Францискус Корнелис ван дер Люббе и Петронелла ван Хандель с ребенком Маринусом
В ночь с 27 на 28 февраля зал заседаний рейхстага и купол здания стали жертвой пламени. В кулуарах рейхстага схвачен один из поджигателей; это — Маринус ван дер Люббе, который, как сообщает официальное прусское агентство печати, якобы назвал себя «членом голландской коммунистической партии». Радио, телеграф, телефон, печать, информационные агентства по поручению правительства Гитлера вопят на всю страну: «Коммунисты подожгли рейхстаг!»
Поимка этого ван дер Люббе в здании рейхстага послужила для правительства Гитлера формальным и юридическим предлогом для неслыханного погрома, направленного против германской компартии, социал-демократии и евреев, для массовых арестов, запретов организаций, для пыток и убийств, которые во всем мире связали имя фашистской Германии с представлением о самых варварских зверствах. Кто же этот ван дер Люббе? Как попал он в горящий рейхстаг?
|
Францискус Корнелис ван дер Люббе и Петронелла ван Хандель с ребенком Маринусом |
13 января 1909 г. торговец-разносчик Францискус Корнелис ван дер Люббе заявил в отделе метрик лейденской ратуши о рождении у него ребенка мужского пола. В качестве свидетелей при акте записи фигурировали не имеющий занятий Исаак Корнет и подметальщик улиц Герардус Беурзе.
Ребенку дано было имя Маринус. Мать его, Петронелла ван Хандель, состояла с Франциском Корнелисом ван дер Люббе во втором браке. Дочь богатого крестьянина из северного Брабанта, она в молодые годы вышла замуж за унтер-офицера колониальной службы ван Пеуте. Она родила ему дочь и трех сыновей. Пеуте умер в сравнительно молодом возрасте от болезни, схваченной в колониях. Вскоре после его смерти вдова вышла замуж за ван дер Люббе, который был разносчиком в Лейдене. У них родилось трое сыновей. Маринус был седьмым и последним ребенком Петронеллы ван Хандель.
Брак ван дер Люббе был не из счастливых. Профессия заставляла его по целым дням и неделям отсутствовать дома: он продавал в окрестных деревнях крестьянам свою галантерею. Обычно сделки заключались в постоялых дворах и кабачках. Это приучает к выпивке. Алкоголь, вначале только средство для подстегивания покупателей, становится потом неразлучным другом и в часы досуга. Францискус Корнелис ван дер Люббе стал пьяницей.
Он не печется о семье, заработок свой обычно пропивает, жене дает деньги на хозяйство только в редких случаях и в недостаточном размере. Она должна сама зарабатывать, чтобы с грехом пополам прокормить детей. Целый день она стоит за прилавком небольшой лавчонки в Лейдене, вечером приводит в порядок хозяйство, штопает, ставит заплатки, шьет. Она страдает астмой в тяжелой форме. Врач заявляет, что ей необходима перемена климата. Семья переезжает в Бреду, а затем в Гертогенбош[1]. Вскоре после переезда Францискус Корнелис ван дер Люббе расходится с женой и семьей. Он селится в Дордрехте и открывает здесь небольшой магазин галантерейных товаров. Это дело он ведет и по сию пору.
Петронелла ван Хандель продолжает заниматься мелочной торговлей в Бреде, затем в Гертогенбоше. У нее не остается времени для воспитания детей. Она ограничивается тем, что воздействует на них в религиозном духе. В родительском доме в деревне она приучена была к страху божьему и старается теперь внушить своим детям ту же примитивную религиозность. Молодой Маринус посещает в Гертогенбоше протестантскую школу. Грамота дается ему с трудом. По закону божьему он один из лучших учеников. Каждое воскресенье он с матерью и братишками ходит в церковь.
В доме ван дер Люббе — тяжелая, гнетущая атмосфера. На стене строгие лики святых. Мать частенько не знает, где взять денег на обед. Небольшая лавка в Гертогенбоше не может прокормить шестерых сыновей. Им остается одно: сделаться рабочими. Им не легко решиться на это — мешает происхождение и воспитание. Хотя в семье частенько царит горькая нужда, это все-таки семья мелкобуржуазная со всеми стремлениями и идеалами лавочника и торговца. Голод бросает молодых ван дер Люббе в ряды пролетариата. Они попадают в многотысячную армию фабричных и сельскохозяйственных рабочих; попадают, но не ассимилируются с ней. Еще до сих пор при разговоре с кем-нибудь из братьев Маринуса ван дер Люббе наталкиваешься на стену мелкобуржуазных иллюзий.
Сводная сестра Маринуса живет в Лейдене, где она замужем за рабочим прачечного заведения Снардийном. 16 апреля 1921 г. ей пишут, что мать ее находится при смерти и выражают желание, чтобы сестра взяла Маринуса на воспитание. Одиннадцатилетний Маринус попадает в семью рабочего Снардийна в Эгстгесте[2] под Лейденом. В небольшой квартирке Снардийна уже играют трое детей; Маринус среди них самый старший.
Со слов товарищей Маринуса по школьной скамье мы знаем, что уже в школе его обуревало желание отличиться. Дома у Снардийна среди детей, из которых старшему только пять-шесть лет, ему легко быть первым. Несколько нехитрых фокусов, и дети благоговеют перед ним. Маринус драконовским способом осуществляет свою власть над ними.
Мать на смертном одре взяла с сестры клятву воспитать Маринуса в благочестии и страхе божьем. Он снова каждое воскресенье, теперь с сестрой и ее детьми, ходит в церковь. Сестра рассказывает, что он был тогда набожным, богобоязненным мальчиком. Действительно ли его влекла в церковь только набожность? Быть может, его магически притягивала власть священника над своей паствой? В те годы в нем созрела мысль стать священником, вождем общины, слепо следующей за ним. В двенадцать лет он часто и пространно говорит о том, что желает стать священником.
В промежутках между уроками в школе он нередко пробует выступать в роли проповедника. Это служит поводом для поддразнивания со стороны товарищей.
Они подтрунивают также над его страхом перед девочками. Эта его особенность так бросалась в глаза, что его бывшие товарищи и теперь еще в один голос вспоминают о ней. Его нельзя было уговорить остаться в обществе девочек. Он искал предмета своей любви среди своих сверстников-школьников.
Духовная карьера требует долгих лет учебы. Для этого необходимы средства. Рабочий Снардийн достаточно практичен. Он постарался, чтобы Маринус в четырнадцать лет начал зарабатывать себе на хлеб. Юношу определили учеником в торговое заведение, он работает там два года. После службы он посещает католические вечерние курсы. Воспитанный в протестантском духе, он вступает здесь в соприкосновение с новым для него миром.
Маринус ван дер Люббе не удовлетворен работой за прилавком. Правда, он унаследовал от отца его коммерческий дух, ему доставляет удовольствие всучить покупателям побольше товаров, но ему не улыбается перспектива стать торговцем, она слишком скромна для него. В долгих беседах со своим шурином Снардийном он перебирает всевозможные другие профессии. Как сообщает его шурин, Маринус строил одновременно и самые смелые, и весьма скромные планы на будущее. То он говорит о том, что откроет цветочный магазин, то он мечтает совершить кругосветное путешествие. В конце концов он решается стать каменщиком.
В шестнадцать лет Маринус — коренастый, крепкий парень. За его могучее телосложение товарищи прозвали его «Дэмпсеем» (по имени известного чемпиона-боксера)[3]. При каждом удобном случае он любит показать силу своих мускулов. Тем непонятнее для его товарищей-каменщиков его боязнь женщин.
Товарищи Маринуса по работе рассказали нам, какие разговоры он вел с ними в те годы. Конечно, они не были в состоянии передать нам дословно эти разговоры — многое было забыто, с другой стороны, осталось в памяти многое, не имеющее значения. Но все они в один голос сообщают о следующей черте в характере Маринуса ван дер Люббе: он старался во что бы то ни стало отличиться перед другими, выдвинуться. Все говорят о его фанатическом стремлении быть чем-то «особенным». В этом пункте рассказы его школьных товарищей, его товарищей по работе и родственников в такой степени совпадают, что не может быть сомнений: молодой Маринус ван дер Люббе был снедаем тщеславием.
Ежедневный контакт с людьми совершенно нового для него склада — с рабочими — внес некоторую перемену в жизнь Маринуса. До сих пор он слышал и его учили, что наивысшее благо — это страх божий. Посещение церкви по воскресеньям было для него потребностью, деление на богатых и бедных — чем-то само собой разумеющимся. Теперь он натолкнулся на взгляды совершенно иного рода. В промежутках между работой его товарищи-каменщики разговаривают не о боге, а о заработной плате. Они не считают существующий строй чем-то само собой разумеющимся и нерушимым, а говорят о необходимости свергнуть его. Изо дня в день молодой Маринус слышит такие разговоры. Он воспринимает их, но не перерабатывает в своем сознании. С ним произошло то же, что с его братьями. Он стал рабочим, но остался по своей психике мещанином.
Случай внес коренную перемену в его жизнь. Однажды во время обеденного перерыва два товарища надели ему в шутку на голову пустой мешок. При этом Маринусу попал в глаз кусочек известки. Три недели он возился с воспалением глаз. Вскоре после этого с ним происходит другой, гораздо более тяжелый несчастный случай. Опять попала в глаз известь, на этот раз она брызнула из ведра. В результате — тяжелое заболевание. Пять месяцев пробыл он в лейденской больнице, причем три раза подвергался операции. Он вышел из больницы с значительно ослабленным зрением на оба глаза; ему грозит опасность ослепнуть.
Болезнь глаз с необходимостью должна была усилить главную черту в характере Маринуса ван дер Люббе — его тщеславие и честолюбие. Молодой человек, духовно еще не сложившийся, подверженный самым разнородным влияниям, обуреваемый стремлением выдвинуться, быть первым среди других, находящийся целиком во власти этой навязчивой идеи, вдруг оказался перед опасностью потерять зрение. Его угнетает страшная мысль, что его жизнь оборвется, что он ослепнет раньше, чем успеет добиться своей цели. Какова его цель? Знает ли он ее? Видит ли он путь к ее осуществлению? Цель и смысл жизни для него на втором плане. Главное для него — это успех, стремление «заставить говорить о себе». Эта мысль всецело владеет им.
Незадолго перед этим несчастным случаем Маринус вступил в коммунистический союз молодежи в Лейдене. Коммунистическая партия Голландии находилась тогда в первой стадии своей организации. Лейденский комсомол только начал формироваться. Маринус ван дер Люббе вступает в союз, потому что чувствует силу коммунистического движения. Он чувствует эту силу, но в нем нет той устойчивости, которой коммунистическая партия требует от своих членов. Он находится в постоянном конфликте с организацией. Когда он вступал в комсомол, он надеялся, что быстро пойдет в гору. Он видит в комсомоле только поприще для своего честолюбия. Как только его желания не исполняются, он пишет заявление о своем выходе из организации. Маринус ван дер Люббе четыре раза выступал из комсомола и три раза снова вступал в него. Каждый раз уходу предшествовала попытка захватить руководство в свои руки. В первый раз он ушел из комсомола в январе 1929 г., потому что его не назначили руководителем пионерской организации. Мы помещаем здесь одно из многочисленных писем Маринуса ван дер Люббе лейденскому комсомолу. Это письмо показательно для его поведения.
«Лейден, 13 декабря 1929 г.
В постоянную комиссию секции Союза коммунистической молодежи в Лейдене.
Уважаемые товарищи!
В ответ на письмо постоянной комиссии относительно моей просьбы созвать расширенное заседание комиссии я должен констатировать, что вы в общем и целом не понимаете моей просьбы созвать расширенное заседание комиссии и что этот отказ является — сознательно или бессознательно — тяжкой ошибкой с точки зрения организации.
Вы того мнения, что этот вопрос не подлежит рассмотрению собрания. Если вы настаиваете на этом отказе, вы вредите интересам вашей собственной точки зрения, а также интересам секции. В этом письме я хотел бы также обратить ваше внимание на то, что для новой дискуссии (я считаю ее весьма важной) по поводу посланной мною статьи, а также обеих моих статей, которые я послал сверх того, необходимы расширенное заседание комиссии и заключительное голосование по этому вопросу; в этом случае я знал бы, на что я могу рассчитывать, тогда как без такого заседания я считаю вопрос нерассмотренным и в таком случае приму меры, чтобы довести этот вопрос до сведения общего собрания членов, чего я не желаю (и вы тоже).
Поэтому я предлагаю созвать на ближайшее воскресенье заседание постоянной комиссии (стало быть, заседание расширенной комиссии — это я ставлю условием), ибо если я поступлю иначе, я причиню неприятность всей секции.
При сем посылаю вам заявление, в котором изложена моя позиция по отношению к пожеланиям Дирка ван Роойена.
С товарищеским приветом
(подписано) Ван дер Люббе.
P. S. Только посланное теперь заявление для Дирка ван Роойена должно быть рассмотрено полностью».
 |
Жизнь Маринуса ван дер Люббе после происшедшего с ним несчастного случая является сплошной погоней за признанием и славой, постоянным стремлением к необычайному. Он перепробовал различные профессии, но все время мечтает о чем-то из ряда вон выходящем, о какой-нибудь большой удаче, которая сразу должна выдвинуть его на первое место. Зимой 1927/28 г. он работает в качестве младшего официанта при буфете на Лейденском вокзале, летом 1928 г. — в качестве лакея в отеле Van Holland в Нордвике. В промежутках он занимается торговлей. В течение нескольких недель он ведет за собственный счет торговлю картофелем. Затем он работает паромщиком на пароме, перевозящем строительные материалы между Нордвиком и Сассенхеймом. При этом его никогда не покидает мысль о каком-то большом «деле». В декабре 1929 г. у него снова конфликт с комсомолом, потому что он издает по собственному почину листовки, которые подписывает своим именем. В нашем распоряжении имеется письмо Маринуса ван дер Люббе, относящееся к тому времени, когда он в припадке самокритики характеризует свое отношение к коммунизму.
Он пишет:
«Все это показывает, что я не настоящий большевик. Я чувствую, что теперь никак не являюсь таковым (хотя я очень радикально настроен по отношению к капитализму и всему, что с ним связано) и быть может, никогда не смогу стать им. Теперь я временами чувствую себя совершенно чуждым в лагере (я имею под этим в виду партию)».
Нельзя точнее охарактеризовать духовную жизнь Маринуса ван дер Люббе. Его анархический образ мышления, его стремление выдвинуться, его недисциплинированность делали его чуждым партии, которая требует и в интересах дела должна требовать от своих членов самой строгой дисциплины.
Летом 1930 г. ван дер Люббе отправлялся в Кале. По возвращении оттуда он рассказывает, что зарабатывал себе на пропитание на земляных работах, причем сделал несколько раз попытку переплыть канал. Мы произвели обстоятельное расследование, действительно ли им была предпринята такая попытка. Мы не нашли подтверждения этого. Однако, — безразлично, была ли сделана эта попытка или нет, — весь этот эпизод характерен для ван дер Люббе, для его мышления и образа жизни. Для него важно не само достижение, а тот факт, что он становится предметом разговоров, что о нем говорят. Он ищет славы, но она ему не дается. Хвастливые рассказы о его плавании через канал вызывают у большинства собеседников скептические улыбки и насмешки. Хотя в 1930 г. Маринус снова вступает в комсомол, связь между ним и другими комсомольцами становится все слабее. Организация тем временем значительно окрепла.
На ван дер Люббе все более и более смотрят, как на чуждый элемент, и все признаки говорят за то, что в самом скором времени должен последовать его окончательный уход из организации.
По своему наружному виду дом № 56 на Уйтерсте Грахт ничем не отличается от типичных голландских домов. Но когда вы заведете с лейденцем разговор об этом доме, вы сейчас заметите, что это какой-то особенный дом, в котором живут особенные люди и происходят необычайные вещи. Некоторые лейденские обыватели считают этот дом притоном разврата. Обитатели его — степенная супружеская чета ван Цийп. Муж уходит на работу, жена ведет хозяйство. Несколько комнат она сдает жильцам. Комнаты эти меблированы убого и без комфорта. Сдаются они дешево, и поэтому в них жили и живут главным образом студенты и безработные, от поры до времени также какая-нибудь проститутка. Ван дер Люббе долгое время был жильцом у госпожи ван Цийп; переехав оттуда, он почти ежедневно приходил в этот дом. Одновременно с ним здесь жили студент Пит ван Альбада и шофер Исаак Финк. Одно время к числу жильцов госпожи ван Цийп принадлежал также какой-то «таинственный» немецкий студент. Все названные жильцы были связаны одной общей чертой: они были гомосексуалисты; тот или другой из них быть может способен был также к нормальному половому влечению. Сам по себе этот факт не имеет значения и не заслуживал бы упоминания. Но мы должны подчеркнуть его, потому что на почве гомосексуальности ван дер Люббе возникла в дальнейшем его связь с национал-социалистами во время его поездок в Германию.
Пит ван Альбада, переехав из дома на Уйтерсте Грахт, женился. Шофер Исаак Финк тоже живет теперь с женщиной. Тем не менее установлено, что ван дер Люббе находился с ними, а также с другими в гомосексуальной связи. Исаак Финк рассказывал нашему информатору, что он часто спал с ван дер Люббе в одной постели. Пит ван Альбада находился в гомосексуальных отношениях с одним профессором лейденского университета. Маринус ван дер Люббе по всей своей конституции гомосексуалист. У него женская повадка, а его робость и страх перед женщинами установлены многими показаниями, известна также его потребность в привязанности и нежности мужчин.
Один голландский писатель, хорошо знакомый с условиями в доме на Уйтерсте Грахт и часто беседовавший с ван дер Люббе, рассказывает: «Я всегда имел ощущение, что Люббе ищет физической близости со мной, но что у него не хватает смелости для этого».
У нас имеется, кроме того, еще одно доказательство гомосексуальности ван дер Люббе. В своих странствованиях он сталкивался со многими молодыми ремесленниками и рабочими. Когда в связи с пожаром в рейхстаге имя Маринуса ван дер Люббе запестрело на столбцах газет, ко мне явился один молодой немецкий рабочий. Этот рабочий в 1931 г. переночевал вместе с ван дер Люббе в одной ночлежке для молодежи. Между ними завязался тогда разговор, о котором этот рабочий дал показания, засвидетельствованные у нотариуса. Приводим то место из нотариального протокола, которое представляет для нас особую важность: «Мы разговаривали таким образом очень долго. Во время разговора голландский рабочий придвинулся поближе ко мне. Он неоднократно пытался прикоснуться к моему половому органу. Только когда я решительно заявил ему, что не пойду на подобные вещи, он прекратил эти попытки».
Задача настоящей книги требует, чтобы жизнь ван дер Люббе была освещена во всех ее деталях и закоулках. Гомосексуальность ван дер Люббе вместе с его стремлением заставить говорить о себе оказали решающее влияние на его жизнь. Вот почему этот вопрос здесь является чем-то большим, чем частным делом.
Переплытие канала кончилось полным провалом. Оно не удалось фактически и не сделало ван дер Люббе известным. Тогда у Маринуса рождается новая мысль, которая должна импонировать лейденцам. Он замышляет большое «рабочее, спортивное и образовательное путешествие по Европе и СССР». Он заказывает открытки со своим портретом и портретом своего сотоварища по путешествию Хольверды. Эти открытки для него самое главное во всей затее. Над головами обоих парней сияет какая-то таинственная звезда. На открытке напечатано на четырех языках, что ван дер Люббе и Г. Хольверда предпринимают путешествие по Европе и Советскому Союзу.
Входило ли это действительно в их намерения? Еще до начала путешествия приятели поссорились. Как сообщают друзья ван дер Люббе, ссора произошла из-за того, что Хольверда присвоил себе выручку за открытки, которые он продавал в Лейдене. Друзья Хольверды утверждают, что выручку присвоил себе ван дер Люббе. Как бы то ни было, Хольверда остался в Лейдене.
Намерен ли был ван дер Люббе после этого путешествовать в одиночку? В апреле 1931 г. он действительно отправился в Германию. На открытках значится, что путешествие начнется 14 апреля 1931 г. из Лейдена. Имеется открытка с видом, которую ван дер Люббе послал из Потсдама семье Хольверды. Открытка помечена 14 апреля 1931 г., т. е. тем днем, когда должен был начаться поход из Лейдена. 28 апреля 1931 г. ван дер Люббе арестовывают в Гронау в Вестфалии за то, что он продает на улице открытки, изображающие его и его приятеля Хольверду. Суд в Мюнстере приговаривает его к денежному штрафу за продажу почтовых открыток без надлежащего разрешения. После пожара рейхстага правительство Гитлера распространило версию, будто ван дер Люббе был арестован в Гронау за продажу коммунистической литературы. Коммунистическая литература заключалась в почтовой открытке, на которой изображены ван дер Люббе и Хольверда.
В начале мая ван дер Люббе снова в Лейдене. Путешествие по Европе закончилось тем же, чем и «переплытие канала».
В начале апреля 1931 г., незадолго до первой поездки ван дер Люббе в Германию, произошел также окончательный формальный разрыв между ним и коммунистическим союзом молодежи. Маринуса ван дер Люббе уже давно ничто не связывало с коммунистической молодежью Лейдена. Ему грозило исключение из комсомола и коммунистической партии. Он предупредил это, заявив о своем выходе из организации. С этого дня он нападает на коммунистическую партию Голландии при каждой возможности.
Внутренне он уже два года как отошел от коммунистического движения. 21 января 1929 г., когда в результате конфликта он вышел из организации, он обратился в комсомол с письмом, в котором писал:
«Меня охватил определенный пессимизм. Как это произошло, мне самому непонятно. Я пытался всячески бороться с этим».
Перед нами странный образ молодого человека, внешность которого ни в коей мере не соответствует его внутреннему состоянию. Сильный, столь сильный, что его называют «Дэмпсеем», по-видимому, имеющий все качества, чтобы оказаться победителем в жизни, он в действительности во всех отношениях пасует перед жизнью. Писатель Е. Кнуттель из Лейдена, которому часто приходилось иметь дело с ван дер Люббе, дает ему следующую характеристику:
«Когда вы долго беседуете с ван дер Люббе по какому-либо вопросу, он соглашается с вами. Вам кажется, что вы убедили его.
На следующий день вы получаете от него письмо, в котором ван дер Люббе сообщает, что он остается при своей прежней точке зрения».
Этому упрямству сопутствует какая-то странная мягкость, которую часто можно заметить у гомосексуалистов. Наряду с этим — склонность ко лжи и преувеличениям. Госпожа ван Цийп, которая очень хорошо знает ван дер Люббе, рассказывает, что он не очень церемонится с правдой. Его лучшие друзья — каменщик Хартвельд, шофер Исаак Финк и брат его Коос Финк — тоже говорят о тщеславии ван дер Люббе, которое часто толкает его ко лжи и преувеличениям.
