суда, но тут выяснилось, что Бирюков не мог совершить инкриминируемых ему деяний, так как в это время сидел — под чужим именем — в тюрьме на Урале за организацию пресловутой «рельсовой войны» в шахтерских регионах. Тогда следствие срочно объявило А. Бирюкова душевнобольным и отправило на принудительное лечение. На суде над Бирюковым (проходившем в его отсутствие) вопрос о существовании НРА, однако, не рассматривался, рассматривался исключительно вопрос об отправке А. Бирюкова на принудлечение. То есть нигде и никогда по суду существование НРА не доказано;
2) нет ни одного человека, признавшегося в том, что он является членом НРА. Осужденные по «делу НРА» молодые женщины таковыми себя не признали;
3) следствие объединило в несуществующую НРА людей, которые ни при каких обстоятельствах не могли состоять в одной подпольной организации: анархисток и сталинисток. Общеизвестно, что анархисты и сталинисты люто ненавидят друг друга и не способны не то что заниматься совместной подпольной деятельностью, а даже сидеть в одном зале без взаимных претензий, оскорблений и драк. Конечно, люди могут менять взгляды, анархисты переходить в сталинизм и наоборот, но в случае «дела НРА» этого не было;
4) основная обвиняемая по «делу НРА» — Лариса Щипцова — не могла совершить инкриминируемое ей деяние (взрыв у приемной ФСБ в Москве 4 апреля 1999 года), так как она в этот момент находилась в СИЗО УФСБ в Краснодаре. Нужно быть сверхъестественным существом (ангелом, демоном, богом), чтобы незаметно улететь из СИЗО УФСБ в Краснодаре, взорвать бомбу в Москве и незаметно вернуться!
5) две другие подсудимые так же меньше всего подходили на роль хладнокровных бесстрашных «террористок», способных поздней ночью незаметно подобраться к приемной ФСБ, взорвать бомбу и незаметно исчезнуть: одна из них — слабовидящая, почти слепая, а вторая — эпилептичка, с которой случаются приступы при сильном волнении;
6) следствие не нашло вещественных доказательств, подтверждавших причастность осужденных к террористическим актам (взрывчатку и т.п.);
7) загадочным образом телекамеры, установленные по периметру приемной ФСБ и контролирующие всю территорию по принципу «закрытого контура», не смогли зафиксировать «террористок», а дежурный, круглосуточно находящийся в будке в 10 метрах от места взрыва, «по неизвестным причинам» именно в момент закладки бомбы и взрыва отсутствовал;
8) чтобы дело в суде не развалилось, оно слушалось в закрытом режиме — официально с целью сохранения «государственной тайны». Что именно являлось «государственной тайной» — до сих пор неизвестно;
9) никто из осужденных не признал своей вины. Фраза в статье Н. Митрохина «Своей вины они не признали, но и не заявляли о своей невиновности» может только вызвать недоумение, так как отказ признать себя виновным и есть заявление о своей невиновности;
10) анализ эпизодов, приписываемых следствием НРА, показывает, что только первые три из них — взрыв самодельной бомбочки на подоконнике Останкинского военкомата 9 апреля 1996 года (в результате которого было всего лишь разбито окно и поврежден подоконник), закладка аналогичной бомбочки в Черемушкинском военкомате 27 февраля 1997 года (бомба была обезврежена, так как «террористы» заранее сообщили о ней властям) и подбрасывание наполненного взрывчаткой детского мячика к зданию Главной военной прокуратуры 13 июля 1997 года (взрыва не произошло) — осуществлены, возможно, одними и теми же людьми. Все остальные эпизоды резко отличаются от этих и друг от друга по почерку. Аналогично и коммюнике, выпущенные от имени НРА (кроме указанных трех случаев), настолько отличаются друг от друга по языку, употребляемой политической лексике и стоящим за этой лексикой системам категорий, что не могут быть написаны одними и теми же людьми;
11) никто от лица НРА никогда не брал на себя ответственность ни за подрыв памятника Николаю II работы известного ультраправого скульптора В. Клыкова в Подольске 1 ноября 1998 года, ни за взрыв у приемной ФСБ 4 апреля 1999 года, несмотря на весь пропагандистский эффект, которого могла бы добиться мифическая НРА, приписав себе эти громкие акты; ответственность за взрыв памятника взяли на себя некие «Революционные партизанские группы», а коммюнике по поводу взрыва приемной ФСБ НРА не выпускала и в редакции газет не рассылала (в отличие от предыдущих случаев); ФСБ утверждает, что НРА прислала такое письмо непосредственно в ФСБ, но, во-первых, это действие радикально отличается от предшествовавшей практики, а во-вторых, никто этого письма не видел;
12) отдел расследований «Московского комсомольца», который проводил самостоятельное изучение взрыва 4 апреля, проанализировав всю доступную информацию и сравнив этот теракт с известными ранее, обнаружил, что он полностью совпадает только с одной акцией: с убийством в 1996 году в Москве некоего «табачного короля». Журналисты также указали на единодушное мнение экспертов-криминалистов, утверждавших, что взрыв 4 апреля могли осуществить только профессионалы высокого класса, но никак не дилетанты;
13) выбранные ФСБ на роль «террористок» молодые женщины, безусловно, должны были казаться следователям удобным объектом для давления и легкой добычей: во-первых, женщины, во-вторых, все с серьезными проблемами со здоровьем, которое можно окончательно и бесповоротно потерять в тюрьме, а главная обвиняемая — Л. Щипцова — еще и с двумя больными детьми на руках и с арестованным мужем.
Теперь о «деле РВС». В отличие от «дела НРА» нет ни малейших сомнений в том, что инкриминируемые членам РВС эпизоды (подрыв памятника Николаю II работы Клыкова на пустыре в окрестностях подмосковного села Тайнинское 1 апреля (!) 1997 года; минирование в ночь с 5 на 6 июля 1997 года памятника Петру I работы Церетели — с отказом от взрыва; минирование в ночь с 12 на 13 ноября 1997 года газораспределительной станции в Люберцах) осуществлены членами РВС. Сомнительно другое: что сама группа «РВС» являлась действительно левой подпольной, а не была создана на Лубянке.
И вот почему.
1. Никто из осужденных по «делу РВС» не был леваком и им не является.
Лидер РВС Игорь Губкин — типичный «новый русский» с комсомольским (и, вероятно, гебистским) прошлым. После службы в ГДР он работал на заводе «Кавказкабель» в городе Прохладный (Кабардино-Балкарская АССР) и сделал стремительную карьеру по комсомольской линии — быстро дорос до инструктора идеологического отдела райкома, а в 1986 году, накануне «перестройки» был назначен командиром Особого оперативного комсомольского батальона по борьбе с уголовной преступностью, наркоманией, контрабандой и валютными махинациями. Надо понимать, что эта структура вовсе не являлась обычным комсомольским оперотрядом вроде пресловутой московской «Березки», ловившей на улицах хиппи и панков, или аналогом ДНД: контрабанда и валютные преступления напрямую входили в сферу деятельности КГБ. Возглавлять такой батальон мог только штатный сотрудник КГБ (в крайнем случае МВД) и наверняка — член КПСС. Однако сам Губкин утверждает, что не был членом КПСС и не работал в «органах». В 1990 году Губкин всплывает во Владивостоке, где проворачивает грандиозную аферу: получает от местных властей 300 тысяч рублей (в ценах 1990 года это немалые деньги) на создание «образцовой фермерской деревни», собирает деньги также с частных лиц — и, заложив для отвода глаз несколько фундаментов в отдаленной от города Черниговке, исчезает с деньгами. В 1992 году Губкин возникает в Москве, где создает «Лигу профессионального бокса» и «Профиспортбанк». Под крышей некоммерческой «Лиги профессионального бокса» Губкин создает несколько коммерческих организаций, занимавшихся строительством, торговлей ювелирными изделиями, издательским бизнесом. Судя по всему, «Лига» занималась также рэкетом. В ноябре 1992 года у рэкетиров «Лиги» возник конфликт с бандитами из города Железнодорожный Московской области. Стороны «забивают стрелку», которая превращается в «разборку», причем среди пострадавших оказывается прокурор города Железнодорожный. Губкина, лично участвовавшего в «разборке», арестовывают и осуждают.
