|
Из сделанного нами обзора[I] исторического развития фашизма в Италии, Германии и Австрии видна та решающая роль, которую играла в этом развитии социал-демократия. Понимание этих двух тесно связанных друг с другом явлений послевоенного периода — современной социал-демократии и фашизма — имеет решающее значение для понимания всей послевоенной политики капитализма. Эта проблема, однако, пронизана противоречиями, и нужен самый тщательный анализ, чтобы понять подлинное существо фашизма и условия его развития.
Следует сказать, что под термином «социал-демократия» мы тут разумеем явление послевоенного времени — социал-демократические партии после 1914 г., объединившиеся затем в 1923 г. для создания послевоенного II Интернационала, называемого Рабочим социалистическим интернационалом. Далее следует отметить, что политика социал-демократии разбирается здесь для характеристики политики сотрудничества с буржуазией, которую проповедовал и осуществлял послевоенный Второй Интернационал. Тенденции оппортунистической парламентской коррупции и врастания в капиталистическое государство окрепли и усиливались уже до войны на протяжении всей империалистической эпохи, хотя номинально программа интернационального революционного марксизма еще сохранялась. Революционное крыло вело все более резкую борьбу против этих тенденций уже с начала XX столетия, однако лишь решающее испытание империалистической войны 1914 г. привело эти тенденции к их полному выражению и показало, что с.-д. партии открыто перешли в лагерь капитализма. Прямой переход больших организаций рабочего движения во всех империалистических странах, в особенности парламентского и профсоюзного руководства, к открытому единству с капитализмом и капиталистическим государством является важнейшим историческим фактом. Дальнейшая эволюция этих партий сыграла в первые годы после войны важнейшую роль в поражении пролетарской революции, а в последующие годы — в росте фашизма.
Эта роль социал-демократии стала проявляться уже в первые послевоенные годы в весьма определенных формах во второстепенных государствах, где была установлена белая диктатура: в Венгрии, Финляндии, Болгарии и т. д. В период реконструкции и частичной стабилизации капитализма, установившейся при помощи социал-демократий, и в особенности с тех пор как начался мировой экономический кризис и устои капиталистической реконструкции были поколеблены, эта роль социал-демократии стала выступать все более четко. Можно проследить как процесс «фашизации» во всех его многообразных формах и этапах, так и прямое пособничество фашизму.
Многие разочаровавшиеся социал-демократы начинают понимать — в особенности после разительного германского примера и последовавшего за этим кризиса II Интернационала — ту роль, которую социал-демократия сыграла в развитии фашизма; тем не менее коммунистический анализ «социал-фашизма» как все более характерного существа социал-демократии в процессе, приведшем к победе фашизма в Германии, часто вызывал большие недоразумения, возмущение и недоумение.
Необходимо поэтому более полно изучить характер социал-демократии и фашизма, составляющих основной оплот капитализма в послевоенный период.
Очень полезно начать рассмотрение этого вопроса с той оценки, которую дает современный финансовый капитал роли социал-демократий и фашизма.
Точка зрения финансового капитала выражена с исчерпывающей ясностью в уже упоминавшемся секретном бюллетене Федерации германских промышленников «Deutsche Führerbriefe» — в его статьях в критическом 1932 г. Эти «Письма вождям» представляют собой «политико-экономическую частную корреспонденцию», вначале предназначавшуюся лишь для вождей финансового капитала, входивших в эту федерацию. В №№ 72 и 75 от 16 и 20 сентября 1932 г. были помещены статьи «о социальной реконсолидации капитализма», ярко отражавшие взгляды господствующих финансовых групп.
Автор исходит в основном из той точки зрения, что сохранение капиталистического господства зависит от раскола рабочего класса:
«Необходимым условием всякой социальной реконсолидации буржуазного режима, возможной в Германии после войны, является раскол рабочего движения. Единое рабочее движение, развивающееся снизу, должно быть революционным, и буржуазный режим не может устоять против него хотя бы даже с помощью военной силы».
Итак, основной опасностью является единый фронт рабочего класса, против него не может устоять даже военная сила. Капитализму, таким образом, нужна социальная основа вне его рядов, раскалывающая рабочий класс. Этой основой стала в послевоенные годы социал-демократия:
«Проблема консолидации буржуазного режима в послевоенной Германии сводится в общем к тому, что руководящая буржуазия, контролирующая национальную экономику, стала слишком малочисленной, чтобы собственными силами удержать свою власть. Если она не хочет полагаться на чрезвычайно опасное орудие, каковым является военная сила, то она должна для этой цели вступить в союз со слоями, не принадлежащими к ней в социальном отношении, но которые оказывают ей незаменимую услугу, укрепляя ее господство в народе и являясь таким образом фактическим и последним оплотом режима. Этим последним и “крайним хранителем” буржуазного режима в первый период послевоенной консолидации являлась социал-демократия».
Пока анализ весьма прост. Социал-демократия дала основу для сохранения капиталистического режима и раскола рабочего класса. Но почему социал-демократия оказалась в состоянии расколоть рабочий класс? Какова социальная основа социал-демократии? Здесь анализ представителя финансового капитала весьма приближается к ленинскому анализу причин раскола рабочего класса в империалистических странах. Автор видит базу социал-демократии и ее раскольнической деятельности в привилегированных условиях, основанных на социальном законодательстве и уступках находившейся в преимущественном положении организованной части рабочего класса:
«В первый период реконструкции послевоенного буржуазного режима, с 1923—1924 по 1929—1930 гг., раскол рабочего класса основывался на завоеваниях в области зарплаты и социальной политики, которых добилась социал-демократия, использовав революционный подъем.
Благодаря своему социальному характеру, будучи с самого начала рабочей партией, социал-демократия привлекла к делу реконструкции в этот период, помимо своей политической силы, нечто более ценное и устойчивое, а именно организованный рабочий класс. Парализовав его революционную энергию, она приковала его к буржуазному государству.
Правда, ноябрьский социализм[II] представлял собой также и идеологическое массовое движение, но его сила была не только в этом, — за ним стояла мощь организованного рабочего класса, социальная мощь профсоюзов. Это движение могло пойти на убыль, но профсоюзы оставались, и вместе с ними или, вернее, благодаря им, осталась и социал-демократическая партия».
На этой базе основные массы организованного рабочего класса были благодаря социал-демократии и профсоюзам «прикованы к буржуазному государству», в то время как коммунистов держали вовне с помощью «шлюзового механизма»:
«Эти завоевания (в области зарплаты и социальной политики) были своего рода шлюзовым механизмом, с помощью которого в условиях сокращающегося рынка труда занятые, прочно организованные слои рабочего класса пользовались неравномерными, но довольно значительными преимуществами по сравнению с безработными и текучими массами низших категорий рабочих; они были в известной степени защищены от последствий безработицы и от влияния общего кризисного положения на их уровень жизни.
Политическая граница между социал-демократией и коммунизмом почти полностью совпадает с социальной и экономической линией этой шлюзовой плотины, и все усилия коммунизма, которые пока что были тщетны, направлены к тому, чтобы прорвать эту защищенную сферу профсоюзов. Эта система работала достаточно хорошо, пока мировой экономический кризис не стал подрывать устои стабилизации. Экономический кризис заставил капитализм ликвидировать “завоевания” в области зарплаты и социальной политики и тем самым подорвать базу социал-демократии. Но это создало опасность перехода рабочих масс в лагерь коммунизма». Поэтому нужно было найти новое орудие раскола рабочих — национал-социализм:
«Переходный период, который мы сейчас переживаем вследствие того, что экономический кризис неизбежным образом уничтожает эти завоевания, вызывает острую опасность, что с исчезновением этих завоеваний перестанет работать основанный на них механизм раскола рабочего класса, в результате чего рабочий класс повернется в сторону коммунизма, и буржуазный режим окажется перед необходимостью установить военную диктатуру. Это положило бы начало фазе неизлечимой болезни буржуазного режима. Так как уже нет возможности восстановить прежний шлюзовой механизм, то единственно возможное средство спасения буржуазного режима от этой пропасти — это расколоть рабочий класс и привязать его к государственному аппарату при помощи других, более прямых способов. В этом заключаются позитивные возможности и задачи национал-социализма».
