Пролог

Тогда гроза двенадцатого года
Еще спала. Еще Наполеон
Не испытал великого народа —
Еще грозил и колебался он.

А.С. Пушкин

Перед грозой

Предыстория «грозы двенадцатого года» начинается с 1789 г. Великая французская революция разрушила феодализм в самой Франции и поставила под угрозу его господство в других странах. Поэтому вся феодальная Европа вместе с буржуазной, но консервативной Англией ополчилась тогда против революционной Франции. Россия, как самая крупная и авторитетная в мире феодальная держава, одна из двух (наряду с Турцией) «самых варварских в Европе деспотий» во главе с монархами, которые «являлись палачами Радищевых и «спускали» на верноподданных Аракчеевых»[1], естественно, возглавила борьбу общеевропейской реакции против французской революции. Классики марксизма-ленинизма подчеркивали, что царская Россия именно «со времен французской революции являлась становым хребтом объединенного европейского деспотизма», «всегда была оплотом всей европейской реакции», «европейским жандармом»[2]. Правда, до воцарения Александра I царизм не успел проявить себя на этом поприще в полную силу, хотя правительства Екатерины II и Павла I посылали армии против Польши, где с 1791 г. под влиянием французской революции развернулось национально-освободительное движение, и против самой Франции[3]. Гораздо активнее царизм стал действовать при Александре I — во главе 3-й и 4-й европейских коалиций.

К тому времени, когда русский царизм организовал 3-ю антифранцузскую коалицию (две предыдущие были разгромлены в 1797 и 1800 гг.), политический режим Франции и характер войн с ее стороны существенно изменились. Все эти перемены были связаны с именем Наполеона Бонапарта, который в 1799 г. стал первым консулом Французской республики, а в 1804 г. объявил себя императором Франции.

Наполеон в нашей литературе обычно изображается однобоко — как агрессор и авантюрист, деятельность которого была лишена каких-либо прогрессивных начал[4]. Действительно, с одной стороны, это был деспот и завоеватель. Но такой исторический феномен, как Наполеон, нельзя рассматривать односторонне.

Лучшие умы человечества отмечали в деятельности Наполеона и другую, прогрессивную сторону. К. Маркс и Ф. Энгельс ценили его за то, что он «создал внутри Франции условия, при которых только и стало возможным… применение освобожденных от оков промышленных производительных сил нации, а за пределами Франции он всюду разрушал феодальные формы в той мере, в какой это было необходимо, чтобы создать для буржуазного общества во Франции соответственное, отвечающее потребностям времени окружение на европейском континенте»[5]. Знаменитый Гражданский кодекc 1804 г. — кодекс Наполеона (Code Napoléon), как его принято называть, — и поныне действующий не только во Франции, «берет свое начало... от идей Вольтера, Руссо, Кондорсе, Мирабо, Монтескье и от французской революции»[6]. Он и в свое время «был бесконечно выше всех существовавших кодексов»[7] и оставался самым передовым в мире вплоть до 1917 г. Вторгаясь в чужие страны, разоряя их контрибуциями, Наполеон уничтожал в них и феодальную рухлядь — разрушал средневековые режимы, отменял дворянские и церковные привилегии, освобождал крестьян от пут крепостничества, вводил свой Гражданский кодекс. В этом смысле он имел некоторое основание заявить в 1804 г. о себе: «Я — французская революция»[8].

А.С. Пушкин нашел для исторической роли Наполеона точное определение: «мятежной вольности наследник и убийца»[9]. Не просто убийца, но и наследник. Задушив революцию, Наполеон унаследовал и сохранил ее важнейшие завоевания: отмену феодальных привилегий, свободу развития буржуазного производства, гражданское равенство населения.

К тому же в представлении Пушкина Наполеон был «гений, колосс, хоть и тиран», «зиждитель истории»[10]. Так же оценивали Наполеона М.Ю. Лермонтов и И.С. Тургенев, В.Г. Белинский и Н.Г. Чернышевский, П.И. Пестель и Д.В. Давыдов, А.В. Суворов и Ф.И. Шаляпин, И. Гете и Д. Байрон, В. Гюго и О. Бальзак, А. Мицкевич и Г. Гейне, Л. Бетховен и Н. Паганини, Г. Гегель и Д. Гарибальди. Все они ставили Наполеона в первый ряд величайших полководцев мира (как правило, на 1-е место) и вообще самых крупных фигур в истории человечества, усматривая в нем наиболее характерный пример «гениального человека» (Чернышевский) и даже увлекаясь им до таких преувеличений: «небывалый гений» (Гегель), «лучший отпрыск Земли» (Байрон), «квинтэссенция человечества» (Гете) и т. д.[11].

К. Маркс и Ф. Энгельс тоже высоко ценили «блестящий гений» Наполеона, относили его к «великим историческим явлениям», называя «великим Наполеоном» и «Наполеоном Великим»[12]. Не закрывая глаза на деспотизм Наполеона, основоположники научного коммунизма подчеркивали, что он действовал «наполовину не так деспотически, как имели обычай поступать те князья и дворяне, которых он пустил по миру», да и «легче переносить деспотизм гения, чем деспотизм идиота»[13].

Непревзойденный полководец, «первый солдат веков и мира», по словам Дениса Давыдова[14], Наполеон был велик и как государственный деятель, законодатель, администратор, дипломат. Но этот гигант, который чрезвычайно расширил обычные представления о человеческих возможностях, был плотью от плоти своего класса, соединяя в себе гения и тирана, героя и грабителя. Такое сочетание придавало ему многоликость, не умаляя его масштабности. Антинаполеоновский памфлет 1814 г., изданный в Москве, гласит: «Многие мнили видеть в нем бога, немногие — сатану, но все почитали его великим»[15].

Итак, с приходом к власти Наполеона характер войн в Европе со стороны Франции меняется. «Национальная война может превратиться в империалистскую и обратно, — указывал В. И. Ленин. — Пример: войны великой французской революции начались как национальные и были таковыми. Эти войны были революционны: защита великой революции против коалиции контрреволюционных монархий. А когда Наполеон создал французскую империю с порабощением целого ряда давно сложившихся, крупных, жизнеспособных, национальных государств Европы, тогда из национальных французских войн получились империалистские, породившие в свою очередь национально-освободительные войны против империализма Наполеона»[16].

Этот ленинский тезис общеизвестен. Упрощенно его истолковывая, очень многие ученые изображают все войны против Наполеона справедливыми, а феодальные коалиции 1805—1807 гг. аттестуют как «оборонительные союзы европейских государств», которые, мол, противостояли «экспансии Франции» и стремились чуть ли не к созданию в Европе системы коллективной безопасности, «такой системы государств, которая помешала бы новым завоеваниям Наполеона»[17]. Такие оценки, бывшие в ходу еще у русских придворных историков[18], односторонни и потому неосновательны.

В самом деле, марксизм-ленинизм учит, что «нет более ошибочной и более вредной идеи, чем отрывание внешней от внутренней политики»; «всякая война нераздельно связана с тем политическим строем, из которого она вытекает»; характер любой войны «определяется тем, какую политику война продолжает... какой класс в каких целях войну ведет»[19]. Все эти положения — азбучные в учении марксизма-ленинизма о войнах. Однако применяют их наши историки в анализе войн 1805— 1807 гг., как правило, лишь к одной стороне — империи Наполеона.

Наполеоновские войны тех лет действительно носили захватнический, несправедливый характер: Наполеон стремился подчинить национальные государства Европы диктату французской буржуазии, могущественным приказчиком которой он был. Эта сторона вопроса о характере войн 1805—1807 гг. ясна и неоспорима. Но ведь всякая война — процесс двусторонний[20], и если по-марксистски подойти к оценке войн 1805—1807 гг. со стороны антинаполеоновских коалиций, то легко понять, что «разбойничьи государства», составлявшие эти коалиции, вели с Наполеоном «отнюдь не освободительную, а империалистскую войну» в экспансионистских целях феодалов-крепостников; более того, и в 1805, и в 1807 гг. они вели «антиякобинскую войну», ибо шли тогда походом «на воплощенную в лице Наполеона французскую революцию»[21].

Правда, официальные документы коалиций полны фраз о намерении правительств участвовавших в них стран освободить Францию «от цепей» Наполеона, а другие страны — «от ига» Франции, обеспечить «мир», «безопасность», «свободу» европейских народов и всего «страдающего человечества»[22]. Но разве можно принимать всерьез такие фразы в таком источнике? В.И. Ленин учил исследователей-марксистов «не довольствоваться идеалистической или шарлатанской фразой, а доискиваться классовой реальности»[23]. Гуманная фразеология коалиционных правительств — не более чем фиговый листок. Классовую реальность ее легко выявить частью по тем же, а частью по другим, тоже вполне доступным сегодня, документам 3-й и 4-й коалиций. В них противники Франции, связанные империалистскими и антиякобинскими интересами, формулировали задачи, которые можно объединить в два стержневых направления: 1) территориальное расширение, захват и грабеж новых земель — как минимум и господство в Европе — как максимум; 2) сохранение уцелевших на континенте феодальных режимов и восстановление свергнутых.

В русско-английской, русско-австрийской и русско-прусских (Потсдамской и Бартенштейнской) декларациях 1804—1807 гг. уже был набросан эскиз той программы раздела Европы, которую в 1815 г. узаконит Венский конгресс[24]. Царская Россия в таких декларациях о многих своих притязаниях умалчивала, чтобы не рассориться с партнерами по коалициям, но если не на авансцене дипломатии, то за ее кулисами она настойчиво преследовала свои традиционные цели, которые обозначились еще при Екатерине II: «присоединение Польши… превращение Германии в объект будущего раздела; Константинополь как великая, никогда не забываемая, шаг за шагом осуществляемая главная цель; завоевание Финляндии…»[25].

Не афишируя в 1805—1807 гг. идею присоединения Польши, царизм продолжал вынашивать ее, готовясь реализовать в удобный момент (об этом свидетельствует переписка Александра I с А. Чарторыйским[26]). С 1809 г. он вновь начал готовить конкретный проект «восстановления Польши», т. е. именно ее присоединения к России[27], а в феврале 1811 г. решил, что настал момент действовать, и уже готов был приступить к реализации этого проекта, когда нашествие Наполеона отвлекло Россию от польских дел[28].

Точно так же до осени 1806 г. петербургский двор считал допустимым «отложить применение решительных мер» к Турции (Александр I — Н.Н. Новосильцеву 23 сентября 1804 г.[*][29]. Курсив наш. — Н.Т.), пока она оставалась послушной России, но на будущее Александр I уже в 1804 г. предлагал английскому правительству «договориться… каким образом лучше устроить судьбу… различных частей» Турции[30], т. е. разделить ее. И как только обнаружилось (с осени 1806 г.), что Турция склоняется на сторону Франции, царизм вновь поставил Константинополь в порядок дня[31].