Вернувшись в Лейден из своей первой поездки в Германию весной 1931 г., ван дер Люббе рассказывает своим приятелям о каком-то господине, который взял его в свой автомобиль и совершил с ним большую поездку. Мы не знаем, верно ли это сообщение ван дер Люббе, не выдумал ли он этого господина из Лейпцига. Но мы знаем, что во время своей первой поездки в Германию ван дер Люббе познакомился с человеком, который оказал решающее влияние на его судьбу.
В это время д-p Георг Белл, натурализовавшийся в Германии шотландец, играл видную роль в национал-социалистcком движении. Приблизительно год спустя он и несколько его приятелей подверглись сильным преследованиям со стороны некоторых руководителей штурмовых отрядов, так что ему пришлось опасаться за свою жизнь. Ниже мы даем описание его убийства. Друзья его дали нам важные показания относительно связей д-ра Белла и роли, которую он играл в партии национал-социалистов. Друг его, г-н В. С., в запротоколированном показании точно описывает знакомство Белла с ван дер Люббе. Цитируем дословно это место из его показаний:
«Белл рассказывал мне, — если память мне не изменяет, это было в мае 1931 г., — что он познакомился с молодым голландским рабочим, который ему очень понравился. Кажется, он встретил его во время поездки в автомобиле в окрестностях Берлина или Потсдама. Они встретили на дороге странствующего парня и взяли его к себе в автомобиль. Он оказался молодым голландским рабочим. Впоследствии этот молодой голландец посещал Белла и в Мюнхене. Белл называл его Ренус или Ринус. Он часто с ним встречался».
С тех пор ван дер Люббе состоял в постоянной переписке с д-ром Беллом. Личную связь с Беллом он возобновил в сентябре 1931 г.
Маринус ван дер Люббе оставался в Лейдене недолго. В сентябре 1931 г. он снова собирается в Германию. Своему другу Коосу Финку он поручает получать за него и хранить его пенсию (она была присуждена ему в размере семи гульденов в неделю за инвалидность).
Путешествуя по Рейну, ван дер Люббе вступает в Бахарахе в разговор с одним мотоциклистом. Последний оказывается его соотечественником, трамвайным кондуктором Плегком из Гааги, Блемфонтейнштр., 24. Плегк берет Маринуса с собой, сажает его в, люльку мотоциклетки. Переночевали они в Ротенбурге на р. Таубер, — Плегк — в гостинице, Маринус — в ночлежке для мотодежи. Плегк сообщил нашему информатору некоторые данные о его разговоре с ван дер Люббе. Он спросил последнего, что тот делает в Германии. Ван дер Люббе ответил, что ищет работу. На вопрос, не проще ли было бы ему найти работу в Голландии, ван дер Люббе в самом уверенном тоне возразил, что работу в Германии он найдет. Кондуктор Плегк подчеркнул нашему информатору, что его очень удивила эта уверенность.
Из Ротенбурга Плегк поехал дальше, в Мюнхен. Он взял ван дер Люббе с собой до Мюнхена. У самого города они расстались.
Вероятно, ван дер Люббе пробыл в Мюнхене несколько дней, ибо по своем возвращении он подробно и обстоятельно описывал друзьям этот город. Он говорил не только о самом городе, но много рассказывал также о своих приключениях в Мюнхене, о том, что он познакомился там со многими людьми. Тот молодой рабочий, показания которого, запротоколированные у нотариуса, мы уже цитировали выше, сообщает об этом следующее:
«Голландец рассказывал мне, как ему хорошо жилось в Мюнхене. Он говорил, что им заинтересовался какой-то д-р Б., который познакомил его со многими лицами. Он намекнул, что через посредство д-ра Б. он сошелся с влиятельными личностями. Об этом д-ре Б. он говорил в восторженных выражениях».
Этот д-р Б. не кто иной, как д-р Белл, которого ван дер Люббе посетил в Мюнхене. Д-р Белл ввел его в национал-социалистские круги и между прочим познакомил также с начальником гитлеровского штаба Ремом. В то время д-р Белл был еще советником Рема по вопросам внешней политики и столь близким его другом, что Рем впоследствии дал ему конфиденциальное поручение установить связь с майором республиканского флага[4] Майром. Над Ремом висела тогда угроза расправы со стороны национал-социалистов, и он искал через посредство Белла поддержки у Майра. Все эти факты стали известны из показаний Майра и Белла на открытом судебном разбирательстве в октябре 1932 г., когда капитан Рем подал жалобу на социал-демократическую газету «Мюнхенер пост».
Белл был не только советником Рема по вопросам внешней политики, он обделывал также его амурные дела. «Мюнхенер пост» и другие газеты опубликовали в 1932 г. письма Рема к молодым людям, письма, из которых видно, что Рем — педераст. Д-р Белл поставлял Рему этот живой товар. Он был посвящен в тайну гомосексуальных сношений Рема с рядом юношей, потому что сам свел его с большинством этих молодых людей. Белл вел точный список всех юношей, которых он сводил с Ремом. Он предвидел, что рано или поздно могут возникнуть трения между ним и национал-социалистскими главарями. Правда, он был доверенным лицом Альфреда Розенберга, главного редактора газеты «Фёлькишер беобахтер», правда, он был агентом Детердинга[5] и по поручению национал-социалистической партии установил связь с этим последним; но у него были враги, которые не останавливались ни перед чем. С помощью этого списка Белл надеялся постоянно держать Рема в своих руках.
В настоящее время список этот больше не существует. В апреле 1933 г. Белл, которому грозила смерть от руки фашистов, бежал в Куфштейн в Австрию, но здесь на него напала банда штурмовиков и убила его. При этом похищены были все компрометирующие документы, которые находились у Белла и которые он хотел использовать против национал-социалистской партии, в том числе и этот список.
В. С., друг Белла, дал следующие запротоколированные показания относительно этого списка:
«Д-р Белл вынул из своего секретного шкафа несколько документов. Он указал мне на один лист и заметил: «Это перечень любовных похождений Рема. Если я когда-либо обнародую этот перечень, Рем; будет политически мертвым человеком». Он показал мне этот список. В нем значилось около 30 фамилий. Я с точностью помню одно имя «Ринус», за которым следовала голландская фамилия, начинающаяся словами «ван дер».
«Ринус» есть сокращенное имя Маринус. В списке любовных связей капитана Рема имелось также имя ван дер Люббе.
Из Мюнхена ван дер Люббе действительно совершает часть своего возвещенного с такой шумихой «рабочего, спортивного и образовательного путешествия». У нас имеется открытка, написанная им из Кракова. Наш информатор видел письмо к приятелю, отправленное им из Будапешта, а также открытку из Белграда. Ван дер Люббе вернулся в Лейден в январе или феврале 1933 г. и много рассказывал о своем путешествии. Между прочим, он рассказывал, что по дороге в Будапешт он встретил молодого ремесленника, сестра которого жила в доме терпимости в Будапеште. Ван дер Люббе рассказывал, что он задумал спасти девушку из дома терпимости, что она требовала от него любви, но он провел с ней ночь в одной комнате, не дотронувшись до нее, и отправился затем дальше. Рассказы о спасении девушек типичны для гомосексуалистов и называются, по Фрейду, «комплексом Парсифаля».
Рассказ ван дер Люббе о его путешествии передан нашему информатору нескольким друзьям Маринуса, причем их сообщения не расходятся между собой. В этом рассказе необходимо отметить еще одно место. Ван дер Люббе рассказывал, что он был в Польше и дошел до советской границы. «Могучая река, — говорил он, — отделяет Польшу от Советского союза». Люббе якобы пытался переплыть эту реку, чтобы попасть в СССР, но ружейный огонь польских солдат-пограничников заставил его вернуться. Его якобы продержали несколько дней в польской тюрьме, из которой он мог видеть советскую пограничную охрану по ту сторону реки, затем его по этапу доставили на германскую границу.
Друзья ван дер Люббе были крайне изумлены, узнав от нашего информатора, что между Польшей и Советским союзом нет никакой «могучей пограничной реки». Этот рассказ тоже характерен для лживости и хвастливости ван дер Люббе.
Одно несомненно: нога Люббе никогда не ступала на почву СССР. При всем своем влечении к хвастовству он сам ни разу не утверждал, что был в Советском Союзе.
Открытки и письма ван дер Люббе, которые видел наш информатор, показывают, что Люббе в последние месяцы 1931 г. и в начале 1932 г. действительно побывал в ряде городов Венгрии, Польши, Югославии и Чехословакии. По-видимому, во время своего путешествия он завел знакомства с богатыми господами. Он рассказывал, что в Будапеште один господин подарил ему новые ботинки, а другой купил ему в Югославии железнодорожный билет.
Д-р Белл ввел ван дер Люббе в национал-социалистские круги, с которыми последний оставался с тех пор в постоянной связи. Его знакомые в один голос сообщают, что Люббе получал очень много писем из Германии. Люббе всегда старательно скрывал эти письма из Германии от своих друзей и знакомых.
Ван дер Люббе вернулся в Лейден в январе или феврале 1932 г. Он приехал раньше, чем его ожидали. Как рассказывает г-жа ван Цийп, он прислал ей из Берлина открытку, и в тот же день, когда пришла открытка, приехал сам. Следовательно, из Берлина в Лейден он приехал либо по железной дороге, либо на автомобиле. Остается открытым вопрос, откуда он взял деньги для этого.
Приблизительно через два месяца ван дер Люббе в третий раз отправился в Германию. Перед отъездом у него был конфликт с кассой, выплачивавшей ему пенсию за инвалидность. Он требовал повышения пенсии, касса отказала, тогда он пришел в ярость и разбил в помещении кассы несколько оконных стекол. Голландский суд приговорил его к трем месяцам тюрьмы. Ван дер Люббе уехал в Германию, не отбыв наказания. Мы знаем об этой поездке Люббе, что он побывал в Берлине и Саксонии. 1 и 2 июня 1932 г. он ночевал в Зерневице (округ Мейсен в Саксонии), где его видели в обществе гласного Зоммера и владельца садоводства Шумана. Зоммер и Шуман — национал-социалисты. После пожара рейхстага Зоммер сообщил бургомистру Броквицу о пребывании ван дер Люббе в Зерневице. Этот факт был официально запротоколирован д-ром Гертлем в окружном управлении в Мейсене. Протокол был доставлен саксонскому министру внутренних дел, который в особой записке довел об этом до сведения германского министра внутренних дел Фрика. Эти факты стали известны благодаря запросу социал-демократического депутата в саксонском парламенте. Их никто с тех пор не оспаривал.
Газеты, сообщившие об этом запросе, писали также, что вскоре после того как гласный Зоммер сделал свой доклад о пребывании ван дер Люббе в Зерневице, он бесследно исчез. Это сообщение тоже не было опровергнуто.
По всей вероятности ван дер Люббе после своего пребывания в Зерневице оставался еще несколько дней в Германии. По возвращении в Голландию он был 21 июня арестован в Утрехте. Здесь он пробыл девять дней под арестом и затем был переведен для отбытия своего наказания в тюрьму С.-Гравенхаге[6] в Гааге.
2 октября 1932 г. ван дер Люббе был выпущен из гаагской тюрьмы. Он приехал в Лейден. До конца года он предпринял несколько поездок: он посетил своего отца в Дордрехте, побывал в Амстердаме и Гааге. Во всех этих городах он выступал на различных собраниях с резкими выпадами против коммунистической партии.
Мы располагаем показаниями о той борьбе, которую ван дер Люббе вел против коммунистов. 6 октября 1932 г. он участвовал в митинге в здании хлебной биржи в Лейдене, на котором главным оратором был лидер голландских фашистов И.А. Баарс[7]. Вскоре после пожара рейхстага, когда фашистская пресса объявила ван дер Люббе коммунистом, несколько участников этого собрания, люди независимые, изложили в нотариально заверенном протоколе, как вел себя ван дер Люббе на этом собрании. Он выступал тогда за то, чтобы не мешать говорить лидеру фашистов, обрушивался на присутствовавших в зале антифашистов за их попытки прервать Баарса и в своей речи воздержался от каких-либо нападок на фашистов. Приводим снимок с нотариально заверенного протокола.
 |
На этом собрании ван дер Люббе зашел еще дальше, чем на других. Он самым резким образом обрушился на коммунистическую партию, нападал в самых крайних выражениях на ее политику и призывал бастующих шоферов к террористическим актам вопреки линии компартии. Свыше двадцати участников этого собрания дали сообщения, запротоколированные нами, об этом выступлении ван дер Люббе. Подписавшиеся принадлежат к самым различным партиям, некоторые из них — беспартийные. Все они согласны, что речь ван дер Люббе на этом собрании была направлена против коммунистов.
Поведение ван дер Люббе после его выхода из голландской коммунистической партии носит вполне определенный характер. На каждом собрании его нападки на коммунистическую партию становятся все резче. Аргументы, с которыми он выступает в последние месяцы 1932 г., носят явную печать фашистской идеологии. Свидетели сообщают, что он вплетал в свои речи антисемитские выпады. Речи его были построены из фраз, прямо заимствованных из словаря национал-социалистской пропаганды. Свидетели показывают, что в своих речах он указывал на различие между «хищническим» и «созидательным» капиталом, т. е. употреблял терминологию национал-социалистов. Не подлежит сомнению, что ван дер Люббе, во всяком случае в последние месяцы 1932 г., поддался на удочку национал-социализма. Разочарованный мещанин вернулся в родное лоно.
В январе 1933 г. ван дер Люббе пришлось снова лечь в больницу. Болезнь глаз у него усилилась. Он пролежал в лейденской больнице четыре недели. В это время он получал много писем из Германии. Из больницы он вышел к середине февраля. Гитлер был тогда уже германским канцлером. Ван дер Люббе говорил своим знакомым, что должен ехать в Германию; он намекал при этом, что ожидает для себя многого от этой поездки. Сообщения, сделанные знакомыми ван дер Люббе нашему информатору, сходятся в следующем: Люббе говорил им, что его немецкие друзья настаивают на его приезде в Германию. Не установлено, знал ли уже тогда ван дер Люббе, что он предназначен для «большого дела». Быть может он надеялся лишь, что его национал-социалистские друзья помогут ему найти место и работу. Так или иначе, несомненно, что он многого ожидал от этой поездки. Об этом свидетельствует также его разговор с г-жей ван Цийп незадолго перед его отъездом. Она рассказала нашему информатору содержание этого разговора. Ван дер Люббе сказал, что скоро истекает срок его паспорта; тогда она спросила его, должен ли он непременно ехать и не лучше ли было бы для него остаться в Лейдене? На это ван дер Люббе ответил, что у него есть важное дело в Германии и что паспорт понадобится ему только еще этот последний раз.
Ван дер Люббе оставил Лейден в середине февраля 1933 г. Как сообщает «Фоссише цейтунг» от 2 марта 1933 г., он ночевал 17 февраля в Глиндове на Вердере и 18 февраля отправился далее в Берлин. В Берлине он встретился со своими друзьями национал-социалистами, с которыми его познакомил Белл. Он немедленно возобновил связь с группой графа Гельдорфа[8].
 |
Маринус ван дер Люббе. Маринус ван дер Люббе был один только застигнут в горящем рейхстаге и арестован. Национал-социалистские поджигатели оставили его в горящем рейстаге для того, чтобы использовать его как «доказательство» против коммунистов. |
27 февраля ван дер Люббе арестовывают в горящем здании рейхстага. При зареве пожара разыгрывается мистификация, героем которой несколько часов является ван дер Люббе. После этого он должен уступить сцену действительным главным актерам.
Прожекторы истины разрывают дымовую завесу лжи и проливают безжалостный свет на тех, кто решил воспользоваться ван дер Люббе как орудием для выполнения своих замыслов. Это — Геринг и Геббельс.
Почему в качестве орудия был выбран ими именно ван дер Люббе?
Ван дер Люббе был до апреля 1931 г. членом голландской коммунистической партии. Агенты Геринга и Геббельса полагали, что этого достаточно, для того чтобы взвалить на коммунистов вину в поджоге рейхстага.
Гомосексуальные связи ван дер Люббе с национал-социалистскими вождями, его материальная зависимость от них делали его покорным рабом поджигателей.
Голландское подданство ван дер Люббе было желательной придачей.
Оно облегчало Герингу и Геббельсу задачу — представить пожар рейхстага как дело интернационального заговора.
Геринг и Геббельс хотели представить поджог рейхстага как дело интернационального коммунизма. С этой целью были арестованы и обвинены в соучастии три болгарина, хотя они не имели ровно никакого отношения к этому делу.
По всем этим соображениям ван дер Люббе был избран «орудием» преступления.
Кто главные действующие лица в этом заговоре? Присмотритесь к ним.
План поджога сочинил фанатический поборник лжи и провокации д-р Геббельс.
Руководство всем делом находилось в руках морфиниста капитана Геринга.
Отряд поджигателей вел убийца из-за угла, исполнитель приговоров тайного фашистского трибунала — Эдмунд Гейнес.
Орудием был полуслепой мальчишка-педераст Маринус ван дер Люббе.
Когда в 1886 г. чикагская полиция с помощью нанятых провокаторов инсценировала покушение, причем от взрыва бомб погибло большое число полицейских, прошло целых семь лет, пока была вскрыта эта провокация. Орудия ее были хорошо выбраны. После поджога рейхстага достаточно было трех дней, и всему миру стало ясно, что рейхстаг подожгли национал-социалисты. Орудие провокации ван дер Люббе выбрано было слишком неумело.
 |
В 1886 г. чикагская полиция инсценировала покушение бомбистов, при котором погибло много людей. Обвинение было ложно возведено на 5 революционных рабочих, которые были казнены. Действительные виновник покушения были установлены лишь через 7 лет и оказались состоящими на службе в полиции. Это покушение тоже было совершено с целью создать повод для свирепейшего преследования рабочего движения. |
9 июня 1884 г. в Берлине в присутствии Вильгельма I произошла закладка здания германского рейхстага. Здание это было построено по планам франкфуртского архитектора Пауля Валлота в стиле традиционного ренессанса. Стройка продолжалась свыше десяти лет и обошлась в 27 млн марок. Закончилась она 5 декабря 1894 г.
Здание рейхстага стоит на площади республики напротив памятника Бисмарку. Восточный фасад здания выходит на улицу Фридриха Эберта, южный — к Тиргартену, северный — по направлению к Шпрее.
Здание состоит из подвального этажа, партера, главного этажа, одного промежуточного и двух верхних этажей. Длина фасада — 137 метров. Здание увенчано большим куполом, окруженным четырьмя малыми куполами. В центре главного этажа находится большой зал заседаний с трибунами.
Три стены зала заседаний покрыты деревянной облицовкой, стена за креслом председателя обтянута материей. Эстрада, трибуны, скамьи депутатов, — все это из дерева. Скамьи расположены амфитеатром в виде семи расходящихся веером секторов; узкие проходы между скамьями устланы тяжелыми коврами. Зал заседаний окружен кольцевым коридором, ведущим в кулуары. Коридоры и кулуары устланы коврами, обставлены мягкими креслами и увешаны портьерами.
В главном этаже расположены кроме того многочисленные помещения и залы с окнами на улицу. Читальни, архив и библиотека помещаются частью в главном, частью в промежуточном этаже. В подвальном этаже находятся котлы центрального отопления и вентиляционная установка. Из подвального этажа небольшая лестница ведет к подземному ходу, который проходит под колоннадой рейхстага и под улицей Фридриха Эберта и ведет ко дворцу председателя рейхстага Геринга (дворец находится на другой стороне улицы). Подземный ход отделен от упомянутой лестницы, а также от подвалов центрального отопления особой дверью. По стенам этого коридора проходят отопительные трубы.
Главный вход в рейхстаг выходит на площадь республики и открывается только в торжественных случаях.
Во всех своих сообщениях о пожаре рейхстага правительство Гитлера старательно обходило вопрос о том, каким образом поджигатели проникли в рейхстаг. Оно рассчитывало на то, что почти никто из немцев и иностранцев не знаком с процедурой пропуска в рейхстаг, с теми формальностями, которые должны быть выполнены при этом. Нижеследующий перечень показывает, что требуется от посетителя, для того чтобы он мог попасть в рейхстаг.
1. Не-члены рейхстага и посетители могут пройти в рейхстаг только через подъезд № 2 или через подъезд № 5. Первый выходит на Симсонштрассе, второй — на набережную Шпрее.
2. Проходя через подъезд № 5, посетитель попадает в отгороженное пространство. Оно отделено веревочным барьером. За барьером находятся специальные чиновники, регистрирующие посетителей.
3. Каждый посетитель обязан обратиться к такому чиновнику. Невозможно пройти в рейхстаг, не заявившись у чиновника. Для этой цели посетитель заполняет печатный бланк, указывает на нем свое имя, имя депутата, к которому он направляется, а также цель посещения.
4. Заполненный бланк относится курьером рейхстага к тому депутату, которого указал посетитель. Депутата спрашивают, согласен ли он принять посетителя.
5. Пока вернется курьер с согласием депутата, посетитель ожидает в особом помещении. При этом он находится под постоянным наблюдением дежурных чиновников рейхстага.
6. Когда получено согласие депутата принять посетителя, курьер ведет посетителя к данному депутату. Курьер обязан проводить посетителя до самого депутата и может удалиться только тогда, когда посетитель стоит перед депутатом, лицом к лицу с ним.
7. Все посетители вносятся в особый список. Запись производится на основе бланков, заполненных посетителями.
27 февраля между девятью и четвертью десятого в здании рейхстага вспыхнул пожар. Первое официальное сообщение о пожаре рейхстага последовало еще в тот же вечер по радио. Берлинская радиостанция кроме того сообщала, что поджигателем является голландский коммунист по имени ван дер Люббе. Он якобы во всем сознался. В официальном сообщении говорилось, что проникшие в горящее здание рейхстага полицейские чиновники нашли там ван дер Люббе, что на нем были только брюки, и что у него найдены голландский паспорт и членская книжка голландской коммунистической партии. Рано утром 28 февраля 1933 г. официальное «Прусское агентство печати» распространило следующую версию о пожаре рейхстага:
«В понедельник вечером возник пожар в рейхстаге. Имперский комиссар при прусском министерстве внутренних дел министр Геринг немедленно по прибытии на место пожара распорядился принять меры и взял на себя руководство всеми действиями. При первом сообщении о пожаре прибыли также рейхсканцлер Адольф Гитлер и вице-канцлер фон Папен[9].
Налицо, несомненно, самый серьезный из всех бывших до сих пор в Германии случаев поджога. Как показало полицейское расследование, во всем здании рейхстага, от подвального этажа до купола, заложены были горючие материалы. Они состояли из препаратов дегтя и зажигательных факелов и были заложены в кожаные кресла, под печатными материалами рейхстага, у дверей, занавесок, деревянных обшивок и около других легко воспламеняющихся предметов. Один полицейский чиновник заметил в погруженном в темноту здании людей с горящими факелами. Он немедленно выстрелил. Удалось схватить одного из поджигателей. Это 24-летний каменщик ван дер Люббе из Лейдена в Голландии; он имел при себе выправленный надлежащим образом голландский паспорт и объявил себя членом голландской коммунистической партии.