Новые условия вызывают, однако, необходимость изменения государственных форм. Чтобы привязать организованный рабочий класс к государству с помощью социал-демократии, нужен парламентский механизм, Отсюда вытекает, что либеральная парламентская конституция приемлема для монополистического капитализма лишь при условии, что социал-демократия успешно раскалывает рабочий класс и держит его в своей власти. Если, капитализм вынужден подорвать базу социал-демократии, то он равным образом вынужден превратить парламентскую конституцию в непарламентскую, «ограниченную» (т. е. фашистскую) конституцию:
«Связь профсоюзной бюрократии с социал-демократией возникает и исчезает вместе с парламентской системой. Возможность либерально-социальной конституции монополистического капитализма определяется наличием автоматического механизма, раскалывающего рабочий класс. Буржуазный режим, основанный на либерально-буржуазной конституции, должен быть не только парламентским: он должен опираться на поддержку социал-демократии и предоставлять ей возможность добиваться соответствующих завоеваний. Буржуазный режим, ликвидирующий эти завоевания, должен пожертвовать социал-демократией и парламентаризмом, должен найти замену социал-демократии и перейти к ограниченной социальной конституции».
Разрешение проблемы спасения капитализма во время кризиса автор видит в национал-социализме и в установлении «ограниченного», т. е. фашистского, режима. В нынешней роли национал-социализма автор находит разительный параллелизм с ролью социал-демократии в предыдущем периоде:
«Этот параллелизм поистине разительный. Тогдашняя социал-демократия (с 1918 по 1930 г.) и нынешний национал-социализм выполняют сходные функции в том отношении, что они оба были могильщиками предшествовавшей системы, и, вместо того чтобы повести массы к провозглашенной ими революции, они их повели к новой форме буржуазного господства. Сравнение, которое часто проводили между Эбертом и Гитлером, является правильным и в этом отношении».
Оба движения апеллируют к антикапиталистическому стремлению к освобождению, оба обещают новый «социальный» или «национальный» строй.
Отсюда окончательный вывод:
«Этот параллелизм показывает, что национал-социализм перенял от социал-демократии задачу создания массовой опоры для власти буржуазии в Германии».
Так оценивает для себя финансово-капиталистическая олигархия роль своих двух орудий: социал-демократии и фашизма, Мы привели это изложение, пока что не подвергая его критике, так как оно имеет самостоятельное значение как авторитетное изложение подлинных взглядов финансового капитала, тем более ясное, что оно не предназначалось для широкой публики. Это — ценный политический документ, который можно рекомендовать для изучения сторонникам как социал-демократии, так и фашизма. Следует отметить, что это поразительно откровенное, четкое изложение подлинной сущности фашизма, как ее понимают действительные хозяева фашистов, совершенно свободно от той мистической, национальной, расовой, «корпоративной», шовинистической бессмыслицы, которая преподносится фашизмом для широкого потребления; оно вполне разумно и трезво. Мы еще к нему вернемся при рассмотрении так называемой «теории» фашизма.
Самый же анализ, хотя является полезным исходным пунктом для обсуждения проблемы социал-демократии и фашизма, должен быть в некоторых отношениях подвергнут критике. Автор прав, рассматривая социал-демократию как основу послевоенного капиталистического господства. Но он пишет, что фашизм «перенял от социал-демократии задачу создания массовой опоры для власти буржуазии». Вчера эту роль выполняла социал-демократия, сегодня фашизм — у каждого свой период. Таким образом, социал-демократия и фашизм изображаются выполняющими по существу одну и ту же роль, но в разные периоды и в разных условиях, а поэтому различными методами и формами государственной конституции. Это, однако, слишком упрощенное, неправильное толкование. Социал-демократия и фашизм существуют вместе, выполняя свою определенную задачу и дополняя друг друга. Фашизм в социальном отношении опирается в первую очередь на различные мелкобуржуазные слои населения, на крестьянство, деклассированные элементы и отсталых рабочих. Социал-демократия опирается на верхушечные слои промышленных рабочих. Буржуазия строит свое господство на поддержке и тех и других, по очереди выдвигая их на первый план и используя в своих интересах. Фашизм никогда не может стать главной опорой буржуазии в таком же смысле, как социал-демократия (хотя он может превратиться в основное и единственное орудие управления — когда кризис требует подавления всех рабочих, а влияние социал-демократии начинает ослабевать), потому что фашизм не может завоевать основные массы промышленных рабочих с их организационными традициями, т. е. ту единственную силу, которая в состоянии свергнуть капитализм. В этом отношении социал-демократия по-прежнему сохраняет свое решающее значение даже и после установления фашистской диктатуры. Это совершенно ясно видно в таких странах, как Польша, Болгария, Венгрия, Испания (при де Ривере[III]) и другие, где социал-демократию терпят при фашистской диктатуре. Но это в другом смысле верно также и в отношении тех стран, где фашистская диктатура полностью установлена — в Германии и Италии, где социал-демократия как организация формально запрещена, и профсоюзы поглощены «фашистским фронтом». Также и в этих странах реакционное крыло социал-демократии или старое реакционное социал-демократическое руководство, готово, если фашистская диктатура ослабнет, прийти на выручку капитализму, и оно пытается всеми возможными путями посредством перестройки сил в буржуазном лагере восстановить свое положение главной социальной опоры и прямого орудия капиталистической диктатуры.
Понять различие между социал-демократией и фашизмом не менее важно, чем существующий между ними параллелизм.
Оба являются орудиями монополистического капитала, оба борются против революции рабочего класса, оба ослабляют и разлагают классовые организации рабочих, однако их методы различны.
Фашизм подрывает классовые организации рабочих извне, выступая против всей их основы и выдвигая свою «национальную» идеологию.
Социал-демократия подрывает классовые организации рабочих изнутри, исходя из основ прежнего независимого движения и «марксистской» идеологии, которой все еще определяются традиции и дисциплина рабочих, для того чтобы с большей эффективностью проводить политику капитала и срывать всякую боевую борьбу.
Фашизм нуждается для своего полного осуществления в «тоталитарном» террористическом классовом государстве.
Социал-демократия с наибольшим успехом держит рабочих в своей власти в условиях либерально-парламентского классового государства, используя свои собственные «внутренние» методы дисциплины, а при случае — методы государственного насилия в целях подавления всякой революционной борьбы.
Фашизм действует в первую очередь насилием наряду с обманом.
Социал-демократия действует в первую очередь обманом наряду с насилием.
Фашизм в значительной мере берет свое начало от социал-демократии — и не только исторически, а и в том смысле, что многие из его крупнейших вождей были раньше социал-демократами, как например Муссолини, бывший редактор центрального органа итальянских социалистов «Avanti»; Пилсудский, бывший вождь Польской социалистической партии; Мосли[IV], бывший министр во втором лейбористском кабинете Макдональда.
Фашизм заимствует и свою идеологию главным образом из основ, уже выработанных социал-демократией. Уже в довоенных немарксистских формах социализма можно найти черты и тенденции, напоминающие аспекты, которые впоследствии развились в фашизм. Таков лассалевский «национальный» тип социализма (депутаты, принадлежавшие к партии Лассаля, голосовали в 1870 г. за военные кредиты[V], в то время как марксисты воздержались), прусские тенденции и заигрывания с Бисмарком[VI]; кредитные фантазии Прудона и его оппозиция классовой борьбе; сорелевский культ насилия, «социальные» мифы для обмана масс и осуждение абстрактной демократии; синдикалистский культ разделения по профессиональному признаку; фабианские увлечения надклассовым государством; довоенный социальный шовинизм Гайндмана[VII] и его агитация за большой флот. Фашистские авторы пытаются вывести свое духовное происхождение из трех главных источников: Мадзини (старый либеральный демократ перевернулся бы в гробу), Прудон и Сорель. Но это сущая мифология. Фашизм является по существу продуктом послевоенного всеобщего кризиса, капитализма и не имеет никаких духовных предков[VIII].