На свободу Губкин выходит в конце 1995 года и в начале 1996 года создает «общественную организацию» «Молодежный жилищный комплекс Российской Федерации» (МЖК РФ), куда вербует нуждающихся в жилье молодых членов КПРФ (сам Губкин также вступает в марте 1996 года в КПРФ). Вступающие платят взнос в размере 200 долларов и обязаны участвовать в различных акциях, организованных МЖК в ходе предвыборной кампании Зюганова, продавать газету МЖК и бесплатно работать на МЖК (несогласные исключались из организации — и, таким образом, теряли и деньги, и надежду на получении квартиры). По сути это была «пирамида». МЖК РФ имел 40 отделений, в одной только Москве Губкин оставил 5 тысяч обманутых вкладчиков. Сколько точно денег он таким образом выманил у молодых приверженцев КПРФ, точно неизвестно, но заведомо не меньше 1 млн 400 тыс. долларов (это — сумма, которую назвал сам Губкин в интервью «Московским новостям» в 2000 году).
Весной 1997 года Губкина исключили из КПРФ как провокатора — после того, как выяснилось, что он пытался провести аналогичную аферу и с ветеранами войны и труда и пенсионерами — членами КПРФ. Ветераны должны были бесплатно передать Губкину свои квартиры, а тот обещал переселить их в «экологически чистое место недалеко от Москвы», в пансионат, где о них будут заботиться до конца жизни.
Афера «МЖК РФ» нанесла огромный вред репутации КПРФ: тысячи молодых сторонников КПРФ разочаровались в партии и вышли из ее рядов, а либеральная пресса получила законное право сравнивать Зюганова с Мавроди.
После исключения из КПРФ Губкин тут же вступил в РКРП. В РКРП его также провозгласили провокатором — после того, как в августе 1998 года ФСБ был допрошен лидер РКРП Виктор Тюлькин, который узнал на допросе, что, по показаниям Губкина, уставные документы РВС были согласованы с секретариатом РКРП, взрыв памятника Николаю II и минирование памятника Петру I производились по приказу ЦК РКРП — и ЦК РКРП якобы наградил участников этих акций орденами Красного Знамени и Красной Звезды. Можно представить себе реакцию бедного Тюлькина!
Именно эти взаимоотношения КПРФ и РКРП с Губкиным и «описал» Митрохин во фразе «Хотя руководитель “РВС” Игорь Губкин был хорошо знаком со значительной частью функционеров российского коммунистического движения, и в частности КПРФ, в защиту организации выступила только одна из мелких коммунистических партий — РКРП-РПК».
«Человек № 2» РВС — Валерий Скляр — своей биографией в основных моментах повторял биографию Губкина. Родившийся в семье начальника уголовного розыска Павлодара и секретаря парткома местной мебельной фабрики, Скляр с 1983 года работал на заводе «Радиоприбор» во Владивостоке, где сделал в течение года стремительную комсомольскую карьеру — от члена комитета ВЛКСМ завода до завсектором Владивостокского горкома. В 1984 году Скляр возглавил Оперативный комсомольский батальон Владивостока по борьбе с преступлениями, наркоманией, контрабандой и валютными махинациями. При этом так же, как и Губкин, Скляр утверждает, что он ни в КПСС не состоял, ни в КГБ или МВД не работал.
В 1990 году Скляр всплывает в Павлодаре, где создает некий концерн «Мегаполис», занимавшийся банковской деятельностью, переработкой вторсырья и деревообработкой (годовой оборот в ценах 1990 года — 4,5 млрд рублей), а также, судя по всему, рэкетом. В ноябре 1991 года Скляра арестовывают и осуждают за незаконное ношение оружия и сопротивление сотрудникам милиции. В заключении он пробыл всего год (папа смог «отмазать»). Выйдя на свободу, Скляр работал в Павлодаре руководителем клиринговой группы «Жилсоцбанка», а затем уехал за границу. В 1996 году он появился в Москве и стал «правой рукой» Губкина.
Остальные проходившие по «делу РВС» — С. Максименко, В. Радченко, Ю. Внучков, Г. Ольховик — были рядовыми исполнителями, подчиненными Губкина и Скляра по МЖК и газете МЖК «Молодой коммунист», в большинстве своем — уроженцами Владивостока, либо состоявшими в том самом Оперативном батальоне, который возглавлял Скляр, либо занимавшимися предпринимательской деятельностью вместе с Губкиным. Все, кроме Владимира Белашёва.
В. Белашёв, личный друг Владимира Рушайло (руководителя РУБОП, затем — министра внутренних дел, затем — секретаря Совета безопасности), работал с Рушайло сначала в РУБОП, затем, в 1996 году был переведен на работу в Управление лицензионно-разрешительной системы ГУВД Москвы, в отдел по контролю за оборотом оружия и взрывчатых веществ. А во второй половине 1997 года Белашёв был переведен в центральный аппарат МВД, в ГУОП. 22 февраля 2000 года известный журналист Леонид Крутаков опубликовал в «МК» статью «Птенцы Рушайло», из которой следовало, что взрывчатку для подрывов и минирований РВС получал от Белашёва, а тот — из ГУОП; что на очной ставке между Белашёвым и Максименко последний заявил, что «все это происходило под непосредственным контролем ГУОП», а Белашёв публично говорил «соратникам»: «На Петра Первого генерал дал добро». Фактически в статье было названо имя этого генерала — Рушайло. Но никаких откликов из правоохранительных органов на эту публикацию не последовало, никто ни на Л. Крутакова, ни на «МК» в суд не подал.
Интересно также и то, что и после ареста Белашёв продолжал числиться в штате ГУОП, получал зарплату, на его семью распространялись льготы по оплате жилья и коммунальных услуг, положенные милиционеру, а трудовой стаж исчислялся как боевой — один день за три.
2. Официальные документы РВС производят впечатление откровенно бредовых, шизофренических и (или) провокационных. В них утверждается, что РВС — это «временная верховная власть» на территории России, а все российские граждане «обязаны» ей подчиняться. Что РВС создал «Рабоче-Крестьянскую Красную Армию» (РККА) и «орган революционной диктатуры пролетариата» — НКВД, а также и «Революционный Трибунал РВС РСФСР», который выносит приговоры «контрреволюционным элементам» (причем приговоры эти «приводит в исполнение» НКВД). РВС «принимал на себя ответственность за судьбы России» и брал обязательство (!) в течение 1–2 лет подготовить и осуществить вооруженное восстание в одном или нескольких регионах России, чтобы затем распространить советскую власть на всю территорию Российской Федерации, а затем и восстановить СССР «в границах августа 1991 года», а затем и восстановить «мировую систему социализма» — «не смущаясь перспективой гражданской войны и отражения военной интервенции».
