В те дни подобную картину можно было наблюдать почти в каждом селе или городе. Например, в другом конце страны, в селе Осен (Тырговиштенская околия), удаленном от Винарово на несколько сот километров. «В сильную жару, — писал свидетель событий, — под плач матерей, жен, детей и близких родственников около 50 крестьян были привязаны веревками друг к другу и загнаны в казармы 8-го артиллерийского полка».
В последние дни сентября в казарму 3-го саперного полка в Шумене пригнали связанных повстанцев из сел, расположенных вдоль северной границы, в которых в течение нескольких дней развевалось знамя рабоче-крестьянской власти. По пути к казарме толпа фашистских хулиганов стала освистывать их и забрасывать камнями. Во дворе казармы пленных поджидала другая фашистская банда, выстроившаяся в два ряда. Когда повстанцы, подгоняемые пинками, проходили между рядами, им наносили ножевые раны. Зрелище было настолько отвратительным, что находившиеся во дворе солдаты начали протестовать и вынудили одного из офицеров запретить публичное издевательство.
25 сентября 25-й Драгоманский батальон блокировал бунтарское средногорское село Лесичево. Были арестованы почти все мужчины, а женщины, старики и дети, насильно согнанные на площадь, по приказу фашистского коменданта — отправлены в церковь «благодарить бога за разгром восстания». Когда церковная служба закончилась, всех снова вернули на площадь, и было организовано публичное наказание повстанцев. 52 человека раздели донага и избили, 20 человек отправили на виллу Стамболийского[I] возле села Славовица, где их снова подвергли инквизиторским пыткам. Затем четырем из них выкололи глаза, вывернули руки и убили в лесу у села Виноградец.
Фашисты сжигали дома повстанцев и публично — на кострах — коммунистическую литературу. Это называлось «политическим воспитанием».
Едва фашистская карательная команда вступила в село Гложене, как начались массовые аресты и избиения людей. Книги из богатой партийной библиотеки были выброшены на площадь, облиты керосином и подожжены. Фашисты разорвали все портреты революционных деятелей, портреты Ботева[II] и Левского[III] проткнули штыками. Местные богачи и реакционеры выделили «победителям» полтонны ракии.
«Ночью 27 сентября нас, 11 человек, отвели в местность «Бурунсабия», что на берегу Дуная, для расстрела, — писал один из повстанцев Белослатинской околии. — Началось избиение. Мы попрощались взглядами, не имея возможности в последний раз даже обнять друг друга. Поставили под дула винтовок первую группу. Раздались выстрелы. Трупы сбросили в мутный Дунай с 40-метровой высоты.
Я смотрел на все это. Неужели конец? Вдруг почувствовал, что веревка ослабла. Снова напрягся. Руки были уже свободны. Я пригласил своих товарищей бежать. Однако они были крепко связаны. Последние прощальные взгляды. Я бросился бежать. Изо всех сил толкнул часового, он, падая, сбил двух других. Бежал быстро, петляя. Пуля рикошетом попала мне в левую ногу. Но жажда жизни была настолько велика, что я почти не ощущал боли. Один из солдат гнался за мной более 500 метров, но убедившись, что не сможет догнать меня, вернулся к остальным».
Самозванный суд, состоявший из 12 офицеров, деревенских богачей и реакционеров, который разместился в трактире Георгия Гумнерова в селе Церово, «судил» сотню пленных повстанцев, окруженных на площади солдатами. 11 человек приговорили к смертной казни, другую группу — к побоям: подсудимые должны были избивать друг друга, а в остальных должны были плевать люди, насильно вырванные из толпы.
«Солдаты с примкнутыми к винтовкам штыками подгоняли свои жертвы, — писал один из свидетелей расправы. — За ними шли, плача, матери, жены, дети. Солдаты отталкивали их винтовочными прикладами. Дети и взрослые кричали, прося о пощаде… но ни плач, ни мольбы не помогли. Каменные сердца офицеров-головорезов не трогало людское страдание».
Осужденных отправили в местность «Слатина», там расстреляли, а затем трупы искололи ножами.
В ночь на 28 сентября из тюрьмы в Чирпане вывели учителя и трех шахтеров, повстанцев из села Меричлери. В 2 км от города, в местности «Дылбокото дере», полицейские подвергли их чудовищным истязаниям — срезали с них кожу солдатскими ножами, отрезали уши. Затем палачи стали камнями забивать в головы своих жертв 15-сантиметровые гвозди.
— Стреляйте, мерзавцы, я еще жив!
Уже в своих первых номерах нелегальный орган БКП газета «Работнически вестник» открыла рубрику «Письма из Болгарии». Во вводной заметке сообщалось, что в ней будут публиковаться «выдержки из наиболее характерных писем, которые поступают из Болгарии». По некоторым материалам, напечатанным в начале ноября 1923 г., можно судить о том, что происходило в Фердинандской околии — центре восстания в Северо-Западной Болгарии.
Письмо от 20 октября:
«Здесь население «усмиряли» воинские отряды, прибывшие из Врацы, Софии, Русе, Плевена, Шумена. У Царовене убито около 400 человек. Когда город Фердинанд захватил восставший народ, было убито только три блокаря[1], да и то в сражении, и двое повстанцев. А вот с 27 сентября по 13 октября почти каждую ночь зверски убивали по 20—30—40 коммунистов и земледельцев. На сегодняшний день только из жителей Фердинанда было убито свыше 100 человек. Дома большинства убитых сожжены».