Начиная с 1914 г., когда социал-демократия открыто отвернулась от марксизма и интернационализма, в ней стали развиваться характерные черты идеологии, близкие фашизму. Изучение крайних взглядов «военных социалистов», в особенности Ленша, Парвуса и Кунова в Германии, Эрве во Франции или Блечфорда в Англии, покажет наличие поразительного сходства с будущим фашизмом. «В этой мировой войне, — писал Ленш в 1916 г., — Германия завершает свою революцию» (типичное использование слова «революция» для прикрытия наиболее крайней монополистической диктатуры и шовинизма). «Во главе германской революции стоит Бетман-Гольвег[IX]». Кунов заявил, что социал-демократия должна приспособиться к империализму и выбросить за борт все остатки либерально-демократических идей о «праве народов на политическую независимость». «Англия, — писал «военный социалист» Гениш, — является на войне представительницей реакционного принципа, а Германия — революционного». Все это показывает, как используются «революционные» фразы и разоблачение устаревших «либерально-демократических» предрассудков для прикрытия полного подчинения на практике монополистическому капитализму и шовинизму. Отрицание интернационализма, проповедь классового единства или «священного мира» и служение капиталистическому государству под прикрытием «социалистических» или «революционных» фраз — вот общий отправной пункт, от которого развивалась с 1914 г. современная социал-демократия, а в более законченной форме — фашизм.
В послевоенный же период идеология социал-демократии становится настоящей питательной средой для фашизма. Социал-демократия вышла из войны с двумя ясно выраженными чертами: это, во-первых, тесная связь каждой социал-демократической партии со своим «национальным», т. е. империалистическим, государством и отрицание всякого интернационализма, кроме чисто формального интернационализма «почтового ящика»[X] и, во-вторых, классовое сотрудничество в форме коалиционных кабинетов и тред-юнионистского соглашательства с целью способствовать процветанию капитализма как необходимого условия благосостояния рабочего класса. Мы видим, что эти основные принципы уже близки к основным принципам «национал-социализма».
После войны перед социал-демократией встали две задачи: во-первых, разгромить пролетарскую революцию, во-вторых, помочь восстановлению потрясенных основ капитализма. Первая задача привела социал-демократическое руководство к тесному союзу с реакционными милитаристскими и белогвардейскими кругами, что сопровождалось принятием правительственной ответственности за расстрел революционных рабочих[XI]. Вторая задача — капиталистической реконструкции, после того как кончился период гражданской войны[XII], требовала все более тесного сотрудничества с монополистическим капитализмом. Для этого сотрудничества социал-демократии с капитализмом в период реконструкции и стабилизации необходимо было создать соответствующую новую идеологию. Идеология «национальной опасности» времен войны и необходимости единства против «общего врага» была не пригодна для мирного времени. В период реконструкции и стабилизации нужно было создать новую террористическую основу. Стали доказывать, что крушение капитализма не в интересах рабочего класса, рабочему классу нужен процветающий капитализм как основа для движения к социализму. «Нет смысла социализировать нищету», — говорил Каутский, указывая на «экономическое разорение» России, которое должно служить предостережением против всякого иного пути. Капитализм еще не исчерпал возможностей своего развития, ему еще предстоит новая эра процветания «организованного капитализма» — таков путь к социализму. Задача рабочих — помогать восстановлению капитализма, увеличивать продукцию и содействовать развитию нового рационализированного, «организованного капитализма», усиливая свое участие экономически через посредство профсоюзов («экономическая демократия», мондизм[XIII]) и политически путем вхождения социал-демократов в правительства. Таков «верный путь вперед» в противоположность «катастрофической политике коммунистов». Эта новая идеология социал-демократии достигла своего максимального развития в период стабилизации, рационализации и кратковременного «бума» 1927—1929 гг.
Марксизм стали более или менее открыто выбрасывать за борт. Особенно это относится к профсоюзному руководству, хотя формально оно придерживалось прежней программы. Руководящий теоретик германского профсоюзного движения Тарнов[XIV] открыто заявил на бреславльском съезде Всегерманского объединения профсоюзов:
«Марксизм уже изжил себя в качестве руководящей идеологии рабочего движения. Но так как подлинно великое массовое движение не может обойтись без соответствующей идеологии, то мы, руководители профсоюзов, должны создать новую идеологию».
Сущность «новой идеологии» заключалась на деле в весьма старой, домарксистской (вначале либеральной, затем фабианской и в конце концов фашистской) теории тождественности интересов рабочего класса и капитализма. Другой видный теоретик германского профсоюзного движения заявлял:
«Не следует упускать из виду тот факт, что рабочий класс составляет часть капиталистической системы, падение которой означало бы и его падение. Великий исторический долг рабочего класса поэтому заключается в том, чтобы, установив свое место в этой системе, добиться улучшения всей социальной структуры, так как это улучшение в свою очередь означает улучшение его собственного социального положения».
Эти же мысли были выражены генсоветом конгресса британских тред-юнионов[XV] в его докладе на конгрессе тред-юнионов в 1928 г. в Сванси[XVI]. Анализируя три возможных пути перед профсоюзами, генсовет защищал третий путь, т. е. мондистскую политику сотрудничества с капитализмом, как лучший путь:
«Третий путь для тред-юнионистского движения заключается в том, чтобы смело заявить, что оно не только заинтересовано в «процветании промышленности, но и хочет иметь голос в руководстве промышленностью, с тем чтобы иметь возможность влиять на совершающееся сейчас развитие. Профсоюзное движение больше заинтересовано в работающей промышленности, чем в разоренной, и профсоюзы могут использовать свои силы для того, чтобы содействовать и руководить научной реорганизацией промышленности, извлекая из этой реорганизации материальные выгоды».
Таким образом, социал-демократия и находящиеся под ee руководством профсоюзы становятся, согласно социал-демократической теории, составной частью современной капиталистической организации и капиталистического государства (Веббы[XVII] полностью разработали эту теорию еще задолго до войны, и она лежит в основе их «Истории тред-юнионизма», как и вообще всех их трудов). «Современная социал-демократия, — заявил Гильфердинг на кильском съезде германской социал-демократической партии в 1927 г., — является неотъемлемым элементом государства». «Без профсоюзов, — писал Ситрин[XVIII], — промышленность в современных условиях не могла бы нормально работать»[1].
Таким образом, всякий успех в организации и усилении монополистического капитализма и его диктатуры прославляется как движение к «социализму». Характерно в этом отношений выступление лейбористской партии за «общественные корпорации» (т. е. капиталистические тресты, находящиеся под покровительством государства и выплачивающие своим акционерам гарантированные дивиденды) как форму современного социализма. Примером этого явился закон о пассажирском транспорте в Лондоне, предложенный лейбористским правительством и проведенный в жизнь консервативным правительством; он превозносился лейбористской партией как торжество «социализма». По поводу этого закона консервативная «Times» писала:
«Выдвигавшиеся против него основные возражения могут быть разделены на три категории. Говорят, что билль представляет собою «социалистическую» меру, что он создает опасную монополию и наконец что он поднимает стоимость проезда. Однако ни одно из этих возражений не выдерживает критики. Правда, в своей первоначальной форме законопроект был внесен социалистическим правительством, и министр путей сообщения Моррисон чуть его не провалил, превознося его как торжество социализма. Но где здесь социализм? В каком отношении новое транспортное предприятие будет принципиально отличаться от Центрального электроуправления (AEG) или от Имперской компании связи, созданных консервативным правительством? Подобно им — это уставная монополия, подлежащая поэтому известному общественному контролю. Но это предприятие является частной, а не общественной собственностью»[2].
Совершенно ясно, что «общественная корпорация», с которой носятся лейбористская партия и социал-демократия, принципиально в известной мере напоминает фашистские «корпорации» как систему организации промышленности.
На этой основе социал-демократия рассматривает современное развитие монополистического капитализма как наступление «социализма». Лидер германской социал-демократии Диттман[XIX] заявил на магдебургском съезде партии[XX]:
«Мы живем уже не в условиях капитализма, мы живем в период, который и в экономическом, и в политическом, и в социальном отношении является переходным к социализму... В Германии у нас есть что защищать, у нас в десять раз больше, чем в России, социалистических достижений».
Мировой экономический кризис нанес тяжкий удар этой идеологии. Однако социал-демократия приспособилась к кризису, соответствующим образом расширив свои теории. Она заявляла, что теперь необходимо «спасать» капитализм от угрозы хаоса и пролетарской революции. Лейпцигский съезд германской социал-демократии в 1931 г. выдвинул следующий лозунг: «Мы должны быть лекарем больного капитализма». Председатель II Интернационала Вандервельде заявил в 1932 г. в бельгийской палате депутатов:
«Капиталистическая система трещит по всем швам. Ее можно спасти лишь при помощи серьезных и срочных мероприятий. Наступают последние сроки. Смотрите, чтобы пролетариат, подобно Самсону, не разрушил колон храма»[3].