Зато Германию (которая была тогда раздроблена почти на 300 «государств») царизм, как явствует из инструкций Александра I его дипломатам в 1801—1806 гг., последовательно и безотлагательно стремился превратить в объект раздела (между Россией, Пруссией и Австрией с передачей львиной доли России)[32], проводя по отношению к Германии политику не менее агрессивную и еще более реакционную, чем политика Наполеона, поскольку самодержавный Петербург добивался не просто «верховенства над мелкими германскими государствами», но и увековечения в них феодальных порядков[33].

Наконец, давно запланированную (еще при Екатерине II) аннексию Финляндии царизм не снимал с порядка дня, пока не осуществил ее — после Тильзита, с согласия Наполеона — в итоге русско-шведской войны 1808—1809 гг. В.И. Ленин так оценил исход и характер этой войны: «…Финляндию аннектировали русские цари по сделкам с душителем французской революции, Наполеоном…»[34]. Эта оценка основывается на документах[35], и ее не может опровергнуть широко бытующий тезис: «…присоединение Финляндии… не было результатом сделки с Наполеоном, как утверждают некоторые (! — Н.Т.)…»[36].

Таким образом, царизм, выполняя социальный заказ русских феодалов-помещиков (и отчасти купцов), боролся с Наполеоном в коалиционных войнах 1805—1807 гг. (как и другие участники 3-й и 4-й коалиций) не за «свободу» и «безопасность» европейских народов, а за «верховенство» над ними, грабеж и раздел чужих стран. В.И. Ленин поэтому со всей определенностью ставил в один ряд «грабителя Наполеона, грабителя Александра I, грабителей английской монархии», а трех главных противников Наполеона — русскую, прусскую и австрийскую монархии — назвал «тремя коронованными разбойниками», отметив, что из них «русский разбойник… был тогда сильнее»[37]. Добавим: и агрессивнее. Никогда, ни раньше, ни позже, царизм не был так воинствен, как в 1805—1812 гг. Считается, что «беспрецедентным уровнем военной активности, равного которому не было места за всю историю русского государства», отмечена последняя треть XVIII в., когда Россия в течение 30 лет вела 7 войн[38]. Но ведь с 1805 по 1812 г., т. е. всего за 8 лет, царизм провел 8 войн: в 1805, 1806—1807 и 1812 гг. — с Францией, в 1806—1812 гг. — с Турцией, в 1806—1813 гг. — с Ираном, в 1807—1812 гг. — с Англией, в 1808—1809 гг. — со Швецией, в 1809 г. — с Австрией (последние пять войн — одновременно!).

Вторым направлением в дипломатии и войнах анти-наполеоновских коалиций была защита феодально-крепостнических порядков на континенте. «Поддержание законных правительств, которые до сего времени избежали косы революции», и восстановление свергнутых феодальных режимов Александр I провозгласил задачей Российской империи в первых же инструкциях своим послам: А.И. Моркову в Париже, С.Р. Воронцову в Лондоне, А.К. Разумовскому в Вене, А.И. Крюденеру в Берлине[39]. Та же задача указана в программной инструкции царя Н.Н. Новосильцеву[40]. «Восстановление свергнутых государей в их прежних владениях» как один из основополагающих принципов внешней политики коалиционных держав предусматривается и в русско-австрийской от 6 ноября 1804 г., и в англо-русской от 11 апреля 1805 г., и в русско-прусской от 26 апреля 1807 г. декларациях[41].

Царизм — хозяин крупнейшей феодальной державы мира — оказался, как и следовало ожидать, самым пылким рыцарем этого принципа. Именно он энергичнее всех выступал в 1801—1803 гг. за «индемнизацию» князей Священной Римской империи, т. е. за возмещение их территориальных потерь в борьбе с Францией[42], выделял ежегодно пособие в 75 тыс. руб. сардинскому королю[43], держал у себя в чести и славе многих «зубров» бежавшего из Франции контрреволюционного охвостья — герцогов В.-Ф. Брольи (которого сделал российским фельдмаршалом), А.-Э. Ришелье, М. Лаваля де Монморанси и А.-Ж. Полиньяка, маркизов И. Траверсе (назначенного военно-морским министром России) и Ж. д’Отишана, графов Э. д’Антрэга, М.-Г. Шуазеля-Гуфье, К.О. Ламберта, А.Ф. Ланжерона, Л.П. Рошешуара, Э.Ф. Сен-При и десятки других, менее крупных, а их патриарха, будущего короля Франции Людовика XVIII, изгнанного в 1801 г. Павлом I из России (где он жил с 1797 г., получая по 200 тыс. руб. в год), Александр I вернул и содержал его придворный штат из 80 человек за счет русского народа[44]. В марте 1807 г., отправляясь на войну против Наполеона, царь посетил Людовика и заявил ему, что «день, когда он водворит его во Франции, будет счастливейшим днем его (Александра I. — Н.Т.) жизни»[45].

Начиная войну 1805 г., Александр I призвал русские войска «потщиться возвысить еще более приобретенную и поддержанную ими славу»[46], но не объяснил, во имя чего. Оно и понятно. Ни русскому, ни французскому, ни другим народам Европы войны 1805—1807 гг. не были нужны. Эти войны вели правительства, используя свои народы как «пушечное мясо» и как орудие «для забивания народов» чужих стран[47]. Поэтому нельзя расценить их иначе, как несправедливые, разбойничьи с обеих сторон. Диалектика истории такова, что действия каждой стороны в этих разбойничьих войнах имели объективно и прогрессивные последствия: коалиции противоборствовали гегемонизму Наполеона, а Наполеон разрушал феодальные устои Европы. В целом же войны 1805—1807 гг. — примеры таких войн, когда, по словам В.И. Ленина, «рабовладелец, имеющий 100 рабов, воюет с рабовладельцем, имеющим 200 рабов, за более «справедливый» передел рабов», и к ним «отношение демократии (и социализма)… подпадает под правило: «2 вора дерутся, пусть оба гибнут»…»[48].

3-я антифранцузская коалиция сформировалась из России, Англии, Австрии, Швеции, Дании и Королевства обеих Сицилий[49]. Деньги дала главным образом Англия, «пушечное мясо» — Россия и Австрия. Судьбу коалиции решила битва при Аустерлице 2 декабря 1805 г. — одна из крупнейших в мировой истории, «битва трех императоров», как ее называют. Это был «решающий поединок нового и старого миров»[50] — только что утвердившегося буржуазного и обветшалого феодального. Наполеон одержал здесь самую блестящую из своих более чем 50 побед. Имея 73 тыс. солдат, он подверг 85-тысячную коалиционную армию (70 тыс. русских и 15 тыс. австрийцев) сокрушительному разгрому: союзники потеряли 27 тыс. человек (21 тыс. русских и 6 тыс. австрийцев) против 10—12 тыс. убитых и раненых французов и 155 орудий (130 русских и 25 австрийских). Главнокомандующий союзной армией М.И. Кутузов был ранен и едва не попал в плен. «Император всея Руси» Александр I ускакал с поля боя, дрожа от страха и заливаясь слезами. Австрийский император Франц I бежал еще раньше Александра.

Господствующий класс России воспринял этот разгром тем больнее, что русская армия более 100 лет, после Нарвской битвы 1700 г., никому не проигрывала генеральных сражений и что при Аустерлице, опять-таки впервые со времен Петра I, русскую армию возглавлял сам царь.

Аустерлиц положил конец существованию 3-й коалиции. Франц I принес Наполеону повинную, и Австрия вышла из войны. Однако Англия (несмотря на то, что ее премьер-министр У. Питт, узнав об Аустерлице, от горя потерял рассудок и вскоре умер[51]) и Россия не сложили оружия. В следующем, 1806 г. они составили новую, 4-ю коалицию против Наполеона, в которой место выбывшей из строя Австрии заняла Пруссия.

Участие Пруссии не усилило коалицию. Прусская армия, воспитанная и как бы законсервированная в устарелых догмах Фридриха II, отличалась низкой боеспособностью, а ее генералитет — феноменальной бездарностью и немощью (19 высших генералов в 1806 г. вместе имели за плечами 1300 лет жизни). Зато королевский двор Пруссии петушился, как при «великом Фридрихе». И министры, и король Фридрих-Вильгельм III, «один из величайших олухов, когда-либо служивших украшением престола»[52], и даже умница-королева Луиза требовали начинать войну с Наполеоном до подхода союзных войск, чтобы не делить с ними лавров победы. И война началась 8 октября 1806 г., а 14 октября, когда еще не все пруссаки узнали о начале войны, она фактически уже кончилась. Почти все вооруженные силы Пруссии, сконцентрированные в двух армиях во главе с королем и четырьмя фельдмаршалами, были уничтожены в один и тот же день, 14 октября, сразу в двух генеральных сражениях— под Иеной и Ауэрштедтом. По словам Генриха Гейне, «Наполеон дунул на Пруссию, и ее не стало».

В поверженном Берлине Наполеон 21 ноября 1806 г. подписал знаменитый декрет о континентальной блокаде[53]. Завоеватель понимал, что, пока он не сокрушит Англию, его борьба с коалициями будет подобна борьбе с многоглавой гидрой, у которой вместо каждой отрубленной головы тут же вырастает новая. Покорить Англию силой оружия он не мог — для этого нужен был мощный флот, которого Наполеон не имел. И он решил задушить Англию экономически, взять ее, как крепость, осадой. Его декрет объявлял Британские острова блокированными и запрещал всем странам, зависимым от Франции (а к ним относилась уже почти вся Европа), какие бы то ни было, даже почтовые, сношения с Англией.

В ответ на это снова вступила в войну с Наполеоном Россия. Так как Пруссия уже вышла из строя, Швеция еще не собралась с силами, а государство-толстосум Англия, как и ранее, ограничилась миллионными субсидиями[54], русской армии теперь пришлось сражаться с французами почти один на один (помогал русским только отдельный прусский корпус А.В. Лестока). Русский главнокомандующий Л.Л. Беннигсен (один из убийц Павла I), бывший сослуживцем А.В. Суворова, при всей скромности своих полководческих дарований сумел, благодаря исключительной стойкости русских солдат, выстоять в двух крупных сражениях с наполеоновскими войсками. Фигурально говоря, он сыграл вничью 26 декабря 1806 г. при Пултуске с лучшим из военачальников Наполеона, маршалом Ж. Ланном, а 8 февраля 1807 г. под Прейсиш-Эйлау — с самим Наполеоном[55]. Но 14 июня 1807 г. у Фридланда 60-тысячная русская армия в генеральном сражении с численно превосходящей (85 тыс. человек) армией Наполеона была вновь разгромлена, потеряв не менее 10 тыс. человек (по другим данным, 18—20 тыс.), хотя и врагу нанесла тяжелый урон (по разным источникам, от 4,5 до 8,5 тыс.)[56]. «Государь! — заявил после Фридланда Александру I его брат, вел. кн. Константин Павлович, бывший, в отличие от Александра, мужем отнюдь не робкого десятка (участвовал в итальянском и швейцарском походах Суворова). — Если вы не желаете заключить мира с Францией, то дайте каждому вашему солдату хорошо заряженный пистолет и прикажите им выстрелить в себя. В таком случае вы получите тот же результат, какой вам дало бы новое и последнее сражение»[57].

