Александр Тарасов

Недопёсок Наполеон III

Вырастили Бабу Ягу в собственном коллективе…

Если вы возьмете портрет Путина и пририсуете ему фюрерские усики — вам станет плохо: вы увидите перед собой точную копию Гитлера, светловолосую и с другой прической. Противники Чеченской войны в Петербурге так и делали одно время: еженедельно устраивали пикеты, на которых носили рядом портреты Путина и Гитлера — для сравнения. И над всем этим помещали надпись: «Почему Володька сбрил усы?» И хотя Путин — сам питерский гебист, даже менты «северной столицы» поражались сходству нынешнего нашего президента с нацистским фюрером — и не разгоняли пикетчиков.

Путин, конечно — не Гитлер. Единственное, что его объединяет с Гитлером, — это то, что он пришел к власти в сходной исторической обстановке. Ельцинская Россия, как и веймарская Германия, была временем Директории, то есть временем контрреволюционного клептократического режима, бесстыдного разворовывания национального достояния, чудовищного обогащения небольшой кучки вынырнувших из неизвестности нуворишей за счет такого же чудовищного обнищания подавляющего большинства населения. Как веймарская Германия или директориальная Франция времен итальянских поражений, ельцинская Россия переживала национальное унижение (и куда более сильное, чем даже Германия, поскольку речь идет о событии всемирно-исторического масштаба — крахе сверхдержавы). Как директориальная Франция не могла справиться с Вандеей, так и ельцинская Россия не могла победить Чечню. Как в директориальной Франции и в веймарской Германии, население в ельцинской России устало от бесконечных потрясений и мечтало о том, чтобы кто-нибудь навел хотя бы элементарный порядок. Измученное экономическим кризисом и невыплатой пенсий и зарплат, в условиях, когда революционные идеи были провозглашены исчерпавшими себя, население, отброшенное на уровень элементарного выживания, уже не жаждало каких-то радикальных социальных перемен, а было радо любой власти, которая накормит (как говорили при Директории, «un régime où l'on mange»).

После Директории наступает Брюмер, приходит эпоха бонапартизма. В России давно уже ждут своего Бонапарта. Было время, многие думали, что расстрел Ельциным парламента в октябре 1993 — это и есть наш 18 брюмера. Но нет — оказалось, еще очень многое в стране не разворовано, еще «слишком рано» наводить порядок. Позже многие видели Бонапарта в генерале Лебеде. Но Лебедь оказался птицей не того полета.

И вот пришел Путин — и пообещал «навести порядок». Специально для того, чтобы Путин гарантированно стал президентом, была развязана война в Чечне (история со взрывами в Москве и экспедицией исламских радикалов в Дагестан до сих пор остается историей в высшей степени темной и подозрительной).

Путин стер с лица земли Грозный, убив несколько десятков тысяч мирных жителей, занял войсками всю Чечню и втянулся в бесконечную партизанскую войну. Путин пролил бальзам на душевные раны обывателя, пообещав ввести «диктатуру закона», возродить экономику, науку, культуру, военную мощь, наконец. Вопреки очевидным фактам Путин не устает повторять, что Россия — «великая держава».

Маленький ростом, как Наполеон и Гитлер, но доросший до воинского звания полковника (это вам не капрал и не ефрейтор), Путин хочет выглядеть «спасителем отечества», как и полагается Бонапарту.

Но наполеоны бывают разные. Был Наполеон Великий, Наполеон I — и был Наполеон Малый, Наполеон III. На Наполеона I Путин не тянет: под пулями врага в атаки не ходил, полководческим талантом не отличается, литературным тоже. Зато за ним тянется шлейф темных финансовых дел — со времен его работы в бывшей ГДР и в администрации мэра Собчака в Петербурге. Опубликован даже специальный доклад Марины Салье, в котором Путин обвиняется в разных махинациях, связанных с приватизацией в «северной столице» России. Так что если Путин и сыграет роль Наполеона в России, то это будет роль Наполеона III.

Чтобы разобраться в Путине, полезно проанализировать, что он уже успел сделать.

Итак, Путин начал колониальную войну (у Наполеона III были: Итальянская кампания, Кабилия, Сенегал, Мексика и Кохинхина).