Французский социалист Монтель заявил еще до кризиса[4]:
«Социалистическая партия покажет себя единственной партией, способной спасти буржуазное общество».
Вся эта линия и пропаганда ясно показывают, что социал-демократия подготовляла и расчищала путь фашизму и фашистским идеям. И даже после победы фашизма руководитель германского профсоюзного движения Лейпарт[XXI] прибег к тем же аргументам, чтобы доказать, что фашизм может использовать профсоюзы в качестве послушного орудия фашистской диктатуры:
«Профсоюзы возникли в качестве организаций самопомощи рабочего класса. В процессе своего исторического развития они естественно все в большей мере сливались с самим государством.
Профсоюзы должны выполнять свои социальные задачи независимо от формы государственного режима...
Профсоюзы вполне готовы вступить в постоянное сотрудничество с организациями предпринимателей даже и не в области зарплаты и условий труда.
Государственный контроль над подобным сотрудничеством мог бы в известных условиях способствовать повышению его ценности и облегчить его проведение в жизнь.
Профсоюзы не претендуют на непосредственное влияние на государственную политику. Их задача в этом отношении может заключаться лишь в привлечении внимания правительства к справедливым требованиям рабочих при выработке правительственных мер социальной и экономической политики и законодательства, а также быть полезными правительству и парламенту своими знаниями и опытом в этой области».
Так гласило официальное заявление германских профсоюзов в марте 1933 г., когда они предлагали союз фашистской диктатуре. Оно было встречено выражениями возмущения в социал-демократической прессе других стран, рассматривавшей его как «позорную капитуляцию». Однако линия, выраженная в этом заявлении, полностью совпадает с аргументами, выдвигаемыми по вопросу о взаимоотношениях между профсоюзами и государством Ситрином в Британии, Грином[XXII] в США и Жуо[XXIII] во Франции.
С этим можно сравнить также предложение, сделанное в 1921 г. Муссолини о союзе реформистской социал-демократии с фашизмом:
«В области социального законодательства и улучшения условий жизни рабочих масс социалисты могут найти неожиданных союзников в рядах фашизма. Спасение страны может быть обеспечено не путем подавления противоположности между фашизмом и социализмом, а путем их примирения внутри парламента. Сотрудничество с социалистами вполне возможно, в особенности в последующей стадии, после того как будут окончательно выяснены идеи и тенденции, на основе которых работает сейчас социалистическая партия. Ясно, что с течением времени станет немыслимым сосуществование непримиримых и реформистских социалистов в одной и той же партии. Либо революция, либо реформа, являющаяся результатом готовности взять на себя долю ответственности в управлении государством»[5].
Развитие событий сделало этот непосредственный союз излишним. Впоследствии, однако, Муссолини взял к себе на службу реформистских лидеров профсоюзов — д’Арагона и его коллег.
Социал-демократия, таким образом, расчистила в идеологическом отношении путь фашизму: во-первых, отрекшись от марксизма и извратив его; во-вторых, отрицая интернационализм и заставляя рабочих служить «своему собственному» империалистическому правительству; в-третьих, своей борьбой против коммунизма и пролетарской революции; в-четвертых, искажением «социализма» или использованием туманных «социалистических» фраз («новый общественный строй», «общее благосостояние», «промышленность как служение обществу» и т. д.) для того, чтобы замаскировать монополистический капитализм; в-пятых, проповедью классового сотрудничества и слияния организаций рабочего класса с капиталистическим государством. Все это дает идеологическую основу и базу для работы фашизма, представляющего собой последнюю стадию развития политики полного поглощения связанного по рукам и ногам рабочего класса капитализмом и капиталистическим государством. Вся эта линия и пропаганда социал-демократии препятствовала развитию классово сознательных социалистических взглядов у тех рабочих, которые находились под ее влиянием, мешала распространению революционного марксистского мировоззрения, способствовала развитию полуфашистских представлений о национализме, империализме и классовом сотрудничестве, лишая тем самым широкие массы идеологической опоры в сопротивлении фашизму.
В предыдущих главах в историческом обзоре итальянского, германского и австрийского примеров мы видели, как на практике социал-демократия помогает фашизму прийти к власти. Нам теперь остается лишь резюмировать в кратких чертах всё то, что нам показал этот исторический опыт.
Во-первых, социал-демократия дезорганизует пролетариат и пролетарскую борьбу. Социал-демократическое и профсоюзное руководство действует в качестве агентуры предпринимателей и правящего класса в рядах рабочих, проповедуя пораженчество и отказ от борьбы, а там, где борьба рабочих становится неминуемой, прямо срывая эту борьбу изнутри.
Это ярче всего проявляется в той роли, которую социал-демократия играет в забастовках. Знаменательным примером этого процесса в связи с последовавшими затем разоблачениями была большая забастовка рабочих военной промышленности в январе 1918 г. в Германии. Эта забастовка чуть не заставила Германию прекратить войну. Социал-демократические лидеры Эберт, Браун[XXIV] и Шейдеман по решению своего исполкома взяли на себя руководство забастовкой и даже призвали рабочих не подчиняться мобилизационным приказам. Но, как объяснили они много лет спустя, они вступили в состав забастовочного комитета лишь для того, чтобы удушить забастовку. В 1924 г. Эберт привлек к суду тех, кто его обвинял в государственной измене, ибо он руководил январской стачкой 1918 г. На суде Эберт показал, что исполком вынес секретную резолюцию, поручавшую ему взять в свои руки руководство стачкой, чтобы ее ликвидировать. Эберт заявил на суде[6]:
«Социал-демократов просили взять на себя контроль над забастовкой для того, чтобы предупредить худшее. Г-н Ледебур[XXV] заявил бастующим, что стачка будет проиграна, если социалисты большинства[XXVI] войдут в стачечный комитет. После этого он (г-н Эберт) вступил в комитет для того, чтобы восстановить равновесие... Он заявил, что вступил в стачком для того, чтобы возможно скорее положить конец забастовке».
Шейдеман заявил на том же процессе[7]:
«Забастовка вспыхнула без нашего ведома. Мы вошли в забастовочный комитет с твердым намерением быстро покончить с забастовкой путем переговоров с правительством. Против нас была сильная оппозиция в стачкомах, нас называли “душителями стачки”».
Точно таким же было руководство лейбористской партии и генсовета тред-юнионов во время всеобщей забастовки в Англии 1926 г., которая, по словам Макдональда[8], была объявлена только потому, что «если бы она не была объявлена, то промышленность оказалась бы почти в такой же степени парализованной отдельными незаконными забастовками». Позже Томас[XXVII] заявил в капиталистическом органе «Answers», что хотя он был против забастовки, но он «не подал в отставку, будучи уверен в том, что мог бы принести гораздо больше пользы оставаясь, чем уйдя». Цель руководства, по его словам в Палате общин 13 мая 1926 г., заключалась в том, чтобы не дать борьбе «выйти из-под влияния тех, кто мог обеспечить некоторый контроль над ней». Анализируя причины поражения всеобщей забастовки, консервативный министр внутренних дел Джойнсон Хикс выдвинул в качестве главной причины то обстоятельство, что «ответственные профсоюзные лидеры сохранили свой контроль над профсоюзами и пошли конституционным путем, признав всеобщую забастовку незаконной, и прекратили ее»[9].
Такой же процесс имел место и в Италии в связи с движением захвата фабрик, когда реформистское руководство добилось того, чего, по собственному его признанию, не могли добиться все правительственные органы, а именно возвращения фабрик капиталистам.
Но это прямое штрейкбрехерство (примеры которого в большем или меньшем масштабе встречаются из года в год и чуть ли не из месяца в месяц во всех странах) является простейшим выражением общего процесса дезорганизации и раскола рабочего фронта, проповеди доверия к капитализму, тесного союза с классовым врагом и войны с революционными рабочими.
Лишь после явных и систематических усилий социал-демократии развалить таким образом изнутри фронт рабочего класса, что ослабляло и обескураживало рабочие массы, фашизм получил возможность развития.
За предательством всеобщей забастовки последовала проповедь мондизма, являющегося первым шагом на пути к фашизму; в этом смысле его и приветствовала итальянская фашистская печать (следует отметить, что Монд открыто заявил о своих симпатиях к фашизму).