Царизм вынужден был пойти на мир с Францией. 7 июля 1807 г. в Тильзите (ныне г. Советск) Наполеон и Александр I подписали исторический договор (его текст см.:[58]). Два главных его условия Наполеон навязал Александру как победитель. Во-первых, Россия признавала все завоевания Наполеона, а его самого — императором и вступала в союз с Францией. Во-вторых, Россия обязалась порвать с Англией и присоединиться к континентальной блокаде. Если первое условие задевало престиж России и самолюбие царя, который ранее официально именовал Наполеона «узурпатором и тираном» (русская церковь — даже «антихристом»:[59]), а теперь вынужден был обращаться к нему по форме, принятой у монархов: «государь, брат мой», то второе условие ударяло по жизненным интересам России, разрывая ее традиционные взаимовыгодные экономические связи с Англией.

Правда, Тильзитский договор предоставлял России свободу действий против Турции и Швеции, причем Наполеон даже подзадоривал Александра к войне со Швецией — союзницей Англии[60]. Вообще оба императора отвели Западную Европу в сферу влияния Франции, Восточную — России, как бы заключив тем самым «союз… для раздела мира: Наполеону — Запад, Александру — Восток!»[61]. Переговоры между Наполеоном и Александром о судьбах Польши, Финляндии и других территорий В.И. Ленин оценил таким образом: «Александр I и Наполеон обменивались народами», «как помещики обменивали меж собой крепостных крестьян»[62].

Итак, в Тильзите Наполеон осуществил идею союза с Россией, которая, по мнению ряда авторитетов — от А. Вандаля до А.З. Манфреда, была «ведущей идеей» его внешней политики[63]. Сама по себе такая идея отвечала и русским интересам не менее, чем французским, но дело в том, что Наполеон в союзе с Россией хотел играть роль старшего партнера, который мог бы при случае диктовать младшему свою волю, а такое распределение ролей не могло устроить Россию.

Что касается Александра I, то он, учитывая, с одной стороны, военное преимущество Франции перед Россией, а с другой — оппозицию российского дворянства союзу с Францией, рассматривал Тильзитский договор как вынужденную необходимость «примкнуть на некоторое время» к врагу в качестве союзника и рассчитывал под прикрытием договора заняться «вооружениями и приготовлениями» к новой борьбе при более выгодном для России соотношении сил[64]. Так объяснял царь свою позицию в откровенном письме к матери в сентябре 1808 г., и этот его взгляд разделяли самые авторитетные из близких к нему деятелей — канцлер Н.П. Румянцев, государственный секретарь М.М. Сперанский, бывший президент Коллегии иностранных дел, а с 1808 г. посол в Париже А.Б. Куракин[65].

Внешне обе стороны обставляли свой союз (особенно личные встречи Наполеона и Александра в Тильзите, затем осенью 1808 г. в Эрфурте) с небывалой помпезностью. Французский посол А. Коленкур был в Петербурге «первейшею особою, едва не считавшею себя наравне с Александром I»[66]. Наполеон, желая укрепить союз, в 1808 г. посватался к вел. кн. Екатерине Павловне, а после того как она заявила: «Я скорее пойду замуж за последнего русского истопника, чем за этого корсиканца»[67] — и была выдана за Георга Ольденбургского (Коленкур писал о нем Наполеону: «Принц безобразен, жалок, весь в прыщах, с трудом изъясняется»[68]), Наполеон сделал предложение другой сестре царя — Анне Павловне. Царь, однако, любезнейшим образом уклонился от положительного ответа и на это сватовство.

Главное же, мало удавались Наполеону его попытки втянуть Россию (следуя букве Тильзитского договора) в войну с Англией и — в 1809 г., когда началась австро-французская война, — с Австрией. Царизм воздерживался от активных действий и против Англии, и против Австрии, усматривая в них потенциальных союзников. Более того, прислушиваясь к голосу российского дворянства и купечества, Александр I позволял им то и дело нарушать континентальную систему, в то время как Наполеон, понимавший, что «достаточно одной трещины, чтобы в нее провалилась вся система»[69], требовал неукоснительного ее соблюдения.

Таким образом, Тильзитский договор был подобен мине замедленного действия, заложенной в русско-французские отношения. Хотя он дал обеим сторонам взаимные выгоды (Франции — гораздо большие), а России, кроме того, известный выигрыш времени для военных приготовлений, его главные условия оказались невыполнимыми для Росcии и чреватыми новой войной, неизбежность которой с каждым годом становилась все более очевидной. Хотя война началась в 1812 г., она, как метко выразился Ж. де Местр, «уже была объявлена договором о мире и союзе в Тильзите»[70].

Причины и характер войны 1812 г.

Русская дворянская историография объясняла войну 1812 г. по следующей схеме: «в самом Наполеоне, в алчности его к завоеваниям должно искать причины к войне с Россиею»; все время после Тильзита Наполеон готовился «к нападению» на Россию, а царизм — «к обороне»[71]. Эта схема налицо и сегодня в трудах очень многих советских ученых[72]. Французские историки большей частью (от А. Тьера до Л. Мадлена) развивают противоположную точку зрения, а именно: нашествие Наполеона на Россию представляло собой вынужденный акт самозащиты.

И тот, и другой подход к вопросу о причинах войны 1812 г. упрощает действительный ход истории, диалектику и специфику наполеоновских войн, которые «показали необыкновенно сложную сеть сплетающихся империалистских отношений с национально-освободительными движениями»[73].

Завоевательная «алчность» Наполеона — это очевидная, но далеко не единственная причина войны 1812 г., сплетенная с рядом других причин, включая «алчность» царизма. К 1812 г. Наполеон успел разгромить очередную, 5-ю антифранцузскую коалицию в составе Англии, Испании, Австрии и был в зените могущества и славы. «Делатель и разделыватель королей», «сюзерен 7 вассальных королевств и 30 государей»[74], он повелевал почти всей Европой и тасовал европейские троны, как игральные карты (три из них он передал своим братьям, два — сестрам). «Кто не жил во время Наполеона, — вспоминал А.И. Михайловский-Данилевский, — тот не может вообразить себе степени его нравственного могущества, действовавшего на умы современников. Имя его было известно каждому и заключало в себе какое-то безотчетное понятие о силе без всяких границ»[75]. Мир не знал другого примера столь головокружительной карьеры. Генерал М. Фуа, соратник Наполеона, сказал о нем: «Подобно богам Гомера, он, сделав три шага, был уже на краю света»[76].

С высоты достигнутого к 1812 г. величия Наполеон посчитал возможным, как он заявит позднее сенаторам Франции, «обеспечить за Францией господство над всем светом»[77], вознамерился, говоря словами В. Гюго,

Весь мир одушевить Парижем,
В Париже воплотить весь мир.

В 1812 г. путь к мировому господству преграждали Наполеону Англия и Россия. Все остальные европейские державы были либо повержены Наполеоном, либо близки к этому. Русский посол в Париже А.Б. Куракин 18 февраля 1811 г. написал Александру I: «От Пиренеев до Одера, от Зунда до Мессинского пролива — все сплошь Франция»[78]. Когда он писал эти слова, угроза вторжения Наполеона уже нависла, как дамоклов меч, над Россией.

Царская Россия, однако, вовсе не была тогда лишь объектом и жертвой наполеоновской агрессии. Она тоже стремилась по крайней мере к европейской гегемонии и приложила для этого много усилий в коалиционных войнах 1799—1807 гг. Проиграв эти войны, подписав унизительный для себя Тильзитский мир, царизм никогда не оставлял мысли о реванше. Перед войной 1812 г. и затем в ходе ее он предпринимал усилия по формированию 6-й антинаполеоновской коалиции, чтобы вновь учинить «своего рода крестовый поход» против Франции с той же, что и в 1799—1807 гг., целью защиты «всех тронов», «всех корон», «восстановления в Европе» дореволюционного «равновесия», «возврата к старым (т. е. феодальным. — H.Т.) правилам» международных отношений[79]. Из официальных документов царизма явствует, что в 1811—1812 гг. он планировал на западных границах, в противовес французским захватам, восстановить Королевство Польское с последующим присоединением к России. Для ослабления союзной Наполеону Австрийской империи Александр выдвигал идею произвести «сильную диверсию на правом крыле французских владений». В этих целях ставилась задача разжечь недовольство «венгерцев», а также обратить «к нашей стороне» славянские народы Балкан: «сербов, босняков, далматов, черногорцев, бокесцов, кроатов, иллирийцев». Чтобы «возвысить дух славянских народов для направления оного к… цели», рекомендовалось обещать им независимость и даже «установление славянского царства»[80].

Все эти планы вуалировались более чем либеральной фразеологией. 13 марта 1812 г., досадуя на то, что Пруссия вдруг отказалась поддержать Россию, уже изготовившуюся к походу на Францию, Александр I, этот рабовладелец, имевший 10 млн рабов, написал Фридриху-Вильгельму III — рабовладельцу, имевшему 3 млн рабов: «Лучше все-таки славный конец, чем жизнь в рабстве»[81].

Итак, первой причиной войны 1812 г. было столкновение претензий Наполеона на мировое господство с гегемонистскими, хотя и меньшего, европейского масштаба, стремлениями царизма. Второй по значению причиной был конфликт между Францией и Россией из-за континентальной блокады.

Участие России в континентальной блокаде Англии имело пагубные последствия для русской экономики. Из-за того что были разорваны традиционные связи с Англией, внешняя торговля России за 1808—1812 гг. сократилась на 43%[82]. Новая союзница, Франция, не могла компенсировать этого ущерба, поскольку экономические связи России с Францией были поверхностными.