Весь этот бред подавался как серьезные программные документы группы, в которой состояло то ли 6, то ли 7 человек! И — что примечательно — не подростков, а взрослых, самостоятельных людей, коммерсантов.
Причем в этих документах содержались и откровенно провокационные положения. Например, для того чтобы вступить в ряды РККА и НКВД, требовалось «поручительство местного […] или центрального Комитета действующих на территории СССР коммунистических партий или, по крайней мере, двух членов этих партий. В исключительных случаях возможна рекомендация общественной организации, стоящей на платформе Советской власти и социализма». Таким образом все крупные и мелкие коммунистические партии и организации сторонников социализма официально провозглашались причастными к террористической деятельности.
3. Действия Губкина и компании не только нанесли огромный ущерб КПРФ и РКРП, но и дали возможность властям на длительный срок парализовать деятельность Революционного коммунистического союза молодежи — РКСМ(б) — и «Студенческой защиты» (причем «Студенческая защита» в результате фактически развалилась).
4. Проведенные РВС акции носили странный и немотивированный характер. Взрыв памятника Николаю II был осуществлен, по официальному заявлению РВС, как «акт возмездия в отношении желающих совершить надругательство над всенародной святыней — мемориальным комплексом “Мавзолей В.И. Ленина”». Но предложения вынести тело Ленина из мавзолея исходили вовсе не от Клыкова и не от праворадикальной организации «Всероссийское соборное движение», которые и установили памятник Николаю II в Тайнинском. Более того, поскольку никто ничего с телом Ленина на тот момент (впрочем, как и сейчас) не сделал, нелепо звучат слова об «акте возмездия».
Еще менее понятен смысл минирования памятника Петру I — при том, что подрывники сами отказались от взрыва. Тем более абсурдным кажется минирование газораспределительной станции в Люберцах. Это — не объект государственной власти или репрессивного аппарата, не частная собственность высокопоставленного чиновника и даже не памятник царям, которые (предположительно) могли вызывать у членов РВС идеологическую ненависть. Никто из членов РВС не смог объяснить, зачем понадобилось минировать станцию. Зато следствие установило, что минирование намеренно было произведено таким образом, чтобы его заметила охрана станции. Более того, осуществлявший минирование С. Максименко утверждал, что бомба была изготовлена таким образом, что в принципе не могла взорваться, и даже называл все это «провокацией», поскольку никаких требований в связи с этой акцией РВС властям предъявлять не собирался.
5. В «деле РВС» есть и другие странности, которые могут быть объяснены только версией провокации — разработанные и не воплощенные в жизнь (или измененные) сюжетные ходы, сведения о которых, как это часто бывает, все-таки выплыли наружу. Так, в июне-июле 2000 года сотрудники ФСБ и МУРа почему-то упорно говорили корреспондентам газет «Сегодня», «Версия» и «Российские вести», что газораспределительная станция в Люберцах была заминирована не в ноябре, а в июле 1997 года. А 31 марта 1998 года тогдашний директор ФСБ Н. Ковалев официально сообщил о предотвращении еще одного теракта — взрыва плотины в Ярославской области, заминированной тем же РВС. Однако с тех пор эта попытка теракта нигде не фигурирует.
6. «Подпольщик» Губкин сделал все возможное для того, чтобы ФСБ сразу смогла идентифицировать его как лидера РВС: в газете «Молодой коммунист» в марте 1997 года он напечатал статью, где черным по белому было написано, что левое террористическое подполье скрывалось под вывеской «Лиги профессионального бокса»!
7. Члены РВС были единственными в постсоветской истории террористами, освобожденными из тюрьмы в связи с истечением срока предварительного заключения. Отпущенный на свободу до суда С. Максименко спокойно уехал в Чехию, где попросил политического убежища, но был выдан российским властям — и о том, что он в Чехии, узнали, лишь когда он обратился в поисках политического убежища к чешским властям; не обратился бы — суд бы его не нашел! И. Губкин сначала основал и спокойно издавал газету «Совет рабочих депутатов», со страниц которой призывал вести партизанско-террористическую войну, присылать в адрес газеты подробные анкеты тех, кто готов заниматься террористической борьбой (!!!), а также деньги на такую борьбу, а затем уехал во Владивосток, где убил по чисто уголовным мотивам местного бизнесмена Бориса Егорова. В. Скляр совместно с неким так и не разысканным «Пахомовым» создал аффилированную с банком «Новатор» фирму «Флуран», которая занималась отмыванием денег и нелегальным вывозом их за границу (всего было вывезено, по данным правоохранительных органов, не менее 135 млн рублей, а отмыто не менее 131 млн криминальных рублей, причем в операциях «Флурана» участвовали солидные организации — банки «Образование», «Центрокредит», «Российский капитал», Теодор-банк, Металлинвестбанк, Кредиттрастбанк и т.д. и даже … Университет МВД РФ).
8. Осужденный В. Скляр, как оказалось, не был отправлен в колонию, а (по крайней мере в 2003 году) продолжал содержаться в «Лефортово». Там он дал интервью группе тележурналистов, снявших для REN-TV фильм, направленный на дискредитацию левых молодежных организаций. В интервью веселый, прекрасно выглядевший, отъевшийся Скляр бодро говорил, что все революционеры и уголовники — это одно и то же. Видимо, он был оставлен в тюрьме в какой-то из должностей «придурков» или в качестве «наседки».
9. Следствие установило, что минирование памятника Петру I и станции в Люберцах осуществлял неизвестный с IV группой крови (ни у одного из членов РВС нет IV группы), но не стало искать этого человека. Установлено также, что в минировании станции участвовал, помимо Скляра, Максименко и неизвестного с IV группой крови, еще один человек — со II группой крови (у Скляра — I группа, у Максименко — III), но его также не стали искать. На изъятых у Радченко взрывчатке и боеприпасах найдены отпечатки пальцев неустановленных лиц и потожировые выделения человека с IV группой крови, но этих людей следствие опять-таки искать не стало.
10. В ноябре 1997 года следователи с Лубянки сообщили корреспондентам «Комсомольской правды», что узнали о минировании станции в Люберцах из анонимного телефонного сообщения («КП», 17.11.1997). Позже эта версия нигде не всплывала, и считается, что бомбу нашли случайно.
Наконец, 11. В июле 2006 года Мосгорсуд рассмотрел дело И. Губкина и, в частности, снял с него обвинения в создании подпольной леворадикальной организации РВС в связи с тем, что в реальности такой подпольной организации не было! Впрочем, Н. Митрохин не мог об этом знать, так как написал свою статью до этого события. Но не могу не отметить, что к своей обязанности добросовестного информирования читателей «НЗ» Митрохин в данном случае отнесся более чем халтурно. Он написал: «По делу было арестовано четыре человека (Игорь Губкин, Владимир Радченко, Валерий Скляр и Владимир Белашев), трое из которых признали свою вину и раскаялись. В 2002 году они были осуждены на сроки от 4 до 5 лет, бывший советский офицер Владимир Белашев, не признавший своей вины, получил 11». На самом же деле арестовано было 8 человек: И. Губкин, В. Скляр, С. Максименко, В. Радченко, В. Белашёв, Ю. Внучков, А. Соколов, Г. Ольховец. Дело Соколова было затем выделено в отдельное производство, а Г. Ольховец переквалифицирован в свидетеля. Белашёв действительно осужден на 11 лет, Максименко (вовсе не упомянутый Митрохиным) — на 8,5 года, Скляр — на 6,5 года, Радченко — на 4,5 года (все — строгого режима). Внучков получил 4 года условно («ниже низшего предела»). Губкин в том процессе не участвовал, так как был занят во Владивостоке в суде по делу об убийстве им Б. Егорова (осужден за это на 14 лет; в 2006 году Мосгорсуд приплюсовал к этому сроку — по «делу РВС» и другим обвинениям — еще 5 лет; в декабре 2006 года Верховный суд пересмотрел дело Губкина, снял с него обвинение в минировании памятника Петру I и снизил срок наказания на 2 года; таким образом, за мошенничество с МЖК, незаконное хранение оружия и боеприпасов и подрыв памятника Николаю II Губкин получил всего 3 года — при том, что он только в предварительном заключении провел больше!).
