| Saint-Juste > Рубрики | Поддержать проект |
В Афинах жизнь шла своим чередом. В центре города, как всегда, оглушительно звенели трамваи. По тротуарам двигалась людская толпа. Открывались и закрывались двери многочисленных министерств, учреждений, адвокатских и нотариальных контор. С утра до вечера торговали магазины. Громко кричали продавцы газет, сообщая о политических сенсациях.
В парламенте происходили бурные заседания. Демократические депутаты обвиняли правительство в невыполнении его предвыборных обещаний. Они требовали принятия действенных мер по умиротворению и отмены смертного приговора Белояннису.
Гудки фабрик и заводов Афин и Пирея по-прежнему рано будили рабочих. Но рабочие шли на работу сумрачные, немногословные. Рабочие окраины жили настороженно. И эта настороженность беспокоила правительство, которое до самых последних минут скрывало заговор против Белоянниса, подготовку к его убийству.
Известие о решении Совета помилования отклонить ходатайство Белоянниса вызвало большое негодование. Всем хотелось знать, как же отнесутся к этому король Павел и правительство. Из печати было только известно, что на другой день правительство через своего министра юстиции доложило королю Павлу о решении Совета помилования. Других сообщений не было. Правительство хранило молчание.
О том, что Совет помилования отклонил просьбу Белоянниса, стало известно в тюрьме Каллитея рано утром 29 марта. Белояннис принял это сообщение так же спокойно, как он спокойно принял в свое время сообщение о смертных приговорах, вынесенных ему на двух судебных процессах.
Какого же другого решения можно было ждать от чиновников, заседающих в Совете помилования, которые находятся в услужении у лиц, настойчиво добивающихся его физического уничтожения? Хотя решение Совета помилования было не окончательным и оно могло быть королем изменено, но оно было новым, почти неизбежным шагом к смерти. Все слышней становилось ее холодное дыхание в камере Никоса.
Белояннис никогда не возлагал особых надежд на Совет помилования, как теперь не ждал милости от короля. Прошло много лет с тех пор, как он стал на трудный путь революционера, и много раз Никос смотрел в лицо смерти. Сейчас он думал о своих близких — о матери, о жене, о сыне. Ведь у него теперь есть сын, тоже Никос, родившийся в тюрьме несколько месяцев назад. Но его брак с Элли не зарегистрирован. Нет никаких документов о том, что Белояннис является отцом недавно родившегося у Элли ребенка.
Белояннис взял у надзирателя бумагу и написал письмо, по которому перед законом Никос-младший становился его сыном. Он передал это письмо начальнику тюрьмы и просил направить его властям.
В Афинах ходили упорные слухи, что король одобрил решение Совета помилования. Поэтому редакции некоторых столичных газет поручили своим корреспондентам во что бы то ни стало добиться свидания с министром юстиции и получить от него точные сведения. Ведь кто-кто, а министр, беседовавший с королем, должен знать, насколько обоснованны опасения за жизнь Белоянниса.
Было даже решено задержать выход газет до тех пор, пока не будет получена точная информация.
Но корреспонденты тщетно пытались вечером 29 марта добиться свидания с министром юстиции. Министр был неуловим. Корреспондентам сообщали место, где находится министр, но, когда они туда приезжали, там его уж не было. Только далеко за полночь, наступило уже воскресенье 30 марта, корреспондентам удалось связаться с министром юстиции.
Министр заверил журналистов, что «везде царит полное спокойствие и что о расстреле Белоянниса не может быть и речи». Чтобы сделать свое заявление более убедительным и, видимо, желая избежать повторного разговора с журналистами, министр сказал, что его рабочий день окончен, что он устал, идет спать и желает им спокойной ночи.
Заверения министра не обманули журналистов. Они давно уже привыкли настораживаться, когда им говорили о «полном спокойствии».
30 марта в два часа утра уставшие журналисты прибыли к тюрьме Каллитея. У входа в тюрьму стояли несколько полицейских и о чем-то переговаривались между собой.
Полицейские были удивлены появлением корреспондентов, но на их вопросы отвечали, что наступило воскресенье, и никаких приказов относительно Белоянниса не было и не будет.
Журналисты поехали в полицию района Каллитея, но и полицейский офицер сказал, что ему ничего не известно, что время уже позднее, и посоветовал ехать домой.