Нарушая внешнеторговый оборот России, континентальная блокада расстраивала ее финансовую систему. Уже в 1809 г. бюджетный дефицит вырос по сравнению с 1801 г. с 12,2 млн до 157,5 млн руб., т. е. почти в 13 раз; «дело шло к финансовому краху»[83]. Русская экономика в условиях континентальной блокады стала походить на человека, задыхающегося в остром приступе астмы. Помещики и купцы не могли примириться с этим: они жаловались, роптали, называли Александра I «приказчиком Наполеонам» и угрожали ему исподтишка участью Павла I, убитого в 1801 г. отчасти тоже за разрыв с Англией. А Коленкур записал такие разговоры в петербургских салонах: «Надо постричь императора в монахи... А. Румянцева (канцлера империи. — Н.Т.) послать квасом торговать»[84]. Царизм, учитывая волю господствующих классов, потворствовал контрабандной торговле с Англией, а 31 декабря 1810 г., дабы нормализовать внешнеторговый оборот России, ввел самый запретительный за всю историю XVIII—XIX вв. таможенный тариф, особенно на товары, «ввозимые по суше». Этот тариф, ударивший главным образом по французским товарам, историки почти единодушно расценили как «объявление таможенной войны Франции»[85].

Наполеон, избравший континентальную блокаду единственно верным средством одоления своего главного врага и потому считавший ее «одним из важнейших дел, великой мыслью его царствования»[86], ревниво следил за соблюдением блокады каждым из своих сателлитов и союзников. Тем болезненнее воспринял он русский тариф 1810 г., поднесенный ему в качестве новогоднего «презента», как предательский удар со стороны главного союзника[87], хотя конечно же дело здесь не в предательстве царизма, а в экономической необходимости, которой царизм вынужден был подчиниться. «Экономика оказалась сильнее дипломатии и царя, вместе взятых, — писал об этом Ф. Энгельс, — торговые отношения с Англией втихомолку были возобновлены; условия Тильзитского договора были нарушены, и разразилась война 1812 года»[88].

Столкновение глобальных претензий Наполеона с агрессивными расчетами царизма и конфликт между Россией и Францией из-за континентальной блокады породили войну 1812 г. Ускорили же развязывание войны русско-французские противоречия в конкретных политических вопросах.

Самым острым из них был польский вопрос. По Тильзитскому договору Наполеон создал из польских земель, принадлежавших Пруссии, так называемое Великое герцогство Варшавское — в качестве своего плацдарма на случай войны с Россией. После этого всякий раз, когда требовалось осадить Александра I, Наполеон угрожающе напоминал, что он может восстановить Польшу в границах 1772 г., т. е. до начала ее разделов между Россией, Австрией и Пруссией[89]. Такие угрозы нервировали царя и обостряли напряженность в русско-французских отношениях, тем более что царизм замышлял присоединить к себе не только Варшавское герцогство — этот, по выражению А. Вандаля, «авангард Франции… отточенное острие ее копья, прикасавшееся к телу России и грозившее вонзиться в него»[90], — но и вообще все польские земли (Александр I — А. Чарторыйскому 12 февраля 1811 г.:[91]).

Другим вопросом, углубившим конфликт между Францией и Россией к 1812 г., был германский вопрос. В декабре 1810 г. Наполеон, следуя своему правилу «уметь ощипать курицу, прежде чем она успеет закудахтать», присоединил к Франции герцогство Ольденбургское под тем предлогом, что его «берега благоприятствовали английской контрабанде»[92]. Тем самым Наполеон грубо нарушил ст. 12 Тильзитского договора, в которой признавался суверенитет герцогства. К тому же захват Ольденбурга больно ущемил и династические интересы царизма, ибо герцог Петр Ольденбургский был дядей Александра I, а сын герцога, Георг, — мужем любимой сестры царя Екатерины Павловны. Поэтому Александр I заявил 20 февраля 1811 г. официальный протест Наполеону[93] и повел с ним упорную дипломатическую борьбу из-за Ольденбурга.

Наконец, к 1812 г. остро столкнулись русско-французские интересы на Ближнем Востоке. Царизм стремился к захвату Константинополя, а Наполеон, желавший сохранить Турцию как устойчивый противовес России, препятствовал этому[94], хотя Александр I в обмен на согласие французов «уступить» русским Константинополь даже предлагал Наполеону «армию для похода в Индию»[95].

Итак, война 1812 г. явилась продуктом империалистских противоречий между буржуазной Францией и феодальной Россией. Главным узлом этих противоречий была континентальная блокада, а самым острым их пунктом — стремление Наполеона к мировому господству. Со стороны Наполеона война 1812 г. носила агрессивный, грабительский характер. Правда, утверждения, будто Наполеон ставил целью «захватить» Россию, даже «превратить русский народ в своих рабов»[96], логически несостоятельны. Наполеон конечно же не ставил перед собой столь нереальные задачи. Дело не в этом.

Дело в том, что Наполеон в 1812 г. хотел разгромить вооруженные силы России на русской земле, «наказать» таким образом Россию за несоблюдение континентальной блокады и заставить ее идти в фарватере его политики, как младший партнер идет за старшим. Сам он выразился так: «Я принудил бы Россию заключить мир, отвечающий интересам Франции»[97]. Крупнейшие в СССР знатоки нашей темы Е.В. Тарле и А.3. Манфред доказали, что Наполеон «строил все планы, все расчеты на последующем соглашении с царем»; он потому и не отменил крепостное право в России, не попытался даже поднять против царизма нерусские народы, не стал восстанавливать Польшу, что «хотел исключить все, что сделало бы невозможным последующее примирение с русской монархией»[98].

Как бы то ни было, нашествие Наполеона угрожало не только престижу, но и суверенитету России, несло ей и унижение, и разорение, и подчинение ее интересов интересам Франции. Известно, что перед самым нашествием Наполеон делился со своим генерал-адъютантом Л. Нарбонном мыслью о совместном походе французских и русских войск на Индию. «Представьте себе, — говорил он Нарбонну, — что Москва взята, Россия сломлена, с царем заключен мир или же он пал жертвой дворцового заговора... и скажите мне, разве есть средство закрыть отправленной из Тифлиса великой французской армии и союзным войскам путь к Гангу?..»[99].

Здесь нужно подчеркнуть диалектическое своеобразие войны 1812 г., которое у нас обычно недооценивается. Дело в том, что такой отсталой и реакционной державе, как царская, феодальная Россия, одна из «самых варварских в Европе деспотий», противоборствовала в 1812 г. буржуазная Франция — страна, которая унаследовала завоевания великой революции XVIII в. и в результате «поднялась неизмеримо выше других стран, которая сказала последнее слово»[100]. Это обстоятельство любят выделять, в отличие от наших историков, буржуазные авторы, но при этом они закрывают глаза на другую сторону: передовая Франция напала на отсталую Россию.

Именно с того дня (24 июня 1812 г.), когда войска Наполеона вторглись в Россию, вопрос о характере войны решается однозначно, ибо если в дипломатии и войнах 1805—1811 гг. единоборствовали российское дворянство и французская буржуазия (народные массы использовались с обеих сторон лишь как «пушечное мясо»), то в 1812 г. борьба между теми же противниками, вопреки их желанию, выдвинула на первый план как самостоятельную и решающую силу русский народ. Он не был ответствен за отсталость и реакционность царившего тогда в России режима, не имел, в отличие от своих хозяев, ни агрессивных, ни реставраторских намерений и не собирался нападать на чужие страны, но уж коль чужеземцы пришли с мечом топтать русскую землю, он поднялся на защиту отечества и повел с захватчиками справедливую, освободительную войну.

Поскольку господствующий класс России тоже боролся за отечество против Наполеона — общего врага и крепостников, и крепостных, война 1812 г. со стороны русских людей сразу приобрела национальный характер. Но в этой национальной, освободительной, справедливой войне «верхи» и «низы» России защищали от общего врага не одно и то же отечество: дворяне боролись за отечество самодержавно-крепостническое, за свои богатства и привилегии, за монопольное право на эксплуатацию собственного народа, за сохранение в стране феодального режима; народ — за отечество, свободное от самодержавно-крепостнического гнета, т. е. не только за национальное, но и за социальное освобождение, против феодализма. Словом, война 1812 г. не была исключением из правила, сформулированного К. Марксом: «Всем войнам за независимость, которые велись против Франции, свойственно сочетание духа возрождения с духом реакционности…»[101]. По мнению К. Маркса, «нигде эта двойственность не проявлялась так ярко, как в Испании»[102]. Что касается России, то здесь национальный подъем «низов» отодвинул на второй план и как бы заслонил собою корыстные расчеты «верхов» и по крайней мере с 24 июня по 14 декабря 1812 г., т. е. с того дня, когда французы вошли в Россию, и до того, как вышли из нее, «дух возрождения» как отличительная черта Отечественной войны 1812 г. решительно преобладал над «духом реакционности».

Подготовка к войне

Готовиться к войне обе стороны начали с февраля—марта 1810 г. К тому времени противоречия между ними приобрели уже чрезвычайно острый характер, а решение Наполеона жениться на дочери австрийского императора Франца I Марии-Луизе (принятое 6 февраля, через два дня после того, как ему отказали в руке сестры Александра I Анны Павловны) было воспринято обеими сторонами как сигнал к началу военных приготовлений. Для всех было ясно, что это решение означает поворот внешнеполитического курса Франции — с России на Австрию, начало конца франко-русского союза. Именно так (союз с Россией — «непрочный и близящийся к концу») оценил русско-французские отношения министр иностранных дел Наполеона Ж.-Б. Шампаньи в докладе от 16 марта 1810 г., где впервые после 1807 г. был заявлен курс Франции на войну с Россией[103].

Готовясь к войне против России, Наполеон «хорошо знал слабые стороны своего противника: давящий гнет крепостного права, антагонизм сословий, неповоротливость бюрократического аппарата, наконец, отсталую систему рекрутского набора, лишавшую армию обученных резервов»[104]. Учитывал он и опыт многочисленных дворцовых переворотов в России XVIII в., резонно заключая отсюда, что власть в Петербурге неустойчива[105]. Тем не менее он понимал, что предстоящая война будет самой трудной и рискованной из всех его войн.

Во-первых, выступая против России, Наполеон оставлял в тылу непокоренную Испанию, которая отвлекала на себя 300 тыс. его солдат, так что начиная с 1808 г. он «всегда мог бороться лишь одной рукой»[106]. Во-вторых, такие близкие к Наполеону лица, как его брат Жером (король Вестфалии), маршал Л.-Н. Даву, генерал Ж. Рапп, предупреждали его, что в случае войны с Россией подневольная Европа «станет очагом широкого восстания» против Франции[107]. Архиканцлер империи Ж. Камбасерес, любимец Наполеона обер-гофмаршал М.-Ж. Дюрок, доверенные лица императора А. Коленкур, Л. Сегюр и др. считали войну с Россией в таких условиях слишком опасной[108], и Наполеон, прислушиваясь к их мнению, колебался. Уже перед отъездом в армию он признался своему министру полиции, бывшему послу в России Р. Савари: «Тот, кто освободил бы меня от этой войны, оказал бы мне большую услугу»[109].