Вслед за сдачей фабрик в Италии немедленно развернулось наступление фашистов. Начавшись в Болонье, оно непрерывно развивалось и привело в 1922 г. к созданию фашистского государства.
Вслед за поддержкой вторым лейбористским правительством наступления на рабочие массы произошел огромный сдвиг голосов на выборах 1931 г. в пользу «национального» правительства, и в Англии появились зачатки серьезного фашистского движения.
Вслед за поддержкой социал-демократией диктатуры Брюнинга[XXVIII] с его голодными чрезвычайными указами[XXIX] в Германии немедленно начался бурный рост фашизма.
Таков главный путь, которым социал-демократия помогает приходу фашизма к власти: дезорганизация рабочего класса, срыв стачек, осуждение классовой борьбы, проповедь легализма и доверия к капитализму, исключение всех революционных элементов и раскол профсоюзов и других рабочих организаций.
Социал-демократия выдвигает на первое место войну против коммунизма. Германский пример показал, как далеко способна пойти социал-демократия в своем союзе с милитаристам и белогвардейцами, чтобы разгромить революционных рабочих[10]. Но лозунг войны против коммунизма является лозунгом фашизма. Таким образом, социал-демократия и фашизм по существу состязаются в услугах перед буржуазией, пытаясь уничтожить коммунистов.
На следующем этапе послевоенного периода социал-демократия все более активно способствует развитию фашизма, помогая усилению капиталистического аппарата и капиталистической диктатуры. Социал-демократия помогает проводить все экономические мероприятия, усиливающие капиталистическую монополию (рационализацию и пр.). Она поддерживает все формы усиленной капиталистической диктатуры — Брюнинга, Рузвельта и т. д., и сама помогает устанавливать и проводить в жизнь диктаторские мероприятия. Это ярко показало второе лейбористское правительство 1929—1931 гг. с его угольным актом и биллем о лондонском транспорте, арбитражными решениями о снижении зарплаты текстильщикам, арестами и приговорами сотням рабочих на основании «акта о профсоюзах», палочным режимом и заключением в тюрьму 60 тыс. человек в Индии. Таким же образом министр внутренних дел Зеверинг[XXX] расстрелял первомайские рабочие демонстрации в Берлине в 1929 г. Аналогично этому прусское социал-демократическое правительство, когда оно было смещено фон Папеном[XXXI], с гордостью выдвигало в свою защиту тот факт, что оно «было причиной большего количества смертей слева, чем справа»:
«Прусское правительство может доказать на основании полицейских статистических данных, что вмешательство полиции вызвало больше смертей на стороне левых, чем на стороне правых, и что эти полицейские мероприятия больнее ударили по левым, чем по правым» (меморандум Брауна—Зеверинга[XXXII] Гинденбургу с протестом против смещения, «Berliner Zeitung am Mittag», 19.VII. 1932).
В конечной стадии, когда фашистское движение приближается к захвату власти, социал-демократия оказывает ему последнюю и решающую помощь, срывая и запрещая единый рабочий фронт против фашизма — это единственное средство помешать фашизму прийти к власти — и сосредоточивая надежды на мнимой защите закона — на избирательном бюллетене, на «демократии», на умеренных буржуазных правительствах и в конце концов даже на поддержке дофашистских и почти фашистских диктатур (Брюнинга, Дольфуса[XXXIII]) как «меньшего зла».
Именно социал-демократический министр Зеверинг запретил и распустил Союз красных фронтовиков, разрешая в то же время штурмовые отряды.
Именно социал-демократия отвергла неоднократные настойчивые призывы коммунистов к созданию единого фронта в критический 1932 год и первую четверть 1933 г.
Эта политика привела к временной победе фашизма.
Решающее значение единого фронта рабочего класса в борьбе с фашизмом ясно сейчас для всех, в особенности после германского примера катастрофических последствий раскола.
Однако, несмотря на этот пример, реакционное крыло социал-демократии, все еще господствующее в ряде стран, продолжает выступать против единого фронта. Вместе с тем, отвечая прямым отказом на предложение о едином фронте, многие социал-демократические вожди часто пытаются извратить причины раскола пролетариата и приписывают их коммунистам и Коминтерну, обвиняя их в том, что они распыляет силы рабочего класса. Необходимо поэтому подробнее остановиться на этом важнейшем вопросе о расколе рабочего класса и его причинах.
Утверждение о расколе пролетариата по вине коммунистов и Коминтерна неверно как исторически, так и в свете нынешнего опыта.
Причины раскола в рабочем классе развились задолго до возникновения Коммунистического Интернационала. Эти причины коренятся в оппортунизме руководства социал-демократических партий, который в свою очередь являлся отражением процесса империалистического разложения верхушки рабочего класса и вытекавшего отсюда расслоения рабочих в империалистических странах. Это обусловило необходимость обостренной борьбы революционного крыла против политики оппортунизма, направленной на соглашательство с капитализмом. Маркс и Энгельс в свои последние годы уже указывали на необходимость этой обостренной борьбы и предстоящего раскола. Линия Маркса и Энгельса была развита дальше Лениным. Первым ясным и последовательным организационным выражением раскола с оппортунизмом явилось отделение большевизма от меньшевизма в начале XX столетия. Только благодаря этому четкому отмежеванию и созданию независимой организации большевизма оказалась возможной победа социалистической революции[XXXIV] в России и окончательное полное объединение русского рабочего класса — в отличие от еще продолжавшегося разделения его во всех других странах. В других руководящих странах борьба революционного крыла против оппортунистического разложения не приняла определенных организованных форм до войны 1914—1918 гг. 1914 год выдвинул эту проблему со всей резкостью. Господствующее официальное руководство социал-демократических партий порвало свои обещания и обязательства перед Интернационалом, прямо нарушило принципы, на которых были построены их партии, и перешло к открытому единению с капитализмом. После великого предательства 1914 г. этот раскол получил организованную форму, когда руководство исключило депутатов, которые голосовали против военных кредитов в соответствии с международными обязательствами, и вместе с ними исключило и поддерживавшие их секции. Это произошло тогда, когда Коминтерн еще не существовал.
Раскол углубился, когда проблема империалистической войны сменилась проблемой пролетарской революции, и нужно было выбирать между ней и поддержкой белогвардейцев, расстреливавших эту революцию. Меньшевики объединились со сторонниками царизма и иностранными империалистами в войне против рабочей власти; германские социал-демократические лидеры вооружали отряды контрреволюционных офицеров[XXXV], чтобы они расстреливали революционных рабочих. Брешь, сделанная 1914 годом, превратилась в гражданскую войну, во время во время которой социал-демократия оказалась по ту сторону баррикад — в лагере капитализма. Весь этот процесс 1914—1919 гг. развился, полностью раскрыв факт раскола рабочего класса, вызванного существованием империалистического крыла в лагере рабочего класса, еще до того, как революционные секции в конце концов организовали в 1919 г. Коммунистический Интернационал. Называть Коммунистический Интернационал причиной раскола — это значит принимать следствие за причину.
Ленин, ведя борьбу против оппортунистического руководства II Интернационала, выступил с призывом порвать с ним осенью 1914 г. лишь после того, как социал-демократическое руководство большинства растоптало международный социализм и открыто объединилось с капитализмом. Другого пути для продолжения борьбы за международный социализм не было.
Ясно, что ответственность за раскол лежит всецело на тех секциях, которые отреклись от партийной программы и объединились с капитализмом, а не на секциях, сохранивших верность программе и продолжавших бороться против капитализма. Единство социал-демократического руководства с капитализмом неизбежно раскалывает рабочий класс и является причиной раскола [рабочего движения]. В этом корень всей проблемы раскола.
Но даже учитывая существование этого раскола в рядах рабочих организаций, раскола, который может быть ликвидирован лишь путем воссоединения рабочих масс (на основе опыта борьбы и идеологической дискуссии и убеждения путем собственного опыта) на основе классовой борьбы против капитализма, т. е. в конечном счете на основе идеологии коммунизма, ближайшей задачей является сейчас совместная борьба против капиталистического и фашистского наступления. Ясно, что в настоящем положении все рабочие и их организации независимо от своих политических убеждений должны выступить единым фронтом для немедленной борьбы на максимально широкой согласованной основе. В этом смысл единого фронта, которого Коммунистический Интернационал последовательно добивается с 1921 г.