К сожалению, и с остальными примерами «левого терроризма» у Митрохина не лучше. Он пишет: «Активист […] «Авангарда красной молодежи» (АКМ) […] был арестован и отправлен на лечение в психиатрическую больницу за совершение терактов», и уточняет в примечании: «Дело студента Игоря Федоровича, в 2003 году пытавшегося осуществить несколько взрывов у административных учреждений и арестованного с бомбой в руках». Это неверно. Арестованный 5 февраля 2003 года студент 5 курса МИТХТ, член АКМ Игорь Федорович вовсе не пытался «осуществить несколько взрывов у административных учреждений» (нет никаких доказательств этого). По официальной версии, он был задержан в районе Устьинского моста — по дороге к зданию Мосгортранса, перед которым он собирался ночью взорвать бомбу в знак протеста против повышения цен на проезд в городском общественном транспорте. В результате бомба была взорвана на парапете набережной. В этой истории есть две странности: первая — то, что ФСБ, по официальным заявлениям, заранее знала о намерении Федоровича, хотя он никому (включая товарищей из АКМ) об этом не рассказывал, а вторая — то, что сотрудники ФСБ, контролировавшие действия Федоровича, позволили ему проехать со снаряженной и готовой к взрыву бомбой от Выхина до центра города, подвергая угрозе жизни сотен граждан.
Дальше — хуже. В следующем примечании Митрохин утверждает, что «еще один студент с левыми взглядами» — Антон Дергачёв — якобы послал «в начале 2005 года в «Банк Москвы» посылку с бомбой». Митрохин заранее настолько предубежден по отношению к левым, что даже не потрудился проверить информацию о дальнейшей судьбе Дергачёва. Если бы потрудился — не вводил бы читателей «НЗ» в заблуждение, элементарный поиск в интернете дал бы ему большое количество сообщений о том, что 9 февраля 2005 года Дергачёв был освобожден из СИЗО в связи с тем, что была установлена его непричастность к данному инциденту.
Итак, что же мы имеем в «сухом остатке» от «левого терроризма», если не считать полицейских провокаций и сомнительных случаев? 1. Бутафорский акт А. Соколова на Ваганьковском кладбище, который даже Верховный суд отказался признать терактом. 2. Три невпечатляющих акта (два в военкоматах и один перед Главной военной прокуратурой), осуществленных от имени НРА (вероятно, анархистами — если судить по терминологии соответствующих коммюнике) — притом что в двух случаях из трех взрывов не произошло. 3. Подрыв канистры с соляркой перед зданием ФНПР 10 сентября 1997 года (акция, вовсе не упомянутая Митрохиным). Ответственность за подрыв взяла на себя та же НРА, однако, судя по коммюнике, эту акцию осуществили совсем другие люди. Акция была чисто символической, ни пострадавших, ни малейшего материального ущерба не было. 4. Загадочный случай с И. Федоровичем. Прямо скажем, смехотворно мало для «левого терроризма».
Я допускаю, что Н. Митрохин разочарован фактом отсутствия подлинных левых экстремистов в России — и склонен изобрести их там, где их нет. Я его хорошо понимаю. Оснований для их возникновения действительно предостаточно. Я и сам, общаясь с членами левых молодежных организаций в провинции, на вопрос, как и почему они вступили в эти организации, слышал рассказы, как в 90-е их семьи голодали (в буквальном смысле слова, некоторые жили исключительно на грибах и ягодах из леса) — и кое у кого родственники (больные, старики) умерли от недоедания, как их семьи остались без работы, как их выселяли из дома и т.д. — в то время как у них на глазах представители номенклатуры и бандиты открыто и безнаказанно захватывали чужую собственность и превращались в богачей, в «новых русских». Но никто из этихмолодых левых не взялся за оружие — даже тот парень из Нижегородской области, который рассказал, что в организацию его привела смерть матери, сбитой на пешеходном переходе проехавшим на красный свет «новым русским» (а в милиции, когда узнали, кто виновник, парню посоветовали «сидеть тихо», иначе он просто не доживет до суда). Такие у нас «левые экстремисты».
В этом плане ничего не изменилось с начала 90-х, когда я уже описывал однажды («Новая ежедневная газета», 15.11.1994) молодых сталинистов, кричавших «Смерть за смерть, кровь за кровь!», имея в виду месть за родню — за мать, умершую потому, что у нее не было денег на операцию, за брата, повесившегося после того, как его со всей семьей выбросили на улицу. Те молодые сталинисты тоже лишь кричать были горазды, от слов к делу никто так и не перешел.
Наконец, Н. Митрохин вводит в заблуждение читателей «НЗ» в том месте статьи, где он пишет об «относительно массовых беспорядках», устроенных «левыми экстремистами» в середине 90-х: «Тогдашнее поколение левых радикалов (например, организация «Студенческая защита») сумело спровоцировать три довольно жестких конфликта участников антиправительственных митингов с милицией». Это Митрохин прочитал либо соответствующий раздел книги «Левые в России», либо мою статью в «ПОЛИСе» («Затмение. Не по Антониони. Студенческие беспорядки и mass media: исследование одного явления». — «ПОЛИС/Политические исследования», 1997, № 6; http://www.politstudies.ru/fulltext/1997/6/8.htm). Но прочтя, почему-то не захотел добросовестно изложить прочитанное. Лишь в одном (подчеркиваю, одном!) случае «Студенческая защита» могла записать себе в актив упомянутый Митрохиным конфликт — 12 апреля 1995 года. Столкновения 12 апреля 1994 года приписать «Студенческой защите» невозможно, поскольку сама организация возникла позже (хотя, безусловно, инициаторами инцидента были леваки). Ответственность же за события в ночь с 19 на 20 мая 1994 года в студгородке Тверского ГУ просто непорядочно возлагать на каких угодно леваков. Погром, устроенный в студгородке пьяными омоновцами, вызванными администрацией для прекращения традиционного пьяного празднования Дня пионерии, ни при каких обстоятельствах нельзя назвать «довольно жестким конфликтом участников антиправительственного митинга с милицией». Напротив, это — одно из многих в современной России проявлений полицейского произвола и полицейской безнаказанности, подобно знаменитым событиям в башкирском Благовещенске.
Кроме того, мне представляется совершенно необоснованным зачисление в экстремисты за одно только участие в уличных столкновениях с милицией — тем более в современной России. Предварительно надо бы доказать, что действия самой милиции соответствуют каким угодно представлениям о нормах демократии, что в каждом отдельном случае демонстранты не находились в состоянии необходимой обороны, что столкновения не спровоцированы самой милицией, что запреты обоснованы и законны и т.д., и т.п. А то ведь, строго по Н. Митрохину, в ярого «экстремиста» превращается и Сергей Митрохин, который постоянно оказывается вовлечен в столкновения демонстрантов с милицией в ходе многочисленных конфликтов, связанных с уплотнительной застройкой в Москве. Буквально сейчас, когда я пишу эти строки, ТВ показывает С. Митрохина, который — совместно с теми самыми «экстремистами» из АКМ — очередной раз вступает в такой «жесткий конфликт с милицией» на улице маршала Бирюзова.