Сохранение мира и тем более союза между Францией и Россией было бы в интересах русского, французского и всех вообще народов Европы. Однако ни французская буржуазия, ни российские феодалы не желали ставить интересы народов выше своих классовых счетов. Поскольку же из-за противоречий между господствующими классами обеих стран война становилась неизбежной, Наполеон развернул такие приготовления к ней, каких он, по его словам, «никогда еще до сих пор не делал»[110].

Военный бюджет Франции рос таким образом: 1810 г. — 389 млн франков, 1811 г. — 506 млн, 1812 г. — 556 млн[111]. В те же годы Наполеон призвал под ружье небывалое ранее число новобранцев: в 1810 г. — 110 тыс., в 1811 и 1812 гг. — по 120 тыс.[112]. 7 мая 1811 г. он прямо заявил в Париже А.Б. Куракину: «Я выступлю против вас с 400 тыс. человек; соберу их, если нужно, и больше»[113]. Общая же численность его войск, разбросанных по всей Европе, к концу 1811 г. достигла (без польских соединений) 986,5 тыс. человек[114].

Мобилизуя свои силы, Наполеон с помощью дипломатии и разведки старался проникнуть в тайны военных приготовлений России. Его посол в Петербурге Ж.-А. Лористон изготовил (не ранее февраля 1812 г.) своеобразное досье на 60 русских генералов с краткими и довольно точными характеристиками их достоинств и недостатков[115]. Другой дипломат, граф Л. Нарбонн, — военный министр Франции в 1791—1792 гг., а с 1810 г. генерал-адъютант Наполеона — был прислан к Александру I перед самым нашествием, официально для переговоров (с 18 по 20 мая 1812 г. он был в Вильно, где имел три беседы с царем), но, главное, с разведывательной целью: выяснить численность и дислокацию русских войск, настроение жителей польско-литовских окраин России[116]. Военной разведкой в России ведало специальное бюро при Главном штабе Франции во главе с генералом М. Сокольницким. Оно было создано по инструкции Наполеона его министру иностранных дел Г.-Б. Маре от 20 декабря 1811 г.[117] и занималось главным образом вербовкой и рассылкой шпионов в Литву, Лифляндию, Курляндию, на Украину и на пути в Центральную Россию[118]. Засылались даже разведчики-квартирьеры, одной из задач которых было обследование «путей в Индию»[119].

Важным условием победы над Россией Наполеон считал ее политическую изоляцию. Он стремился «перевернуть идею коалиций наизнанку»[120], лишить Россию союзников, а самому заполучить их как можно больше. Его расчет строился на том, что России придется вести борьбу одновременно на трех фронтах против пяти государств: на севере — против Швеции, на западе — против Франции, Австрии и Пруссии, на юге — против Турции.

Такой расчет казался верным. Пруссию и Австрию, недавно разгромленные, Наполеон заставил вступить с ним в союз против России: 24 февраля 1812 г. он заключил договор с Пруссией, а 14 марта — с Австрией. Пруссия обязалась дать ему 20 тыс. солдат, Австрия — 30 тыс.[121]. Что же касается Швеции и Турции, то они, по мысли Наполеона, должны были помочь ему в войне с Россией добровольно: Турция — потому, что она с 1806 г. сама воевала с Россией из-за Крыма, а Швеция — потому, что, во-первых, точила зубы на Россию из-за Финляндии, отнятой у нее в 1809 г., а во-вторых, фактическим правителем Швеции с 1810 г. стал избранный в угоду Наполеону наследником шведского престола его родственник (шурин его старшего брата Жозефа) маршал Ж.-Б. Бернадот.

В случае если бы этот замысел Наполеона осуществился, Россия оказалась бы в катастрофическом положении. Но Наполеон и на этом не останавливался. У самых границ России он готов был в любой момент поднять против нее герцогство Варшавское, армия которого к марту 1811 г. насчитывала 60 тыс. человек[122]. Наконец, «благодаря искусной политике, давшей ряд торговых привилегий и допустившей ряд изъятий из своего торгового законодательства в пользу американцев»[123], Наполеон способствовал тому, что на другом краю света Соединенные Штаты Америки 18 июня 1812 г., за неделю до французского вторжения в Россию, объявили войну Англии — главному врагу Наполеона, затруднив, естественно, ее борьбу с Францией и содействие России.

Не забывал Наполеон и об идеологической подготовке войны с Россией[124]. Стремясь представить свой поход против нее как превентивную меру защиты от ее «притязаний на мировое господство», он инспирировал перед самым походом издание книги Ш. Лезюра «Возрастание русского могущества от его возникновения до начала XIX в.»[125]. Здесь впервые было названо и «цитировано» подложное «Завещание» Петра I, которое якобы нацеливало Россию на завоевание господства во всем мире (оно было опубликовано в 1836 г. и затем переиздавалось на Западе всякий раз, когда требовалось мобилизовать общественное мнение против России, — во время Крымской, русско-турецкой 1877—1878 гг. и первой мировой войн, перед гитлеровским нашествием 1941 г.)[126].

Русское правительство следило за военными приготовлениями Наполеона с напряженным вниманием и уже к началу 1812 г. считало войну не только неминуемой, но и близкой. Александр I 22 ноября 1811 г. написал сестре Екатерине Павловне: «Военные действия могут начаться с минуты на минуту»[127]. К тому времени и царизм в своих приготовлениях вышел на грань войны.

Непосредственную подготовку к войне Россия начала тоже с февраля—марта 1810 г., когда стало известно о женитьбе Наполеона на Марии-Луизе Австрийской[128], ибо царизм усмотрел в этой женитьбе акцию, более чреватую войной между Францией и Россией, чем континентальная блокада и что бы то ни было. Очень кстати для царизма оказались реваншистские настроения в дворянских, и особенно военных, кругах после Аустерлица и Фридланда. «Военная молодежь находилась в радостном исступлении, — вспоминал Ф.Я. Миркович (брат декабриста А.Я. Мирковича). — Всякий офицер вострил свой меч… Воинственный энтузиазм доходил до высшей степени»[129]. Такие же свидетельства оставили многие современники, в частности П.С. Кайсаров (с 1812 г. ближайший помощник М.И. Кутузова), декабристы С.Г. Волконский, А.Н. Муравьев и др.[130].

М.Б. Барклай де Толли, назначенный 1 февраля 1810 г. военным министром (вместо А.А. Аракчеева), возглавил всю подготовку к войне и повел ее энергично и планомерно. С 1810 г. резко пошла вверх кривая военных расходов России: 1807 г. — 43 млн руб., 1808 г. — 53 млн, 1809 г. — 64,7 млн, 1810 г. — 92 млн, 1811 г. — 113,7 млн руб. только на сухопутные войска[131]. Такими же темпами росла и численность войск. «Армия усилилась почти вдвое», — писал позже Барклай о 1810—1812 гг.[132]. К 1812 г. он довел численный состав вооруженных сил, включая занятые в войнах с Ираном и Турцией, а также гарнизоны по всей стране, до 975 тыс. человек[133]. В то же время царизм с небывалой активностью использовал военную разведку и дипломатию.

Русская разведка в 1810—1812 гг. часто брала верх над французской. Агенты, приставленные к Л. Нарбонну, сумели выкрасть у него шкатулку, в которой хранилась инструкция Наполеона, переписали текст инструкции и вручили его Александру I[134]. Засылавшиеся в Россию под видом торговцев, артистов, землемеров, монахов французские шпионы уже в приграничье попадали под «строгое наблюдение» русских военных властей[135]. Глубоко внедриться им не удавалось, потому что русских людей трудно было склонить к предательству. Французские историки признают, что именно «патриотизм русских» помешал Наполеону создать в России достаточно широкую и надежную шпионскую сеть[136].

Разрушая замыслы французской разведки, русская разведка успешно реализовывала свои. М.Б. Барклай де Толли учредил при посольствах России за границей службу военных атташе с дипломатическим иммунитетом. В Вене таковым был полковник барон Ф. Тейль фон Сераскеркен, в Берлине — подполковник Р.Е. Ренни, в Дрездене — майор В.А. Прендель, в Мюнхене — поручик П.X. Граббе (будущий декабрист) и т. д. Барклай вменил им в обязанность добывать карты и планы военных операций, данные о численности, дислокации и перемещениях войск. «Употребляйте, — наставлял их Барклай, — всевозможные старания к приисканию и доставлению ко мне сих редкостей какою бы то ни было ценою»[137]. Агенты доставляли Барклаю «редкости» чрезвычайной цены: Тейль — общую роспись австрийской армии, Ренни — прусской, Прендель — саксонской и польской, Граббе — баварской[138]. Самые же ценные сведения поступали из Парижа от полковника А.И. Чернышева, назначенного в январе 1810 г. «состоять постоянно при Наполеоне»[139].

Флигель-адъютант Александра I Чернышев — племянник екатерининского фаворита А.Д. Ланского, придворный фат и дамский угодник — вкрался в доверие к лицам из ближайшего окружения Наполеона (сестра императора, красавица Полина Боргезе, по некоторым сведениям, «далеко не была равнодушна к его ухаживаниям»[140] и сумел понравиться даже самому императору. Хотя он начал шпионить в Париже уже после того, как был подкуплен и задействован в качестве русского резидента (под кличками Кузен Анри и Анна Ивановна) бывший министр иностранных дел Франции кн. Ш.-М. Талейран, деятельность Чернышева нисколько от этого не теряла, ибо «он узнавал такое, что Талейрану и присниться не могло»[141]: например, мобилизационные планы Наполеона, а главное, «tableau général» (общую роспись) войск Франции и ее союзников по всей Европе с обозначением численности каждого полка — «секретнейший и наисвященнейший документ, в котором хранилось военное счастье Франции»[142]. Подкупив писца французского военного министерства М. Мишеля, Чернышев получал от него копии «tableau général» раньше, чем подлинник доставлялся Наполеону (подробно об этом и о судьбе Мишеля см.:[143].

Разведывательная деятельность А.И. Чернышева, безусловно, была полезной для России. Однако, расточая хвалу по адресу «замечательного разведчика» и «блестящего офицера русской гвардии» Чернышева[144], нельзя забывать о том «нравственном омерзении», которое он возбуждал в окружающих как царский холуй, «величайший подлец и негодяй»[145], и о его дальнейшей карьере как палача декабристов, садистски распоряжавшегося казнью их вождей[146].