Корреспонденты начинали уже верить тому, что никаких сенсационных событий в городе не ожидается. К тому же наступило воскресенье, а по существовавшей традиции смертные приговоры в воскресенье в исполнение не приводились. Все же журналисты решили вернуться к тюрьме Каллитея и подождать там до рассвета.
Тем временем проводившаяся в полной тайне подготовка к убийству Белоянниса вступала в свою завершающую фазу. В 2 часа 45 минут перед тюрьмой Каллитея появилась колонна военных автомашин. Первой следовала выкрашенная в черный цвет машина-клетка с номером Е.В.Х.–99. обитая железной решеткой дверь с небольшим окошком находилась в задней части кузова. К ней вели железных ступени. За этой машиной шел грузовик с солдатами карательного отряда, а за ним следовали три «джипа» с офицерами военной полиции.
Колонна автомашин остановилась против тюрьмы. Из «джипа» вышел офицер, показал охране приказ, и ворота со скрипом открылись. Черная машина развернулась и въехала во двор. Остальные машины остались у ворот. Из них сейчас же вышли и направились в тюрьму королевский прокурор и офицер, командовавший картельным отрядом, в сопровождении солдат.
Но никого из тюремной администрации в этот поздний час на месте не оказалось.
Королевского прокурора и сопровождавших карателей встретил старший надзиратель тюрьмы. Прокурор потребовал выдать карательному отряду приговоренных к смерти Белоянниса, Калуменоса [1], Аргириадиса [2] и Бациса [3] для приведения в исполнение смертного приговора. Но старший надзиратель ответил, что ничего не может сделать. Начальника тюрьмы сейчас нет, и официального предписания министра юстиции о выдаче Белоянниса военным властям не получено. Королевский прокурор настаивал на своем требовании. В это время явился начальник тюрьмы с только что полученным официальным предписанием министра о выдаче военным властям Белоянниса и трех других осужденных. Он тут же приказал выполнить распоряжения министра юстиции.
Старший надзиратель вместе с группой солдат карательного отряда отправился в ту часть тюрьмы, где находились камеры восьми осужденных на смерть. Пройдя по коридору, они остановились возле камеры № 2, в которой находился Белояннис.
Стукнули о каменный пол приклады винтовок.
Белояннис спал и не слышал ни шума открываемой двери, ни того, как в камеру вошли люди. Старший надзиратель подошел к койке Белоянниса.
— Никос, слышишь, Никос, вставай, — сказал он, трогая Белоянниса за плечо.
Никос проснулся, сел на койку и, взглянув на стоявших в коридоре у приоткрытой двери солдат, иронически спросил:
— Пойдем подышать воздухом?
— Да, Никос, — ответил надзиратель, — тебя поведут на расстрел.
Белояннис сохранял полное спокойствие. Он быстро надел ботинки и встал у своей койки. Как позднее говорил надзиратель, впервые за все время пребывания в тюрьме Белояннис в ту ночь спал одетым. Никос сказал, что он готов, но хочет попрощаться с женой. Надзиратель кивнул головой, солдаты посторонились, и Белояннис вышел в коридор.
В это время Элли, находившаяся в соседней камере, проснулась. Она услышала шум в камере Белоянниса. Поняв, что к нему пришли палачи и уводят его на казнь, Элли зарыдала, бросилась к двери и стала изо всех сил стучать и бить в нее руками и ногами. Увидев через дверной глазок одетого Никоса в сопровождении солдат военной полиции, Элли закричала:
— Никос, мой Никос, я тоже пойду с тобой!
Даже в этот момент спокойствие не оставило Белоянниса. Он вплотную подошел к двери камеры Элли и ласково сказал ей:
— Нет, Элли, на расстрел вместе со мной тебе идти незачем. Ты должна жить, жить, чтобы отомстить за меня, за всех нас.
Через дверное окошечко Никос передал Элли все, что у него осталось: бумажник, часы, авторучку и фотографию. В конце коридора появился офицер, солдаты загремели прикладами.
— Прощай, Элли, — сказал Белояннис, — теперь я тебя больше никогда не увижу. — И он попытался через закрытый решеткой глазок поцеловать жену.
Белояннису надели наручники и вместе с другими осужденными повели к выходу.
В камере продолжала рыдать Элли. Ее крик «Нет, нет, Никос, я хочу умереть вместе с тобой!» продолжал раздаваться, хотя уже затих звук шагов в коридоре.