Путин разделил страну на 7 административных округов — сатрапий, как сказали бы в Персии, или генерал-губернаторств, как сказали бы в царской России (Наполеон III в 1858 разделил Францию на 5 генерал-губернаторств). Фактически Путин параллельно с ординарной гражданской администрацией выстраивает экстраординарную, созданную по военному принципу. Формально эта мера направлена на ограничение произвола местной бюрократии. На практике это выльется, конечно, в резкое увеличение числа бюрократов: в каждом из 7 генерал-губернаторств возникнет собственный огромный штат новых чиновников. В России и так число чиновников выросло по сравнению с советскими временами почти в 2,5 раза. То есть Путин выступает не как противник произвола бюрократии (единственной социальной страты, выигравшей от десятилетия реформ и на глазах превращающейся в класс буржуазии), а как верный выразитель ее интересов.

Путин инициировал налоговую реформу, отменив прогрессивное налогообложение. Раньше бедные платили подоходный налог в размере 12%, а богатые — в размере 20%, 30% и т.д. Теперь все будут платить 13%. Путин утверждает, что от этого повысится собираемость налогов. Непонятно, почему. Если сверхбогачи научились идеально прятать свои доходы и уходить от налогов — зачем им прекращать это делать? Тем более, что никакой амнистии тому, кто ранее скрывал доходы и не платил налоги, Путин не объявил. Но Путин и сам не верит, что эта мера пополнит бюджет, — поэтому его правительство запланировало повышение косвенных налогов. Только акцизы на бензин вырастают в 5 раз. То есть Путин облегчил налоговое бремя богатых — и переложил его на бедных. Одновременно Путин решил нанести удар по профсоюзам, лишив их возможности собирать взносы в пенсионный фонд, в фонд социального страхования и в фонд медицинского страхования. Вместо этого вводится единый социальный налог — и все деньги попадут в государственную казну. Наполеон III тоже начал свою экономическую деятельность с финансов, практически сведя на нет роль Законодательного корпуса в финансовых вопросах. При этом, как и Наполеон III, частные капиталы Путин не тронул. Напротив, при Путине были закрыты все уголовные дела, заведенные прокуратурой на олигархов, а единственный крупный банкир, находившийся в предварительном заключении — председатель Совета директоров Монтажспецбанка Аркадий Ангелевич, обвинявшийся в хищении 6 млн долларов, — был освобожден по амнистии прямо в зале суда.

Путин набрал свою экономическую команду из сторонников неолиберализма, поклонников Рейгана и Тэтчер — тех людей, что готовили в начале 90-х реформы Гайдара и Чубайса, приведшие Россию к экономическому краху. Советником президента по вопросам экономики Путин сделал неолиберала-экстремиста Андрея Илларионова, ярого поклонника Пиночета. Илларионов придерживается настолько радикальных взглядов, что даже Чубайса и Гайдара неоднократно печатно называл «социалистами» и утверждал, что государство не только должно полностью уйти из сферы экономики, но даже не должно собирать налогов, таможенных пошлин и т.п. На какие средства тогда будут существовать суды, полиция и армия — неизвестно.

Несмотря на разные громкие заявления, иногда пугающие западных бизнесменов, Путин, ставленник ельцинской «Семьи», слишком тесно связан с компрадорским капиталом, чтобы выступать за политику протекционизма. Напротив, окруженный неолибералами и компрадорами, он скорее всего, как и Наполеон III, будет последовательным фритредером. Путин спокойно наблюдал, как недавно компрадорская олигархическая группа Березовского — Абрамовича — Мамута захватила алюминиевый рынок России и оттяпала изрядный кусок нефтяного. Наполеон III приватизировал железные дороги — Путин будет приватизировать всё, что еще не приватизировано.