Не менее успешно, чем разведка, действовала в преддверии войны 1812 г. русская дипломатия. Она выведала, что Швеция предпочитает ориентироваться на соседнюю Россию, а не на далекую Францию. Граница с Россией была для Швеции единственной континентальной границей. Со всех других сторон ее защищали от французов море и английский флот. Потерю же Финляндии Швеция предполагала компенсировать захватом Норвегии, на что соглашалась Россия. Что же касается Бернадота, то он с давних пор, еще когда служил под наполеоновскими знаменами, ненавидел Наполеона (хотя получил от него все: маршальский жезл, княжеский титул, даже шведский престол), так как сам метил в «наполеоны», а Наполеона не прочь был бы сделать своим Бернадотом. Используя все это и льстя Бернадоту как «единственному человеку», способному сравниться с Наполеоном и «превзойти его военную славу»[147], царизм добился заключения 5 апреля 1812 г. русско-шведского союзного договора, по которому Швеция обязалась помогать России в борьбе с Францией, а Россия — «обеспечить присоединение Норвегии к Швеции»[148].

Почти одновременно с этой дипломатической викторией на севере царизм одержал еще более важную победу на юге. В затянувшейся войне с Турцией русская армия под командованием М.И. Кутузова 4 июля 1811 г. выиграла сражение под Рущуком, а 14 октября — у Слободзеи. Турки вынуждены были пойти на мирные переговоры, но тянули время, зная, что Наполеон готовится напасть на Россию. В середине мая 1812 г., когда они все еще торговались об условиях, к Александру I приехал граф Л. Нарбонн. Кутузов тут же изобразил перед турецким султаном вояж Нарбонна как миссию дружбы и убедил султана в том, что если уж непобедимый Наполеон ищет дружбы с Россией, то ему, побежденному султану, сам аллах велит делать то же[149]. Султан согласился и 28 мая приказал своему верховному визирю подписать с Кутузовым Бухарестский мирный договор[150], благодаря которому Россия высвободила для борьбы с Наполеоном 52-тысячную Дунайскую армию и еще приобрела Бессарабию.

Таким образом, замысел Наполеона об изоляции России и одновременном ударе на нее с трех сторон силами пяти держав был сорван. Русская дипломатия перед самым нашествием сумела обезвредить двух из пяти предполагавшихся противников. Фланги свои Россия успела обезопасить.

Столь выдающаяся двойная победа русской дипломатии — и на севере, и на юге — превзошла все ожидания царизма. Александр I на радостях спешил «торжественно принести благодарение» не дипломатам своим, не Кутузову, а «Творцу всех благ» — господу богу[151].

Зато Наполеон был вне себя от досады и гнева, посчитав случившееся (для него тоже помимо всех ожиданий) противоестественным. «Неслыханная вещь! — восклицал он. — Две державы, которые должны потребовать все обратно у русских, становятся их союзниками как раз тогда, когда представляется прекрасный случай вновь завоевать потерянное»[152]. Особенно негодовал он на турок, по адресу которых «истощил весь словарь французских ругательств»[153].

Но борьба между Францией и Россией за союзников на этом не закончилась. Феодальные Австрия и Пруссия были втянуты в союз с буржуазной Францией насильно и помогали Наполеону чуть ли не из-под палки, готовые в первый же удобный момент переметнуться на сторону феодальной России (что они в конце концов и сделали). Посланец Австрии граф Л. Лебцельтерн уже в июне 1812 г. приезжал к Александру I в Вильно, дабы заверить его в том, что и численность, и действия австрийского вспомогательного корпуса «по возможности будут ограничены» и что в любом случае «Австрия навсегда останется другом России»[154]. Король Пруссии Фридрих-Вильгельм III прислал царю аналогичные заверения: «Если война вспыхнет, мы будем вредить друг другу только в крайних случаях. Сохраним всегда в памяти, что мы друзья и что придет время быть опять союзниками»[155].

Готовясь к войне, царизм, естественно, крепил оборону страны — на случай, если Наполеон нападет первым. Строились укрепленные линии по Двине и Днепру, превращались в крепости Рига, Динабург (ныне Даугавпилс), Дрисса (Верхнедвинск), Бобруйск, Мозырь, Борисов, Киев, Житомир, но из-за бесхозяйственности, порожденной условиями крепостничества, оборонительные работы продвигались медленно и к началу войны не были завершены[156].

В то же время царизм готовился и к наступательной войне, надеясь «сразить чудовище», как выражался Александр I, имея в виду Наполеона[157], превентивным ударом. С начала 1811 г. ряд военных деятелей России, в том числе такие авторитеты, как герцог А. Вюртембергский, князь П.И. Багратион и барон Л.Л. Беннигсен, представили царю планы наступления на Варшаву и Данциг[158]. Сам царь, как явствует из его письма к А. Чарторыйскому от 6 января 1811 г., планировал начать войну с захвата и присоединения Польши к России[159]. 25 февраля того же года в инструкции своему посланнику при австрийском дворе Г.О. Штакельбергу Александр I подчеркнул, что Россия «непременно должна» овладеть Польшей, и только за то, чтобы Австрия не мешала этому, предложил ей Валахию и Молдавию[160]. Этот план был сорван из-за того, что лидер польских националистов кн. Ю. Понятовский (бывший соратник Т. Костюшко и будущий маршал Франции), которого Чарторыйский попытался было привлечь на сторону России, информировал о русских приготовлениях Наполеона[161].

Тогда к осени 1811 г. царизм договорился о совместном выступлении с Пруссией — так, чтобы русские войска «старались бы дойти до Вислы раньше, чем неприятель утвердится на ней»[162]. 24, 27 и 29 октября 1811 г. последовали «высочайшие повеления» командующим пятью корпусами на западной границе (П.И. Багратиону, Д.С. Дохтурову, П.X. Витгенштейну, И.Н. Эссену и К.Ф. Багговуту) приготовиться к походу[163]. Россия могла начать войну со дня на день[164].

Вероломство Пруссии, в последний момент отказавшейся поддержать Россию, помешало царизму выступить первым — Наполеон опередил его. Но агрессивные планы у царизма в то время были. Встречающиеся в нашей литературе заверения, будто «подобных планов у русского правительства не было и не могло (?! — Н.Т.) быть»[165], и попытки опереться на материалы сборника «Внешняя политика России XIX и начала XX века», которые якобы «опровергают утверждение А. Вандаля» о захватнических планах царизма 1811 г.[166], выглядят наивно. Дело ведь не в «утверждении А. Вандаля», а в подлинных, официальных документах царизма, таких, как письмо Александра I к А. Чарторыйскому от 6 января, инструкция Г.О. Штакельбергу от 25 февраля и «высочайшие повеления» пяти генералам от 24—29 октября 1811 г. Из того, что эти документы не включили в названный сборник, вовсе не следует, что они перестали существовать, тем более что они уже давно бытуют в литературе разных стран[167].

Вместе с тем не выдерживает критики и точка зрения М.Н. Покровского, заключившего, что после опубликования переписки Александра I с А. Чарторыйским в 1811 г. «совершенно невозможно говорить о «нашествии» Наполеона на Россию», оказавшемся-де всего лишь «актом необходимой самообороны»[168]. Если бы царизм в 1811 г. начал войну, тогда было бы невозможно говорить о нашествии Наполеона. Но дело обернулось иначе: пока царизм планировал, Наполеон осуществил нападение.

Александр I выехал к армии (из Петербурга в Вильно) раньше Наполеона — 21 апреля 1812 г. Наполеон, узнав об этом, 9 мая оставил Париж[169], промчался через всю Европу, по пути устроил грандиозную антирусскую демонстрацию в Дрездене, куда съехались к нему на поклон вассальные монархи, и (в то время как Александр I медлил в Вильно) устремился дальше на восток вслед за своими войсками, которые шли и шли к р. Неман, к западной границе России.

[*] Здесь и далее все даты приводятся по новому стилю.

[1] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 5. С. 30; Т. 26. С. 311.

[2] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 19. С. 146; Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 1. С. 269; Т. 2. С. 14; Т. 5. С. 30; Т. 17. С. 228; Т. 21. С. 177.

[3] Подробно см.: Джеджула К.Е. Россия и Великая французская буржуазная революция конца XVIII в. Киев, 1972. Гл. 4.

[4] Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 г. М., 1962. С. 41, 115—116; Гарнич Н.Ф. 1812 год. 2 изд. М., 1956. С. 16—20; Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. 2 изд. М., 1974. С. 30—31, 33 и др.

[5] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 8. С. 120; см. также: Т. 2. С. 563, 567; Т. 10. С. 466; Т. 17. С. 545; Т. 18. С. 576.

[6] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 1. С. 112.

[7] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 2. С. 564; Т. 20. С. 111; Т. 21. С. 475.

[8] Манфред А.3. Наполеон Бонапарт. 3 изд. М., 1980. С. 444.

[9] Пушкин А.С. Собрание сочинений. В 10 т. М., 1981. Т. 1. С. 331.

[10] См.: Реизов Б.Г. Пушкин и Наполеон // Русская литература. 1966. № 4. С. 53—57.

[11] Чернышевский Н.Г. Полное собрание сочинений. Т. 3. М., 1947. С. 139; Гегель Г.В. Работы разных лет. В 2 т. Т. 2. М., 1971. С. 343; Байрон Д. Полное собрание сочинений. В 4 т. Т. 3. СПб., 1905. С. 152; Эккерман И. Разговоры с Гёте в последние годы его жизни. М., 1981. С. 175.

[12] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 7. С. 44, 82; Т. 9. С. 4; Т. 10. С. 239, 252, 600; Т. 11. С. 624, 630; Т. 29. С. 229.

[13] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 2. С. 563; Т. 6. С. 163.

[15] Сен-Клудский журнал наполеоновых знаменитых дел, златых изречений и великих мер в Италии, Франции, Египте, Германии, Испании и России, содержащий в себе верный чертеж знаменитых пожертвований Наполеоновых, подъятых для завоевания целого света и для прославления своего великого имени. В 4 ч. Ч. I. М., 1814. С. 4.

[16] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 30. С. 5—6; см. также: Т. 34. С. 196.

[17] Итоги и задачи изучения внешней политики России. М., 1981. С. 197; см. также: Бескровный Л.Г. Русское военное искусство XIX в. М., 1974. С. 23; Окунь С.Б. История СССР. Лекции. Ч. 1. Л., 1974. С. 164; Жилин П.А. М.И. Кутузов. М., 1983. С. 75—76; Он же. О войне и военной истории. М., 1984. С. 457, 503, 504; Орлик О.В. «Гроза двенадцатого года...» М., 1987. С. 16; 1812 год. К 150-летию Отечественной войны: сб. статей. М., 1962. С. 9—10.