Н. Митрохин счел также нужным высказаться о левых вообще и их идеологии в частности в следующем пассаже: «В историческом контексте интернационализм как часть левой идеологии, который ее сторонниками рассматривается как едва ли не определяющий признак (и несомненное достоинство) их группы, оказывается наиболее слабым звеном в головах последователей левых радикалов. От него они по мере взросления или в результате общественных катаклизмов отказываются гораздо быстрее, чем от желания решать социальные проблемы радикальными методами. Есть множество примеров миграции как заметных деятелей, так и целых движений слева направо (с отказом от интернационализма, но сохранением социальных требований), но мне неизвестны примеры обратных трансформаций. Поэтому в дискуссии Марка Страусса с Борисом Кагарлицким (НЗ. 2005. № 1, 5) я разделяю точку зрения американского автора».
Напомню вкратце, что такое «дискуссия» Страусса с Кагарлицким. М. Страусс опубликовал в «НЗ» грубо пропагандистскую, по сути клеветническую статью «Антиглобализм и антисемитизм», где пытался выставить «антиглобалистов» антисемитами и чуть ли не новыми фашистами, которые-де на Всемирном Социальном Форуме в Порту-Алегри ходили под свастиками и т.п. Б. Кагарлицкий ответил коротким (слишком коротким, на мой взгляд — тема требовала подробного раскрытия) письмом, в котором как участник ВСФ в Порту-Алегри и других «антиглобалистских» акций уличил М. Страусса во лжи.
Я знаю, что умерший в 2006 году известный латиноамериканист Кива Майданик собирался написать на статью Страусса большую ответную статью. Кива Львович также участвовал во всех Социальных Форумах в Порту-Алегри и был статьей Страусса искренне возмущен. Я, к сожалению, не знаю всего, что хотел написать Кива Львович. Мне он рассказал лишь о двух сюжетах. Во-первых, говорил он, я им с удовольствием продемонстрирую, как принято говорить у антисемитов, «еврейское засилье» в альтерглобалистском движении — начиная с теоретиков: с Валлерстайна, Хомского, Чосудовского, Стенли Ароновица, Марко Каплана… А во-вторых, Кагарлицкий не вполне прав: свастика на плакатах была. Но она там заменяла букву S в конструкции George W. Bush. И на тех же плакатах Бушу были пририсованы фюрерские челка и усики. То есть, продолжал со смехом Кива Львович, можно, конечно, даже говорить, что в Порту-Алегри ходили под портретами Гитлера! Но только это будет уже прямая клевета и демагогия. Хотел бы я, чтобы этот Страусс увидел, как палестинские и израильские коммунисты со слезами обнимались на ВСФ — раньше они постоянно общались, а после того, как израильские власти возвели эту новую Берлинскую стену — «Стену безопасности», — они друг с другом только в таких местах, как ВСФ, и могут встречаться — в другом полушарии, хотя живут иногда в нескольких километрах друг от друга!
Вот с такой статьей Страусса и солидаризировался Н. Митрохин. Интересно, что он по сути заявил, что ультраправые и националисты в своих взглядах тверды, в отличие от левых, и, в отличие от левых, более реально смотрят на мир!
А в качестве «доказательства» написал: «…мне неизвестны примеры обратной трансформации». А ведь ignorantia non est argumentum. Если бы Митрохин поинтересовался историей антифашистского и коммунистического движения хотя в той самой Германии, где он так долго прожил, он бы знал, что было немало и людей, и организаций, проделавших ту самую эволюцию справа налево и от национализма к интернационализму, которая, по Митрохину, невозможна. Среди этих людей есть очень известные имена. Например, Харро Шульце-Бойзен, один из лидеров «Красной капеллы». Или «красный граф» Стенбок-Фермор. Или Рихард Шерингер, в честь которого была даже названа одна из стратегий КПГ. Или целая организация — «Рабочий кружок “Ауфбрух”» (и соответственно, сам журнал «Ауфбрух»). Нетрудно вспомнить и некоторые знаменитые имена и за пределами Германии. Например, Курцио Малапарте в Италии. В странах «третьего мира» такие явления вообще носили массовый характер. Можно назвать многих основателей и руководителей компартий Ирака, Индонезии, Перу, Бразилии, Вьетнама, Лаоса, Филиппин (а также ряд руководителей и «полевых командиров» Хукбалахапа и левых партизанских движений в Колумбии, Венесуэле и Бразилии).
Россия ничем не отличается от других стран. Недавно громкий резонанс вызвало нападение фашистов на экологистский лагерь протеста под Ангарском (21 июля 2007 года), в ходе которого был убит участник лагеря анархо-коммунист Игорь Бородаенко. Так вот, в том же лагере участвовал друг Бородаенко, лидер магаданского отделения анархистского «Автономного действия» (АД) Евгений Бузев, проделавший именно такую «невозможную» эволюцию — от РНЕ через НБП к АД. Это далеко не единственный случай.
Я убежден, что дело здесь все в тех же шорах. Говоря иначе, в том, что Митрохин заранее предубежден против левых. Он просто не верит, что можно быть действительно убежденным левым и убежденным интернационалистом, что это — не маска и не временное заблуждение. Митрохин искренне верит в то, что любой левый — это скрытый фашист, готовый в любой момент переродиться в открытого. Эту свою позицию он уже проявил в книге «Русская партия», когда писал о Иване Ефремове.
Вроде бы все мы знаем, что Иван Ефремов — автор литературной научно-фантастической утопии о коммунистическом будущем «Туманность Андромеды» и что в этой и других его книгах ясно и недвусмысленно сформулированы его коммунистические взгляды. Но Митрохин в своей книге (С. 416–418) настойчиво пытается доказать, что все это — маска, а вообще-то Ефремов был тесно связан с пресловутой «русской партией», протофашистами, антисемитами, русскими националистами и монархистами.
Аргументы у Митрохина такие: тяжело больной писатель печатался в тех издательствах и журналах, где на ответственных должностях работали представители «русской партии» (издательство «Молодая гвардия», журнал «Техника — молодежи»), с которыми Ефремов, естественно, общался; интервью известного в прошлом правого деятеля В. Скурлатова; «разоблачения» Майи Каганской. При этом сам Митрохин прекрасно знает, что Скурлатову вообще верить нельзя (не случайно, даже в именном указателе книги Скурлатов охарактеризован как «авантюрист»), что «Молодая гвардия» была основным советским издательством, публиковавшим научную фантастику, а «Техника — молодежи» — одним из немногих журналов, постоянно, из номера в номер, публиковавших научно-фантастические произведения.
Наконец, для столь серьезных обвинений в адрес Ефремова надо бы почитать самого Ефремова, а не ограничиваться «выводами» Каганской. Митрохин же цитирует Каганскую как «высший авторитет»: «Антропология и историософия И. Ефремова носят ярко выраженный характер манихейского расизма. Добро и Зло, определяющие, по его концепции, ход мировой истории, четко распределены по культурно-этническим регионам: греко-индийская ойкумена воплощает Добро <…>, а ближне- и дальневосточная (семитская и китайская) — Зло. Отсюда вытекают антииудаизм и антихристианство Ефремова, типологически совпадающие с протонацистской теософской гностикой» (С. 417).