Шум в камере Белоянниса, стук винтовочных прикладов, отчаянный крик Элли разбудили тюрьму. Политические заключенные поняли, что Белоянниса и его товарищей увозят на расстрел.
Из всех выходящих во двор окон тюремных камер заключенные приветствовали Никоса и слали проклятия его убийцам. Тюрьма гудела, бушевала, протестовала. А Белояннис и трое других осужденных на смерть шли по коридору к выходу во двор тюрьмы. По существующему обычаю они должны были исповедаться у военного священник, который ожидал их в адвокатской комнате.
Адвокатская комната, находящаяся во внутреннем дворе тюрьмы, была довольно большой. Посреди стоял массивный стол, вокруг него было расставлено много стульев. Окна в этой комнате, как и в камерах, были закрыты массивными железными решетками. В этой комнате заключенные встречались и советовались по разным делам со своими адвокатами. Сейчас в ней был только военный священник, ожидавший для исповеди уводимых на расстрел.
Первым вошел Белояннис. На руках его были кандалы. Твердым, спокойным шагом он пошел к священнику, поднявшемуся ему навстречу.
— Господь долготерпелив и многомилостив. Он прощает все прегрешения своих... — начал священник.
Белояннис не дал ему договорить и мягко сказал:
— Отче, прошу вас, не омрачайте эти минуты. Что вы от меня хотите? Что вы можете теперь мне сказать, и что я вам отвечу?
Священник пытался убедить Белоянниса исповедаться и причаститься, говорил о божеском всепрощении, но Белояннис твердо ответил:
— Еще раз прошу вас, отче, не омрачайте эти последние для меня минуты. Ведь вы же знаете — я иду на расстрел.
Трое других осужденных один за другим, как и Белояннис, с кандалами на руках подошли к священнику, но от исповеди и причастия отказались.
По бокам каждого осужденного встало по двое солдат, вместе с заключенными они вышли во двор и направились к черной машине.
А тюрьма продолжала гудеть, заключенные, прижавшись к окнам, смотрели во двор, криками приветствовали Белоянниса и прощались с ним.
До черной машины-клетки оставалось несколько шагов. Белояннис повернулся к окнам тюремных камер и, подняв вверх закованные в кандалы руки, громко крикнул:
— Прощайте, друзья, будьте счастливы!
Дверь автомобиля-клетки захлопнулась, и машина выехала на улицу.
Военные власти явно торопились расправиться с Белояннисом. С того времени, как карательный отряд подъехал к тюрьме, и до отъезда всей автоколонны прошло не более тридцати — тридцати пяти минут. В голове ее шел грузовик с солдатами, за ним следовал автомобиль-клетка с четырьмя смертниками. Колонну замыкали три «джипа» с королевским прокурором и офицерами военной полиции.
Машины выехали на бульвар Сингру и направились по нему к центру города. Слева виднелся древний Акрополь. Впереди все ясней вырисовывалась в слабом свете уличных фонарей арка Ариадна, а справа от дороги были видны высокие колонны храма Зевса. Но вот и они остались позади. Промелькнули мраморные ступени афинского стадиона. Дальше пошли улицы Ригилис, Кифисиас, Месогион. Город спал, улицы были безлюдны, автомашины не сбавляли хода.
Когда журналисты заметили, что из ворот тюрьмы выехала черная машина, у них не оставалось сомнении в том, что в ней находится Белояннис. На своей автомашине журналисты устремились вслед за быстро помчавшейся от тюрьмы автоколонной. Но при выезде из района Каллитея, у поворота на бульвар Сингру дорогу журналистам преградила машина военной полиции. Офицер настаивал на том, чтобы корреспонденты прекратили следовать за ушедшими вперед машинами. Но журналисты все же попытались догнать автоколонну и приблизились к ней только тогда, когда она оказалась в районе Гуди. Там, недалеко от тюремной больницы «Сотириас», автомобиль журналистов вновь был остановлен, и солдаты военной полиции с винтовками на изготовку решительно запретили им двигаться дальше.
Было четыре часа утра, когда машины с карателями прибыли к месту расстрела. Машины остановились, моторы были выключены, и все это пустынное и дикое место с небольшим оврагом в форме воронки утонуло в непроглядной темноте. Среди мертвой тишины только где-то высоко-высоко раздавались негромкие крики потревоженных птиц. А в глубине огромной темной массой возвышалась гора Имиттос. Темная и молчаливая, стояла она, ожидая кровавой развязки еще одной трагедии, каких она видела немало: ведь именно здесь во времена немецкой оккупации гитлеровцы расстреливали греческих патриотов.