[18] Кайданов И.К. Краткое изложение дипломатии российского двора. Ч. 2. СПб., 1833. С. 150; Шильдер Н.К. Император Александр I. Его жизнь и царствование. Т. 2. СПб., 1905. С. 120—121; Три века [Сб. к 300-летню Дома Романовых]. Т. 5. М., 1913. С. 184.

[19] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 32. С. 77—79, 82, 335; Т. 34. С. 196—197.

[20] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 32. С. 82.

[21] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 6. С. 520; Т. 11. С. 320; Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 35. С. 382.

[22] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 2. С.146—149, 368, 407, 430; Т. 3. С. 562, 578.

[23] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 37. 293.

[24] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 2. С. 182, 370, 372, 374, 617, 621; Т. 3. С. 562—563.

[25] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 22. С. 26.

[26] Мемуары князя Адама Чарторыжского и его переписка с императором Александром I. Т. 2. М., 1913. С. 97—98, 138—139, 147—148, 167, 169—170.

[27] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 57; Беседы и частная переписка между императором Александром I и кн. А. Чарторыжским. М., 1912. С. 107, 119—123.

[28] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 58, 353—354; Беседы и частная переписка между императором Александром I и кн. А. Чарторыжским. М., 1912. С. 149, 152.

[29] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 2. С. 154.

[31] Там же. Т. 6. С. 288, 731; Мемуары князя Адама Чарторыжского... Т. 2. С. 61.

[32] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 1. С. 51, 89, 462—466; Т. 2. С. 149, 153; Сборник Русского исторического общества (далее: РИО). Т. 70. С. 211; Архив кн. Воронцова. Т. 10. М., 1876. С. 270.

[33] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд.Т. 5. С. 310—311; Т. 22. С. 28.

[34] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 32. С. 5; см. также: Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 22. С. 31.

[35] Наполеон — Александру I 2 февраля 1808 г. (РИО. Т. 88. С. 456); Александр I — Наполеону 5 апреля 1808 г. (Там же. С. 600).

[36] Нарочницкий А.Л. Россия и наполеоновские войны за господство над Европой // Вопросы истории. 1979. № 4. С. 77; см. также: Окунь С.Б. Указ. соч. С. 184, 188; Итоги и задачи изучения внешней политики России. С. 198; Рогинский В.В. Швеция и Россия. Союз 1812 г. М., 1978. С. 47; Кяйвяряйнен И.И. Международные отношения на севере Европы в начале XIX в. и присоединение Финляндии к России. Петрозаводск, 1965. С. 7, 44.

[37] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 32. С. 89, 90; Т. 36. С. 110.

[38] Золотарев В.А. и др. Во славу отечества Российского. М., 1984. С. 23.

[39] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 1. С. 51, 53, 89, 91; РИО. Т. 70. С. 202, 216, 222; Архив кн. Воронцова. Т. 10. С. 270, 273.

[40] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 2. С. 147.

[41] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 2. С. 182, 374; Т. 3. С. 562, 563.

[43] Сироткин В.Г. Из истории внешней политики России в Средиземноморье в начале XIX в. // Исторические записки. 1960. Т. 67. С. 216.

[44] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 1. С. 220—221; Людовик XVIII в России // Русский архив. 1877. № 9. С. 58, 60.

[46] Центральный государственный архив Октябрьской революции, высших органов государственной власти и органов государственного управления СССР (далее: ЦГАОР СССР), ф. 679, on. 1, д. 105, л. 69.

[47] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 1. С. 269.

[49] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 2. С. 722—723.

[50] Манфред А.3. Наполеон Бонапарт. 3 изд. М., 1980. С. 478.

[51] Лависс Э., Рамбо А. История XIX в. Т. 1. М., 1905. С. 67.

[52] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 2. С. 567.

[53] Napoléon I. Correspondance. V. 1—32. P., 1858—1870. V. 13. P. 555—557.

[54] Только с апреля 1805 по июнь 1807 г. Россия получила для борьбы с Наполеоном 1,3 млн ф. ст. безвозвратных английских субсидий (Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 3. С. 657).

[55] Подробно о кампании 1806—1807 гг. см.: Леттов-Форбек О. История войны 1806 и 1807 гг. Т. 1—4. Варшава, 1898.

[57] Мартенс Ф.Ф. Собрание трактатов и конвенций, заключенных Россиею с иностранными державами. Т. 13. СПб., 1902. С. 296.

[58] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 3. С. 631—646.

[60] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 1. С. 322; РИО. Т. 88. С. 457.

[61] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 22. С. 28.

[62] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 31. 435; Т. 32. С. 6.

[63] Манфред А.3. Наполеон Бонапарт. 3 изд. М., 1980. C. 550.

[64] Накануне Эрфуртского свидания 1808 г. // Русская старина. 1899. № 4. С. 18—20.

[65] См.: Сироткин В.Г. Дуэль двух дипломатий. Россия и Франция в 1801—1812 гг. М., 1966. С. 105—107.

[66] Шишков А.С. Записки, мнения и переписка. Т. 1. Berlin, 1870. С. 96.

[67] Тимощук В.В. Брачные проекты вел. кн. Екатерины Павловны и Анны Павловны // Русская старина. 1911. № 3. С. 522—523.

[68] Лачинов В.П. Александр I и Наполеон в Эрфурте // Русская старина. 1897. № 6. С. 495.

[69] Сорель А. Европа и французская революция. Т. 7. СПб., 1908. С. 433.

[70] Так же считал М.М. Сперанский (см.: Записка М.М. Сперанского о вероятностях войны с Франциею после Тильзитского мира // Русская старина. 1900. № 1. С. 57).

[71] Богданович М.И. История Отечественной войны 1812 года по достоверным источникам. Т. 1—3. СПб., 1859—1860. Т. 1. С. 39; Бутурлин Д.П. История нашествия императора Наполеона на Россию в 1812 г. Ч. 1—2. СПб., 1823—1824. Ч. 1. С. 17, 79; Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны 1812 г. Т. 1—4. СПб., 1839. Т. 1. С. 36.

[72] Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. 2 изд. М., 1974. С. 87, 93; История дипломатии. Т. 1. М., 1959. С. 481—485; Киняпина Н.С. Внешняя политика России первой половины XIX в. М., 1963. С. 57—63; Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 г. М., 1968. С. 7—8; Хвостов В.М. Проблемы истории внешней политики России и международных отношений в конце XIX—начале XX в. М., 1977. С. 322—323; Окунь С.Б. Указ. соч. Ч. 1. С. 210 и др.; История СССР XIX—начала XX в. / Под ред. И.А. Федосова. М., 1981. С. 39; Жилин П.А. О войне и военной истории. С. 447; Орлик О.В. Указ. соч. С. 16—17.

[73] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 35. С. 382—383.

[75] Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны 1812 г. Т. 1—4. СПб., 1839. Т. 1. С. 153.

[77] Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 7. С. 315.

[79] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 373, 425, 426.

[80] Там же. С. 56—59, 363—364, 372; Пять собственноручных писем имп. Александра I в 1812 г. // Русская старина. 1902. № 1. С. 221, 222.

[81] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 306.

[82] Злотников М.Ф. Континентальная блокада и Россия. М.; Л., 1966. С. 290—291.

[84] Дипломатические сношения России и Франции по донесениям послов имп. Александра и Наполеона (1808—1812). Т. 6. СПб., 1905. С. 75.

[85] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 2. С. 551; Гарнич Н.Ф. 1812 год. 2 изд. М., 1956. С. 29; Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 3. С. 363, 502; Покровский М.Н. Избранные произведения. В 4 кн. Кн. 2. М., 1965. С. 217; Свечников М.С. Война 1812 г. Бородино. М., 1937. С. 8; Злотников М.Ф. Указ. соч. С. 331.

[86] Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 3. С. 497.

[87] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 92; РИО. Т. 21. С. 147.

[88] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 22. С. 30.

[89] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 2. С. 400, 520; Т. 3. С. 91, 217; Попов А.Н. Отечественная война 1812 г. Т. 1. М., 1905. С. 94—95.

[90] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 3.

[91] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 56—59.

[92] Так объяснил причину аннексии Ольденбурга сам Наполеон (Русский архив. 1870. № 1. С. 130).

[93] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 69—71, 93.

[94] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 1. С. 591, 294—296, 301; Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 4. С. 561; Т. 6. С. 751. Прим. 442; Дипломатические сношения России и Франции... Т. 1. С. 202—209, 216—217, 222; Tatistcheff S. Alexandre I et Napoléon d’après leur correspondance inedite (1801—1812). P., 1891. P. 365—370.

[95] Александр I — Наполеону 13 марта 1808 г. (Tatistcheff S. Op. cit. P. 372).

[96] Бескровный Л.Г. Отечественная война 1812 г. М., 1962. С. 152, 593; Гарнич Н.Ф. 1812 год. 2 изд. М., 1956. С. 45; Жилин П.А. Гибель наполеоновской армии в России. 2 изд. М., 1974. С. 75, 90; Вершигора П.П. Военное творчество народных масс. М., 1961. С. 365; Хвостов В.М. Указ. соч. С. 307; Орлик О.В. Указ. соч. С. 15; Бородино. 1812. М., 1987. С. 296, 379.

[98] Манфред А.3. Наполеон Бонапарт. 3 изд. М., 1980. С. 665, 667—668; Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 7. С. 257, 440.

[99] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 347.

[100] Ленин В.И. Полное собрание сочинений. 5 изд. Т. 26. С. 311; Т. 36. С. 109.

[101] Маркс К., Энгельс Ф. Сочинения. 2 изд. Т. 10. С. 436.

[103] Секретный доклад, представленный Наполеону министром иностранных дел // Русская старина. 1897. № 3. С. 423—424, 453—455.

[104] Дружинин Н.М. Историческое значение Отечественной войны 1812 г. // Вопросы истории. 1962. № 12. С. 49.

[105] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 528.

[106] Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 7. С. 464.

[107] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 458; Mémoires et correspondance du roi Jérôme. V. 5. P., 1865. P. 247—248; Rapp J. Mémoires. P., 1823. P. 161.

[108] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 458-459; Жомини А. Политическая и военная жизнь Наполеона. Т. 5. СПб., 1840. С. 237.

[109] Манфред А.3. Наполеон Бонапарт. 3 изд. М., 1980. С. 661.

[110] Коленкур А. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. М., 1943. С. 64; Харкевич В.И. Война 1812 г. От Немана до Смоленска. Вильна, 1901. С. 27.

[111] Молок А.И. Империя Наполеона накануне войны 1812 г. // Ученые записки ЛГУ. 1938. № 19. Т. 4. С. 69.