Центральный корпус рейхстага сгорел дотла, зал заседаний со всеми трибунами и кулуарами уничтожен, убытки достигают миллионов.
Этот поджог является самым чудовищным из всех террористических актов большевиков в Германии. Среди сотни центнеров злонамеренных документов, обнаруженных полицией при обыске в Доме имени Карла Либкнехта, найдены инструкции по проведению коммунистического террора по большевистскому образцу.
Согласно этому плану должны были быть подожжены правительственные здания, музеи, дворцы и наиболее важные предприятия. В инструкциях рекомендовалось во время беспорядков и столкновений гнать впереди групп террористов женщин и детей и по возможности даже семьи полицейских. Обнаружение этих документов помешало планомерному осуществлению большевистской революции. Тем не менее, поджог рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Уже во вторник в четыре часа утра должны были начаться большие грабежи в Берлине. Установлено, что с сегодняшнего дня должны были начаться по всей Германии террористические акты против отдельных личностей, против частной собственности, против жизни и имущества мирного населения. Вслед за этим должна была развернуться гражданская война.
Имперский комиссар в прусском министерстве внутренних дел, министр Геринг, принял против этой громадной опасности самые решительные меры. Он при всех обстоятельствах и всеми средствами поддержит авторитет государства. Пока можно установить, что первое нападение преступных элементов отбито. Для защиты общественной безопасности еще в понедельник вечером все общественные и наиболее важные предприятия получили полицейскую охрану. Полицейские броневики беспрерывно патрулируют в тех частях города, которые подвержены наибольшей опасности. Вся охранная и уголовная полиция в Пруссии немедленно была приведена в боевую готовность. Мобилизована вспомогательная полиция. Издан приказ об аресте двух руководящих коммунистических депутатов, против которых имеются серьезные подозрения относительно их участия в поджоге. Остальные депутаты и должностные лица коммунистической партии арестовываются в порядке предварительного, заключения. Во всей Пруссии запрещены на четыре недели коммунистические газеты, журналы, листовки и плакаты. На четырнадцать дней запрещены все газеты социал-демократической партии, так как поджигатель в своем показании сознался также в связи с германской социал-демократической партией. Благодаря этому признанию единый фронт коммунистов и социал-демократов стал очевидным фактом. Этот факт требует от лица, ответственного за охрану безопасности в Пруссии, решительных мер; они диктуются его долгом сохранить в этот момент чрезвычайной опасности авторитет государства. Последние события полностью подтвердили необходимость уже ранее принятых особых мер (декреты, разрешающие применять огнестрельное оружие, вспомогательная полиция и т. д.). Эти меры дают государственной власти достаточную силу, чтобы подавить в зародыше всякое дальнейшее покушение на спокойствие в Германии, а с нею и во всей Европе. В эту серьезную годину имперский министр Геринг требует от германской нации соблюдения строжайшей дисциплины. Он ожидает всемерной поддержки от населения, за безопасность и охрану которого он поручился собственной головой».
Утром 28 февраля миллионы людей прочитали в газетах описание, пожара рейхстага. Громадные кричащие заголовки возвещали: германский рейхстаг объят пламенем! Это событие затмило все остальные. В Лондоне Париже, Нью-Йорке, Амстердаме, Праге и Вене читателю преподносят подробное описание горящего рейхстага. Но пока еще говорят только репортеры; в их телеграммах не обходится, конечно, без таких выражений, как: «языки пламени, поднимающиеся к ночному небу», и без шаблонной фразы о «жутко красивой картине». Во всех сообщениях единодушно, говорится, что большой зал заседаний рейхстага сгорел дотла, а также и купол над ним, что стеклянная крыша купола лопнула, стропила согнулись. Кольцевой коридор вокруг зала заседаний и кулуары тоже стали жертвой пламени.
В дальнейших сообщениях мировой печати обнаружился существенный разнобой. «Прагер тагеблат» сообщает 28 февраля, что огонь замечен был около 22 часов вечера, «Тан» пишет 1 марта, что пожар заметили в 21 час 15 минут, а лондонский «Таймс» от 28 февраля сообщает, что пожар вспыхнул вечером в 21 час.
Разнобой имеется также в сообщениях о том, как был открыт пожар. Принадлежащее Гугенбергу телеграфное агентство «Телеграфен унион» пустило следующую версию, подхваченную частью утренних газет 28 февраля 1933 г.
«Не подлежит сомнению, что с помощью факелов подожгли горючий материал в различных местах. Один полицейский заметил за оконным стеклом промелькнувший силуэт факелоносца и немедленно дал по нему выстрел».
В отличие от этого «Тан» от 1 марта 1933 г. сообщал, что первым заметил пожар служащий Дома инженеров, находящегося напротив рейхстага.
Число мест, в которых заложен был горючий материал, указывается газетами разное. «Прагер тагеблат» от 28 февраля сообщает о двадцати таких очагах пожара. Утреннее издание «Таймс» от того же числа сообщает, что рейхстаг был подожжен в четырех-пяти местах: так заявили берлинскому корреспонденту газеты дежурные полицейские офицеры. «Чикаго трибюн» пишет о десяти очагах.
Быстрота, с которой распространился огонь, позволяет заключить, что рейхстаг был подожжен во многих местах.
Еще тлеет огонь на пепелище пожара, тысячеголовая толпа еще стоит перед горящим зданием рейхстага, как уже мчатся полицейские автомобили и мотоциклетки и маршируют колонны штурмовиков.
Первый арест последовал вскоре после полуночи. Когда забрезжил свет, в темных коридорах берлинского полицей-президиума на длинных скамьях сидели сотни арестованных: коммунисты, социалисты, пацифисты, писатели, врачи, адвокаты—их ночью вытащили из постелей и повезли в полицию. Многие из них спали, когда радио извещало о пожаре рейхстага.
Газеты, вышедшие в полдень, сообщили имена первых арестованных. Среди них находились писатели Людвиг Ренн, Эгон Эрвин Киш, Эрих Барон, Карл фон Оссецкий и Отто Леман-Руссбюльдт; врачи Бенхейм, Шминке и Ходанн; адвокаты Литтен, Барбаш и Феликс Халле; коммунистические депутаты Вальтер Штеккер, Эрнст Шнеллер, Фриц Эммерих, Оттомар Гешке и Вилли Каспер. Депутат рейхстага Торглер, обвиняемый в соучастии в поджоге, отправился утром 28 февраля в полицей-президиум, чтобы заявить протест против этого обвинения. Его немедленно арестовали. Коммунистические и социал-демократические газеты в этот день уже не вышли. Типографии газет «Форвертс», «Берлин ам морген», «Вельт ам абенд» были заняты полицией еще в ночь с 27 по 28 февраля, напечатанный уже тираж утренних выпусков был конфискован. Типография «Роте фане», находившаяся в Доме имени Карла Либкнехта, была уже за несколько дней до этого занята полицией. «Роте фане» была запрещена еще до пожара рейхстага.
Пожар в рейхстаге был потушен еще в ту же ночь. Через несколько часов президент республики подписал варварский указ, который был назван «Чрезвычайный декрет для защиты народа и государства»:
«На основании статьи 48-й конституции в целях борьбы с антигосударственными коммунистическими актами насилия постановляется:
§ 1. Статьи 114, 115, 117, 118, 123, 124 и 125 германской конституции отменяются впредь до дальнейшего распоряжения. Поэтому ограничения свободы личности, свободы выражать свое мнение, включая сюда и свободу печати, право союзов и собраний, нарушение тайны почтовой корреспонденции, телеграмм и телефонных разговоров, производство обысков и конфискаций, а также ограничения собственности допускаются независимо от установленных для этого законных пределов.
4. Кто нарушает распоряжения, изданные в порядке проведения этого декрета высшими властями союзных государств, равно как и всякий, кто призывает или возбуждает к такому противодействию, карается, поскольку это не наказуется более сурово другими статьями, арестом на срок не менее одного месяца или денежным штрафом, от 150 марок до 15 тысяч марок.
Нарушения абзаца 1, представляя опасность для человеческой жизни, караются каторжной тюрьмой, а при смягчающих вину обстоятельствах — тюремным заключением сроком не менее шести месяцев; если в результате этих действий последовала смерть человека, то виновные подлежат смертной казни, а при смягчающих вину обстоятельствах, караются каторжной тюрьмой сроком не менее двух лет. Наряду с этим допускается также конфискация имущества.
Кто призывает или подстрекает к совершению общеопасных противозаконных действий (абзац 2), карается каторжной тюрьмой, а при смягчающих вину обстоятельствах — тюремным заключением сроком не менее трех месяцев.
§ 5. Смертной казнью караются преступления, за которые по уголовному кодексу, а именно по § 81 (государственная измена), 229 (отравление отдельных лиц), 307 (поджоги), 311 (взрывы), 312 (затопление), 315 — абзац 2 (порча железнодорожных путей), 324 (массовое отравление), — полагается бессрочная каторга.
Смертной казнью или — поскольку уже прежде не предусмотрено более суровое наказание — бессрочной каторгой или каторгой сроком: до 15 лет караются:
1. Лица, замышляющие убийство президента республики, или члена, или комиссара общегерманского, или одного из союзных германских правительств, а также те, кто призывает к такому убийству, или предлагает себя для его выполнения, или принимает такое предложение, или сговаривается с другим лицом о таком убийстве.
2. Лица, совершившие деяния, предусмотренные § 115, абзац. 2 уголовного кодекса (мятеж) или § 125, абзац 2 уголовного кодекса (серьезное нарушение общественного мира), с оружием в руках или в сознательном и преднамеренном соучастии с вооруженным лицом.
3. Лица, лишающие другого свободы (§ 239 уголовного кодекса) с целью воспользоваться им как заложником в политической борьбе».
Экстренные выпуски газет, речи министров, радио, плакаты возвещают стране: Коммунисты подожгли рейхстаг! За пожаром рейхстага должно было последовать восстание и гражданская война! Коммунисты собирались насиловать ваших жен! Убивать ваших детей! Они готовили массовые отравления! Травля проводится систематически и планомерно. Прессу наводняют баснями о зверских замыслах коммунистов. 1 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» сообщает из правительственных кругов:
«Правительство, как нам сообщают, придерживается того мнения, что создавшееся положение вещей угрожало и еще продолжает угрожать государству и народу. Материал, захваченный в Доме имени Карла Либкнехта, рассматривается в настоящее время верховным прокурором республики. Согласно официальным сообщениям, в этих документах содержатся доказательства, что коммунисты подготовляли террористические акты в таком масштабе, который представлял громадную опасность для государства и народа. Передают, что в конфискованных документах коммунистов имеются специально выработанные планы захвата заложников, главным образом жен и детей известных лиц, затем инструкции относительно поджогов общественных зданий, инструкции для террористических групп, которые должны выступить на определенных городских площадях, между прочим, также в форме полицейских, штурмовиков и “Стального шлема”[10]. Как нам заявляют, есть основания подозревать, что террористические акты коммунистов будут продолжаться и что центральное руководство ими возможно будет перенесено из Берлина в другое место. Есть основание предполагать, что точно так же, как в Доме имени Карла Либкнехта, и в других местах имеются подземные ходы, через которые коммунисты могут скрыться в минуту опасности. В связи с этим на границе приняты необходимые меры, чтобы сделать невозможным ее переход подозрительными лицами. Относительно поджога рейхстага заявляют, что имеются бесспорные доказательства того, что председатель коммунистической фракции рейхстага депутат Торглер оставался в обществе ван дер Люббе несколько часов в здании рейхстага и что его видели также в обществе других участников поджога. Говорят также, что другие поджигатели могли скрыться через подземные ходы, которые соединяют (в связи с системой отопления рейхстага) здание самого рейхстага с домом председателя рейхстага.
В связи с этим указывают на арест двух лиц, телефонировавших из рейхстага, что зачинщиком поджога якобы является президент рейхстага Геринг; как заявляют, при этом обнаружилась связь с социал-демократической партией и ее прессой.
Власти заявляют, что борьба против коммунизма будет теперь вестись самым энергичным образом. Кто работает заодно с коммунистами, или против кого имеются достаточные подозрения в этом смысле, с тем будет поступлено с такой же суровостью, как с самими коммунистами. Вместе с тем из заявлений правительственных инстанций явствует, что выборы состоятся во всяком случае. Заслуживает внимания, что чрезвычайный декрет “для защиты народа и государства” и декрет, вводящий гораздо более тяжелые наказания за государственную измену, чем это было до сих пор, взаимно дополняют друг друга. Правительственные инстанции заявляют, что отдельные статьи упомянутых декретов “для защиты народа и государства”, направленных главным образом против коммунистов, оказались необходимыми в связи с документами, найденными в Доме имени Карла Либкнехта. Так, например, это относится в особенности к таким предусмотренным в уголовном кодексе преступлениям, как отравление отдельных лиц или организации массовых отравлений; ввиду учащения этих уголовных деяний назначены теперь более суровые кары, так как коммунисты собирались производить отравления в большом масштабе, в том числе отравления в народных столовых и в ресторанах, посещаемых неугодными им политическими деятелями, и т. д.».
1 марта министр Герман Геринг выступил с речью по радио, переданной всеми германскими радиостанциями. Цитируем эту речь по сообщениям газет:
«Коммунисты посредством листовок и записей вербовали способных носить оружие рабочих в массовую красную самозащиту. Это было только маскировкой, для того чтобы мобилизовать массы и революционных коммунистов на борьбу против народа и государства.
Я открыто заявляю, что мы ведем не оборонительную борьбу, а намерены перейти по всей линии в наступление. Моей главнейшей задачей будет искоренить в нашем народе коммунизм. Поэтому мы и мобилизовали те силы национальной Германии, которые в первую очередь должны ставить себе целью побороть коммунизм».
Далее Геринг утверждает:
«15 февраля было установлено, что германская коммунистическая партия формирует группы террористов численностью до 200 человек. Эти террористы должны были, переодевшись в форму наших штурмовиков, совершать нападения и налеты на автомобили, универсальные и розничные магазины и т. п. Имелись в виду также нападения на дружественные организации: “Стальной шлем” и национальные партии, — это должно было сорвать единый фронт национального движения. Другие террористические группы должны были совершать подобные же нападения, переодевшись в форму “Стального шлема”. При арестах должны были предъявляться поддельные удостоверения. Кроме того найдены были в большом числе подложные приказы начальников штурмовых отрядов и дружин “Стального шлема”. Эти приказы призывали штурмовиков к боевой готовности в ночь на 6 марта, когда они должны были занять Берлин, причем им предписывалось беспощадно пускать в ход оружие, подавлять всякое сопротивление и т. д. Эти подложные приказы предназначены были для распространения среди граждан и в учреждениях с целью, вызвать призрак национал-социалистского государственного переворота и смутить умы рабочих. Подделаны были также приказы по полиции, требовавшие выдачи броневиков. На заседании германской компартии 18 февраля шла речь о сговоре объединенных пролетариев для нападения на буржуазию и фашистские государства. В тот же день был арестован вожак одной подрывной колонны, имевшей задачу взорвать мосты; подозрение против него возникло, благодаря пропаже большого количества взрывчатых веществ.
Вскоре затем раскрыта была организация коммунистической партии, созданная со специальной целью устройства массовых отравлений. Подобный заговор был раскрыт в Кёльне, причем установлено было, что заговорщики должны были отравлять кушанья в столовых штурмовиков и “Стального шлема”. Другие документы говорят о том, что коммунисты собирались захватывать в качестве заложников жен и детей влиятельных особ, а также жен и детей полицейских чиновников; этих заложников коммунисты намерены были гнать перед собой во время демонстраций, как живую защитную стену. Руководство этой разбойничьей организацией находилось в руках коммунистического главаря Мюнценберга[11].
22 февраля центральным комитетом партии дан был лозунг о вооружении рабочего класса. В инструкции на этот предмет сказано: “При применении террора следует пользоваться любыми средствами и любым оружием”. Назначены были массовые забастовки. Для поддержки их предписывалось подготовлять забастовки солидарности. Все умеющие обращаться с оружием должны были заявить об этом. Всюду должен был произойти переход на нелегальное положение».
Далее Геринг говорит о плане организации вооруженного восстания. В этом плане якобы сказано, что вооруженное восстание является первой фазой гражданской войны. План якобы содержит указания относительно использования небольших террористических групп и устройства в разных местах тысяч, десятков тысяч поджогов. Цель этой кампании — заманить полицию и войско в деревни и затем поднять восстание в городах, оставшихся беззащитными.
«При использовании заложников, — цитирует Геринг свои вымышленные документы, — не следует исходить из каких-либо гуманных соображений».
Свою речь Геринг закончил следующими словами:
«Коммунистам я заявляю: мои нервы до сих пор еще не отказались служить мне, я чувствую себя достаточно сильным, чтобы дать отпор их преступным махинациям!»
При первых известиях о пожаре рейхстага вся мировая пресса поставила вопрос: кто поджигатели? Большинство германских газет солидаризировалось с сообщением правительства Гитлера, что рейхстаг подожгли коммунисты. Напротив, вся заграничная пресса отнеслась к официальным сообщениям о пожаре скептически. По мере того как поступали дальнейшие сообщения, этот скептицизм превращался в открытое издевательство над официальными германскими утверждениями. «Тан» писал 1 марта:
«Официальное сообщение очевидно преследует цель довести население до бешенства и восстановить его против левой оппозиции. Нет возможности проверить утверждения полиции. Можно только констатировать, что пожар рейхстага приходится весьма кстати для выборной пропаганды правительства. Он служит предлогом для мер, направленных не только против коммунистов, но также против социал-демократов, и для того чтобы поставить штурмовые отряды и “Стальной шлем” на одну доску с вооруженными силами».
В том же номере газеты говорится, что «демократические и левые круги Берлина скептически относятся к утверждениям о виновниках поджога».
На следующий день эта газета идет дальше: «Арест ван дер Люббе и его признание недостаточны для того, чтобы приоткрыть завесу над тайной этого пожара».
Лондонская газета «Ивнинг стандард» писала 1 марта:
«Нас удивило бы, если бы мир принял за чистую монету заявление Гитлера, что пожар рейхстага — дело коммунистических поджигателей».
Лондонская «Ньюс кроникл» от этого же числа пишет: «Утверждение, что германские коммунисты имели какое-либо отношение к пожару, просто вздор и глупость...»
Официальное агентство Рейтера сообщало 1 марта: «Не подлежит никакому сомнению, что миллионы людей в Германии не могут и не хотят верить распространяемой из официальных источников версии, что страна была на волосок от красной революции».
Лондонский «Дейли телеграф» писал 3 марта:
«Уже теперь ни один разумный немец не верит версии, что рейхстаг подожгли коммунисты. Тем временем стало известно, что капитан Геринг еще до поджога рейхстага подготовил целый ряд приказов и репрессивных мероприятий, словно он заранее знал, что в эту ночь в Берлине произойдет сенсационное событие».
Не прошло и трех дней после пожара рейхстага, как правительство Гитлера уже очутилось перед следующим фактом: никто в мире не верит его утверждениям. Непроходимая стена недоверия отделяет Германию от остального мира. По-прежнему через германскую границу ежедневно отправляются сотни поездов. Но разница в сравнении с прошлым заключается в следующем: поезда, идущие из Германии, переполнены людьми, бегущими от смерти и тюрьмы; поезда, идущие в Германию, почти пусты; те немногие пассажиры, которые едут в них, едут по поручению газет и организаций, желающих знать, что на самом деле происходит в Германии. Письма, приходящие из Германии за границу — это один сплошной крик ужаса.
Каждый криминалист прежде всего ставит себе вопрос: кому послужило на пользу данное преступление? Этот вопрос и здесь должен быть поставлен в первую очередь.
В своем официальном сообщении от 28 февраля правительство Гитлера утверждает, что рейхстаг был подожжен коммунистами, и что пожар рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Существует ли хотя бы одно единственное доказательство, что коммунистическая партия в ночь с 27 на 28 февраля намеревалась перейти к «кровавому восстанию»?
Тактика коммунистической партии определенно свидетельствует против этого. В официальных публикациях коммунистической партии неоднократно указывается, что окончательная борьба за власть возможна лишь тогда, когда партия в состоянии мобилизовать на борьбу большинство рабочего класса. Германская коммунистическая партия была, лишь на пути к завоеванию этого большинства.
В заявлении германской коммунистической партии от 25 марта 1933 г. относительно пожара рейхстага мы читаем:
«Каждый, хоть мало-мальски знакомый с принципами коммунизма, с учением Маркса и Ленина, с резолюциями Коммунистического Интернационала и германской коммунистической партии, знает, что методы индивидуального террора — поджоги, акты саботажа и тому подобное — не принадлежат к арсеналу тактических средств коммунистического движения. Коммунистическая партия всегда заявляла, что ее целью является осуществление пролетарской революции. Для достижения этой цели германская коммунистическая партия прибегает к тактике революционной массовой борьбы, к завоеванию масс для коммунистического движения путем агитации и пропаганды, а в первую очередь путем организации повседневной борьбы за непосредственные интересы трудящихся. Такова та тактика, с помощью которой во всех странах коммунистическое движение идет к своей цели на основах марксизма-ленинизма. Ясно, что поджог рейхстага не мог иметь никакого смысла для коммунистического движения».
Правильность этого заявления подтверждается историей коммунистической партии с самого дня ее возникновения. Не существует и тени доказательства, что коммунисты изменили свою тактику и внезапно перешли к актам индивидуального террора. Это противоречило бы также всей их политике.
Германская коммунистическая партия в последние годы непрерывно росла. На первом туре президентских выборов в марте 1932 г. ее кандидат Эрнст Тельман получил 4 960 тыс. голосов. На выборах в рейхстаг 31 июля 1932 г. число коммунистических голосов возросло до 5300 тыс. круглым счетом. На выборах 6 ноября 1932 г. оно достигло 6 млн. Новые выборы, предстоявшие 5 марта 1933 г., сулили коммунистам самые лучшие перспективы. Почти вся мировая пресса предсказывала большой прирост коммунистических голосов.
В социал-демократическом лагере нарастало недовольство. Непрекращающиеся фашистские провокации, пассивность профсоюзных и партийных лидеров, допустивших, чтобы их министры в Пруссии были выгнаны из министерства армейским капитаном и тремя солдатами,— такие факты толкали широкие массы социал-демократических избирателей к коммунистам.
Не менее велико было недовольство в лагере национал-социалистов. На ноябрьских выборах 1932 г. Гитлер потерял более 2 млн голосов. Процесс разложения ускорился. После прихода Гитлера к власти массы его приверженцев ожидали коренного поворота к лучшему. Этот поворот не наступил. Национал-социалистам угрожала опасность дальнейшего отхода их избирателей в коммунистический лагерь.