Но социал-демократия, вызвавшая этот раскол, продолжает его углублять, выступая против единого фронта, исключая все секции, поддерживающие его, и даже разрушая рабочие организации в целях сохранения своего господства.
Это ясно видно в решающем вопросе о профсоюзах. Коммунисты выступают за единую профсоюзную организацию, охватывающую всех рабочих независимо от их политических взглядов, в рядах которой революционные рабочие могли бы вести пропаганду своих взглядов в соответствии с принципами профсоюзной демократии. Социал-демократия отвергает эту точку зрения и стремится поставить принадлежность к профсоюзу и занятие профсоюзных должностей в зависимость от реформистских убеждений, от принятия программы лейбористской партии и пр. Для осуществления этой цели социал-демократическое профсоюзное руководство, чтобы сохранить свое господство, обычно исключает не только отдельных профсоюзников (часто видных активистов с долголетним стажем борьбы, избранных подавляющим большинством членов), но и целые секции и организации, даже составляющие большинство, если они выражают революционные взгляды.
Ясно, что эта система означает разгром профсоюзов как единых организаций рабочих. Социал-демократы часто указывают на «красные союзы»[XXXVI] в доказательство того, что коммунисты раскалывают профсоюзное движение. Но многие из тех, кто принимает эти обвинения за чистую монету, не отдают себе отчета в том, что в странах с раздельными профсоюзами красные союзы исторически развились вследствие социал-демократической политики исключений и отрицания профсоюзной демократии. История шотландского союза горняков является классическим примером этого развития в Англии, где большинство членов союза в соответствии с уставом избрало новый исполком и должностных лиц с подавляющим революционным большинством. Однако старые реформистские чиновники отказались уйти с постов и исключили одну из двух крупнейших окружных профсоюзных организаций в Файфе[XXXVII]. Исчерпав все законные средства для сохранения единства, революционное большинство вынуждено было создать самостоятельный Союз объединенных горняков Шотландии; точно так же и во Франции Унитарная (революционная) конфедерация труда была создана лишь в конце 1921 г., после того как революционные профсоюзы получили большинство в старой [Всеобщей] конфедерации труда и старое реформистское руководство ответило на это рядом исключений с целью превратить это большинство в меньшинство. На учредительный съезд Унитарной конфедерации труда явилось большинство союзов (1564), принадлежавших к старой Всеобщей конфедерации труда[XXXVIII]. Вина за раскол лежит на реформистах. Особенно в Германии, где революционное движение отличалось наибольшей силой, социал-демократическая политика разгрома [проф]союзов путем массовых исключений в целях сохранения своего контроля была доведена до крайней степени и сыграла большую роль в раскол рабочего класса и подготовке победы фашизма. Эта политика проводилась параллельно с общей политикой отказа от единого фронта.
Некоторые критики утверждают, что германские коммунисты слишком подчеркивали «единый фронт снизу», т. е. апеллировали к низовым организациям социал-демократии и профсоюзов, к организованным и неорганизованным рабочим вообще, призывая их к единому фронту против фашизма, и лишь в последние два года, с апреля 1932 г. и в особенности после изгнания правительства Брауна—Зеверинга в июле 1932 г., стали одновременно проводить политику «единого фронта сверху», т. е. обращаясь непосредственно к партии[XXXIX]. Коминтерн никогда принципиально не отрицал политики единого фронта сверху наряду с политикой фронта снизу и не раз проводил эту политику, когда имелись соответствующие условия. Когда Зеверинг в качестве социал-демократического министра внутренних дел расстреливал майские рабочие демонстрации в 1929 г., что было хуже, чем бессмысленно обращаться к руководству социал-демократической партии с призывом о едином фронте борьбы против наступления на рабочих. Но когда изгнание правительства Брауна—Зеверинга фон Папеном создало для этого обстановку, компартия немедленно обратилась непосредственно к исполкомам социал-демократической партии и Всегерманского объединения профсоюзов с предложением о едином фронте. Отказ этих организаций от единого фронта обеспечил победу фашизма.
Примечания автора
[1] Citrine W. М. Traide Unionism — the Bulwark against chaos (Тред-юнионизм — оплот против хаоса). — Reynolds News. 4.04.1932.
[2] Передовая «Times». 1.12.1932.
[3] Э. Вандервельде, «Le Peuple». 7.05.1932.
[4] Republique Sociale. 15.11.1928.
[5] Муссолини, «Popolo d’ltailia». 22.05.1921.
[6] Times. 11.12.1924.
[7] Times. 13.12.1924.
[8] Socialist Review. Июнь 1926.
[9] Хикс Д. Письмо Твикенхэмской консервативной ассоциации. 14.08.1926.
[10] Сравните заявление первого английского премьера-лейбориста Макдональда по поводу «красного письма»[XL] в 1924 г.: «Кто боролся с большевизмом? Либералы не внесли сюда ничего, так же как и тори... Вся работа была проделана лейбористскими лидерами».
Комментарии
[I] В предыдущих главах этой книги.
[II] Таким хитрым способом — вероятно, из-за неприязни к слову «революция» — автор или авторы обозначают Ноябрьскую революцию 1918 г. в Германии, движущей силой которой были рабочие, в большинстве своем состоявшие в Социал-демократической партии Германии (СДПГ) и Независимой социал-демократической партии Германии (НСДПГ) и контролировавшихся ими профсоюзах и оказавшиеся гораздо левее и радикальнее своих вождей.
[III] Примо де Ривера-и-Орбанеха маркиз де Эстрелья и де Собремонте Мигель (1870—1930) — военный диктатор в 1923—1930 гг. Пришел к власти в результате военного переворота 13 сентября 1923 г., сохранил монархию. Разгромил анархистское движение и (совместно с Францией) уничтожил Рифскую республику в Марокко. В 1925 г. провозгласил создание «Гражданской директории»; было созвано «Национальное консультативное собрание», разработан проект новой конституции (действие старой было приостановлено после переворота 1923 г.); в качестве образца государственно-политического устройства была выбрана фашистская Италия. Одновременно Примо де Ривера заявил о намерении принять социальные и трудовые законы и решить проблему безработицы, что обеспечило ему своего рода «роман» с социалистами.
[IV] Мосли Освальд (Эрнальд) (1896—1980) — английский политический деятель и журналист, депутат Палаты общин в 1918—1931 гг. (сначала от консерваторов, потом независимый, потом от лейбористов). В лейбористском правительстве Р. Макдональда Мосли занимал пост министра без портфеля. В 1932 г. он создал Британский союз фашистов (БСФ). БСФ поддерживали Италия и Германия, видные британские военные и аристократы (включая короля Эдуарда VIII), ряд крупных промышленников (например, газетный магнат виконт Ротермир). В 1936 г. БСФ был переименован в Британский союз фашистов и национал-социалистов, после начала II Мировой войны запрещен, а его лидеры арестованы. Сам О. Мосли находился в тюрьме до 1943 г. После 1945 г. Мосли безуспешно пытался возродить и возглавить фашистское движение в Великобритании и Западной Европе.
[V] Т. е. за войну с Францией.
[VI] Ф. Лассаль и его сторонники считали главным противником либеральную буржуазию и в борьбе с ней пытались опереться на Бисмарка как на союзную силу. Лассаль даже вел с Бисмарком секретные переговоры.
[VII] Гайндман Генри Майерс (1842—1921) — видный деятель английского социалистического движения, адвокат и журналист. В 1881 г. создал Демократическую федерацию, которая в 1884 г. (после раскола) была переименована в Социал-демократическую федерацию, а в 1908 г. — в Социал-демократическую партию. После создания в 1911 г. Британской социалистической партии (БСП) Гайндман возглавил ее правое, шовинистическое крыло. В 1913 г. за пропаганду социал-империализма Гайндман был выведен из руководства партии, а в 1916 г. исключен из БСП как социал-шовинист. Создал небольшую Национальную социалистическую партию (с 1918 г. — Социал-демократическая федерация). К Октябрьской революции отнесся крайне враждебно, приветствовал интервенцию британских войск в Советскую Россию.