[113] Донесения из Франции кн. А. Б. Куракина имп. Александру Павловичу // Русский архив. 1870. № 1. С. 129.

[114] Отечественная война 1812 г. Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Т. 1—22. СПб., 1900—1914. Т. 2. С. 116; Т. 6. С. 2—42.

[115] Симанский П.Н. Перед войной 1812 г. СПб., 1906.

[116] Военский К.А. Приезд гр. Нарбонна в Вильну в мае 1812 г. // Русская старина. 1907. № 8.

[117] Napoléon I. Correspondance. V. 1—32. P., 1858—1870. Т. 23. С. 95, 97.

[118] Sokolnicki М. General М. Sokolnicki (1760—1815). Krakow; Warszawa, 1912. S. 224—225; Soltyk R. Napoléon en 1812. P., 1836. P. 42—43.

[119] Безотосный В.М. Разведка Наполеона в России перед 1812 г. // Вопросы истории. 1982. № 10. С. 92.

[120] Манфред А.3. Наполеон Бонапарт. 3 изд. М., 1980. С. 661.

[122] Отечественная война 1812 г. Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Т. 1—22. СПб., 1900—1914. Т. 2. С. 116.

[123] Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 7. С. 250.

[124] Подробно см.: Сироткин В.Г. Наполеоновская «война перьев» против России // Новая и новейшая история. 1981. № 1.

[125] L[esur]. Le progrès de la puissance russe dépuis son origine jusqu’au commencement du XIX siécle. P., 1812.

[126] Павленко H.И. Три так называемые завещания Петра I // Вопросы истории. 1979. № 2. С. 142—144. Некоторые историки сочли эту фальшивку «изобретением Наполеона I», но большинство полагает, что Наполеон ее только использовал, а изобрел еще в XVI11 в. кавалер К. д’Еон — авантюрист типа Д. Казановы и А. Калиостро, 34 года выдававший себя за женщину (Там же. С. 143).

[127] Переписка императора Александра I с сестрой вел. кн. Екатериной Павловной. СПб., 1910. С. 57.

[128] См.: Пугачев В.В. Подготовка России к войне с Наполеоном в 1810—1811 гг. // Ученые записки Горьковского университета. 1964. Вып. 72. Ч. 1. С. 93—94.

[129] Миркович Ф.Я. Его жизнеописание, составленное по собственным его запискам… СПб., 1889. С. 25.

[130] Радожицкий И.Т. Походные записки артиллериста с 1812 по 1816 г. Ч. 1. М., 1835. С. 32—33, 35; Лотман Ю.М. А.С. Кайсаров и литературно-общественная борьба его времени. Тарту, 1958. С. 168; Волконский С.Г. Записки. СПб., 1901. С. 147; Муравьев А.Н. Автобиографические записки // Декабристы. Новые материалы. М., 1955. С. 170—171; [Чичерин А. В.] Дневник Александра Чичерина. 1812—1813. М., 1966. С. 83; Дубровин Н.Ф. Русская жизнь в начале XIX в. // Русская старина. 1901. № 12. С. 493.

[131] См.: Сироткин В.Г. Дуэль двух дипломатий… С. 142.

[133] Столетие Военного министерства. Т. 1. СПб., 1902. С. 203—204.

[134] Де Санглен Я.И. Записки // Русская старина. 1883. № 3. С 544.

[135] ЦГВИА СССР, ф. 103, оп. 209-в, св. 1, д. 2, л. 1—6; св. 2, д. 13, л. 2—6; ЦГАОР СССР, ф. 1165, оп. 2, д. 1, л. 4—4 об.

[137] Отечественная война 1812 г. Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Т. 1—22. СПб., 1900—1914. Т. 1. Ч. 1. С. 94.

[138] Там же. Т. 1.4. 2. С. 143, 278—283; Т. 2. С. 116; Т. 6. С. 262—272; Т. 10. С. 87, 88.

[140] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 43.

[141] Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 11. С. 97.

[142] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 319; 26. Т. 1. Ч. 2. С. 182—240; Т. 2. С. 300—357; Т. 6. С. 2—42; Т. 8. С. 2—21.

[145] Давыдов Д.В. Сочинения. М., 1962. С. 491; Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 7. С. 457; Смоленская старина. 1912. Вып. 2. С. 343.

[146] Волконский С.Г. Указ. соч. С. 438, 451; Якушкин И.Д. Записки, статьи, письма. М., 1951. С. 83, 588; Фонвизин М.А. Сочинения и письма. Т. 2. Иркутск, 1982. С. 196; Мемуары декабристов. Северное общество. М., 1981. С. 132, 268, 273; Мемуары декабристов. Южное общество. М., 1982. С. 50, 232, 233.

[147] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 503.

[149] Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 7. С. 466.

[150] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 412—417.

[151] Дубровин Н.Ф. Отечественная война в письмах современников (1812—1815). СПб., 1882. С. 7.

[152] Коленкур А. Мемуары. Поход Наполеона в Россию. М., 1943. С. 121.

[153] Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 7. С. 780.

[154] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 757.

[155] Михайловский-Данилевский А.И. Описание Отечественной войны 1812 г. Т. 1—4. СПб., 1839. Т. 1. С. 77.

[156] Подробно см.: Пугачев В.В. Указ. соч. С. 102—109.

[157] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 503.

[158] Отечественная война 1812 г. Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Т. 1—22. СПб., 1900—1914. Т. 2. С. 83—93; Т. 5. С. 75—77; Т. 10. С. 253—275.

[159] Беседы и частная переписка между императором Александром I и кн. А. Чарторыжским. С. 147—154.

[161] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 140—142.

[162] Внешняя политика России XIX и начала XX века. Документы российского министерства иностранных дел. Серия первая (1801—1815 гг.). Т. 1—6. М., 1960—1967. Т. 6. С. 200.

[163] Отечественная война 1812 г. Материалы Военно-ученого архива Главного штаба. Т. 1—22. СПб., 1900—1914. Т. 5. С. 268—270, 302—304, 313—315.

[164] См. свидетельства об этом М.Б. Барклая де Толли (Военный журнал. 1859. № 1. С. 2) и А.П. Ермолова (Ермолов А.П. Записки. С приложениями. Ч. 1. М., 1865. С. 123—124).

[165] Федосова Е.И. Польский вопрос во внешней политике первой империи во Франции. М., 1980. С. 190—191.

[166] Нарочницкий А.Л. Две тенденции в развитии отношений между СССР и Францией // Новая и новейшая история. 1966. № 5. С. 9.

[167] Вандаль А. Наполеон и Александр I. Т. 1—3. СПб., 1911—1913. Т. 3. С. 140—145; Покровский М.Н. Указ. соч. Кн. 2. С. 217—218; Kukiel М. Wojna 1812 roku. Т. 1. Krakow, 1937. S. 24; Grochulska В. Ksiestwo Warszawskie. Warszawa, 1966. S. 187.

[169] Тарле Е.В. Сочинения. В 12 т. М., 1957—1962. Т. 7. С. 250, 461.

Глава из книги: Троицкий Н.А. 1812. Великий год России. М.: Мысль, 1988.

Николай Алексеевич Троицкий (1931—2014) — советский и российский историк. Доктор исторических наук, профессор Саратовского государственного университета им. Н.Г. Чернышевского, в 1975—2001 годах — заведующий кафедрой истории России (до 1991 года именовалась кафедрой истории СССР досоветского периода). Действительный член Международной академии наук Высшей школы (1993) и Академии военных наук РФ (1996).

Один из крупнейших специалистов по истории России XIX века («Россия в XIX веке. Курс лекций». 1997; 1999; 2003, «Лекции по русской истории XIX века. Краткий курс». Саратов, 1994). Автор многих новаторских исследований по истории народнического этапа в российском освободительном движении, таких как «Большое общество пропаганды 1871—1874 гг.» (Саратов, 1963; переработанное издание: «Первые из блестящей плеяды». Саратов, 1991); «Политические процессы в России (1871—1891 гг.)» (Саратов, 1971); «Царские суды против революционной России» (Саратов, 1976); «Безумство храбрых. Русские революционеры и карательная политика царизма, 1866—1882 гг.» (М., 1978); «Царизм под судом прогрессивной общественности 1866—1895 гг.» (М., 1979); «Народная воля» перед царским судом» (Саратов, 1971; 1983); «Крестоносцы социализма» (Саратов, 2002). Разработка этого направления ведется Троицким на стыке нескольких гуманитарных наук: истории, политологии, правоведения, литературоведения, искусствознания. Троицкий изучил, в частности, отражение революционного движения в литературе, живописи, воздействие идей освободительного движения на театр. На этом материале он убедительно обосновал вывод о сочувствии абсолютного большинства выдающихся деятелей русской культуры идеям и представителям освободительного движения («Культура народов России в эпоху второй революционной ситуации (1878—1882)». Саратов, 1989). В развитие изучения истории освободительного движения Троицкий впервые исследовал тему политических защитников («Адвокатура в России и политические процессы 1866—1904 гг.». Тула, 2000).

Троицкий также является автором ряда работ по проблемам Отечественной войны 1812 года, в которых он впервые после авторов 1920-х годов смог комплексно, на основе марксистской методологии развенчать многие «патриотические» и псевдонаучные шаблоны и клише, почерпнутые сталинистской историографией непосредственно из дореволюционной официозной историографии («1812. Великий год России». М., 1988; 2007; это название книга получила в издательстве вопреки воле автора; «Отечественная война 1812 года». Саратов, 1991; «Фельдмаршал Кутузов: мифы и факты». М., 2002; 2003; «Александр I и Наполеон». М., 1994; «Александр I против Наполеона». М., 2007).

По вопросам, связанным с войной 1812 года и с характером разночинского этапа в российском революционном движении, Н.А. Троицкий неоднократно (начиная с 1960-х годов) вступал в острую полемику с представителями официальной советской историографии, хотя это грозило ему серьезными неприятностями. В 2001—2002 годах А. Троицкий выступил против насаждения мифа о «великом реформаторе» П.А. Столыпине и разоблачил как ненаучные и изготовленные «неграми» диссертации о Столыпине тогдашнего саратовского губернатора Д.Ф. Аяцкова, за что подвергся преследованиям со стороны губернатора (был отстранен от заведования кафедрой, а исторический факультет Саратовского университета не был расформирован только из-за международной кампании протеста).

Под редакцией Н.А. Троицкого при кафедре истории России Саратовского университета издавался межвузовский научный сборник «Освободительное движение в России» — фактически единственный в стране пример историко-революционного журнала.

Николай Троицкий

Пролог

Перед грозой

Причины и характер войны 1812 г.

Подготовка к войне