Правительство Гитлера в числе доказательств намерений, приписываемых им коммунистам, ссылается также на брошюру «Искусство восстания». Однако именно в этой брошюре имеется также следующая цитата из Ленина:
«Тут надо спросить себя не только о том, убедили ли мы авангард революционного класса, — а еще и о том, размещены ли исторически действенные силы всех классов, обязательно всех без изъятия классов данного общества, таким образом, чтобы решительное сражение было уже вполне назревшим, — таким образом, чтобы (1) все враждебные нам классовые силы достаточно запутались, достаточно передрались друг с другом, достаточно обессилили себя борьбой, которая им не по силам; чтобы (2) все колеблющиеся, шаткие, неустойчивые, промежуточные элементы, т. е. мелкая буржуазия, мелкобуржуазная демократия в отличие от буржуазии, достаточно разоблачили себя перед народом, достаточно опозорились своим практическим банкротством; чтобы (3) в пролетариате началось и стало могуче подниматься массовое настроение в пользу поддержки самых решительных, беззаветно смелых, революционных действий против буржуазии. Вот тогда революция назрела, вот тогда наша победа, если мы верно учли все намеченное выше, кратко обрисованные выше условия и верно выбрали момент, наша победа обеспечена» (Н. Ленин, Детская болезнь «левизны» в коммунизме. Гос. изд. Пбрг. 1920 г., стр. 86—87).
В той же брошюре Ленин говорит:
«С одним авангардом победить нельзя. Бросить один только авангард в решительный бой, пока весь класс, пока широкие массы не заняли позиции, либо прямой поддержки авангарда, либо, по крайней мере, благожелательного нейтралитета по отношению к нему и полной неспособности поддерживать его противника, было бы не только глупостью, но и преступлением» (там же, стр. 85).
Если бы Геринг хотя бы бегло прочитал брошюру «Искусство восстания», он вряд ли стал бы ссылаться на нее в доказательство своих обвинений коммунистической партии. Пущенная стрела попала в самого стрелка.
30 января было образовано так называемое правительство «национальной концентрации» с Гитлером в качестве рейхсканцлера. Гинденбург назначил Гитлера канцлером на условиях, весьма тяжелых для национал-социалистов. Министры-националисты имели абсолютное большинство в кабинете. Имперским комиссаром Пруссии назначен был заместитель канцлера фон Папен, хотя в предыдущих правительствах этот пост занимал сам канцлер. Министерство рейхсвера, которое национал-социалисты в последней стадии своей борьбы за власть требовали для себя, было отдано в руки верного Гинденбургу генерала фон Бломберга[12]. Когда Гинденбург 30 января принимал присягу нового правительства, Гитлер должен был в присутствии всех членов кабинета дать категорическое обещание, что не будет предпринимать никаких перемен в составе правительства, каков бы ни был исход выборов. Три национал-социалистских министра — Гитлер, Фрик и Геринг — были зажаты в правительстве в тиски между националистами, которым переданы были все министерства поц делам хозяйства, руководство внешней политикой и министерство рейхсвера. По плану националистов Гитлер — «вождь» — должен был оказаться их пленником. Гинденбург принимал его только в присутствии фон Папена. Никогда еще ни одному канцлеру не становились такие унизительные условия.
Легальным путем нельзя было добиться перемены этого положения. Националисты крепко цеплялись за эти формальности. Второй руководитель союза «Стального шлема» подполковник Дюстерберг[13] огласил 12 февраля на предвыборном собрании категорическое обязательство Гитлера не предпринимать никаких перемен в составе своего кабинета. Дюстерберг преследовал при этом цель — связать Гитлера по рукам и ногам. Чаша весов склонялась в пользу националистов.
Окружение Гитлера, в первую очередь Геббельс и Геринг, не покладая рук работало после 30 января над тем, чтобы освободить Гитлера из тисков националистов.
Со дня на день давление возрастало. Только новое распределение власти внутри правительства могло положить предел растущему недовольству в рядах национал-социалистских избирателей. Насильственный переворот был чреват слишком большими опасностями. Рейхсвер и союз «Стального шлема» стояли на стороне Гинденбурга. Надо было считаться с тем, что в случае открытой борьбы союз республиканского флага тоже станет на сторону рейхсвера и «Стального шлема», против национал-социалистов.
В такой обстановке национал-социалисты вступали в предвыборную кампанию. Д-р Геббельс, самый изобретательный среди национал-социалистских главарей, отлично предвидел, какой оборот грозили принять события. В его голове впервые созрел план большой аферы, которая сразу должна была изменить положение национал-социалистов. Существуют документальные данные относительно этого плана, его возникновения и осуществления.
После выборов 5 марта 1933 г., когда национал-социалисты стали у националистов отбирать одну за другой их позиции, националистский депутат д-р Оберфорен пытался организовать борьбу националистов и «Стального шлема» против Гитлера. Будучи доверенным лицом Гутенберга, он был хорошо осведомлен о всех происшествиях в кабинете. То, что ему было известно о приготовлениях к пожару в рейхстаге, он изложил в меморандуме, который разослал своим друзьям.
Этот меморандум д-ра Оберфорена попал контрабандным путем за границу. Отдельные главы были обнародованы в английских, французских и швейцарских газетах без указания автора, анонимно.
Через несколько дней один националистский депутат, впоследствии перешедший к национал-социалистам, сплавил меморандум Оберфорена в руки «тайной государственной полиции». С этого дня началась травля автора меморандума. 7 мая д-р Оберфорен найден был мертвым в своей квартире. Полицейский рапорт уверял, что Оберфорен покончил самоубийством. В официальном сообщении особенно подчеркивалось, что в квартире Оберфорена не было найдено никаких документов. В действительности же Оберфорен был убит национал-социалистами, причем убийцы похитили все бумаги, компрометирующие правительство Гитлера.
В начале меморандума Оберфорен рассказывает, что обыски неоднократно производившиеся в Доме имени Карла Либкнехта по приказу президента берлинской полиции Мельхера[14], остались безрезультатными. Затем в меморандуме описывается, как у национал-социалистов возник план пожара рейхстага.
«Д-р Геббельс, свободный от каких-либо моральных соображений и угрызений совести, сочинил план, который не только должен был сломить сопротивление националистов требованиям национал-социалистов о ликвидации агитации социал-демократов и коммунистов, но в случае полной удачи повел бы также к запрету коммунистической партии.
Геббельс считал необходимым, чтобы в Доме имени Карла Либкнехта был найден материал, доказывающий преступные намерения коммунистов. Из этого материала должно было явствовать, что со дня на день может произойти коммунистическое восстание и что поэтому опасно терять время. Так как полиция Мельхера снова ничего не нашла в Доме имени Карла Либкнехта, то надо было назначить другого президента берлинской полиции, на сей раз национал-социалиста. С большой неохотой фон Папен согласился на уход своего ставленника Мельхера из полицей-президиума. Предложение национал-социалистской партии назначить на его место графа Хельдорфа, руководителя берлинских штурмовых отрядов, было отклонено. В конце концов сошлись на более умеренном — адмирале фон Левецове[15], который правда принадлежит к национал-социалистской партии, но все еще сохранил связь с кругами националистов. Подбросить нужный материал в Дом имени Карла Либкнехта, который к тому же пустовал тогда, было конечно пустяковым делом. Полиция имела все планы дома и знала, следовательно, расположение его подвалов.
Геббельс с самого начала понимал также, что необходимо придать достоверность подброшенным сфальсифицированным им материалам, что для этого необходимо инсценировать хотя бы подобие какого-нибудь активного выступления коммунистов и подчеркнуть таким образом серьезный характер захваченных документов. Поэтому были приняты соответствующие меры.
24 февраля полиция проникла в Дом имени Карла Либкнехта, уже неделями пустующий, произвела обыск и опечатала дом. В тот же день в газетах появилось официальное сообщение, что при обыске найдено множество документов, уличающих коммунистическую партию в государственной измене.
26 февраля агентство Конти, правительственное информационное бюро, опубликовало с большими подробностями результаты обыска. Нет смысла повторять здесь это сообщение во всех его деталях. Пинкертоновский[16] стиль его бросался в глаза даже неподготовленному читателю. Много говорилось здесь о тайных ходах, секретных затворах, подземных сводах и каналах, катакомбах и тому подобном. Вся эта пинкертоновщина не могла не производить самого смехотворного впечатления. В самом деле, нужна большая фантазия, чтобы говорить о погребах типичного новейшего дома для учреждений и контор, как о “подземельях”, “подземных сводах” и “катакомбах”! Читателю должно было броситься в глаза, что в якобы столь старательно законспирированных кладовых этих погребов полицией найдены были сотни центнеров инструкций по проведению предстоящей революции. Особенно комично звучало утверждение, что эти документы показали, что “коммунистическая партия и ее организации живут двойной жизнью и наряду с легальным существованием ведут нелегальное существование в подполье”.
В тот же день, 26 февраля, после полудня адмирал фон Левецов, начальник берлинской полиции, сделал комиссару—министру внутренних дел Герингу доклад о найденных в Доме имени Карла Либкнехта материалах.
В связи с результатами обыска имели место горячие споры и пререкания внутри правительства. Папен, Гугенберг[17] и Зельдте[18] обрушились на Геринга с самыми резкими нападками, упрекая его в том, что он прибегает к таким жульническим приемам. Они указывали на то, что найденные якобы документы подделаны так неумело, что их ни в коем случае нельзя предать гласности. Они говорили, что надо было действовать более умело, примерно в таком роде, как в свое время поступили английские консерваторы при подделке письма Зиновьева. Нападали на переданное бюро Конти неуклюже тривиальное описание Дома имени Карла Либкнехта. Министры, принадлежавшие к партии националистов и к “Стальному шлему”, подчеркивают: ни один человек не поверит, что коммунисты выбрали для своей нелегальной квартиры как раз Дом Карла Либкнехта. Если уже прибегать к подлогу, то надо было — к этому сводилась их критика — действовать умнее и открыть эту нелегальную квартиру коммунистов в какой-либо другой части города.
Однако, когда все дело было предано гласности, националистам не оставалось ничего другого, как согласиться на дальнейшее обострение правительственных мероприятий против коммунистов на основании якобы найденных материалов. Ведь они вовсе не намерены были щадить коммунистов, и порицали лишь неуклюжий подход к делу. Впрочем, кроме того они были заинтересованы в том, чтобы коммунисты непременно участвовали в выборах. Надо было воспрепятствовать тому, чтобы национал-социалисты могли, устранив коммунистическую партию, получить абсолютное большинство в рейхстаге».
Д-р Оберфорен рассказывает в своем меморандуме, что Геббельс считал нужным усилить впечатление от якобы найденных в Доме Карла Либкнехта материалов инсценировкой какого-нибудь активного выступления коммунистов. Наибольшего успеха он ожидал от ряда поджогов, которые — мы следуем тому же меморандуму Оберфорена — должны были произойти в последние недели перед поджогом рейхстага и увенчаться поджогом последнего. Пожар в рейхстаге назначен был на 27 февраля. Было условлено, что в этот день главные вожди национал-социалистов — Гитлер, Геринг и Геббельс — не будут выступать ни на каких предвыборных собраниях и останутся в Берлине. Приводим календарный план предвыборных выступлений Гитлера, опубликованный 10 февраля руководителем национал-социалистической пропаганды. В этом плане бросается в глаза, что Гитлер оставил себе свободные дни от 25 по 27 февраля:
23 февраля выступление в Франкфурте н/М.
24 » » » Мюнхене
28 » » » Лейпциге
1 марта » » Бреславле
2 » » » Берлине
3 » » » Гамбурге
4 » » » Кенигсберге.
Далее сообщалось: «Возможно, что и 25 и 26 февраля состоятся предвыборные демонстрации.
Время демонстраций большей частью намечается от 8 до 9 часов».
Итак, для пущей верности Гитлер оставил себе свободные дни с 25 по 27 февраля. Во всяком случае, уже заранее было объявлено, что 27 февраля Гитлер никак не сможет выступить на предвыборных демонстрациях.
Наши доказательства непричастности коммунистов к поджогу рейхстага и того, что поджог был делом национал-социалистов, мы строим не только на показаниях независимых, не инспирированных свидетелей и на имеющихся у нас документах. Мы можем построить наши доказательства также на официальных сообщениях правительства Гитлера.
В этих сообщениях так много противоречий, что достаточно вскрыть их, чтобы стало ясно, в каком лагере следует искать действительных виновников поджога.
В первых официальных сообщениях говорилось, что один из полицейских видел в погруженном в тьму здании рейхстага людей с торящими факелами и что удалось задержать поджигателя. Далее говорилось, что преступник был обнаружен в подвальных помещениях рейхстага и не оказал сопротивления при своем задержании. Напротив, 4 марта арест ван дер Люббе изображается следующим образом:
«Полицейская охрана заметила со стороны Бранденбургских ворот огонь в здании рейхстага. Один полицейский отчетливо видел факелы и сделал несколько выстрелов. На этот счет вначале высказывались сомнения, но затем действительно найдены были следы пуль. Проникнув в рейхстаг, полиция нашла Маринуса ван дер Люббе не в подвальных помещениях, как первоначально сообщалось, а в кулуарах рейхстага, причем преступник оказал упорное сопротивление, но был в конце концов смят полицейским». Это — первое противоречие в официальных сообщениях.
Официальное «Прусское бюро печати» разослало вечером 1 марта следующее сообщение:
«Официальное расследование большого поджога в здании германского рейхстага дало до сих пор следующие результаты. — Только для того, чтобы притащить материалы для поджога, нужны были по меньшей мере семь человек. Для того, чтобы разложить эти материалы в различных местах и зажечь их одновременно во всем громадном здании рейхстага, потребовалось, должно быть, не меньше десяти человек. Вне всякого сомнения, поджигатели были в совершенстве знакомы с этим обширным зданием, и только те, кто в продолжение многих лет свободно расхаживали там, могли проявить такое точное знание всех его помещений. Поэтому имеется сильное подозрение против коммунистических депутатов, которые в особенности в последнее время весьма часто собирались в здании рейхстага по самым различным случаям. Этим знакомством преступников со зданием рейхстага, со всеми его входами и выходами, а также с распределением дежурств чиновников рейхстага объясняется и тот факт, что до сих пор удалось арестовать только голландского коммуниста, пойманного на месте преступления: не будучи знаком с планом здания, он не мог бежать после поджога. Арестованный известен и в Голландии своим крайним радикализмом, он постоянно присутствовал на заседаниях коммунистического комитета действия и настоял на том, чтобы его привлекли к участию в поджоге.
Расследование установило далее, что за несколько часов до начала пожара три свидетеля видели арестованного голландского коммуниста в обществе коммунистических депутатов Торглера и Кёнена в кулуарах рейхстага; это было в 8 часов вечера. При бросающейся в глаза наружности ван дер Люббе ошибка со стороны свидетелей невозможна. Вход, по которому проходят в рейхстаг депутаты, закрывается в восемь часов вечера; около половины девятого оба депутата — Торглер и Кёнен велели принести их верхнее платье в их комнату и ушли из рейхстага только к десяти часам через другой выход. Как раз в это время произошел поджог. Ввиду этих фактов имеется сильнейшее подозрение против обоих упомянутых коммунистов.
Слух, будто депутат Торглер добровольно явился в полицию, не соответствует действительности. Правда в тот момент, когда он увидел, что бегство стало невозможным, он просил через своего адвоката гарантий, что не будет арестован при явке в полицию. Однако в этой гарантии ему было отказано, и он был арестован».
4 марта появилось сообщение начальника политической полиции, в котором говорится:
«О том, в какой мере следствием установлены серьезные основания для подозрения относительно участия других лиц, в настоящее время ничего не может быть сказано в интересах производящегося следствия и государственной безопасности».
Итак 1 марта имеется сильное подозрение против Торглера и Кёнена, и соображения государственной безопасности не препятствуют сообщить, на чем основано это подозрение, а 4 марта сообщение об основаниях подозрения оказывается угрожает государственной безопасности.
В этом заключается второе противоречие.
В цитированном выше сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта сказано, что Торглер и Кёнен вышли из здания рейхстага в десять часов вечера. По сообщениям официального «Бюро Вольфа», «Телеграфен унион» и иностранных корреспондентов, пожар был замечен между девятью часами и четвертью десятого. Пожарные приступили к тушению пожара в четверть десятого. Приблизительно в то же время полиция оцепила рейхстаг и сделала невозможным всякий доступ к нему. Через несколько минут после того, как замечен был пожар, на место пожара прибыл Геринг, вскоре после него прибыли Гитлер, Геббельс, Папен и принц Август Вильгельм. И тем не менее официальное бюро печати утверждает, что Торглер и Кёнен преспокойно оставили горящий рейхстаг, оцепленный полицией и окруженный тысячеголовой толпой, причем никому не пришло в голову хотя бы обратиться к ним с каким-либо вопросом!
Это — третье противоречие.
Два кельнера из ресторана Ашингера у вокзала Фридрихштрассе показали, что депутаты Торглер и Кёнен 27 февраля ужинали в этом ресторане уже в половине десятого вечера. Это показание под присягой было занесено в протокол. Итак оба депутата должны были выйти из рейхстага самое позднее вскоре после восьми часов вечера, а не в десять часов, как утверждается в официальном сообщении.
Показание под присягой дал также депутат Вильгельм Кёнен. Ниже мы помещаем его полностью. Из этого показания со всей очевидностью явствует, что оба депутата покинули рейхстаг между 8 ч. 10 м. и 8 ч. 15 м. Это показание важно потому, что Кёнен пришел 27 февраля в рейхстаг примерно в половине седьмого вечера и с этого момента до половины второго ночи не разлучался с Торглером. Алиби обоих установлено полностью и показывает, что в обвинениях, взводимых правительством Гитлера на Торглера и Кёнена, нет ни слова правды. Приводим это показание:
«27 февраля пополудни я, как почти во все дни предыдущей недели, зашел в полицей-президиум на Александрплац к комиссару по уголовным делам д-ру Брашвицу, чтобы продолжать с ним переговоры о выдаче нам материалов, предназначенных для предвыборной кампании, находившихся в Доме Карла Либкнехта. После трех часов мы вместе с несколькими чиновниками отправились из полицей-президиума в дом Карла Либкнехта; здесь, как это уже делалось в предыдущие дни, были запакованы и вывезены несколько небольших кип плакатов, которые разрешено было использовать для предвыборной агитации. В сорок минут шестого, когда эта работа была закончена, я простился с комиссаром, сговорился в соседнем ресторане с нашими рабочими о дальнейшей транспортировке этого материала на другой день и позвонил затем в секретариат нашей фракции в рейхстаг, где мне надо было еще кой о чем поговорить в связи с распределением ораторов для последней недели предвыборной кампании. В связи с этим разговором по телефону я с той же целью поехал затем в рейхстаг; приехал я туда за несколько минут до половины седьмого. Там я застал своего коллегу Эрнста Торглера, который в качестве руководителя официального комитета по руководству выборной кампанией нашей партии занят был распределением наших депутатов для выступлений на собраниях. Около четверти восьмого я закончил свои дела, но мой друг Торглер просил меня остаться еще несколько минут, так как он ждет телефонного звонка; ему должны скоро позвонить, после чего мы пойдем вместе ужинать. Так как я взялся отправить по почте срочный перевод, я просил Торглера справиться в телефонной станции рейхстага, открыто ли почтовое отделение при рейхстаге. Он позвонил и ему ответили, что с семи часов отделение закрыто. Затем я рассказал Торглеру о тех трудностях, которые непрестанно чинят нам при выдаче из Дома Карла Либкнехта материалов для предвыборной кампании. Мы решили, что Торглер, как руководитель центрального предвыборного комитета нашей партии, еще раз официально позвонит заведующему политическим сектором берлинской полиции д-ру Дильсу и вторично заявит протест против невыдачи нам различных плакатов и других материалов для предвыборной кампании.
Этот разговор с д-ром Дильсом произошел приблизительно в половине восьмого. После этого я вызвал асессора, который был правой рукой д-ра Дильса и нес ответственность за проведение выдачи; с своей стороны, я говорил с ним об упомянутых проволочках, а также о том, что предстояло сделать завтра и о чем я уже сговорился с комиссаром уголовного розыска, условившись встретиться с ним в Доме Карла Либкнехта.
После этих телефонных разговоров с полицей-президиумом Торглер позвонил еще адвокату д-ру Розенфельду. Это было приблизительно в три четверти восьмого. Так как ожидаемого им с семи часов звонка от партийного товарища все еще не было, он вызвал швейцара подъезда № 5 и сказал ему, что, если позвонят после восьми часов (время закрытия телефонной станции рейхстага) в швейцарскую, то надо будет через комендатуру вызвать его, Торглера, из секретариата фракции.
Тем временем из раздевальной южного подъезда позвонили и спросили, собирается ли г-н Торглер сейчас уходить, или же надо как обычно принести ему верхнее платье в помещение фракции. Он просил принести платье наверх, что и было сделано. Это было примерно в восемь часов. В это время закрываются подъезд № 2 и южная раздевальная.
Спустя несколько минут после восьми часов состоялся наконец телефонный разговор, которого ожидал Торглер. Разговаривать пришлось у швейцарского подъезда № 5, единственного, еще открытого тогда выхода из рейхстага. Для этого Торглера вызвали по внутреннему телефону вниз и конечно он очень торопился, так как спускаться приходилось с третьего этажа и он не желал заставлять своего друга напрасно ждать. Через несколько минут Торглер вернулся из швейцарской в помещение фракции. Вслед за тем мы оделись и вместе с секретаршей фракции вышли из рейхстага через подъезд № 5. Это было приблизительно в четверть девятого.
Утверждения, что мы якобы бегом покинули рейхстаг, не соответствуют действительности; надо сказать, что именно в этот вечер мы случайно выходили из рейхстага с такой чрезвычайной медленностью, как никогда прежде. Дело в том, что секретарша фракции, которая на этот раз вышла вместе с нами, страдала в то время воспалением вен ноги, ей было очень трудно ходить и поэтому мы могли идти только очень медленно.
Таким медленным шагом мы дошли до вокзала Фридрихштрассе, где секретарша нас оставила, чтобы отправиться дальше по подземной железной дороге. Вслед за тем — это было следовательно к половине девятого — мы пошли в ресторан Ашингера у вокзала Фридрихштрассе и сели там ужинать. Здесь мы встретили еще трех партийных товарищей, с которыми беседовали некоторое время. Двое из них, поужинав, оставили нас — примерно между половиной и тремя четвертями девятого. В десять часов сменились кельнеры, и мы уплатили по нашему счету незадолго перед этим.
Лишь после десяти к нашему столу подошел новый кельнер, назвал меня по имени и сказал: “Г-н Кёнен, знаете ли вы уже, что рейхстаг горит?” Крайне изумленный, я воскликнул: “Вы с ума сошли? Это совершенно невозможно!”. Он ответил мне, волнуясь: “Нет, в самом деле. Все шоферы рассказывают об этом. Вы можете спросить их. Тысячи людей уже стоят там”.