Между тем если почитать самого Ефремова, а не Каганскую, легко установить, что материалист и атеист Ефремов вообще не мыслил в религиозных категориях «Добра» и «Зла», что мышление у Ефремова — не «манихейское», а диалектическое.
Ефремов, безусловно, плохо относился к иудаизму и христианству — как к религиям, внесшим в западную цивилизацию онтологический раскол на «материю» и «дух», «природу» и «человека», сам он — в духе Марксовых рукописей 1844 года — полагал, что это — тупиковое направление развития, и был убежден, что будущее коммунистическое общество как раз и станет царством воссоединения человека с природой.
Ефремову, безусловно, были симпатичны древнегреческая и древнеиндийская культуры — как культуры открытые, светло-эмоциональные, эротичные. И он испытывал явную неприязнь к дальне-, ближне- и средневосточным деспотиям (включая персидскую деспотию, кстати, манихейскую; между прочим, в том понимании термина «манихейство», каким пользуется Каганская, манихейскими были и Иудейское царство, и иудаизм в целом).
Абсурдно выискивать признаки «антисемитизма» у человека, много помогавшего евреям Стругацким и неоднократно с огромным уважением и теплотой вспоминавшего о своем комиссаре Когане (Ефремов был воспитанником красноармейской автороты). У человека, написавшего в «Часе Быка»: «Не меньшую бесчеловечность и духовную деградацию проявляли римляне и при своих завоеваниях. Вместо уважения к мужеству и геройскому сопротивлению своих врагов они учиняли подлую расправу над безоружным мирным населением, сгоняя побежденных вместе с семьями, детьми и стариками в рудники и каменоломни, где они медленно умирали в нечеловеческих условиях […] Христиане и евреи подвергались особенно жестокому обращению. Когда римские легионы подавили восстание в Иудее, то все ее население согнали в африканские каменоломни. Мужчины были кастрированы, ослеплены каленым железом на один глаз и в цепях, с клеймом на лбу должны были ломать знаменитый нумидийский мрамор для великолепных римских построек. Если представить себе колоссальное количество мрамора, употребляемое на форумы, дворцы, храмы, акведуки и даже дороги, то океан человеческих страданий не может не вызвать в душе каждого настоящего человека отвращение и ненависть к неисправимому прошлому».
Отношение Ефремова к расизму, фашизму и нацизму прекрасно известно: «…мы, люди вида сапиенс, безусловные сестры и братья по самому настоящему родству. Всего пятьдесят тысячелетий назад нас была лишь горсточка, и эта горсточка породила все великое разнообразие народов, племен, языков, иногда воображавших себя единственными, избранными представителями рода человеческого» («Лезвие бритвы»);
«Я привел вас к «Молоту ведьм», чтобы показать ту глубину позора и падения, ту кульминацию мракобесия и жестокости, которая не может быть ничем смыта с христианской церкви ни теперь, ни в будущие тысячелетия. Точно так же, как позор фашизма и лагерей смерти ничем не смоется с европейской культуры нашего века!» (Там же);
«И это в середине двадцатого века, после того как разгромлен фашизм! — Кто вам сказал, Андреа, что он разгромлен? Разгромлены три фашистских государства, а зреют новые, в другом обличье, под другими политическими лозунгами. Но везде одно и то же: какие-то господствующие классы, группы, слои, как их там ни называйте, захватившие право подавлять мнения и желания всех остальных, навязывать им под видом законов и политических программ низкий уровень жизни, чинить любой произвол...» (Там же);
«— А вы верите в социализм? — Как же иначе? Другого пути у человечества нет […] Разумеется, социализм без обмана, настоящий, а не национализм и не фашизм» (Там же).
«Лезвие бритвы», как и «Час Быка» полностью выложены в сети во многих местах, любой может легко перечитать и убедиться в материалистических, диалектических, коммунистических, а отнюдь не «манихейско-расистских» и «протонацистско-гностических» взглядах Ефремова.
Кстати, важным источником по политическим взглядам Ефремова является книга «Иван Антонович Ефремов. Переписка с учеными. Неизданные работы» (М., 1994). Из нее, в частности, можно почерпнуть (из письма Г.К. Портнягину), что Ефремов не считал строй, установленный в СССР, социализмом и полагал, что со времен сталинизма мы живем не при революционной, а при контрреволюционной власти.
Добросовестный исследователь обращается к источникам, а не передоверяется интерпретаторам.
Но ведь Митрохин на одном Ефремове не останавливается. Он добирается и до других фантастов — и перечисляет авторов и произведения, «проповедующие расизм и «арийскую мифологию», содержащие апологию славянства и русских и/или плохо завуалированный антисемитизм»: «Медведев Ю. Куда спешишь, муравей? (1981) — о борьбе русского романтика с евреем-позитивистом; Назаров В. Силайское яблоко (1979) — о борьбе инспектора Службы безопасности, сибиряка, с Орденом проницательных […] — инопланетным сионо-масонским заговором; Щербаков В. Зеленые двери Земли (1978) — о научном противостоянии двух профессоров — русского (положительного) и еврея; Он же. Чаша бурь (1985), где русские и этруски — один народ, борющийся против атлантов-иудеев» (С. 418–419).
Простите, но это — полная чушь!
В маловразумительном романе В. Щербакова «Чаша бурь» русские и этруски — вовсе не «один народ»; в романе ясно сказано, что этруски — это народ, родственный (не близкородственный, а, как выразился автор, «двоюродные братья») скифам, финикийцам, хеттам и протославянам. И нет там никакой «борьбы против атлантов-иудеев»! Всякий, у кого хватит сил продраться сквозь это, прямо скажем, маловысокохудожественное произведение (выложено в сети: http://www.fenzin.org/book/11496), почерпнет из него, что, оказывается, в древности существовали две высокоразвитые цивилизации — атлантов в Антантиде и этрусков в Малой Азии. Накануне планетарной катастрофы — падения гигантского метеорита, погубившего Атлантиду, — некая космическая сверхцивилизация вывезла с Земли часть атлантов и этрусков, чтобы спасти их цивилизации от полной гибели. С тех пор освоившие космические перелеты атланты и этруски тайно прилетают на Землю — в порядке какого-то непонятного противоборства. И всё. Никаких «иудеев» (или евреев) в романе вообще нет, они не упоминаются ни прямо, ни косвенно, ни намеком. Нет даже ни одного «подозрительного» топонима — даже самого общего, вроде Иудеи или Израиля!
Но чем дальше в лес — тем толще экстремисты. В «Чаше бурь» хоть есть любимые отдельными националистами этруски. В повести «Зеленые двери Земли», принадлежащей перу В. Назарова (а вовсе не В. Щербакова, как написано у Митрохина), рассказывается о том, что на Земле параллельно с человечеством существует древняя высокоразвитая цивилизация дельфинов — «дэлонов». Когда-то дэлоны даже жили на суше, но в результате планетарной и, видимо, техногенной катастрофы вынуждены были вернуться в море. Сюжет повести: группа ученых пытается установить контакт с дельфинами, а элита дэлонов, в свою очередь, ставит аналогичный эксперимент по установлению контакта с человечеством. Эксперимент проваливается, но не по вине ученых, а по вине рыбаков, убивших дельфинов. Дэлоны приходят к выводу, что человечество еще не созрело для контакта. На периферии повести действительно присутствуют ученый-энтузиаст профессор Панфилов и ученый-бюрократ, почивающий на лаврах, академик Карагодский. Но никакого «научного противостояния» в повести нет: от этих персонажей практически ничего не зависит. Опять же полный текст повести есть в сети: http://books.rusf.ru/unzip/add-on/xussr_mr/nazarv02.htm. Можно почитать и убедиться.