Путин демонстрирует типичную бонапартистскую тактику во внутренней политике. Как и у Наполеона III, у него «ручной» парламент; Путин решил, как Наполеон III, завести Государственный совет; Путин — в соответствии с классическими канонами бонапартизма — блокировался с левыми (коммунистами) в Думе, когда надо было «приструнить» либералов (Союз правых сил), а затем блокировался с либералами — чтобы «поставить на место» левых. Путин выступает как беззастенчивый демагог. Он встречается со студентами и говорит красивые слова о том, что государство обеспечит молодых лучшим будущим и т.п. — а затем ликвидирует Государственный комитет по делам молодежи (что означает резкое снижение государственного финансирования молодежных программ). Путин встречается с учеными и восхваляет достижения российской науки и ученых, «не покинувших страну в это тяжелое время», — а затем ликвидирует Министерство науки, что опять-таки, по общим правилам российской бюрократии, означает, что будет резко сокращено финансирование науки. Путин встречается с деятелями кино и заверяет их в том, что «слава отечественной кинематографической школы» будет возрождена, — а затем упраздняет Госкино (и бедные одураченные кинодеятели в панике собираются на митинг протеста). Зато Путин очень хорошо умеет говорить в любой аудитории именно то, что эта аудитория желает услышать, — и очень любит раздавать награды и премии (за полгода Путин раздал наград и премий, кажется, уже больше, чем Ельцин за 3 последних года).

Особый, свойственный сотрудникам спецслужб прагматичный цинизм Путина многим непонятен на Западе. Когда 9 мая Путин публично демонстрировал свое уважение к Сталину (и даже по TV был показан просталинский фильм «Падение Берлина», находившийся под запретом даже при Брежневе), на Западе (например, в «Либерасьон») появились нелепые статьи о просталинских симпатиях Путина. А на самом деле Путин давал понять всем, что теперь, когда государственная собственность уже нашла новых хозяев, никакая риторика и символика новую российскую элиту, новый правящий класс уже не пугает, — ни сталинская, ни шовинистическая. Пока не происходит покушения на собственность новых собственников — власть ничего не боится.

Напротив, Путин надеется протащить через парламент чрезвычайное законодательство, упраздняющее представительную демократию, — для начала специально для случая Чечни, но такое, чтобы при необходимости его можно было применить к любой части России или даже ко всей стране в целом. И Путин пытается провести через Думу новый трудовой кодекс, отменяющий 8-часовой рабочий день, снимающий все ограничения на работу детей и на работу женщин на вредном (в том числе тератогенном) производстве и в ночную смену, сокращающий отпуск по уходу за новорожденным ребенком в 2 раза, разрешающий увольнение наемного работника без согласия профсоюза, ограничивающий право на забастовку и делающий наемного работника почти беззащитным перед работодателем (работодателю дается даже право на сбор любой информации о работнике — в том числе о его политических взглядах и интимной жизни). Путин не прочь припугнуть оппозиционные СМИ (арест Гусинского, чей телеканал НТВ — единственный из центральных каналов TV — регулярно показывает репортажи о жизни в российской глубинке, где люди живут в чудовищных условиях).

За Путиным стоят не только «Семья» Ельцина или клан Березовского. За спиной Путина стоит новый правящий класс России — бюрократ-буржуазия. Бюрократ-буржуазия — это типичный правящий класс колониального или полуколониального государства, где сначала появились колониальные чиновники — в нашем случае: советская номенклатура — а затем уже эти чиновники приватизировали все, до чего дотянулись, и стали буржуазией (в отличие от классического западного варианта, где буржуа сами создавали собственный капитал). Этот класс расколот на несколько враждующих кланов, но самые сильные позиции — у компрадорских кланов, которые получают прибыль от экспорта на Запад российских природных ресурсов и чьи доходы почти не зависят от того, наблюдается ли в самой России экономический спад или подъем. Однако кириенковский дефолт 1998, скандалы с отмыванием русских денег на Западе и недавний спад цен на нефть продемонстрировали компрадорам шаткость их положения. Теперь новый правящий класс России рассчитывает, что «русский Бонапарт» Путин сможет накинуть узду на наемных работников и, если надо, подавить их протесты, с одной стороны, и обеспечить экономический рост — с другой.

Это возможно. В конце концов, любой экономический спад рано или поздно сменяется подъемом. При Наполеоне III экономика Франции тоже быстро развивалась. Но кончилось всё это Седаном и Парижской Коммуной.

13—14 июня 2000

Опубликовано в интернете по адресам: http://lodia.al.ru/facts/puto.htm, http://burkina-faso.narod.ru/facts/puto.htm