Так узнали мы об одном из самых чудовищных преступлений в мировой истории.
Подпись: Вильгельм Кёнен»
Это заявление разоблачает четвертое противоречие в официальных сообщениях.
В сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта 1933 г. сказано, что Торглер не явился добровольно, а был арестован. Ниже мы помещаем нотариальное заявление адвоката Курта Розенфельда, который сопровождал Торглера в полицей-президиум. Оно показывает лживость официального сообщения.
«Торжественно обещаю говорить истину. Заявляю следующее:
Утром на другой день после пожара рейхстага меня вызвал по телефону г. Эрнст Торглер и спросил, согласен ли я сопровождать его в полицей-президиум, куда он желает пойти, чтобы опровергнуть обвинения, возводимые на него в связи с пожаром рейхстага. Я ответил согласием и тотчас же позвонил в полицей-президиум, что мы вместе с Торглером немедленно приедем. Если память мне не изменяет, я говорил с советником уголовного розыска Геллером. Затем я вместе с Торглером поехал в автомобиле в полицей-президиум и отправился к г-ну Геллеру. По приходе я обратился к нему со следующими словами: “Вот г-н Торглер, Прошу допросить его в связи с обвинением, что он якобы каким-то образом причастен к пожару рейхстага”. Когда стало известно, что Торглер добровольно явился для допроса, в комнату, где я находился, вошли несколько полицейских чиновников; они обступили меня и стали спрашивать: “Торглер действительно сам явился?”
Геллер отправился затем вместе с Торглером в другую комнату, а я остался ждать в первой комнате. Прошло довольно много времени, пока Торглер вышел оттуда. Мы стали ждать вместе. Затем Геллер вызвал нас обоих в другую комнату и в моем присутствии объявил Торглера арестованным.
Подпись: Курт Розенфельд»
Из этого заявления определенно явствует, что Торглер добровольно явился в полицию.
Это — пятое противоречие.
«Прусское бюро печати» сообщило 1 марта, что депутат Торглер оставался несколько часов в здании рейхстага в обществе поджигателей и что его видели также вместе с другими лицами, замешанными в поджоге. Если бы Торглер действительно был соучастником поджога, то элементарная осторожность удержала бы его от того, чтобы показываться на глазах у всех в обществе ван дер Люббе.
Это — шестое противоречие.
В сообщении «Прусского бюро печати» от 1 марта говорится, что коммунистические депутаты хорошо знакомы со зданием рейхстага и с распределением дежурств чиновников рейхстага. На самом деле коммунистические депутаты не были знакомы с распределением дежурств чиновников рейхстага. Они не имели своего представителя в президиуме рейхстага, были устранены также из всех комиссий, имевших дело с администрацией рейхстага. Кроме того, как мы докажем в дальнейшем, в день пожара инспектор здания рейхстага, национал-социалист, изменил порядок дежурств, так что об этой перемене мог знать президент рейхстага Геринг, но не депутаты-коммунисты.
Это — седьмое противоречие.
28 февраля официальное «Прусское бюро печати» сообщало, что ван дер Люббе «объявил себя членом голландской коммунистической партии». От переданной по радио версии, что ван дер Люббе имел при себе партбилет голландской коммунистической партии, отказались еще в ночь пожара, так как она была слишком неправдоподобна. Первый журналист, говоривший с ван дер Люббе после пожара рейхстага, был корреспондент амстердамской газеты «Де телеграф». 2 марта он написал в своей газете:
«Маринус сказал мне, что он уже несколько лет не состоит ни в какой партии. Он не является убежденным коммунистом».
В разгаре с земляком ван дер Люббе вышел из своей роли и в виде исключения сказал на сей раз правду. Действительно ван дер Люббе в апреле 1931 г. выступил из союза коммунистической молодежи в Лейдене, чтобы предупредить грозившее ему исключение.
Это — восьмое противоречие.
2 марта 1933 г. «Телеграфное агентство Вольфа» сообщало из Амстердама:
«Попытка голландских коммунистов отказаться от ван дер Люббе не удастся им. В то время как они открещиваются от него, гаагская полиция дала следующую справку: Люббе не желал подчинить свои радикальные взгляды осторожной тактике голландской партии, но последняя отнюдь не исключила его, а лишь устранила его из первых рядов и свела на нет».
Итак, официальные германские инстанции хотят нас убедить, что коммунист, «сведенный на нет» голландской коммунистической партией (на самом деле ван дер Люббе с апреля 1931 г. не являлся более членом голландского комсомола), привлечен был германской коммунистической партией для совершения террористических актов. Но разве сами национал-социалисты не утверждали много лет подряд, что коммунистические партии теснейшим образом связаны между собой и являются лишь секциями Коммунистического Интернационала? Как вяжется с этим утверждение, что руководство германской партии с распростертыми объятиями встречает устраненного голландского коммуниста и доверяет ему самые конфиденциальные поручения?
Это — девятое противоречие.
В том же сообщении «Телеграфного агентства Вольфа» говорится далее:
«Еще 22 декабря 1932 г. Люббе, присутствуя на собрании бастующих шоферов в Гааге, выступил с коммунистической речью. Это сообщение голландской полиции чрезвычайно важно для оценки пожара рейхстага как организованного террористического акта коммунистов.
Действительно, участие Люббе на этом собрании крайне важно для оценки пожара рейхстага. Ван дер Люббе не только не выступал на собрании бастующих шоферов с коммунистической речью, но резко нападал, также как и неоднократно до этого собрания, на голландскую компартию.
Участники собрания следующим образом описывают выступление ван дер Люббе:
«Гаага, 12 марта.
Я с возмущением узнал на прошлой неделе из буржуазных газет про сообщение полиции, будто ван дер Люббе выступил 22 декабря 1932 г. на собрании шоферов в Народном доме в Гааге с коммунистической речью. В качестве гаагского корреспондента “Трибюне” я присутствовал на этом собрании и дал отчет о нем. Так как в “Трибюне” нет места для полных отчетов о собраниях, то мой отчет не появился. К счастью он у меня сохранился, и я достаточно независим, чтобы вывести на чистую воду лжецов буржуазной прессы. Настоящим я предлагаю властям опровергнуть данные приводимого ниже отчета. Отчет подписан рабочими, принадлежащими к различным направлениям.
Это собрание созвано было стачечным комитетом шоферов такси совместно с синдикалистским союзом. От имени стачечного комитета говорили председатель его Стенбергер и секретарь Каптиц. От имени синдикалистского союза говорил Ньювенхиз. После его речи состоялась дискуссия. Товарищ Фордулин воспользовался случаем и говорил в защиту революционной профоппозиции[19]. Другие товарищи, в том числе один синдикалист, выступали каждый со своей точки зрения. Ван дер Люббе тоже принял участие в прениях. Председателю пришлось несколько раз прерывать этого «оратора», так как он говорил не к делу. Все его выступление носило совершенно несерьезный характер. Он несколько раз терял нить и повторялся. Сказал он следующее:
— Организации показали в этой стачке снова, что они обманывают рабочих. Шоферы бастуют вот уже семь месяцев, и мы можем спокойно сказать, что стачка провалилась. “Новый профсоюз” поспешил предать шоферов их хозяевам, и в последние дни организация не могла уже поддерживать забастовку, так как иначе она нарушила бы договор.
“N. A. S.” во главе с Боуманом использовал недовольство шоферов и надавал им всяческих обещаний. Шоферов подстрекали к выступлению, и была объявлена забастовка. Но когда организации увидели, что последняя затянулась и поглощает слишком много денег, профбюрократы с директорскими окладами вступили в переговоры с хозяевами — за спиной шоферов. Ясно, что рабочие и теперь, в который уже раз, не сумели действовать самостоятельно. Во время забастовки должны бастовать все. А между тем часть такси работала и «желтополосые»[20] тоже давали работу желтым штрейкбрехерам. Надо было силой воспротивиться этому. Индивидуальных выступлений не было. Забастовка текстильщиков тоже провалилась, и все забастовки провалятся. Времена стачек прошли, теперь надо найти нечто другое, но это возможно будет только тогда, когда предварительно будут разбиты все организации, в том числе и синдикалистские. Что сделал Ньювенхиз для строительных рабочих? Ничего, и ровно ничего, а теперь организации, правые и левые, обманывают шоферов. Они стараются расширить свои небольшие кадры. Революционная профоппозиция или коммунистическая партия (это одно и то же) тоже применяла в стачке текстильщиков политику обмана и, так же как и другие, ничего не сделала для них. N. A. S. и “Новый профсоюз” тоже ведут только реформистскую политику. (Председатель просит ван дер Люббе говорить к делу и короче.) Шоферы должны стоять каждый сам за себя и отказываться от помощи каких-либо организаций и партий. Каждый борется за свои собственные интересы. Надо искать новых форм борьбы, организации отжили уже свое время.
Он все время повторялся, затем стал нападать персонально на Ньювенхиза и в конце концов запутался, не зная как кончить. Председатель говорит ему, что его время кончилось и что собрание слишком затянулось. В своем ответе Ньювенхиз заявил, что не мог толком следить за ходом мыслей этого оратора; он понял лишь, что оратор против всяких организаций.
 |
Как редактор “Трибюне”, я считал своим долгом разоблачить лживую кампанию полиции. Коммунистическая партия стоит за массовые выступления, она против индивидуальных актов.
Подпись: А. Тероль.
Гаага, Олиенберг.
— Мы, нижеподписавшиеся заявляем, что присутствовали на собрании, о котором, идет речь в этом отчете, и что ван дер Люббе выступал на этом собрании именно так, как рассказано в отчете».
(Следует 16 подписей).
Это — десятое противоречие. Его раскрывают независимые участники собрания шоферов в Гааге.
4 марта руководитель политической полиции сообщил, что ван дер Люббе владеет немецким языком. Из рассказов всех друзей ван дер Люббе, а также журналистов, посетивших его в тюрьме и говоривших с ним, явствует обратное: ван дер Люббе лишь с трудом изъясняется на ломаном немецком языке. 28 февраля «Локаль анцайгер» сообщал, что ван дер Люббе мог быть допрошен только с помощью переводчика.
Это — одиннадцатое противоречие.
В том же сообщении руководителя политической полиции говорится: «Ван дер Люббе вообще известен полиции как коммунистический агитатор. Так 28 апреля 1931 г. он был арестован полицией в Гронау (Вестфалия) за продажу тенденциозных коммунистических открыток».
На самом деле ван дер Люббе продавал в Гронау почтовые открытки, изображающие его и его приятеля Хольверду. Открытка снабжена следующим текстом (на четырех языках): «Рабочее, спортивное и образовательное путешествие Маринуса ван дер Люббе и Г. Хольверды по Европе и Советскому Союзу. Начало путешествия из Лейдена 14 апреля 1931 г.». Ни слова больше, ни малейшего намека на коммунистическую агитацию. Впрочем, ван дер Люббе был арестован только потому, что не имел разрешения на уличную продажу открыток.
Это — двенадцатое противоречие.
Руководитель берлинской политической полиции д-р Дильс говорит далее:
«Он (ван дер Люббе) сознавался на допросе лишь поскольку его уличали свидетели-очевидцы».
Несколькими строками дальше в том же сообщении сказано: «Он (ван дер Люббе) полностью сознался».
Правительство Гитлера не назвало очевидцев поджога. Даже официальное «Прусское бюро печати» не утверждало, что полицейские или кто-либо другой видели, как ван дер Люббе поджигал рейхстаг. Итак если следовать сообщению Дильса, ван дер Люббе вовсе не должен был сознаться в поджоге. С другой стороны, тот же Дильс утверждает, что ван дер Люббе полностью сознался.
Это — тринадцатое противоречие.
Мы помещаем ниже сообщение вечернего выпуска «Локаль анцейгер», в котором указывается, что ван дер Люббе получил выучку в Москве. Сообщение это послужило поводом для яростной кампании против СССР. «Локаль анцейгер» преподнес это сообщение в кричащей форме:
 |
На самом деле голландская полиция вовсе не давала таких сведений. Сам ван дер Люббе никогда не утверждал, что был в СССР. Его ноги не было в СССР.
Это — четырнадцатое противоречие.
Ван дер Люббе вышел из Лейдена между 13 и 15 февраля. Как сообщала «Фоссише цейтунг» (от 2 марта 1933 г.), он ночевал в ночь с 17 на 18 февраля в ночлежном доме Глиндове у Вердери. Отсюда он отправился 18 февраля пешком в Берлин. В интервью, данном голландским журналистам 13 марта, комиссар уголовного розыска Гейзиг утверждал, что ван дер Люббе познакомился с коммунистами на регистрационном пункте для безработных и таким образом попал в коммунистический «комитет действия». Ван дер Люббе мог прибыть в Берлин не раньше субботы 18 февраля вечером. На следующий день, в воскресенье, регистрационные пункты были закрыты. Итак, если верить словам полицейского интервью, знакомство ван дер Люббе с коммунистами на регистрационном пункте для безработных могло произойти не раньше понедельника 20 февраля. Теперь представьте себе положение: голландец, говорящий на ломаном немецком языке и не имеющий никаких удостоверений от голландской коммунистической партии, знакомится на одном из пунктов для безработных с коммунистами, они сводят его с высшим руководством партии, а последнее с места в карьер поручает ему поджечь 27 февраля германский рейхстаг!
Это — пятнадцатое противоречие.
В сообщении официального «Прусского бюро печати» от 1 марта 1933 г. утверждается, что:
«Арестованный (ван дер Люббе) постоянно присутствовал на заседаниях коммунистического комитета действия и настоял, чтобы его привлекли к участию в поджоге».
На это Центральный Комитет германской коммунистической партии 3 марта 1933 г. ответил:
«Разумеется, ни в рейхстаге, ни в каком-либо другом месте никогда не происходили заседания какого-то коммунистического комитета действия, в которых участвовал арестованный в рейхстаге ван дер Люббе. Во-первых, не существует никакого коммунистического комитета действия, а есть только центральный комитет германской коммунистической партии и его политическое бюро. Во-вторых, на заседаниях коммунистической партии, или тех или иных организаций ее, не участвуют посторонние лица, не являющиеся ни членами германской коммунистической партии, ни членами какой- либо другой секции Коминтерна».
Этот ответ на вымыслы Геринга разоблачает шестнадцатое противоречие.
В сообщении официального «Прусского бюро печати» от 28 февраля 1933 г. говорилось:
«Среди сотни центнеров злонамеренных документов, обнаруженных полицией при обыске в Доме Карла Либкнехта, найдена была инструкция по проведению коммунистического террора по большевистскому образцу. Согласно этому плану должны были быть подожжены министерства и правительственные здания, музеи, дворцы и наиболее важные предприятия. Во время беспорядков и столкновений группы террористов должны были гнать перед собой женщин и детей, по возможности семьи полицейских. Обнаружение этих материалов сделало невозможным планомерное проведение большевистской революции».
Центральный Комитет германской коммунистической партии заявил 3 марта 1933 г.:
«Германская коммунистическая партия уже 30 января 1933 г. удалила из Дома Карла Либкнехта весь материал, касающийся ее нынешней политической деятельности, и прекратила всю свою канцелярскую работу в Доме Карла Либкнехта. Только в помещениях Центрального Комитета и областного комитета Берлин-Бранденбург оставлены были одно-два лица для приема и дальнейшего направления запросов, посетителей и т. д.».
Депутат рейхстага Вильгельм Кёнен, один из руководителей коммунистической партии, постоянно работавший в февральские дни в Доме Карла Либкнехта, дал нам следующую информацию об обысках в этом доме:
«17 февраля перед полуднем огромный наряд чиновников уголовного розыска, сопровождаемый несколькими отрядами полицейских, ворвался в Дом Карла Либкнехта и занял все его помещения. Снова, чуть ли не в сотый раз, все помещения, все углы и закоулки, все шкапы и ящики были подвергнуты самому тщательному обыску. Полиция предусмотрительно захватила с собой своих слесарей, столяров и т. д.; они по всем правилам искусства разобрали на части некоторые письменные столы, к которым не оказалось ключей. Тщательно обшарили также подвальные помещения. Здесь как обычно, нагромождены были материалы, оставшиеся от ряда кампаний за много лет, а также возвращенные экземпляры книг и брошюр. Кроме того, в подвалах находились склады бумаги и склады книжного магазина. В то время полицейские комиссары считали еще себя обязанными предъявлять мне, по моему требованию, документы, конфискованные в качестве подозрительных, и формально устанавливать факт их конфискации или выдавать в этом квитанции. При этом обыске, весьма тщательном и длительном, не найдены были ни книга “Искусство вооруженного восстания”, ни какая-либо другая так называемая разрушительная литература. Об этом не было также речи в сообщениях полиции непосредственно после обыска. Лишь семь дней спустя, хотя я почти ежедневно бывал с полицейскими комиссарами в Доме Карла Либкнехта, чтобы получить предвыборную литературу, полицей-президиум внезапно сообщил, что при новом обыске в “катакомбах” найдена была разрушительная литература, в том числе книга “Искусство вооруженного восстания”. Этот якобы новый обыск, если он вообще состоялся происходил без каких-либо гражданских свидетелей и в отсутствие представителя заинтересованной стороны. Это тем более показательно, что именно в эти дни я почти ежедневно находился в Доме Карла Либкнехта, где вел переговоры с полицейскими комиссарами относительно выдачи и вывоза предвыборной агитационной литературы, бумаги, библиотек и т. п. Итак, хотя ежедневно можно было располагать мною, я не был приглашен присутствовать при обыске и меня не известили также в последующем порядке о якобы найденных материалах. А между тем известить меня об этом было очень легко, так как даже после 24 февраля, в субботу 25 и в понедельник 27 февраля я снова находился в Доме Карла Либкнехта и в течение долгих часов вел переговоры с полицейскими чиновниками и комиссарами.
25 февраля после того как в буржуазной прессе уже появились крикливые сенсационные сообщения о подземных ходах, сводах и катакомбах, я, закончив очередные переговоры о выдаче материалов для предвыборной кампании, обратился к старшему комиссару с вопросом, где же собственно находятся “катакомбы”? При этом присутствовало несколько товарищей, упаковывавших упомянутые материалы для предвыборной кампании. В ответ на мой вопрос комиссар к нашему изумлению показал нам в полуподвальном помещении, служившем сторожкой, откидную доску над полом, шириной примерно в метр с лишком; доска была приподнята, так что можно было видеть лесенку, ведущую в погреб. Один из товарищей-рабочих, многие годы служивший в этом доме в качестве упаковщика и носильщика и знавший его, как свои пять пальцев, сразу воскликнул: “Вот тебе раз! Ведь это наш старый пивной погреб!”. Все мы разразились гомерическим хохотом и затем еще раз в один голос задали категорический вопрос: “Значит это — ваши катакомбы?” Комиссар ответил на это только смущенным кивком головы.
Прежде на этом месте в доме действительно находилась пивная. Так же просто объясняются и подземные ходы, по которым якобы можно скрыться и выйти на соседние улицы. Дом Карла Либкнехта — угловой дом, в котором раньше помещались конторы промышленных предприятий; подвалы служили для подсобных мастерских и складов. Вот эти-то подвалы полиция Геринга назвала подземными сводами, ходами и катакомбами».
Оба эти заявления, центрального комитета германской компартии и Вильгельма Кёнена, вскрывают семнадцатое противоречие в официальных сообщениях.
28 февраля 1933 г. официальное «Прусское бюро печати» сообщало: «Поджог рейхстага должен был послужить сигналом к кровавому восстанию и гражданской войне. Уже во вторник в четыре часа утра должны были начаться большие грабежи в Берлине. Установлено, что с сегодняшнего дня должны были начаться по всей Германии террористические акты против отдельных личностей, против частной собственности, против жизни и имущества мирного населения. Вслед за этим должна была начаться гражданская война».
4 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» писала:
«Благодаря деятельности полиции, этот материал не мог быть до сих пор роздан всем коммунистам. Он находился в зашифрованном виде лишь в руках немногих партийных деятелей».
Последний обыск в Доме Карла Либкнехта состоялся 24 февраля. При этом обыске якобы найден был террористический материал. Политическая полиция утверждает, что инструкции по террору не попали в руки всех коммунистов, а были известны лишь немногим партийным деятелям. Итак, в промежуток в три дня, с 24 по 27 февраля, германская коммунистическая партия должна была бы:
во-первых, перебросить материал из Дома Карла Либкнехта во все районы Германии,
во-вторых, сформировать за этот срок группы для проведения террора,
в-третьих, инструктировать эти группы и обучить их технике террористических покушений,
в-четвертых, подготовить и организовать остальных членов партии для гражданской войны, которая должна была последовать за этими актами террора. Германская коммунистическая партия насчитывала в феврале свыше 300 тыс. членов, распределенных по всей стране. Чтобы в продолжение трех дней провести все те планы, которые ей инкриминируют официальные сообщения, германская коммунистическая партия должна была бы совершить подлинные чудеса.
Таким образом, сопоставление обоих официальных сообщений вскрывает восемнадцатое противоречие.
Вечером 1 марта 1933 г. официальное «Прусское бюро печати» выступило со следующим сообщением:
«Прусское министерство внутренних дел объявляет по поводу чрезвычайного декрета имперского правительства от 28 февраля против коммунистической опасности, что этот декрет назначает за различные преступления особо суровые кары ввиду вполне доказанной и актуальной опасности тщательно подготовлявшейся системы безудержного коммунистического бесчеловечного террора. Эта система должна была ввергнуть Германию в хаос большевизма. Покушения на убийство отдельных народных и государственных вождей, террористические акты против особо важных предприятий и общественных деятелей, захват в качестве заложников жен и детей выдающихся личностей должны были ввергнуть германский народ в состояние ужаса и оцепенения и парализовать у граждан всякую волю к сопротивлению.
Имперский комиссар в прусском министерстве внутренних дел, министр Геринг, в кратчайший срок предаст гласности документы, подтверждающие необходимость всех принятых мер. В настоящее время происходит лишь просмотр чрезвычайно обширного материала, а также последняя проверка его под тем углом зрения, чтобы опубликование этого материала не создало еще большей угрозы для государственной безопасности».
Документы по сей день не опубликованы.
Это — девятнадцатое противоречие.
 |
председатель кабинета министров в Пруссии и председатель рейхстага «Пусть я раз-другой промахнусь, но все-таки я буду стрелять». (Геринг 11/3 1933 г. в Эссене). |
2 марта 1933 г. «Дейтче альгемейне цейтунг» и «Теглихе рундшау» поместили следующее сообщение официального «Прусского бюро печати»: «В известной части заграничной печати немецкие марксисты распространяют клевету, что рейхстаг был подожжен не коммунистами, а национал-социалистами. Инициаторы этой клеветы уже арестованы и, как только закончится следствие, понесут заслуженную кару. Между прочим утверждают, что арестованный голландский коммунист на самом деле является провокатором и что национал-социалистические главари подговорили его на поджог. Это якобы видно из того, что, хотя поджигатель употребил в качестве горючего материала свою куртку и рубаху, но он в то же время не позаботился избавиться от своих коммунистических документов и паспорта, которые были найдены при нем. Характерно якобы также то обстоятельство, что полиция не обнародовала фотографии поджигателя и снимков с найденных при нем документов и не назначила также премии для лиц, могущих дать дальнейшие указания о преступнике и доказать его связь с коммунистическими и социал-демократическими деятелями. Как утверждают, этот порядок, совершенно необычный при крупных преступлениях, является якобы доказательством того, что власти препятствуют раскрытию обстоятельств преступления. Поведение властей объясняют их желанием использовать национал-социалистскую провокацию как предлог для кампании против марксистов.