Как бы испугавшись темноты и тишины, офицер, командовавший карательным отрядом, отдал приказ завести моторы всех автомашин и включить фары. Только после этого он приказал солдатам, вывести из машины приговоренных к смерти. Первым был Белояннис. Он легко спрыгнул на землю, не коснувшись ступенек. Следом за ним сошли остальные.
4 часа 5 минут. Белояннис с абсолютным спокойствием наблюдал за последними приготовлениями к расстрелу. Казалось, он был не участником, а скорее каким-то посторонним наблюдателем готовящейся кровавой драмы. К нему подошел священник и опять обратился со словами о вечной загробной жизни. Белояннис ничего ему не ответил. Он лишь повернул в его сторону лицо, на котором при свете автомобильных фар была заметна горькая улыбка. Лица других приговоренных к смерти оставались неподвижными.
В 4 часа 8 минут королевский прокурор Атанасулис огласил скороговоркой приговор военного суда и утвержденное королем Павлом решение Совета помилования об отклонении ходатайства осужденных на смерть. Закончив, он отошел немного в сторону, где карательный отряд, состоящий из 24 солдат, готовил оружие.
Офицер выстроил солдат лицом к востоку, а в восьми шагах перед ними были поставлены недалеко друг от друга Белояннис, Калуменос, Аргириадис и Бацис. Белояннис стоял вторым справа. Прошло еще несколько секунд. Офицер карательного отряда подошел к осужденным и спросил, не хотят ли они, чтобы им завязали глаза. Белояннис молчал. Разве коммунисты не привыкли открыто смотреть смерти в лицо?
В 4 часа 11 минут была подана команда «готовьсь!», и дула двадцати четырех американских винтовок уставились в лицо Никосу Белояннису.
Гордый орел Граммоса [4], верный сын Греции с высоко поднятой головой в последний раз обнимал взглядом землю, которую он так горячо любил.
Среди мертвой тишины, царившей кругом, он слышал крики заключенных из находящейся недалеко тюремной больницы «Сотириас».
— Не убивайте наших братьев, не убивайте Белоянниса!
Через секунду-другую раздастся команда «огонь!», и все будет кончено.
— Да здравствует Коммунистическая партия Греции! — крикнул Белояннис. Последнее его слово было заглушено винтовочным залпом. Американские пули пробили грудь народного героя. Белояннис, умирая, сделал шаг вперед, и этот шаг был шагом в бессмертие.
А сзади, в глубине, по-прежнему темная и молчаливая, стояла гора Имиттос. Она ожидала пока рассеется мрак, и ее вершина будет освещена лучами восходящего солнца.
Белояннис лежал с открытыми, устремленными в небо глазами. Одна его рука была откинута, другая прижата к груди. Из ран текла кровь, пропитывая собой теплую землю. Подошел военный врач и осмотрел убитых. Все четверо были мертвы. Военный врач сообщил об этом командиру карательного отряда. Офицер подал команду, солдаты сели в машины и быстро покинули предместье Гуди.
Преступление свершилось. Организаторы расстрела забыли, что тела убитых надо перевезти на кладбище, и первые лучи солнца стали свидетелями ужасного злодеяния.
Военные власти впоследствии пытались утверждать, что трупы сразу же были перевезены на кладбище, но это была очередная ложь.
Только в 6 часов 50 минут к месту казни пришел грузовик афинского муниципалитета номер Д. А. III, вроде тех, которые вывозят мусор. Тела расстрелянных быстро положили в кузов, и офицер полиции дал шоферу приказ ехать возможно быстрей. Нужно было отделаться от журналистов, появившихся в Гуди, и попасть на кладбище до того, как они прибудут туда.
И вот грузовик мчится по скверной дороге, его бросает из стороны в сторону, а в его кузове подпрыгивают и бьются о стенки тела четырех убитых.
Одному журналисту все же удалось быть свидетелем захоронения. Вот как он описал эту страшную картину.