Еще интереснее с повестью В. Назарова «Силайское яблоко». События в ней происходят в некоем отдаленном будущем. На всей Земле победил коммунизм, земляне освоили межзвездные полеты и основали многочисленные инопланетные поселения. Инспектору Службы Безопасности (это не контрразведка, а что-то вроде космического отдела техники безопасности) 8-й Галактической Зоны со вполне еврейской фамилией Шанин поручают проникнуть на странную планету Свира, с которой практически нет никаких контактов. Свирой управляет некий диктатор, именуемый «Отец родной» и «Великий Кормчий» (у советских читателей это должно было вызывать однозначные ассоциации со Сталиным и Мао), который отгородил планету от внешнего мира Стальным коконом (= Железным занавесом). Планета практически не развивается, однако никаких потрясений на ней не происходит уже 150 лет, вопреки логике — да и сам Великий Кормчий весь этот период живет и не умирает (этакий образ, навеянный Маркесом). Шанина выбирают действительно потому, что он — сибиряк, а на Свире ему придется высадиться и выжить в тайге, аналогичной сибирской — в Силае. В конце концов, Шанин с заданием справляется: попадает на Свиру, проникает во дворец-бункер Великого Кормчего — Башню, раскрывает тайну Великого Кормчего, поднимает восстание, провозглашает республику, борется с бандами, окопавшимися в силайской тайге… В общем, вполне типичная советская фантастика, заставляющая вспомнить и «Аэлиту» Алексея Толстого, и «Обитаемый остров» Стругацких. Не случайно составители «худлитовской» «Библиотеки фантастики» поместили «Силайское яблоко» в том «Советская фантастика 50–70-х годов» (М., 1988), где собраны именно типичные произведения.
В повести много классических позднесоветских «фиг в кармане» — помимо Отца родного и Стального кокона, там есть и небо в клеточку — так выглядит из-за Стального кокона небо Свиры с поверхности планеты; и главный свирский диссидент Кокиль Уран, элементами биографии совпадающий с академиком Сахаровым. Вот только «сионо-масонского заговора» никакого нет! Орден проницательных действительно есть — тайная организация, приведшая Великого кормчего к власти, но не способная на него влиять, поскольку он замкнулся в недоступной извне Башне, и объявленная Кормчим вне закона. Но с чего вдруг она «сионо-масонская»?!
Тем более, кончается все хорошо. «Наука коммунизма должна помочь Свире», Стальной кокон разрушен, глава Ордена Мос (сантехник в Вечном Дворце, то есть в Доме правительства) скрылся… Однако каким же извращенным умом надо обладать, чтобы увидеть во всем этом борьбу русских патриотов с заговором сантехников-масонов! И где — на отдаленной, изолированной от человечества планете!
Но апофеозом, безусловно, является повесть Ю. Медведева «Куда спешишь, муравей?». Если абстрагироваться от лирики и психологии (то есть собственно литературы), сюжет повести прост: главный герой с двумя старыми друзьями — подругой детства Леркой (в которую он был влюблен в школе) и ее мужем Тимкой (к которому он ревнует) — отправился на прогулку в горы (действие происходит в Средней Азии). По дороге главный герой (профессиональный автогонщик) рассказал, что когда он был на гонках в Перу, то побывал там в одном индейском племени на обряде вызывания Властительницы Лунного Света — и лично видел, как загадочное существо, полуженщина-полуптица, перелетело через горную пропасть от одной башни к другой. А Лерка в ответ, пока Тимофей спал, рассказала, как попала в этих горах в землетрясение и осталась одна на отрезке разрушенной горной дороги — без шансов на спасение. Но внезапно объявившиеся инопланетяне (кажется, даже не гуманоиды) спасли ее — и, как выяснится в конце повести, оставили в подарок некий инопланетный артефакт с волшебными свойствами…
Ну и где здесь, спрашивается, «борьба русского романтика с евреем-позитивистом»? Повесть также есть в сети: http://lib.kuban.info/folder/page/7476, можно было бы прочитать, прежде чем писать глупости.
Поневоле мне вспоминаются отдельные «русские патриоты», которые в поздний советский период везде находили «сионо-масонские» знаки — звезду Соломона и магендовид: на потолке станции метро «Маяковская», на схеме Московского метрополитена, в изображениях снежинок, в форме печенья…
И в завершение должен сказать, что небольшая, в общем-то, статья Н. Митрохина — при том, что в основных положениях, повторяю, она верна — содержит все-таки избыточное для своего объема количество ошибок и явно опрометчивых суждений, что, разумеется, резко снижает ее ценность.
Вот только некоторые. НБП приписывается «подготовка восстания казаков в Северном Казахстане». Простите, это недоказанное обвинение. Само следствие от него отказалось. Зачем тиражировать выдумки лубянской пропаганды?
Раскол в РНЕ назван «распадом» в результате «внутреннего кризиса», вызванного тем, что «власть успешно перенимает некоторые лозунги русских националистов». Есть другая точка зрения, достаточно хорошо проработанная: раскол РНЕ стал результатом спецоперации ФСБ, обезвредившей с помощью своего агента О. Кассина антипутинскую организацию.
Аналогичным образом опрометчиво, на мой взгляд, считать беспорядки на Манежной площади 9 июня 2002 года (а не «в мае 2003», как написано у Митрохина) стихийными. Есть много аргументов в пользу того, что это была провокация с целью принудить Госдуму принять закон о противодействии политическому экстремизму (см. «Экстремисты по вызову». — «Свободная мысль-XXI», 2003, № 7; http://www.scepsis.ru/library/id_116.html).
Смущает меня и благостный рассказ об отходе от экстремизма казачьих формирований. А кто же, если не казаки-ксенфобы, вынудил целую этническую группу (невиданный случай в истории нашей страны!) — турок-месхетинцев в полном составе эмигрировать в США? Мониторинги проявлений ксенофобии также не подтверждают мнения об «умеренности» казаков. Наконец, напоминаю, что казачьи формирования добились от властей права иметь стрелковое оружие (которое, правда, пока находится на складах Минобороны), а затем и создания отдельных казачьих подразделений в составе погранвойск.
Есть и частные, но важные ошибки. Михаил Волков назван в статье организатором Царицынского погрома 30 октября 2001 года, хотя Верховный суд в марте 2003 года снял с него это обвинение, установив, что Волков был всего лишь посредником. Организаторы погрома — а есть основания считать, что это были «Идущие вместе», — не найдены.
Митрохин пишет: «В 2001–2002 годах Москва и некоторые другие города впервые с начала прошлого века испытали на себе погромы на этнической почве. Группы численностью в несколько сот человек разгромили несколько рынков, убивая при этом людей с темным цветом кожи». Это неверно. Впервые погром на этнической почве был устроен в Москве 2 августа 1994 года — на Старом и Новом Арбате, на Тверской, на Пушкинской площади, на Садовом кольце. Был разгромлен магазин «Армения». Погром устроили десантники. Прочитать об этом можно, например, в «Известиях» за 4 августа 1994 года.