На это официальные круги заявляют, что подобные клеветнические комбинации, само собой разумеется, лишены всякого основания. Фотография поджигателя и снимки с отобранных у него документов не были до сих пор обнародованы только в интересах следствия. Они будут обнародованы еще в течение сегодняшнего дня. Берлинские корреспонденты иностранных газет могут получить сегодня фотографические снимки в полицей-президиуме. Равным образом еще сегодня фотография преступника будет препровождена голландской полиции для окончательного удостоверения личности ван дер Люббе. Это исключит возможность всякой дальнейшей клеветы. Считаем нужным предостеречь от её распространения».
Еще прежде, чем другие германские газеты успели поместить это сообщение, перепечатка его была воспрещена.
Через «Бюро Вольфа» Геринг распространил версию, что «Дейтче альгемейне цейтунг» и «Теглихе рундшау» стали жертвами коммунистической мистификации.
Если поверить Герингу, достаточно любому человеку позвонить в редакцию газеты и сказать: «говорит «Прусское бюро печати», чтобы в печать было пущено любое сообщение. В действительности телефонная связь между информационными бюро и газетами имеет свой строгий распорядок: редакционная стенографистка, прежде чем принять сообщение, задает контрольный вопрос. Своим опровержением Геринг никого не обманет. Он сначала пытался через «Прусское бюро печати» ввести мир в заблуждение своим блефом, и лишь потом, поняв всю опасность этого, — правда, слишком поздно, — он взял назад свое сообщение.
Это — двадцатое противоречие.
4 марта 1933 г. агентство Конти, принадлежащее официальному «Телеграфному бюро Вольфа», сообщало:
«27 февраля на коммунистическом предвыборном собрании в Геренте (Тюрингия) коммунистический депутат Шуман возвестил о предстоящем пожаре рейхстага. Как передают, он сказал буквально следующее: «Сегодня вечером будет гореть рейхстаг. Но в этом нет никакой беды. Когда этот танцевальный зал сгорит, положение в стране станет неустойчивым».
5 марта «Фоссише цейтунг» писала:
«Из Тюрингии было передано следующее распространённое по радио известие. В окружном управлении в Арнштадте (Тюрингия) получено было донесение о предвыборном коммунистическом собрании в городе Герене, которое состоялось в тот самый вечер, когда произошел возмутительный поджог рейхстага. В донесении сообщалось, что местный полицейский чиновник, присутствовавший на собрании в порядке надзора, зафиксировал слова докладчика, коммунистического депутата Шумана, в которых тот заранее возвестил о пожаре рейхстага. Однако, как сообщает «Тюрингер альгемейне цейтунг», произведенное расследование выяснило, что в помещении, в котором происходило собрание, имеется радиоустановка, и что хозяин гостиницы сообщил оратору во время его речи переданное по радио известие о пожаре рейхстага.
Установлено, что упомянутый чиновник ошибся в своем донесении на один час, и что депутат Шуман произнес свою фразу только около четверти одиннадцатого вечера. Поэтому можно с уверенностью полагать, что он уже знал об известии, переданном по радио».
Это — двадцать первое противоречие.
7 марта «Фоссише цейтунг» сообщала из полицейского источника:
«Дюрен, 6 марта. — В германском пограничном местечке Ламмердорф недалеко от бельгийской границы арестован вчера русский эмигрант по подозрению в участии в поджоге рейхстага. Он незадолго перед этим переслал через бельгийское почтовое отделение телеграмму в Париж, содержание которой до сих пор еще не удалось установить. Бельгийские пограничники доставили его на германскую территорию, где он и был арестован. На допросе он указал, что он родом из России и долгое время жил в Берлине; на ногах и руках у него серьезные ожоги. Таинственный иностранец был передан сегодня днём в распоряжение прокуратуры. Он все время упорно отказывается дать показания о своих занятиях в Берлине. Он до сих пор не назвал также своего имени».
8 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» напечатала следующее сообщение начальника полиции в Аахене:
«Начальник полиции в Аахене сообщает, что произведенным расследованием выяснена полнейшая непричастность к поджогу рейхстага русского подданного, арестованного близ Фрингхауза. Этот русский, правда, занимался литературной деятельностью в германской коммунистической партии. На этом основании он год назад был выслан. Никаких других фактов и подозрений против него не имеется. Он уже вновь выслан».
Это — двадцать второе противоречие.
В начале марта правительство Гитлера послало комиссара уголовного розыска Гейзига в Лейден с поручением произвести там расследование относительно личности ван дер Люббе. Гейзиг дал представителям голландской прессы интервью, которое появилось 14 марта во многих газетах. В этом интервью сказано буквально следующее:
«Что касается важного вопроса, имел ли Люббе помощников или даже соучастников, то представляется вероятным, что поджог он совершил один, а приготовления к поджогу сделаны, были его помощниками!»
Это заявление комиссара уголовного розыска Гейзига резко противоречит официальным германским утверждениям от 1 марта, что для того, чтобы одновременно зажечь горючие материалы в различных местах громадного здания рейхстага, понадобилось не менее десяти человек. Поэтому судебный следователь имперского суда Фохт поспешил в тот же день — 14 марта — вечером выступить с опровержением этого заявления Гейзига через бюро печати министерства юстиции, которое извещало:
«В различных газетах распространяется сообщение, что ван дер Люббе совершил поджог рейхстага один. Это не соответствует действительности. Расследование, произведённое судебным следователем имперского суда, даёт серьезные основания предполагать, что ван дер Люббе совершил преступление не по собственному почину. В настоящее время подробности в интересах следствия ещё не могут быть опубликованы».
Это — двадцать третье противоречие.
28 февраля официальное «Прусское бюро печати» сообщало, что в своем признании ван дер Люббе указал также на свои связи с социал-демократической партией. Того же 28 февраля президиум социал-демократической партии выступил с заявлением, в котором говорится:
«В ночь с 27 на 28 февраля вся социал-демократическая пресса в Пруссии была запрещена на четырнадцать дней. Запрет мотивируется утверждением, что некое арестованное лицо призналось в поджоге рейхстага и в том, что оно перед этим состояло в известной связи с социал-демократической партией.
Партия отвергает версию, будто социал-демократическая партия могла иметь что-либо общее с людьми, поджегшими рейхстаг».
Заявление президиума социал-демократической партии подтверждено было сообщением Фохта — судебного следователя при имперском суде. Это сообщение было опубликовано 22 марта 1933 г.
«Производящимся расследованием до сих пор установлено, что голландский коммунист ван дер Люббе, арестованный как поджигатель рейхстага, находился в период, непосредственно предшествовавший поджогу, в связи не только с немецкими коммунистами, но также с иностранными коммунистами, в том числе с лицами, приговоренными за взрыв собора в Софии в 1925 г. к смертной казни и к долголетней каторге. Эти лица арестованы. Расследование не дает ни малейших оснований полагать, что некоммунистические круги имеют какое-либо отношение к пожару рейхстага».
27 февраля ван дер Люббе якобы признался в связи с социал-демократами, а 22 марта не было ни малейших оснований для подобного утверждения.
Это — двадцать четвертое противоречие.
Вышеприведенное сообщение Фохта — следователя при имперском суде, содержит утверждение, что ван дер Люббе находился в связи с виновниками взрыва собора в Софии.
Итак, ван дер Люббе не только совершил чудо, завязав в течение семи дней с помощью коммунистов, с которыми случайно познакомился на регистрационном пункте для безработных, связь с руководящими кругами германской коммунистической партии, но ему удалось также отыскать за это время болгар, которым приписывают взрыв собора в Софии.
Это — двадцать пятое противоречие.
Арестованы и обвиняются в участии в поджоге рейхстага болгары Димитров, Попов и Танев.
Георгий Димитров был одним из вождей Болгарской коммунистической партии. В 1923 г. он участвовал в восстании рабочего класса Болгарии. С этого года он не был более в Болгарии. Он совершенно не причастен к взрыву в соборе в Софии[21].
Благой Попов эмигрировал в октябре 1924 г. в Югославию и возвратился в Болгарию лишь в конце 1930 г. Он тоже не причастие к софийскому взрыву 1925 г.
Третий арестованный болгарин — Танев — принадлежит к болгарской националистической партии. Его имя тоже никогда не упоминалось в связи со взрывом в Софии.
Следователю при имперском суде Фохту эти факты известны так же хорошо, как и нам. Тем не менее он умышленно причисляет Димитрова, Попова и Танева к виновникам взрыва в Софии, для того чтобы таким образом представить поджог рейхстага, как дело интернационального коммунистического заговора.
Это — двадцать шестое противоречие.
Судебный следователь утверждал, что Димитрова видели 26 февраля в обществе ван дер Люббе в одном помещении на Дюссельдорферштрассе. Этот следователь нашел также свидетельницу, которая под присягой показала, что видела в этот день ван дер Люббе вместе с Димитровым. Вскоре после этого свидетельница куда-то испарилась, исчезла, ибо Димитров в состоянии был доказать, что 26 февраля он находился вовсе не в Берлине, а в Мюнхене.
Это — двадцать седьмое противоречие.
Еще 27 марта следователь имперского суда Фохт заявил, что судебное постановление об аресте состоялось только относительно ван дер Люббе, но 3 апреля он уже сообщает, что по делу о поджоге рейхстага имеется пять таких постановлений, а именно: относительно ван дер Люббе, трех болгарских коммунистов и коммунистического депутата рейхстага Торглера. Торглер был арестован 28 февраля, болгары — 3 марта. До 27 марта, т. е. в тот промежуток времени, когда производились самые важные расследования, не были следовательно даны судебные распоряжения об аресте Торглера и болгар. Эти распоряжения отданы были лишь тогда, когда мировая пресса стала выражать удивление, что по делу имеется только один арестованный — ван дер Люббе.
Это — двадцать восьмое противоречие.
В сообщении следователя имперского суда Фохта от 3 апреля говорится:
«Против некоторых других заподозренных лиц пока изданы только приказы об аресте как мере пресечения».
2 июня официально сообщается:
«1 июня следователь имперского суда Фохт закончил предварительное следствие относительно ван дер Люббе, Торглера, Димитрова, Попова и Танева по делу о поджоге рейхстага и государственной измене. Документы по делу будут теперь полностью пересланы обер-прокурору имперского суда в Лейпциге».
3 апреля имелись еще «несколько других заподозренных лиц». 1 июня о них уже нет речи.
Это — двадцать девятое противоречие.
22 апреля следователь Фохт передал для печати следующее официальное сообщение о ходе следствия:
«Имперский суд намерен объединить в один большой процесс все многочисленные следственные дела членов коммунистической партии, обвиняющихся в государственной измене. Полагают, что следствие будет закончено в 8—10 недель, и тогда все дела о государственной измене можно будет направить в имперский суд. В данном случае имеются в виду все дела о государственной измене, связанные с переменой правительства в Германии, следовательно, все преступления, совершённые в течение января и февраля.
«Таким образом, сюда будет включено также дело о поджоге рейхстага. Оно до сих пор не подвигалось быстро вперед, потому что арестованные, в особенности болгары, отказываются от дачи показаний. Усилились основания для подозрений относительно соучастия депутата Торглера».
Месяц спустя, 25 мая, уже нет более речи о большом коммунистическом процессе. Правительство Гитлера вынуждено распространить через парламентское информационное бюро следующее сообщение:
«Впрочем, вопреки появлявшимся несколько раз сообщениям, не следует ожидать, что дело о поджоге будет объединено с другими делами, которые возбуждены теперь против коммунистических вождей, в один большой процесс коммунистов. Дело ван дер Люббе и его сообщников будет слушаться в имперском суде, как только будет закончена необходимая предварительная работа».
Это — тридцатое противоречие.
«Фёлькишер беобахтер», официальный орган Гитлера, напечатал 3 марта следующее сообщение из правительственных кругов:
«Заведующий бюро печати национал-социалистской фракции рейхстага заметил, что в стеклянной крыше над комнатой коммунистического депутата Торглера вынуто одно стекло. Продолжая свои поиски, он нашел там большую лестницу; она лежала под окном одной из комнат коммунистических депутатов во втором этаже.
Комиссары уголовного розыска немедленно произвели тщательное расследование. Очевидно, поджигатели этим путем проникли в здание перед поджогом или ушли из него после поджога».
1 марта Геринг утверждал, что поджигатели скрылись через подземный ход, ведущий из здания рейхстага в дом Геринга. Этим своим заявлением он подтвердил то, что предполагали многие, а именно, что поджигатели проникли в рейхстаг через его дом и таким же путем скрылись. Чтобы ослабить потрясающее впечатление, произведённое этим заявлением Геринга, выпустили на сцену заведующего бюро печати, который совершенно неожиданно открыл разбитое оконное стекло и лестницу. Выходит, что уголовная полиция, несмотря на трёхдневные тщательные поиски, проглядела то, что немедленно открыл зоркий глаз руководителя германской прессы.
Это — тридцать первое противоречие.
Д-р Оберфорен рассказывает в своем меморандуме, что план Геббельса предусматривал ряд поджогов, которые должны были завершиться пожаром рейхстага. Для поджогов нужны поджигатели. Ван дер Люббе признается, что он поджёг рейхстаг. Ван дер Люббе признается, что 25 февраля он пытался поджечь берлинский дворец. Газеты сообщали 27 февраля о пожаре во дворце следующее:
«Только теперь стало известно, что в субботу в берлинском дворце в одной из канцелярий, на пятом этаже вспыхнул небольшой пожар, который удалось быстро потушить благодаря бдительности дежурившего во дворце пожарного. Причина пожара еще не вполне выяснена. Однако предполагают поджог.
За час до пожара инспектор здания совершал обычный обход дворца и прошёл также через означенную канцелярию. В то время нельзя было заметить ничего подозрительного. Вскоре затем в комнате вспыхнул огонь. Как выяснилось, на подоконнике лежал раскаленный прибор для зажигания угля, такие же приборы находились под окном и на батарее парового отопления. Полицейское расследование ещё не закончено».
Ван дер Люббе сознаётся, что пытался 25 февраля поджечь здание отдела социального страхования в Нёйкёльне. Ван дер Люббе сознаётся, что пытался 25 февраля поджечь берлинскую ратушу.
Этот ван дер Люббе чертовски ловкий парень. В один день учинить поджоги в трех различных местах Берлина! К тому же этот тип плохо изъясняется по-немецки. Он прибыл в Берлин только 18 февраля. По прошествии семи дней он уже достаточно знает город, чтобы произвести поджоги во дворце, в ратуше и в здании отдела социального страхования. Ему понадобилось всего только девять дней, чтобы прекрасно ориентироваться в здании рейхстага и знать в нём все ходы и выходы, как у себя дома.
 |
Посредине зал заседаний вместе с круговыми коридорами и кулуарами. Здесь находились главные очаги пожара. |
Ван дер Люббе надо было представить публике как «коммуниста» чистой воды. В представлении д-ра Геббельса «коммунист» обязательно имеет при себе фальшивый паспорт. Поэтому ван дер Люббе должен изменить своё имя в паспорте. Он делает из немецкой буквы «u» букву «ü». Таким образом, благодаря двум черточкам, настоящий паспорт превращается в «поддельный».
Ван дер Люббе чрезвычайно услужлив: он берёт с собой в рейхстаг «коммунистические прокламации». Ещё никогда ни один преступник не представал перед полицией с таким полным комплектом «удостоверяющих документов».
В качестве председателя коммунистической фракции рейхстага Эрнсту Торглеру приходилось часто отвечать на запросы газет и журналистов. На приёме печати, организованном 24 февраля коммунистической фракцией, он заявил присутствующим на нём журналистам, что коммунисты имеют сведения о замышляемой национал-социалистами провокации. Он сообщил тогда, что между прочим поговаривают о фиктивном покушении на Гитлера. Эти сообщения Торглера были подхвачены всей заграничной печатью и частью германской печати и поднесены публике как большая сенсация. Вскоре после этой конференции печати Адольф Филиппсборн, парламентский корреспондент «Фоссише цейтунг», просил деп[утата] Торглера назначить ему свидание для разговора о тайных происках и планах национал-социалистов. Об этом последнем интервью с Торглером Адольф Филиппсборн рассказал в «Гегенангриф» 1 июля 1933 г.:
«В качестве парламентского журналиста я в течение ряда лет был связан с депутатами всех партий германского рейхстага. По воле случая я встретился с Торглером 26 февраля с. г. в кафе Фридигера на Потсдамерплац за двадцать четыре часа до пожара рейхстага.
Торглер пришел со своей одиннадцатилетней дочуркой. Я изложил ему как лидеру его фракции материал о происках и тайных планах национал-социалистов. В связи с этим мы около двух часов беседовали об общем политическом положении. Я никогда не был близок к коммунистической партии и указал на некоторые слабые ее стороны. Кое в чём Торглер откровенно соглашался со мной, но горячо защищал общую позицию своих товарищей. Под конец я поставил ему следующие вопросы:
“Распространяют слух, что коммунисты намерены ещё до выборов в рейхстаг (5 марта) предпринять какое-то выступление против национал-социалисткого правительства. Правда ли это?”
Торглер: “Это — безумие. Ведь правительство только и ждёт подобного случая, чтобы запретить компартию”.
Я: “Будут ли коммунистические вожди призывать к забастовке?”
Торглер: “Конечно, мы требуем политической массовой забастовки как средства борьбы против фашистских насилий. Но мы знаем, что такое выступление может иметь успех только в том случае, если профсоюзы откажутся от своего сопротивления и включатся в боевой фронт”.
Я: “Могу ли я, стало быть, сделать из нашей беседы тот вывод, что коммунистическая партия не намерена предпринимать ничего такого, что могло бы дать правительству фашистов повод к наступлению на марксистских рабочих?”
Торглер (с убеждением и отчеканивая каждое слово): “Да, это так. Мы, коммунисты, знаем, что одни мы еще слабы для борьбы. Мы знаем, что Гитлер, Геринг и братия только и ждут случая, который даст им повод запретить коммунистическую партию и аннулировать её парламентские мандаты. Мы знаем, что за нами следят, что наши телефонные разговоры подслушивают. Но мы не пойдём в западню, расставленную нам этими господами”.
В следующий вечер после этого разговора горел рейхстаг, и через несколько часов Торглер был арестован как “виновник”.
 |
У места, обозначенного «зал заседаний», начинается подземный ход, который ведет к дому Геринга. |
У меня тогда было убеждение — оно остается у меня и теперь, — что Торглер говорил мне чистую правду. И поэтому, хотя я противник коммунизма, я говорю каждому, в том числе и г-ну Герингу, хотя он несомненно знает это лучше меня, и судьям в имперском суде: “Руки прочь от Эрнста Торглера, он не виновен”».
Этот рассказ Филиппсборна является ещё одним доказательством невиновности Эрнста Торглера. Этот человек, добровольно явившийся в полицию, имеет столь же мало общего с пожаром рейхстага, как его товарищ Кёнен и арестованные болгары. В другом месте мы показали, что коммунистическая партия неоднократно выступала с заявлениями против индивидуального террора и осуждала его. Никакие «свидетели», которых г-н Геринг выпускает теперь против Торглера и Кёнена (Кёнен спасся от ищеек полиции и продолжает борьбу против фашизма) не докажут своими оплаченными вымышленными показаниями вины обоих депутатов. Эрнст Торглер, Вильгельм Кёнен, Димитров, Попов, Танев никогда не видели ван дер Люббе. Не они подожгли германский рейхстаг.
Уже одних противоречий, в которых запуталось правительство Гитлера в своих заявлениях по поводу пожара рейхстага, достаточно было бы, чтобы решить, кто является действительным виновником поджога рейхстага. Но и помимо этих противоречий имеются прямые доказательства виновности национал-социалистов в пожаре рейхстага. Мы приводим здесь не все доказательства, которыми мы располагаем. В этой книге приведены только самые важные и значительные из них. Пожар в рейхстаге был обнаружен в 9 часов 15 минут. Массовые аресты в Берлине начались вскоре после полуночи. Почти все приказы об аресте были снабжены фотографиями арестуемых, дата была заполнена чернилами. 28 февраля в одном Берлине было арестовано около 1 500 человек.
Возможно ли в три часа заполнить 1 500 приказов об аресте, подписать их и к большинству приколоть фотографии? Разгадку этой поразительной быстроты дают сообщения уволенных полицейских. Приказы об аресте были подготовлены в последние дни перед пожаром рейхстага. Только дата оставлена была незаполненной. Утром 27 февраля все приказы об аресте были уже готовы. Они были подписаны еще прежде, чем вписаны были день и число.
22 февраля прусское правительство решило усилить полицейский корпус вспомогательной полицией. В последнюю должны были назначаться только члены так называемых национальных союзов, т. е. штурмовых отрядов и «Стального шлема». В провинции чины этой полиции должны были утверждаться начальниками округов, а для Берлина комиссар-министр внутренних дел Геринг оставил право их назначения за собой. Это постановление было сообщено печати 25 февраля за два дня до пожара рейхстага.
В первом официальном сообщении о пожаре рейхстага Геринг торжествующе заявлял, что проведённая им организация вспомогательной полиции оказалась целесообразной и оправдала себя.
Национал-социалистские вожди и министры не удовольствовались созданием вспомогательной полиции. 27 февраля все штурмовые отряды в Берлине были отведены в свои бараки и казармы. Один штурмовик, бежавший в конце марта из Германии, сообщает в парижском «Энтраэдсижан» следующие факты о приведении штурмовых отрядов в состояние боевой готовности:
«27 февраля к полудню мы получили приказ оставаться до дальнейших распоряжений в бараках. Строго запрещено было показываться группами на улицах. Только сборщикам пожертвований позволено было выходить со своими кружками, а также тем, кто выполнял специальные приказы.
Мы не знали, что это должно означать, и ждали. И вот вдруг в десять часов вечера пришёл приказ: “Все бегом к Бранденбургским воротам! Оружие оставить дома! Оцепление! Горит рейхстаг!”
Руководитель берлинской колонны Эрнст созвал нескольких из нас в пивную на углу Вильгельмштрассе и Доротеенштрассе. Он поручил нам бежать в различные районы города и всюду на перекрестках, в закусочных и пивных разглашать, что коммунисты подожгли рейхстаг и что имеются определенные доказательства этого, одним словом говорить всё то, о чем на следующий день писалось в газетах.