«Грузовик быстро въехал на кладбище. Какие-то люди принесли носилки и стянули из машины за ноги первый труп. Это было тело Бациса. Грубо рванув, они уронили покойника с высоты больше метра. Голова Бациса стукнулась о землю и из пулевой раны брызнула кровь. Затем Бациса поволокли к вырытым неподалеку четырем могилам. Там, схватив труп за руки и за ноги, его в буквальном смысле слова швырнули в могилу. Расстрелянных похоронили в одежде, в какой они были в тюрьме, без гроба, без савана…
В тот момент, когда тело Белоянниса, последним вытащенное из грузовика, было сброшено в могилу, на кладбище, запыхавшись, прибежал какой-то человек и, взглянув на то, что происходит, разразился площадной бранью. Это был один из директоров кладбища. Могильщики просто-напросто ошиблись и захоронили расстрелянных не в тех могилах. Все трупы были вырыты из могил и заново зарыты в местах. К восьми часам утра все было кончено».
Комментарии научного редактора
[1] Калуменос Никос (Николаос) (1892—1952) — рабочий-коммунист, в доме которого была «раскрыта» одна из радиостанций КПГ.
[2] Аргириадис Илиас — из крестьян, коммунист-подпольщик с 1940 года. После ареста и пыток сломался, начал сотрудничать со следствием и оклеветал Белоянниса на «процессе 29-ти».
[3] Бацис Димитрис (1916—1952) — экономист, редактор журнала «Антэо» (1945—1951), автор исследования «Тяжёлая промышленность в Греции» (1947), в котором показал все возрастающую зависимость развития национальной экономики от требований иностранного капитала, а не от социально-экономических нужд населения страны. Не в последнюю очередь из-за этого Бацис попал в расстрельный список.
[4] Граммос — гора на границе Греции и Албании, возле которой на завершающем этапе (1948—1949) гражданской войны шли ожесточённые бои между партизанами и войсками монархо-фашистского режима. В июле 1948 года, в сражении за Голио-Каменик, Никос Белояннис был ранен в руку, но предпочёл остаться на позициях. Только после того как рана загноилась, он согласился отправиться в госпиталь. Следует отметить, что к 1948 году соотношение Демократической армии Греции и «национальной армии» представляло собой 1 к 10 в живой силе и 1 к 50 в военной технике. Также партизаны не имели авиации и танков, в то время как правительство Греции исправно получало тяжёлую технику, боеприпасы и напалм из Великобритании и США. Боевые действия у Граммоса преподаются в военных академиях Греции и США.
Глава из книги: Витин М.Г. Белояннис. М.: Издательство ЦК ВЛКСМ «Молодая гвардия», 1964. (Жизнь замечательных людей)
Комментарии научного редактора: Евгений Лискин.
Михаил Григорьевич Сергеев (псевдоним Витин) (1903—1993) — советский дипломат, чрезвычайный и полномочный посол, кандидат исторических наук, писатель и переводчик.
Родился в г. Гороховец. Окончил Институт дипломатических и консульских работников. С 1936 года служит в структурах НКИД СССР, в том числе в Италии (1936—1939), Греции (1939—1941 и 1953—1962), Бельгии и Люксембурге (1945—1946), Аргентине (1946—1948). Один из переводчиков сборника «Дело Манолиса Глезоса» (1960), автор нескольких сот статей по международным вопросам и научно-художественной биографии «Белояннис» (1964).
Τον ξέρουνε τα ελάτια, τα πλατάνια
ίδιος μ' αυτά, περήφανος, στητός
αχούν απ' τη φωνή του τα ρουμάνια
μπρος για τη νίκη, για το κόμμα μπρος.
Ο Μπελογιάννης ζει μες στην καρδιά μας,
ο Μπελογιάννης ζει πα στις κορφές
ο Μπελογιάννης ζει κι είναι κοντά μας
στων τραγουδιών τις λεύτερες στροφές.
Ζει σ' όλους τους καιρούς, σ' όλους τους τόπους
το κάθε σπίτι, σπίτι του δικό.
Ζει ο Μπελογιάννης, ζει με τους ανθρώπους
που χτίζουν έναν κόσμο σοσιαλιστικό.
Ο Μπελογιάννης ζει μες στην καρδιά μας,
ο Μπελογιάννης ζει πα στις κορφές
ο Μπελογιάννης ζει κι είναι κοντά μας
στων τραγουδιών τις λεύτερες στροφές.
Раванис Димитрис — греческий поэт.