[VIII] Это явная ошибка или, возможно, полемический перехлест. Не говоря уже о германском фашизме, духовные источники которого (расизм, пангерманизм, национализм, милитаризм, антисемитизм, социал-дарвинизм и т.д. — все из XIX в.) хорошо известны, даже и перечисленные выше лица, несомненно, относятся к идейным предшественникам итальянского фашизма: у Мадзини фашисты взяли национальный романтизм (революционный в эпоху объединения Италии, но ставший реакционным в эпоху империализма), у Сореля — апологию насилия и идею манипуляции массами с помощью «мифов», у Прудона — идею отказа от классовой борьбы, на чем и был построен фашистский корпоративизм.
[IX] фон Бетман-Гольвег Теобальд (1856—1921) — рейхсканцлер Германии в 1909—1917 гг., беспринципный политик и империалист, обязанный своей карьерой личной дружбе с кайзером Вильгельмом II. Один из виновников возникновения I Мировой войны. Пикантность высказыванию Ленша придает тот факт, что в бытность министром внутренних дел Пруссии (1905—1907), а затем имперским статс-секретарем по внутренним делам (1907—1909) Т. фон Бетман-Гольвег прославился как душитель рабочего движения.
[X] Т. е. готовности контактировать с социал-демократами других стран и вести с ними переговоры — без всяких обязательств, в отличие от довоенного периода.
[XI] Р. Палм Датт здесь говорит об общеевропейском контексте: о переходе меньшевиков на сторону белых в Гражданской войне в России, поведении пилсудчиков в Польше, социал-демократов в Германии, Австрии, Венгрии, прибалтийских и балканских государствах.
[XII] Т. е. открытых (вооруженных) классовых боев в России и в Европе (1917—1923 гг.).
[XIII] «Экономическая демократия» — концепция, разработанная Р. Гильфердингом, Ф. Нафтали и Ф. Тарновом в конце 20-х гг. XX в. «Экономическая демократия» предполагала перенос в экономику принципов буржуазной парламентской демократии, а именно: общественный контроль над монополиями и картелями при участии профсоюзов, объединение отраслей промышленности в самоуправляющиеся образования (примером тут послужили корпоративные принципы Муссолини), выпуск акций предприятий для занятых на них рабочих и служащих, включение профсоюзной бюрократии в состав правления акционерных обществ, создание общенациональных и региональных экономических советов с равным представительством в них буржуазии, государства и профсоюзов. Разразившийся в 1929 г. экономический кризис похоронил концепцию «экономической демократии», однако сам термин был после II Мировой войны заимствован социал-демократическими теоретиками. Мондизм — линия британских тред-юнионов, направленная на обеспечение сотрудничества профюрократии и промышленников в национальном масштабе. Получила название по имени миллионера Альфреда Монда, который возглавил созданный в январе 1928 г. смешанный комитет («комитет Монда»), куда вошли, с одной стороны, профсоюзные бонзы, а с другой — британские магнаты. Комитет провозгласил своей целью «урегулирование отношений между предпринимателями и рабочими» (т. е. ликвидацию забастовок) и «организацию промышленности» (т. е. соучастие профсоюзов в развитии капиталистического производства в обмен на предоставление профруководству права совещательного голоса и ограниченного контроля).
[XIV] Тарнов Фриц (1880—1951) — видный деятель немецкого социал-демократического и профсоюзного движений, заместитель председателя правления Всегерманского объединения профсоюзов, один из разработчиков теории «экономической демократии» (см. комментарий XIII). Депутат рейхстага от СДПГ с 1928 г. После прихода нацистов к власти эмигрировал. Вернулся в Германию в 1946 г. и был назначен оккупационными властями секретарем совета профсоюзов Бизонии и Тризонии.
[XV] Неудачный перевод. Правильно: Британский Конгресс тред-юнионов (БКТ), крупнейшее профсоюзное объединение Великобритании.
[XVI] Устаревшее написание. Современное: Суонси. Суонси — портовый и промышленный центр в Уэльсе (ныне деиндустриализованный). Суонси был выбран в качестве места проведения конгресса (съезда) БКТ в 1928 г. (т. е. после поражения — по вине реформистских лидеров Лейбористской партии и БКТ — Всеобщей забастовки 1926 г.) для того, чтобы демагогически продемонстрировать «близость» партийных и профсоюзных бонз к рабочему классу.
[XVII] Супруги Вебб — английские общественные деятели, теоретики лейбористского движения, представители фабианского социализма. Вебб Сидней Джеймс (1857—1947) — экономист, один из организаторов (1884) и руководителей Фабианского общества, основатель журнала «Нью стейтсмент» (1913). В 1915—1925 гг. — член Национального исполкома Лейбористской партии. Министр торговли в лейбористском правительстве 1924 г., лейбористский министр колоний в 1929—1931 гг. В 1929 г. удостоен титула лорда (барон Пассфилд), занимал пост секретаря по делам колоний в Палате лордов. Вебб (Портер) Беатриса (1858—1943) — дочь крупного промышленника, член Королевской комиссии по законам о бедных. Постоянный соавтор С. Вебба. В 1932 г. Веббы посетили СССР и после этого выпустили две книги (1935 и 1942), весьма комплиментарные по отношению к советской действительности.
[XVIII] СитринУолтер Макленнан (1887—1983) — деятель британского профсоюзного движения, правый реформист. В 1924—1926 гг. — заместитель генерального секретаря, в 1926—1946 гг. — генеральный секретарь Британского Конгресса тред-юнионов. В 1928—1945 гг. — председатель Амстердамского Интернационала профсоюзов. Один из главных виновников провала Всеобщей забастовки 1926 г. В 1932 г. сыграл ведущую роль в разгроме движения безработных. Британская буржуазия высоко оценила деятельность Ситрина: в 1935 г. он был возведен в рыцарское звание, а в 1946 г. удостоен титула барона.
[XIX] Диттман Вильгельм (1874—1954) — видный деятель немецкого социал-демократического движения, депутат рейхстага в 1912—1933 гг. В 1916 г. был в числе основателей НСДПГ. В 1920 г. вместе с А. Кристином представлял НСДПГ в Москве на II Конгрессе Коминтерна, где имели место переговоры о вступлении НСДПГ в Коминтерн. После решения съезда НСДПГ в Галле о присоединении к Коминтерну и объединении с КПГ В. Диттман стал одним из лидеров меньшинства, отказавшегося признать решения съезда. В 1922 г. вернулся в СДПГ. С 1920 по 1925 г. был вице-президентом рейхстага. После прихода Гитлера к власти эмигрировал. Вернулся в Германию в 1951 г., до конца жизни работал в партийном архиве СДПГ.
[XX] В мае 1929 г.
[XXI] Лейпарт Теодор (1867—1947) — видный социал-демократический профсоюзный деятель Германии, председатель Всегерманского объединения профсоюзов с 1921 г. В октябре 1932 г., наблюдая постоянный сдвиг Германии вправо, публично выступил за «освобождение профсоюзов из медвежьих объятий партии» (т. е. СДПГ). В марте 1933 г. действительно предложил нацистам сделать профсоюзы «приводным ремнем» фашистского режима. В апреле 1933 г. заявил, что немецкие профсоюзы «признали великую цель» фашизма. Был отстранен от профсоюзной деятельности и отправлен нацистами на пенсию в 1936 г. под предлогом вскрывшейся растраты профсоюзных средств.
[XXII] Грин Уильям (1873—1952) — правый профсоюзный деятель США, в 1924—1952 гг. — председатель Американской федерации профсоюзов (АФТ). Противился созданию производственных профсоюзов, выступал за их исключение из АФТ. Поддерживал империалистическую внешнюю политику США, решительно выступал против социалистических идей.
[XXIII] Жуо Леон (1878—1954) — видный деятель французского и международного профсоюзного движения. В 1909—1940 и 1945—1947 гг. — генеральный секретарь французской Всеобщей конфедерации труда (ВКТ, см. комментарий XL). До I Мировой войны — анархо-синдикалист, в годы войны — социал-шовинист. В 1919 г. участвовал в составлении Версальского мирного договора, был членом Международного бюро труда при Лиге Наций. В 1919—1940 гг. — член Бюро Амстердамского Интернационала профсоюзов. В 1939 г. возглавил антисоветский «Комитет защиты Финляндии». В 1947 г. основал правый профсоюз «Форс увриер» и был избран председателем Экономического совета Франции, в 1949 г. основал антикоммунистический международный профцентр Международная конфедерация свободных профсоюзов (МКСП) и был избран председателем Совета Европейского движения — буржуазной организации, выступавшей за «Соединенные Штаты Европы». В 1951 г. за создание МКСП был удостоен Нобелевской премии мира.