Письмо от 1 октября:
«Сегодня поручик Христов из Софии, возглавляющий команду, прибывшую на 5 грузовиках, решился, наконец, войти в село Соточино. Расставив вокруг села посты, он собрал всех жителей и направил на них пулемет. Женщины и дети плакали. Был отдан приказ собрать подписи всех жителей села, не возражавших против разрушения домов 9 революционеров и клуба им. Георгия Киркова[IV]. Когда с трудом было собрано 11 подписей, дома и клуб были уже разрушены. Члены команды захватили все, что могли, и зверски избив многих людей, удалились с 4 повозками “трофеев”».
Перед тем как был расстрелян Димитр Станков, учитель села Стубел, Фердинандской околии, он попросил дать ему время написать письмо своим близким: у него оставались жена и 6 маленьких детей. Написав письмо, он снял с себя верхнюю одежду и попросил передать ее своим детям. «Я человек бедный, не могу оставить им ничего, кроме этой одежды и завещания — пусть дети борются за идеалы, за которые умер их отец».
Фашистская диктатура приложила немало усилий, чтобы скрыть свои чудовищные преступления, а когда это оказалось невозможным, объявила их «вымыслом коммунистической пропаганды». Но факты нельзя было ни скрыть, ни извратить. В 1949 г. опубликовано письмо, посланное 6 октября 1923 г. одному из лидеров партии народняков[V]. Автор письма — банкир Юрдан Ганчев, являвшийся важным лицом в системе фашистской диктатуры, писал о терроре в Ломском крае:
«Дорогой Маджаров, я получил очень плохие известия о поведении войск, направленных… в села, чтобы “почистить” их… Они продолжают убивать, как только им укажут на коммуниста или дружбаша[VI]. При встрече расскажу тебе о делах, возмутительных до отвращения.
В нашей околии еще полыхает пламя, и я должен в 6 часов отправиться к г-ну генералу Вылкову, чтобы сообщить ему об убийствах, совершенных вчера и позавчера…
Из Лома и околии письма и телеграммы не доходят и передвижение запрещено.
Мы живем в Патагонии или в Болгарии?[VII]
Сохрани это в тайне!»
Террор был настолько чудовищным, что даже некоторые руководители легионеров[VIII] — этих отъявленных фашистов, боясь последствий, с тревогой писали 2 октября палачу болгарских рабочих и крестьян премьер-министру Александру Цанкову: «Какой смысл сжигать целые села или расстреливать их из орудий, а женщин и детей оставлять на зиму без угла? И зачем сажать в тюрьму и преследовать ни в чем не провинившихся людей, только по подозрению, доносу или клевете, будто они являются опасными коммунистами? Мы знаем таких лиц, которых органы власти без всякой вины только по подозрению или доносу посадили в тюрьмы, безжалостно избивали».
Один из фашистских министров через две недели после подавления восстания объездил на дрезине районы восстания в Южной Болгарии, знакомясь с обстановкой. «В Сараньово, — писал он позднее, — в нескольких метрах от железнодорожной линии были видны свежие могилы павших… Многих убитых все еще не зарыли. Их трупы были лишь присыпаны землей и шлаком или покрыты опавшими осенними листьями».
Согласно полученным указаниям, местные фашисты к середине октября поспешили закопать трупы убитых героев.
Писатель-гражданин Антон Страшимиров[IX], презрев угрозы фашистских бандитов, опасность подвергнуться издевательствам и выполняя свой гражданский долг, написал тогда гневное воззвание. Одна фраза этого воззвания стала самым верным определением фашистского террора — «Народ резали так, как его не резали турки!»
«5 тысяч коммунистов, земледельцев и других доблестных сынов народа зверски убиты, — писал Димитров[X] 7 ноября 1923 г. в газете «Работнически вестник». — 15 тысяч рабочих и крестьян, учителей, священников и других служителей народа из интеллигенции арестованы и подвергнуты бесчеловечным истязаниям и изувечены; тысячи семей разорены и ввергнуты в траур; масса женщин и девушек подвергнута страшному поруганию; множество сел и городов опустошено; вся страна — от Бургаса и Стара-Загоры до Фердинанда и Берковицы — залита кровью и слезами; неописуемые жестокости и бесчинства, каких болгарский народ не переживал в таких масштабах даже в период пятивекового турецкого рабства, — вот краткий, но ужасный и позорный итог варварской мести озверевшей банкирско-спекулянтской и военно-монархистской правящей клики в Болгарии!»
Фашизм создал между собой и народными массами глубокую пропасть, которую уже ничто не могло заполнить, пропасть, в которую рано или поздно должна была быть сброшена фашистская диктатура.
«День расплаты, — писал Георгий Димитров, — намного ближе, чем могут предполагать палачи народа. Своими неописуемыми зверствами фашисты нанесли глубокие раны болгарскому трудовому народу, но не сумели уничтожить его… Потому что народ, который способен на такое великое историческое дело, каким было Сентябрьское восстание, имеющий таких героических и самоотверженных сынов, которые предпочли быть замученными озверевшими палачами, но остались верны своим идеям и убеждениям, делу своего народа и, умирая на виселицах, под огнем пулеметов или разрезаемые на куски, громко провозглашали: “Да здравствует свобода народа, да здравствует революция, да здравствует коммунизм!” — такой народ не умирает, и нет такой силы на земле, которая была бы в состоянии его уничтожить!»
Глава из книги: Георгиев Г. Сентябрь 1923 года. Исторический очерк. М.: Издательство политической литературы, 1973.
Перевод с болгарского Г.В. Гаврикова, Н.Ф. Гусева, В.А. Дементьева.
Комментарии Дарьи Новосёловой, Романа Водченко, Александра Тарасова и Евгения Лискина.
Георгий Георгиев — болгарский писатель.