Наконец, самое главное. Совершенно недопустимым мне представляется то определение экстремизма, которое дано Митрохиным в начале статьи: «Это общественно-политическая идеология, декларирующая право негосударственных (выделено мной. — А.Т.) организаций или частных лиц на осуществление физического насилия в отношении отдельных категорий населения своей страны или иностранных государств…»
Из числа экстремистов таким образом выводится государственная власть. Следовательно, что бы ни совершили гитлеровский или сталинский режимы, их действия не являются экстремистскими! То есть достаточно захватить власть в государстве — и ты уже не экстремист. Режим Пол Пота, стало быть, не экстремистский. А какой?
Н. Митрохин пишет, что это — его «личная точка зрения». Такая точка зрения требует все-таки какого-нибудь политологического обоснования. Ввиду ее явной опасности для общества (но не для государства, не для государственной бюрократии).
1–26 августа 2007
P.S. Обращаю внимание читателей на то, что статья была написана в августе 2007 года, а опубликована на сайте Полит.ру лишь 30 октября 2009 года, хотя я сразу предоставил ее этому ресурсу. Позже этот факт позволил Н. Митрохину выразить публичное удивление в связи с появлением отклика на «статью трехлетней давности» (см. Приложение 1). Можно только догадываться, какие процессы происходили в редакции сайта, с какими сложностями столкнулась публикация этого материала — даже и в измененном редакцией виде.
2 июля 2010
Полный авторский текст. С сокращениями и редакционными изменениями под названием «Экстремизм сквозь шоры. Запоздавшая полемика с Николаем Митрохиным» опубликовано в интернете по адресу: http://polit.ru/analytics/2009/10/30/ekstremism.html.
Я с некоторым недоумением увидел в разделе «Аналитика» сайта «Полит.ру» безразмерный материал Александра Тарасова формально посвященный рецензии на мою статью трехлетней давности. И по этому поводу должен сказать следующее.
Тарасов много лет занимается пропагандой левого терроризма. Естественно, что ему нравится, когда я пишу что-то критическое про правых радикалов и РПЦ, и не нравится, когда я пишу в том же духе про левых. Поэтому можно, конечно, пожалеть человека, который по его словам чуть не сошел с ума, от того что я его шесть лет назад не упомянул в своей книжке посвященной русским националистам, и порадоваться тому что он нескучно провел время перечитывая советскую фантастику 1970-х, но спорить с ним мне кажется излишним.
Однако по поводу содержащихся в статье его «воспоминаний» я должен сказать следующее. В 1988 году «будучи старшим школьником» в кооперативе «Перспектива» с Тарасовым я познакомиться не мог и все публикуемые «Полит.ру» подробности наших с ним взаимоотношений, в частности моего выбора жизненного пути, являются его фантазиями.
Историком я хотел стать с 12 лет, школьником несколько лет посещал археологический кружок в одном из московских музеев и отработал два сезона в археологических экспедициях, в 1988-1989 годах учился на подготовительных курсах Историко-архивного института и по окончанию школы параллельно с МБИО (где я впервые оказался в июле 1989 года) с августа того же года работал в государственном архиве. Ко всему этому товарищ Тарасов и другие упоминаемые им левые активисты отношения, естественно, не имели.
Николай Митрохин
Кандидат исторических наук
Научный сотрудник Центра по изучению Восточной Европы при Бременском университете
19 ноября 2009, 18:32
Опубликовано в интернете по адресу: http://polit.ru/dossie/2009/11/19/mitrotv.html.
Случайно обнаружив этот отклик Н. Митрохина (меня никто о нем в известность не поставил), я был неприятно им поражен.
В первую очередь, я был поражен тем, что Митрохин уклонился от обсуждения главного в моей статье.
Главные же вопросы были следующие:
1. Допустимо ли для профессионального историка (а Митрохин — профессиональный историк) настолько искажать реальность, как это сделал Митрохин, — тем более, что это опасные искажения, способные повлечь за собой в современной России вполне реальные репрессии по отношению к людям, оппозиционным существующему режиму, но не совершившим ничего такого, что подпадало бы под действие УК? В частности, допустимо ли публично обвинять в совершении террористического акта человека, который этого акта не совершал? Я об Антоне Дергачёве говорю, фактически оклеветанном Митрохиным.
2. Допустимо ли для профессионального историка излагать содержание не читанных им источников — и искажать это их содержание на 180 градусов? Как мне сказали мои коллеги из Канады, если бы в академическом учреждении за океаном всплыла такая история, разразился бы немалый скандал, закончившийся, вероятнее всего, увольнением того академического сотрудника, который позволил себе подобное.
3. Допустимо ли профессиональному историку не только писать на темы, в которых он не разбирается, но выносить обобщающие «экспертные суждения», не имеющие отношения к реальности? Я говорю об «экспертных суждениях» Митрохина относительно «отказа» левых от интернационализма, относительно «антисемитизма» «антиглобалистов» и относительно «невозможности» эволюции отдельных лиц и целых организаций справа налево. Я на конкретных примерах показал необоснованность этих «экспертных суждений» Митрохина (то есть его некомпетентность). Но он уклонился от ответа и по этому пункту.
Наконец, 4. Допустимо ли для профессионального историка такое огромное количество фактических ошибок в таком маленьком тексте? Не является ли это демонстрацией неуважения к редакции журнала и его читателям?
Особенно я поражен тем, что Н. Митрохин уклонился от обсуждения вопроса, можно ли печатать в современной России статьи с такими «экспертными оценками», которые скопом подводят всех левых под угрозу преследования со стороны Центра «Э» и других подобных организаций. А также и уклонился от какого бы то ни было обоснования своей «экспертной оценки», согласно которой экстремистами могут быть только частные лица и неправительственные организации, а государственная власть совершать экстремистские действия не может. Это — более чем актуальная тема для нашей страны сегодня.
В свете всего изложенного я уже даже не удивляюсь, что Н. Митрохин начал свой отклик с политического доноса.
Я удивлен другим: что Митрохин не опознал всем известную раскавыченную цитату из «Мастера и Маргариты» (хотя я ее специально выделил курсивом). То есть не понял, что это — литературный прием, и в результате искренне убежден, что чуть не свел меня с ума своей книгой «Русская партия». Я не ожидал от Митрохина такой дремучести.
Н. Митрохин решил свести всю полемику к одному эпизоду своей биографии. Он утверждает, что этого эпизода не было. Так он помнит. Я утверждаю, что был. Так я помню. Этот вопрос очень легко решить, поскольку, хотя и прошло 20 лет, практически все участники тогдашних событий, работники и завсегдатаи «Перспективы», живы (ушли из жизни буквально четыре человека: Андрей Фадин, Игорь Подшивалов, Таня Титова и Оля Александрова — кстати, все левые).
Я отметаю положение Н. Митрохина, согласно которому мне нравится то, что он пишет о правых и РПЦ, и не нравится то, что он пишет о левых, только потому, что я — левый.
Во-первых, я привел в статье примеры грубых фактических ошибок у Митрохина — в том числе и в отношении правых. Во-вторых, как видно из статьи, мне вовсе не нравится и то, что Митрохин написал в своей книге, посвященной правым (в «Русской партии»), — по тем же причинам. В-третьих, я теперь сильнейшим образом подозреваю, что и написанное Митрохиным о РПЦ требует тщательной проверки. У Митрохина на этом поле в современной России просто нет конкурентов. Когда появятся другие исследователи, занимающиеся точно теми же сюжетами относительно РПЦ, что и Митрохин, тогда мы и выясним, чего стоят его работы.
Я думаю, потому Митрохин уклонился от обсуждения, что ему просто нечего сказать: аргументов нет.
19 марта 2010
Опубликовано в интернете по адресу: http://www.polit.ru/dossie/2010/05/20/tarmitr.html