Тогда ещё не было известно, что ван дер Люббе голландец и что депутат Торглер последним оставил рейхстаг. Нам все это было сообщено как о вполне установленном факте, причем с такой уверенностью, что нас всех охватил бешеный гнев против поджигателей. Мы понеслись по городу и исполнили возложенное на нас поручение с великим усердием. Чем чаще я повторял свой урок, тем подробнее становился мой рассказ, и скоро мне стало казаться, что я сам был очевидцем поджога».
Руководитель колонны Эрнст занимает высокий пост в иерархии гитлеровского движения. Однако никакой мудрости руководителя колонны не хватит на то, чтобы спустя несколько минут после десяти часов знать, что Торглер последним оставил рейхстаг. Руководитель колонны Эрнст был посвящен в план Геббельса и Геринга. Ему досталась задача разослать по городу штурмовиков в качестве глашатаев «коммунистического поджога».
27 февраля 1933 г. вспыхнул пожар в германском рейхстаге. 27 февраля 1933 г. главные вожди национал-социалистов находятся в Берлине, хотя во всей стране предвыборная кампания в самом разгаре. Гитлер не выступает в этот день ни на каком собрании. Геббельс не выступает в этот день ни на каком собрании. Вожди остаются в Берлине. Никто из них не занят в этот вечер на каком-нибудь совещании, не имеет делового свидания, не занят какой-либо другой работой.
Спустя несколько минут после известия о пожаре в рейхстаге на пожарище прибывает Геринг, вслед за ним Гитлер и Геббельс. В их обществе находится Сефтон Дельмар, берлинский корреспондент лондонского «Дейли экспресс». Фашистский «Дейли экспресс» — одна из немногих английских газет, дружественных Гитлеру. Сефтон Дельмар пользуется особым вниманием Гитлера. И тем не менее рассказ «Дейли экспресс» от 28 февраля 1933 г. более изобличает Гитлера, чем сообщения враждебных ему иностранных газет за тот же день.
В своем сообщении с места пожара Сефтон Дельмар описывает сцену, которая по всем вероятиям разыгралась спустя двадцать-тридцать минут после обнаружения пожара. Гитлер, который только что прибыл на пожарище, обратился к вице-канцлеру фон Папену со следующими словами:
«Это перст божий. Теперь никто не воспрепятствует нам уничтожить коммунистов железным кулаком».
И обращаясь к Дельмару, он продолжал:
«Вы свидетель новой великой эпохи в немецкой истории. Этот пожар — её начало».
Канцлер «третьей империи» произнес эти слова тогда, когда «вина» коммунистов ещё вовсе не могла быть установлена, когда ван дер Люббе ещё только допрашивали с помощью переводчика. Допрос ван дер Люббе начался немедленно по его задержании и продолжался — в этом отношении все сообщения в прессе совпадают — до утра. Ван дер Люббе был арестован приблизительно в двадцать минут десятого вечера. Следовательно, к тому времени, когда Гитлер произнес свою цитированную выше тираду, ван дер Люббе ещё никак не мог «полностью сознаться», и это признание не могло служить основой для тирады Гитлера, для его обвинений по адресу коммунистов.
Гитлер не умеет владеть собой и поэтому слишком поспешил со своим обвинением коммунистов. Он проговорился. Он не выждал момента и произнес свои четыре фразы раньше, чем ему полагалось.
В 1930 г. Гитлер заявил перед имперским судом, что в национал-социалистическом движении ничего не делается без его ведома. Во всяком случае это заявление его верно по отношению к поджогу рейхстага. Гитлер выступил с обвинением коммунистов в поджоге ещё прежде, чем мог иметь какое-либо доказательство этого, какое-либо показание на этот счёт. Какой другой вывод можно сделать из этого, как не то, что Гитлер знал и одобрял план Геринга и Геббельса? Канцлер «третьей империи» был посвящен в планы поджигателей.
«Дейтче альгемейне цейтунг», орган тяжелой промышленности, с 1930 г. требовала, чтобы Гитлер был поставлен во главе правительства. Как и националисты, тяжёлая промышленность исходила в своих планах из иллюзии, что Гитлер удовольствуется дележом власти с националистами.
Уже в первые недели существования национального правительства обнаружились крупные противоречия внутри правительственной коалиции. В меморандуме Оберфорена эти противоречия показаны самым наглядным образом.
«Дейтче альгемейне цейтунг» старалась усилить позицию националистов. В первый период после образования национального правительства она не скупилась на критику. Вскоре после пожара рейхстага, когда национал-социалисты получили перевес в правительстве, эта газета дошла даже до того, что объявила утверждения Геринга противоречащими истине и высказала сомнения в виновности коммунистов. Она писала 2 марта 1933 г.:
«В политическом отношении в пожаре рейхстага совершенно непонятно только одно: что можно было найти коммуниста, который оказался настолько глупым, чтобы пойти на это преступление. О едином фронте коммунистов и социал-демократов мы до сих пор мало слышали, если не считать речей, газетных статей и предложений единого фронта. Утверждение, что единый фронт образовался именно с целью совершить поджог германского рейхстага — в высшей степени невероятно. Мы опасаемся, что тщательное рассмотрение предпосылок, из которых исходил в своем известном заявлении имперский комиссар внутренних дел, докажет несостоятельность этого обвинения. А если это так, то было бы лучше совсем не возбуждать его».
Это пишет не марксистская газета, а орган тяжёлой промышленности. Этим господам стало не по себе, когда они увидели результаты своей собственной игры.
Статья «Дейтче альгемейне цейтунг» подтверждает сообщения Оберфорена. Слишком поздно. Оберфорен был убит. Через несколько месяцев после пожара рейхстага «Дейтче альгемейне цейтунг» подверглась национал-социалистской «унификации», утратила своё прежнее политическое лицо. Главный редактор её д-р Фриц Клейн был сменён. Это произошло незадолго перед тем, как сведен был на нет и Гугенберг[22]. Скрытая угроза, которая заключалась в цитированном заявлении «Дейтче альгемейне цейтунг», не достигла цели. Роспуска националистской партии уже нельзя было задержать. Впрочем, для нас статья «Дейтче альгемейне цейтунг» является важным доказательством. Союзник Геринга обличает его во лжи и сомневается в виновности коммунистов. В переводе на простой, недипломатический язык не означает ли это: рейхстаг подожгли национал-социалисты?!
28 февраля официальное «Прусское бюро печати» сообщало, что среди документов, найденных в Доме Карла Либкнехта, находились якобы также инструкции для поджога рейхстага. Обыск в Доме Карла Либкнехта произошел 24 февраля 1933 г. Вся буржуазная пресса уже 25 и 26 февраля с великой шумихой печатала сообщения об убийствах, замышляемых якобы коммунистами. Берлинский полицей-президент сделал 26 февраля доклад Герингу о материалах, найденных якобы в «катакомбах». В качестве прусского министра внутренних дел Геринг распоряжался прусской полицией. В качестве председателя рейхстага Геринг был хозяином здания рейхстага. Никто не имел такой возможности, как он, защитить рейхстаг от покушения. Никто не был в такой мере, как он, обязан это сделать.
Геринг не привлек полицию для охраны здания рейхстага и не принял каких-либо мер в самом рейхстаге. Если бы сообщение о материалах, якобы обнаруженных в Доме Карла Либкнехта, соответствовало действительности, то Геринг был бы виновен по меньшей мере в попустительстве тяжкому преступлению. Из того факта, что Геринг ничего не предпринял для охраны рейхстага, равно как из того, что по сию пору не опубликованы документы, якобы найденные в Доме Карла Либкнехта, возможен только один вывод: эти документы существуют только в сообщениях официального «Прусского бюро печати». Коммунисты не имели намерения поджечь рейхстаг и не делали никаких приготовлений к этому, — напротив, Геринг подготовил все, чтобы дать сгореть рейхстагу.
 |
сообщения между домом Геринга и рейхстагом, находящимся вне всякого контроля. По этому ходу национал-социалистические поджигатели проникли в рейхстаг, по этому ходу они пронесли горючие материалы, по этому же ходу они вернулись в дом Геринга, совершив свое дело. |
Геринг позаботился также о том, чтобы в день пожара чиновники рейхстага оставили последний до конца служебного времени. 27 февраля смотритель здания, национал-социалист, отпустил дежурный персонал уже в час дня. Чиновники заявили, что преждевременный уход с дежурства нарушает существующие правила. Тогда смотритель здания приказал им закончить на этот день службу, так как всё равно нет никаких дел.
В марте самые большие заграничные газеты напечатали сообщение, что 27 февраля чиновники рейхстага были отпущены раньше времени. Правительство Гитлера не посмело выступить с опровержением этого сообщения.
24 марта появилось ошеломляющее сообщение, что старший берлинский, брандмайор Гемп, начальник берлинской пожарной команды, отстранён от должности, так как допускал у себя на службе «коммунистические происки». Эти «коммунистические происки» заключались в том, что на совещании с брандмайорами и пожарными инспекторами Гемп сделал сообщения технического характера о пожаре рейхстага, которые выставляли в странном свете поведение Геринга на пожаре. Сообщения Гемпа касались следующих трёх существенных фактов:
«На совещании со своими инспекторами и брандмайорами г. Гемп незадолго до своей отставки жаловался, что пожарная команда была вызвана слишком поздно. Только этим обстоятельством — заявил он, — объясняется, что на месте пожара уже находился отряд штурмовиков в составе примерно двадцати человек, когда наконец явились пожарные.
Затем г. Гемп жаловался, что комиссар-министр внутренних дел Пруссии Геринг категорически запретил ему объявить немедленно сбор всех частей и в соответствии с этим отправить на тушение пожара больше пожарных команд.
Наконец г-ну Гемпу бросилось в глаза, что в уцелевших частях здания рейхстага находилось большое количество горючих материалов, которые не были использованы для поджога; они разложены были в различных комнатах, под шкапами, в шкапах и т. д. Этот материал мог бы заполнить целый грузовик».
Это сообщение появилось 25 апреля в «Саарбрюкенер фольксштимме» и из этой газеты было перепечатано всей мировой прессой.
Геринг не ответил на заметку в «Саарбрюкенер фольксштимме» заявлением, что её утверждения не соответствуют истине. Вместо этого он придрался к заметке, чтобы обвинить Темпа в злоупотреблении своим служебным положением. «Дейтче альгемейне цейтунг» от 29 апреля сообщает, как Геринг реагировал на разоблачения «Фольксштимме».
«Государственный комиссар для особых поручений д-р Липперт сообщает: «24 марта с. г. государственным комиссаром д-ром Липпертом отстранен от должности начальник берлинской пожарной команды Гемп. Против Гемпа возбуждено было обвинение, что он допускал у себя на службе коммунистические происки. Тогда Гемп потребовал предания его дисциплинарному суду. Это требование было сначала отклонено ввиду того, что против Гемпа имеется подозрение в других проступках по службе. В настоящее время Гемп предан дисциплинарному суду на том основании, что при покупке автомобиля через ведавшего тогда вопросами пожарной охраны члена городской управы социал-демократа Аренса он совершил преступление, караемое по § 266 уголовного кодекса, злоупотребив своим служебным положением».
Эту тактику устранения неудобных им противников путём возбуждения против них уголовного преследования национал-социалисты применили не только к Гемпу. На основании таких же обвинений был арестован член городской управы Арене. Он тоже выступал с критикой, указывая, что пожарные части были вызваны слишком поздно.
Из обвинений, выдвинутых Гемпом против Геринга, ясно видно, что Геринг был заинтересован в распространении пожара, а не в его локализации. Надо было, чтобы разрушения, причиненные пожаром, были как можно значительнее и производили сильное впечатление, поэтому пожар не должен был быть потушен слишком рано. Уже через три дня публику стали пускать на пожарище. Тот же национал-социалистический смотритель здания рейхстага, который 27 февраля раньше времени отпустил своих чиновников, исполнял теперь роль гида по опустошенному зданию рейхстага. Десятки тысяч людей устремились к месту пожара. Гид «компетентно» объяснял, каким образом коммунисты подожгли рейхстаг. При этом он непременно прикрашивал свое изложение баснями об ужасных планах коммунистов.
Геринг не посмел сам выступить с опровержением заявлений «Саарбрюкенер фольксштимме», но он вынудил дать опровержение старшего брандмайора Гемпа. По-видимому последний долгое время сопротивлялся. Лишь 18 июня 1933 г., после того как были убиты Белл, Ганусен и Оберфорен, в германской прессе появилось сообщение Гемпа, в котором он объявляет ложными утверждения «Фольксштимме». Иные «опровержения» лишь подтверждают правильность опровергаемого. Запоздалое опровержение Гемпа принадлежит к этой категории.
Под давлением возбужденного против него обвинения, под страхом тюрьмы, которая ему угрожала, Гемп подчинился требованию Геринга.
Во втором мартовском номере консервативного еженедельного журнала «Дер ринг», издаваемого Генрихом фон Глейхеном, мы читаем: «Пожар в рейхстаге повёл к сильнейшим репрессиям со стороны правительства. Правительственные учреждения приведены в состояние высшей боевой готовности. Вся германская печать, все передовицы пишут лишь об одном: как это было возможно? Неужели мы, весь наш народ, слепые куры? Где виновники этого поджога, результаты которого показывают, как метко был взят прицел? Чтобы дать ответ на все эти вопросы, мы констатируем трезво и конкретно: у нас нет такой тайной разведки, какую имеют англичане и другие нации...
Если бы у нас существовало такое учреждение, мы уже теперь совершенно точно знали бы, в каком направлении следует искать виновников поджога, более того — мы уже знали бы этих людей. Быть может, они принадлежат к лучшему немецкому или интернациональному обществу».
Генрих фон Глейхен — один из самых влиятельных членов «клуба господ»[23]. Со времени канцлерства Папена фон Глейхен является одним из главных закулисных деятелей и инспираторов правительственной политики. Его связи с дворцом президента более чем превосходны. В вышеприведённой статье из «Ринга» фон Глейхен открыто обвиняет правительство Гитлера в том, что оно ничего не сделало для пролития света на виновников поджога рейхстага. Он спрашивает, где, собственно, находятся виновники поджога, результаты которого показывают, как правильно они построили свой расчет. Что же это может значить, как не то, что поджог — дело рук национал-социалистов, стремившихся таким образом обеспечить себе постепенное завоевание всех позиций власти.
После этой статьи «Дер ринг» был запрещён.
В главе о фашистских убийствах мы подробно останавливаемся на случае с д-ром Беллом и на его убийстве штурмовиками. Здесь мы коснемся только его роли в поджоге рейхстага. При этом мы не будем цитировать сообщений о том, что д-р Белл уже 27 февраля 1933 г., за час до пожара рейхстага, уведомил английских и американских журналистов о предстоящем пожаре. Это сообщение распространялось правительством Гитлера с определенной целью. Фашисты хотели создать себе таким путем возможность выступить с дешевым опровержением и дискредитировать действительные утверждения Белла.
Д-р Белл очень хорошо знал ван дер Люббе, был также самым точным образом осведомлен относительно тех связей, которые ван дер Люббе завязал в Берлине и Мюнхене в кругах штурмовиков. Хотя д-р Белл в последнее время около года состоял в оппозиции национал-социалистскому партийному руководству, у него ещё было много друзей в национал-социалистской партии. От них он знал про инсценировку пожара рейхстага. 3 или 4 марта 1933 г. Белл — это было в национальном клубе на улице Фридриха Эберта — проговорился о том, что ему известно было про поджог рейхстага, одному политическому деятелю, принадлежавшему к Народной партии[24]. Этот последний в письмах к друзьям передал им о действительных поджигателях сведения, которые сообщил ему Белл. Одно из этих писем попало в руки Делюгеса, начальника тайной государственной полиции.
Это письмо стоило Беллу жизни. 3 апреля он был убит в городке Куфштейне в Австрии штурмовиками, прибывшими из Мюнхена.
История убийства Ганусена будет также подробно рассмотрена в другой главе. Пока мы займемся Ганусеном, — лишь поскольку он имел отношение к пожару рейхстага. За день до этого пожара ясновидец Эрик Ганусен праздновал освящение своей новой квартиры в Берлине (Лейтценбургерштрассе, 16), которую он назвал «дворцом оккультизма». На празднестве присутствовали некоторые руководители штурмовых отрядов, в том числе граф Гельдорф, наряду с художниками, актёрами и журналистами. В числе последних был репортёр газеты «Берлинер цвельф ур блатт». Устроен был сеанс ясновидения. Во время этого сеанса Ганусен между прочим сказал буквально следующее: «Я вижу большой горящий дом».
Ганусен издавал журнальчик: «Пёстрое еженедельное обозрение Ганусена». В первом мартовском номере он поместил статью о политическом положении, в которой писал, что он заранее предчувствовал пожар рейхстага, но не имел права говорить об этом публично.
Закадычный друг Ганусена, руководитель берлинских штурмовых отрядов граф Гельдорф, был в числе поджигателей рейхстага. От Гельдорфа Ганусен получил свою информацию ещё до пожара рейхстага, которая дала ему возможность стать «ясновидцем» в этом вопросе. Ганусен, вероятно, знал очень много. Это видно из следующего, данного под присягой, заявления, полученного нами от бывшего главного редактора «Берлинер цвельф ур блатт», д-ра Франца Геллеринга:
«Торжественно обещаю говорить истину.
Я, нижеподписавшийся д-р Франц Геллеринг, заявляю следующее: в качестве главного редактора “Берлинер цвельф ур блатт” и “Монтаг морген” я встречался в период от 1 февраля до 4 марта 1933 г. с Эриком Ганусеном, издателем национал-социалистической газеты ясновидцев, которая набиралась и печаталась в той же типографии, что и вышеупомянутые газеты. Личное знакомство между нами не завязалось, но однажды нас соединили по телефону, когда он вызывал редактора и заведующего издательством Рольфа Нюрнберга, которого в то время не было в редакции. Это было ночью 27 февраля, когда произошел пожар рейхстага. В редакцию только что стали поступать первые известия о пожаре, как Ганусен уже позвонил. Он осведомился, какие размеры принял пожар и схвачены ли злоумышленники. Я ответил, что имеется непроверенное сообщение о коммунистической группе, которая якобы подожгла рейхстаг с помощью факелов. Вместе с тем я подчеркнул неправдоподобный характер этого сообщения. Я категорически заявил, что от коммунистов, в особенности при нынешней политической ситуации, нельзя ожидать такого безумного поступка, равносильного самоубийству. На это Ганусен волнуясь ответил, что он совершенно противоположного мнения: он знает, что здесь налицо коммунистический заговор, и что это докажут мне последствия. Ганусен позвонил между половиной и тремя четвертями десятого. Я рассказал об этом в нашей редакции, которой известны были близкие отношения Ганусена к графу Гельдорфу, в особенности в связи с его неоднократными телефонными разговорами из типографии. Все считали Ганусена человеком чрезвычайно осведомленным о планах национал-социалистов.
Подпись: д-р Франц Геллеринг».
В момент, когда в газетные редакции поступили лишь первые неопределенные сообщения о пожаре рейхстага, Ганусен уже говорил о поджоге его коммунистами, говорил, что этот поджог повлечет за собой серьезные последствия. Эти слова Ганусена показывают, что его информатора следует искать в высоких национал-социалистских кругах.
Еврей Ганусен[25] недолго наслаждался жизнью под властью Гитлера, прихода которой он так страстно желал.
7 апреля 1933 г. труп его найден был в небольшой сосновой роще у шоссе, ведущего из Барута в Нёйгоф. Он умер от руки фашистов[26].
 |
Д-р Эрнест Оберфорен — председатель фракции националистов в рейхстаге Д-р Оберфорен был найден 7 мая 1933 г. мертвым в своей квартире. В официальном сообщении утверждалось, что он покончил самоубийством. В действительности д-р Оберфорен был устранен фашистами, так как в меморандуме, попавшем за границу, он поименно указал действительных поджигателей. |
После Белла — Ганусен, после Ганусена — д-р Оберфорен. Из этих трёх лиц, в точности знавших тайну поджога рейхстага, д-р Оберфорен был самым опасным. От Белла можно было отказаться как от политического авантюриста, от Ганусена как от шарлатана. Но д-р Оберфорен был влиятельным политическим деятелем, вождем фракции националистов[27] в рейхстаге. Ещё в феврале 1933 г. он на предвыборном собрании заявил, что правительство Гитлера останется в своём тогдашнем составе, каков бы ни был исход выборов. Д-р Оберфорен был архиреакционером. Его меморандум показывает, что для него важно было только сохранение позиций националистов в правительстве. Заключительная часть его меморандума рисует последнюю фазу борьбы внутри правительства. Этот меморандум стоил д-ру Оберфорену жизни!
«Как бы ни была согласна Националистская партия с самыми энергичными мерами против коммунистов, она не одобряет организации поджога ее друзьями по коалиции. В заседании кабинета во вторник министры-националисты дали своё согласие на самые энергичные меры против коммунистов и отчасти также против социал-демократов. Однако они не оставили никакого сомнения относительно того, что поджог чрезвычайно повредит за границей престижу национального фронта. На этом заседании кабинета не скупились на самые резкие выражения в осуждении поджога. Национал-социалистским министрам не удалось провести запрета коммунистической партии. Как уже было сказано выше, националистам нужны были коммунистические депутаты, чтобы не дать национал-социалистам возможности получить абсолютное большинство в парламенте. Одновременно на этом заседании кабинета самым категорическим образом воспрещено было г-ну Герингу предать гласности его фальшивки, найденные в Доме Карла Либкнехта. Указывалось, что обнародование этих грубых подделок только еще более скомпрометирует правительство. Особенно некстати было для правительства также то, что во вторник утром коммунистический депутат Торглер, председатель коммунистической фракции рейхстага, сам явился в полицию. Его бегство было бы желательнее. Для правительства был чрезвычайно неприятен тот факт, что Торглер, обвиненный в столь тяжком преступлении, добровольно явился в полицию, несмотря на произведённые тем временем аресты тысяч ответственных коммунистов и на грозящий ему чрезвычайный суд, — явился для того, чтобы выступить против обвинений его партии. Герингу поручили выступить в печати с опровержением известия о добровольной явке Торглера. Однако пожар рейхстага вызвал неожиданно в мировой печати столь единодушное эхо, голос этой печати столь единодушно приписывал поджог руководящим членам правительства, что престиж национального правительства был сильно потрясён.
Герингу и Геббельсу было очень на руку подавление предвыборной пропаганды коммунистов и социал-демократов, они хорошо знали, что широкие массы мелкой буржуазии, служащих и крестьян поверят слуху о пожаре рейхстага и в соответствии с этим отдадут свои голоса национал-социалистской партии как застрельщику в борьбе против большевизма. Но мало радовала Геринга и Геббельса позиция националистских министров в кабинете. В запрете коммунистической партии им было снова отказано. К великому своему огорчению они со своими безмерными претензиями чувствовали себя зажатыми в железные тиски между националистами, «Стальным шлемом» и рейхсвером. Им было ясно, что надо как можно скорее избавиться от этих тисков. Всё время происходили совещания в их лагере.