[XXIV] См. комментарий XXXII.
[XXV] Ледебур Георг (1850—1947) — видный деятель немецкого рабочего движения, социал-демократ. В 1900—1918 и в 1920—1924 гг. — депутат рейхстага. Правый циммервальдец. В 1917 г. — один из основателей и лидеров НСДПГ. После того, как на съезде в Галле (1920) большинство НСДПГ приняло решение о присоединении к Коминтерну и затем слилось с КПГ, Ледебур остался одним из лидеров меньшинства (сохранившего название НСДПГ). После возвращения большинства этой НСДПГ в состав СДПГ в сентябре 1922 г. Ледебур остался одним из лидеров не согласного с этим меньшинства. В 1923 г. он возглавил небольшую социал-демократическую группу Социалистический союз. В 1931 г. вступил со своей группой в левосоциалистическую Социалистическую рабочую партию Германии (САП). В 1933 г. эмигрировал в Швейцарию, где и умер.
[XXVI] Социалисты большинства — общеупотребительное тогда название СДПГ. Сам Ледебур в тот момент был членом Берлинского Совета от конкурирующей НСДПГ.
[XXVII] Томас Джимми (Джеймс Генри) (1874—1949) — британский политик, деятель профсоюзного движения. Генеральный секретарь Национального союза железнодорожников в 1917—1931 гг. Несет личную ответственность за «черную пятницу» 15 апреля 1921 г., когда Национальный союз железнодорожников, вопреки соглашениям, не пришел на помощь забастовавшим горнякам. Депутат парламента от лейбористов с 1910 г., в первом лейбористском правительстве Р. Макдональда — министр по делам колоний, во втором — лорд-хранитель печати. В 1931 г. был среди трех министров-лейбористов (наряду с Р. Макдональдом и Ф. Сноуденом), которые вошли вместе с консерваторами в коалиционное «национальное правительство» (получил пост министра по делам доминионов) и были за это исключены из Лейбористской партии. Основал вместе с Макдональдом и Сноуденом правую Национал-лейбористскую партию, которая вскоре слилась с Консервативной партией. С 1935 г. занимал пост министра по делам колоний, был вынужден уйти в отставку в мае 1936 г. в результате громкого скандала, когда выяснилось, что он продавал биржевым спекулянтам инсайдерскую информацию.
[XXVIII] Брюнинг Генрих (1885—1970) — германский рейхсканцлер в 1930—1932 гг., до того — лидер правокатолической Партии Центра в рейхстаге. Сделал первые шаги по сдвиганию Германии к диктатуре, широко применяя «чрезвычайные статьи» Веймарской конституции. В 1934 г. эмигрировал, вернулся в Германию в 1952 г.
[XXIX] «Голодными» чрезвычайные декреты канцлера Брюнинга были названы потому, что они касались финансовой политики и налогообложения: в целях «экономии» государственных средств трудящиеся облагались новыми налогами и ограничивались в тех (крайне скудных) социальных гарантиях, которые были в Веймарской республике (сокращались пособия по безработице, часть трудящихся выключалась из страховых программ, а сами страховые взносы резко увеличивались и т.д.). Поскольку такие откровенно антинародные законы было проблематично провести через рейхстаг, Брюнинг прибег к ст. 48 Веймарской конституции, наделявшей президента правом издавать «чрезвычайные декреты» (хотя конституция и ограничивала это право возникновением «угрозы общественной безопасности и порядку»).
[XXX] См. комментарий XXXII.
[XXXI] См. комментарий XXXII.
[XXXII] Отто Браун (1872—1955) и Карл Зеверинг (1875—1952) — соответственно премьер-министр и министр внутренних дел социал-демократического правительства Пруссии. К. Зеверинг считался более важной фигурой, так как в руках у него была вооруженная сила — подконтрольная СДПГ прусская полиция и рейхсбаннер (военизированные отряды СДПГ — около 2 млн человек в Пруссии в 1932 г.). 20 июля 1932 г. Зеверинг печально прославился тем, что безропотно позволил крайне правому рейхсканцлеру фон Паппену разогнать социал-демократическое правительство Пруссии. В ответ на улицы вышли рейхсбаннер, члены СДПГ и КПГ, поддержанные полицией. Они призвали к всеобщей политической стачке и потребовали раздать оружие. Зеверинг отказался. Нацисты оценили эти действия Зеверинга, и в годы III Рейха он проживал в Германии, получая государственную пенсию министра.
[XXXIII] Дольфус Энгельберт (1892—1934) — австрийский государственный деятель, федеральный канцлер в 1932—1934 гг., представитель австрофашизма. 4 марта 1933 г. произвел государственный переворот и установил диктатуру. В феврале 1934 г. утопил в крови рабочее восстание в Вене и других городах, Социал-демократическая партия Австрии и связанные с ней организации (как и КПА) были запрещены. Однако многие лидеры социал-демократов (включая Ф. Адлера и К. Реннера) продолжали спокойно жить в Австрии и не подвергались репрессиям. Австрофашизм (как местный вариант муссолиниевского фашизма) находился в конкурентных отношениях с нацизмом. В июле 1934 г. австрийские нацисты устроили попытку переворота, в ходе которой Э. Дольфус был убит.
[XXXIV] Разумеется, Р. Палм Датт, как видный деятель Коминтерна, был уверен, что в 1917 г. в России произошла социалистическая революция.
[XXXV] Т. е. «добровольческие корпуса» («черный рейхсвер») — военизированные ультраправые незаконные формирования, полулегально существовавшие в Германии после 1918 г. Они, однако, состояли не только из офицеров (и отравленных милитаризмом солдат), но и (в значительной степени) из аристократов, студентов-корпорантов и деклассированных элементов. Социал-демократическое правительство послевоенной Германии не только вооружало эти соединения, но и финансировало их, а в случае надобности укрывало их участников от суда за совершенные преступления.
[XXXVI] Красные союзы — профсоюзы, находившиеся под контролем коммунистических партий.
[XXXVII] Файф — графство (ныне — унитарная область) в Шотландии, исторический центр угледобычи.
[XXXVIII] Всеобщая конфедерация труда (ВКТ, Confédération générale du travail, CGT) — крупнейшее и старейшее профобъединение Франции. До I Мировой войны контролировалась анархо-синдикалистами, после I Мировой войны — под контролем правых социалистов. В годы нацистской оккупации ВКТ находилась на нелегальном положении; в сентябре 1944 г. вышла из подполья, контролировалась социалистами и коммунистами. В 1947 г., после откола «Форс увриер» (см. комментарий XXIII), перешла под контроль ФКП.
[XXXIX] Т. е. к СДПГ.
[XL] Имеется в виду «Письмо Зиновьева» (1924) — антисоветская фальшивка, изготовленная в Германии российским эмигрантом С. Дружиновским по заданию британской разведки. Непосредственным автором «Письма Зиновьева» был известный английский разведчик-авантюрист Сидней Рейли. Письмо призывало британских коммунистов развернуть «подрывную» работу в армии и флоте с тем, чтобы вооруженным путем в ходе гражданской войны можно было захватить власть в Великобритании. Под письмом стояли «подписи» Григория Зиновьева (тогда — председателя ИККИ), Отто Куусинена (на тот момент — секретаря ИККИ) и Артура Мак-Мануса (секретаря Коммунистической партии Великобритании). С помощью публикации этого письма в британской прессе консерваторы смогли отправить в отставку лейбористское правительство Р. Макдональда и выиграть досрочные парламентские выборы. В результате Британией не были ратифицированы договоры с Советской Россией, подписанные правительством Макдональда. Фальшивка была разоблачена в 1925 г. Факт написания «Письма Зиновьева» С. Рейли был установлен британскими исследователями в 60-е гг. XX в. В 1935 г. Г.Е. Зиновьев был уже одним из лидеров оппозиции, поэтому в русском переводе книги Р.П. Датта его имя не могло быть названо.
Глава из книги: Датт Р. П. Фашизм и социалистическая революция. М.: Государственное социально-экономическое издательство, 1935.
Авторизованный перевод с английского.
Комментарии А.Н. Тарасова.
Раджани Палм Датт (1896—1974) — индийско-британский коммунист, видный деятель международного коммунистического движения, журналист, публицист, марксистский теоретик.