В конце концов, решено было прибегнуть в ночь с 5 на 6 марта к насильственному перевороту. Их план состоял в том, чтобы занять район, в котором находятся министерства, и потребовать от Гинденбурга преобразования правительства. Гинденбург должен был передать Адольфу Гитлеру свой пост президента республики, и в тот же момент Гитлер назначил бы Геринга государственным канцлером. Предлагалось также связать это выступление с большой манифестацией штурмовых и специальных отрядов по Берлину, устраиваемой в целях пропаганды и для чествования Адольфа Гитлера, и провести всё это в пятницу 3 марта. Приготовления к этой манифестации были в полном ходу. В Берлине уже находились многочисленные отряды штурмовиков из провинции, полиция уже наметила улицы для прохода триумфальной процессии, движение было переведено на другие улицы, и тысячи людей ожидали на Вильгельмштрассе дефилирования процессии перед Адольфом Гитлером. Так как усилились слухи, что во время этой манифестации будет занят район со зданиями министерств, националистские министры в последнюю минуту добились того, что Адольф Гитлер отказался от прохода процессии по Вильгельмштрассе. Тысячной толпе, ожидавшей на Вильгельмштрассе, было вдруг к её удивлению объявлено, что шествие штурмовиков направится по другому пути и пройдёт не по Вильгельмштрассе, а через Принц-Альбрехтштрассе на запад. Правда, националисты должны были, с своей стороны, дать обязательство, что они отказываются от прохождения “Стального шлема” через квартал министерств. Это шествие “Стального шлема” было приурочено ко дню выборов как чествование президента Гинденбурга. Вожди “Стального шлема” согласились на такое изменение.
Положение было в высшей степени серьезным для националистских министров. Результаты выборов в Липпе-Детмольде показали, как велика была опасность массового перехода националистских избирателей с развёрнутыми знаменами в лагерь национал- социалистов. Вдобавок ко всему пропаганда националистов не могла равняться с ни перед чем не останавливающейся пропагандой национал-социалистов. “Клуб господ”, группировки «Стального шлема» и националистские вожди продолжали совещаться. Только накануне, в пятницу, еле удалось избежать занятия квартала министерств штурмовиками, теперь снова грозила подобная опасность в ночь с 5 на 6 марта. Против этой опасности надо было вооружиться не только с помощью рейхсвера и “Стального шлема”. Было ясно, что массы шли уже не за старым генерал-фельдмаршалом[28], а за своим кумиром Адольфом Гитлером. Выступить против этих масс и против этого настроения масс только с помощью оружия было бы напрасным делом. Следовательно, необходимо было действовать с такой же бесцеремонностью, с которой действовали Геринг и Геббельс в поджоге рейхстага. Был принят следующий план: печать получает официальное сообщение об имеющихся пока результатах расследования относительно виновников поджога. Это сообщение должно было быть составлено таким образом, чтобы в случае нужды всегда можно было на него сослаться и указать, что уже тогда напали на след национал-социалистских поджигателей. Такое официальное сообщение можно было бы использовать, чтобы в ночь с 5 на 6 марта оказать давление на национал-социалистских министров, если бы они действительно намерены были осуществить свой план и занять квартал со зданиями министерств. Преследовалась также цель смутить таким образом национал-социалистские массы и по возможности завоевать их для Национального фронта[29], возглавляемого националистами и Гинденбургом. Подготовляли соответственное воззвание к национальной Германии, в котором Гинденбург разоблачал планы насильственного захвата власти, обвинял — с ссылкой на изданное раньше официальное сообщение — Геринга, Гитлера и Геббельса в поджоге рейхстага и призывал миллионы национал-социалистов сплотиться под руководством генерал-фельдмаршала, чтобы спасти Национальный фронт от марксизма. Таким путём надеялись склонить массы к поддержке военной диктатуры, возглавляемой генерал-фельдмаршалом. Сам генерал-фельдмаршал должен был отсутствовать на чествовании, устроенном “Стальным шлемом”, и провести ночь с 5 на 6 марта не в своём дворце, а под защитой рейхсвера, рейхсвер же должен был находиться в боевой готовности».
В кабинете бреславльского полицей-президента находится большая фотография в рамке. На фотографии снята группа из пяти молодых людей. Эти пять молодых людей летом 1932 г. убили в силезской деревне Потемпа польского рабочего, убили со зверством, небывалым во всей истории уголовных преступлений[30]. Суд приговорил убийц к смертной казни, рейхсканцлер Папен добился их помилования, рейхсканцлер Гитлер возвратил им свободу. Их фотография находится на письменном столе бреславльского полицей-президента.
Они очень хорошо понимают друг друга — убийцы из Потемпа и полицей-президент Эдмунд Гейнес! Он тоже был осужден за убийство на смертную казнь, тоже был помилован, тоже недолго пробыл в тюрьме. Оберлейтенант Гейнес занимает высокое положение в «третьей империи» Гитлера. Он — предводитель штурмовых отрядов наравне с Герингом и генералом фон Эппом. Д-р Оберфорен доказал в своем меморандуме, что Гейнес был вожаком того отряда, который поджег рейхстаг.
Оберфорен пишет в своем меморандуме:
 |
Оберлейтенант Гейнес, полицей-президент Бреславля — начальник штурмовых отрядов У Гейнеса на совести не одно только тайное политическое убийство. В меморандуме националиста-депутата Оберфорена он указан как начальник колонны, которая подожгла рейхстаг. |
«Тем временем агенты г. Геринга под предводительством депутата рейхстага Гейнеса, главы силезских штурмовиков, прошли через подземные коридоры центрального отопления и подземный ход из дворца председателя рейхстага в здание рейхстага. Каждому из специально отобранных для этой цели вожаков штурмовых и специальных отрядов точно указано было место его “работы”. Накануне была устроена генеральная репетиция. Ван дер Люббе шел пятым или шестым. Когда наблюдательный пост в рейхстаге сигнализировал, что все благополучно, поджигатели принялись за работу. Дело было сделано в несколько минут. Тем же путем, которым они пришли, поджигатели, сделав свое дело, вернулись назад. В здании рейхстага остался только ван дер Люббе».
Сообщение д-ра Оберфорена, что колонну поджигателей вёл Гейнес, подтверждают также другие посвященные. Между прочим, в последних сообщениях, сделанных д-ром Беллом его приятелям, он определённо заявил, что руководство колонной поджигателей находилось в руках Гейнеса.
Гейнес, можно сказать, создан для такой «работы». Это натура ландскнехта: он убивает по приказу, стреляет по приказу, поджигает по приказу.
Чтобы с несомненностью установить вину фашистов в пожаре рейхстага, достаточно было бы вскрыть противоречия в их официальных сообщениях, достаточно было бы тех улик, которые мы привели. Но даже если бы этих доказательств не было, если бы агенты Геринга тщательнее подготовили провокацию, всё еще осталось бы самое главное, решающее доказательство того, что рейхстаг подожгли национал-социалисты.
1 марта 1933 г. «Фоссише цейтунг» сообщала из правительственных кругов:
«Как нам сообщают, имеется безукоризненное доказательство, что председатель коммунистической фракции рейхстага депутат Торглер в течение нескольких часов оставался в здании рейхстага в обществе поджигателя и что его видели также вместе с другими участниками поджога. Говорят, что другие злоумышленники могли скрыться через подземные ходы центрального отопления, соединяющие здание самого рейхстага с домом председателя рейхстага».
Как показано на чертеже, от здания рейхстага к дому председателя рейхстага действительно ведёт подземный ход. Хозяином и обитателем этого дома, к которому ведёт подземный ход, был в момент пожара рейхстага Герман Геринг. Он живет в доме, через который, по его собственным словам, скрылись поджигатели.
Герман Геринг не только прусский министр-президент, министр полиции и председатель рейхстага. Герман Геринг в то же время предводитель штурмовых отрядов. В его распоряжении находится один из специальных отрядов этих последних, отряд «Г». Его дом постоянно охраняется штабным караулом, состоящим по меньшей мере из 30 человек.
Как сообщало официальное «Прусское бюро печати», для того чтобы пронести в рейхстаг горючие материалы для поджога, необходимо было по меньшей мере семь человек, а в самом поджоге участвовало десять человек. Итак, если исходить из этих официальных данных, в поджоге принимали непосредственное участие не менее десяти человек.
Можно с уверенностью полагать, что горючие материалы были разложены в самых различных частях здания. Иначе нельзя было бы объяснить ту быстроту, с которой огонь распространился в этом огромном здании. Это большое число очагов пожара требовало большого количества горючего материала. Вес его должен был составить несколько центнеров. В своем техническом сообщении брандмайорам и пожарным инспекторам старший брандмайор Гемп заявил, что он после пожара нашел ещё большие количества несгоревших горючих материалов и что для перевозки их понадобился бы грузовик. Это заявление Гемпа подтверждает предположение, что поджигатели пронесли в рейхстаг очень много горючего материала.
В начале главы мы познакомили читателя с теми трудностями, которые должен преодолеть посетитель, чтобы попасть в германский рейхстаг. Вход в рейхстаг открыт для посетителей только через подъезд № 5. Посетителю приходится миновать ряд чиновников рейхстага. Можно ли представить себе, что на глазах у этих чиновников семь — десять человек пронесут в рейхстаг центнерами горючие материалы и что это не бросится в глаза никому из чиновников! Даже самый пристрастный человек должен будет признать, что никакой поджигатель, никакая группа поджигателей не осмелилась бы пронести горючий материал через подъезд № 5.
Точно так же обстоит дело с так называемым депутатским входом — с подъездом № 2. Проход здесь разрешается только депутатам рейхстага. Предположение, что депутаты рейхстага проносят на глазах у чиновников, дежурящих в подъезде № 2, центнерами горючий материал в рейхстаг, не менее абсурдно, чем то, что этот материал был пронесён через подъезд № 5.
Итак, поджигатели должны были выбрать другой путь, путь тайный, который позволил бы им проникнуть в рейхстаг незамеченными со стороны дежурного персонала, и доставить горючий материал на соответствующее место. К рейхстагу существует только один-единственный тайный путь. Это подземный ход, который соединяет дом председателя рейхстага со зданием рейхстага. Этот подземный ход был той стратегической дорогой, по которой двинулась колонна поджигателей.
Для того чтобы использовать подземный ход в рейхстаг, надо сначала пройти через дом Геринга, — дом председателя рейхстага. Для этого надо пройти мимо штабного караула, который постоянно охраняет дом Геринга. Кроме того, при этом имеется опасность быть замеченным кем-нибудь из обитателей дома Геринга.
Можно ли представить себе, что коммунисты проходят через дом Геринга к подземному ходу, причём их не задерживает и не арестовывает охрана (30 человек!)? Можно ли представить себе, что коммунисты проносят через дом Геринга центнеры горючего материала, причем их не задерживает и не арестовывает охрана? Можно ли представить себе, что коммунисты бежали через дом Геринга?
Это невозможно. Каждый коммунист, который в февральские дни пытался бы проникнуть в дом Геринга, был бы несомненно арестован.
Для коммунистов было невозможно проникнуть через дом Геринга и через подземный ход в рейхстаг. Для кого же это было возможно?
Только национал-социалистские лидеры могли проходить в дом Геринга, не возбуждая особого внимания, не вызывая ни тени подозрения у караула. В этом доме происходили многочисленные совещания между Герингом и партийной верхушкой национал-социалистов. Ни одному из штурмовиков не могло прийти в голову задержать людей, которые занимают высокие посты в его партии и которых он часто видел посещающими дом Геринга. Им нечего было опасаться. Они могли беспрепятственно входить и выходить из дома. В особенности это относится к высшему руководящему составу штурмовых отрядов; в качестве «начальства» караула им была обеспечена полная свобода в доме Геринга. Они могли без каких-либо затруднений проносить в дом Геринга в небольших количествах необходимые горючие материалы, никто не заметил бы этого. У караула не вызвало бы подозрения, даже если бы под видом документов или оружия в подвал дома перетаскивали целые ящики (транспорты оружия были в то время повсеместно обычным делом у фашистов).
Дом Геринга был ключом позиции для нападения на рейхстаг. Кто имел в своих руках дом Геринга, тот мог предпринять против здания рейхстага все, что угодно. Дом Геринга был предмостным укреплением, из которого колонна поджигателей пошла на штурм. В доме Геринга колонна хранила свои горючие материалы. Этот дом был надежным убежищем, куда поджигатели могли скрыться после совершения преступления.
Мы уже говорили о том, что только предводители штурмовых отрядов могли проникать в дом Геринга, не возбуждая подозрений. Оберфорен в своём меморандуме тоже говорит об отборных вожаках штурмовых и специальных отрядов. Ясно, что руководство национал-социалистской партии, сочинившее план поджога рейхстага и организовавшее самый поджог, всячески заинтересовано было в том, чтобы выполнение плана поручить наиболее надёжным из своих преторианцев. Геббельс и Геринг не могли довериться рядовым штурмовикам. Они не могли подвергать себя опасности, что какой-нибудь недовольный штурмовик выдаст действительных поджигателей. Необходимо было искать помощников в рядах руководящих работников партии. Надо было найти людей, которые не останавливались бы ни перед каким преступлением и были бы столь тесно связаны целым рядом совместно совершённых преступлений с национал-социалистской верхушкой и её судьбой, что можно было бы не опасаться предательства с их стороны. В национал-социалистской верхушке многие отвечают этим требованиям. В её рядах находятся убийцы такого типа, как оберлейтенант Гейнес и оберлейтенант Шульц, уголовные преступники типа д-ра Лея[31] и Кауфмана[32], извращённые аристократы-дегенераты вроде графа Гельдорфа. Из ассортимента этих людей, на жизнь и смерть связанных с национал-социалистической верхушкой, подобран был состав колонны поджигателей. Руководство ею поручено было, как мы знаем из сообщений Оберфорена, Гейнесу, убийце, исполнителю приговоров тайных фашистских трибуналов[33]. Его первым помощником был такой же матёрый убийца Шульц; под его командой «работал» предводитель берлинских штурмовых отрядов граф Гельдорф.
Помещаемый ниже схематический чертёж сделан криминалистом и показывает первую фазу поджога. Колонна собралась в доме Геринга. Гейнес, Шульц, Гельдорф и другие могли беспрепятственно пройти мимо караула, которому они были известны как предводители штурмовых отрядов. Ван дер Люббе, вероятно, прошел в дом Геринга вместе с графом Гельдорфом.
 |
 |
криминалистов и официальным сведениям. 1. Дом Геринга. — 2. Подземный ход из дома Геринга в здание рейхстага. — 3. Зал заседаний рейхстага. — 4 и 5. Охрана дома Геринга. |
Первой задачей, стоявшей перед колонной, был транспорт горючего материала. Для этой цели поджигатели использовали подземный ход, ведущий из дома Геринга в рейхстаг. Вероятно, дорогу пришлось проделать несколько раз. Работу начали по условленному сигналу, который возвещал, что последние депутаты покинули рейхстаг. Опасность быть обнаруженными дежурными чиновниками рейхстага отпадала, так как они были раньше времени отосланы домой национал-социалистским смотрителем здания. На раскладывание горючего материала в различных местах, на обливание легко воспламеняющихся предметов керосином, бензином и т. п. должно было уйти более или менее продолжительное время, по меньшей мере минут двадцать. Затем были подожжены очаги пожара.
В первых сообщениях полиции и пожарной команды речь шла о семи-десяти поджигателях и о многих очагах пожара. Ни один человек в Германии не верил, что поджигатели проникли в рейхстаг и бежали из него обычным путем. Вставал вопрос: как же поджигатели ушли из рейхстага? Малейшее неосторожное слово пожарных, полицейских или сообщение в газетах могло произвести ошеломляющее впечатление. Геринг находился в чрезвычайно затруднительном положении. Он прибегнул к старому приёму. Прежде чем кто-либо другой станет утверждать, что поджигатели бежали через подземный ход, он решил сказать это сам. Он желал таким образом парировать грозящий удар, желал выставить в безобидном виде то, что являлось чрезвычайно подозрительным. Геринг сам высказался в том смысле, что поджигатели скрылись через подземный ход. Он горько жалел потом об этих своих словах. Фортель не удался. Впоследствии никогда не упоминалось об этом подземном ходе к дому Геринга — ни в речах министров, ни в официальных сообщениях. Слова Геринга решили предать забвению.
Но мы их не забыли. Да, поджигатели скрылись через подземный ход, но они могли воспользоваться им только потому, что знали, куда он ведет: в дом Геринга. Дом Геринга означал для них безопасность. Официальное «Прусское бюро печати» писало 28 февраля, что злоумышленники должны были обладать точным знанием местности. Кому же, как не друзьям председателя рейхстага Геринга, было легче всего тщательно ознакомиться с расположением, испробовать и изучить во всех деталях этот подземный ход? Геринг был хозяином в рейхстаге. Он мог, пользуясь планами, ознакомить своих друзей с каждым уголком рейхстага. Он был хозяином во дворце председателя рейхстага. Он мог принимать у себя своих друзей. Он мог устроить в своём доме тайный склад горючих материалов. Он был прусским министром внутренних дел. Он обладал полицейской властью во всей Пруссии. В его руках соединены были все возможности подготовить пожар рейхстага.
«Прусское бюро печати» пыталось втереть очки общественному мнению, что ван дер Люббе не мог бежать, так как совсем не знал топографии рейхстага. Все другие сообщники ван дер Люббе, по данным «Прусского бюро печати» и Геринга, были знакомы с расположением. Для них ничего не стоило взять с собой ван дер Люббе и «спасти» его. Но ван дер Люббе не должен был быть «спасён». Гомосексуальные вожди штурмовиков, шедшие в колонне поджигателей, рекомендовали ван дер Люббе в качестве орудия преступления. Ван дер Люббе должен был при поджоге олицетворять своей персоной коммунизм. Этому тщеславному, полуслепому орудию чужой воли легко было вдолбить в голову, что он избран для «великой роли». Ван дер Люббе должен был быть оставлен в горящем рейхстаге, и его оставили здесь, потому что он был единственной «уликой» против коммунистов.
Ван дер Люббе сыграл свою роль, как умел. Он дал себя арестовать в горящем рейхстаге. Он сбросил рубашку и куртку, чтобы дать подлинный образ «коммунистического поджигателя». Он признался в поджоге рейхстага. Он признался во всех поджогах, как от него требовали: в доме отдела социального страхования в Нёйкельне, в берлинской ратуше, в берлинском дворце. Ван дер Люббе и далее будет сознаваться во всем, чего только ни потребуют от него его заказчики. Он даст против Торглера все те показания, которые предпишут ему его национал-социалистские заказчики. Он покажет против Димитрова всё, чего они пожелают. Он будет показывать против каждого, кого хотят уничтожить его друзья — национал-социалисты. Он будет выгораживать каждого, кого они хотят защищать.
Все признания ван дер Люббе не могли, однако, помешать тому, что вторая возложенная на него задача кончилась провалом. Эта задача заключалась в том, чтобы своим выступлением, своими услужливыми признаниями заслонить от глаз всего мира действительных поджигателей. Для этого фигура ван дер Люббе оказалась слишком ничтожной, его роль слишком прозрачной. Мир раскусил обман, понял, кто спрятан за этой фигурой, увидел за ней капитана Германа Геринга, предводителя штурмовых отрядов, министра германской республики, прусского министра-президента и министра внутренних дел, председателя германского рейхстага.
 |
Капитан Геринг дал нам в справочнике рейхстага свою биографию. Это — история его орденов. В жизни этого человека как будто ничего не происходило, кроме пожалования орденов. Даже его ближайшие друзья — как и он, бывшие офицеры — отказались от упоминания о своих орденах в биографиях, помещенных в справочнике рейхстага. Только Герман Геринг перечисляет их все до единого.
Капитан Геринг родился 12 января 1893 г. в Розенгейме в Баварии. Даже если бы мы не знали этого из его биографии, можно было бы ни минуты не сомневаться в том, что он был воспитан в кадетском корпусе.
«Биографы» Геринга любят рассказывать о его геройских подвигах в качестве летчика во время мировой войны. Они забывают прибавить, что он совершал свои полёты, предварительно опьяняясь морфием. Шприц для впрыскивания морфия был его неизменным спутником и остался им и по сию пору.
«Биографы» Геринга рассказывают, что в 1924—1925 гг. он жил в Риме. Они забывают прибавить, что он бежал из Германии в 1923 г., когда путч Гитлера кончился неудачей. «Герой мировой войны», человек, «штурмовавший облака», дезертировал, когда ему грозило несколько месяцев заключения в крепости. Ему не грозила смерть, как тем рабочим вождям, которые — в Германии и за её пределами — борются с фашизмом Гитлера, рискуя своей жизнью. Геринг обратился в бегство перед незначительным наказанием.
 |
психиатрической лечебницы Лангбро, куда Геринг был доставлен 1 сентября 1925 г. |
 |
«Настоящим удостоверяется, что капитан Геринг страдает морфинизмом, а его жена Карин Геринг, урожденная баронесса Фок, старадает эпилепсией и поэтому их дом нельзя считать подходящим местом пребывания для ее сына Томаса Канцова». Карл А.Р. Лундберг, присяжный врач (Стокгольм, 16 апреля 1926 г.) |
Его «биографы» сообщают, что Геринг жил в 1925—1926 гг. в Стокгольме и работал там на службе у одной авиационной фирмы. Они опускают при этом одну мелочь — забывают прибавить, что согласно официальным данным стокгольмской полиции он в 1925 г. содержался в сумасшедшем доме в Лангбро, так как врач нашел его душевнобольным. Впоследствии он был помещен в госпиталь Конрадсберг близ Стокгольма, но по причине буйного поведения его пришлось перевести обратно в Лангбро и держать там взаперти. В частных заведениях его нельзя было больше держать, так как персонал отказывался смотреть за ним. В Лангбро с ним тоже были такие припадки бешенства, что пришлось перевести его в отделение для особенно буйных больных.
Все опровержения Геринга и все процессы, которые он через посредство шведского правительства ведёт против газет, напечатавших о нем эти сведения, будут тщетны. «Коричневая книга» приводит неопровержимое документальное доказательство, что Геринг содержался в сумасшедшем доме.
«Биографы» Геринга любят рассказывать о его браке с Карин фон Фок. В первом браке она была замужем за капитаном шведской службы Кантцовым. После развода бывшие супруги судились из-за вопроса об опеке над их сыном Томасом. Во время судебного разбирательства 22 апреля 1926 г. суду представлено было заключение судебного эксперта врача Карла А. Лундберга, в котором определенно заявляется, что Геринг страдает морфинизмом в тяжёлой форме. Итак, морфинизм Геринга признан судом. Суд вынес решение, что Геринг не может быть назначен опекуном над малолетним Томасом. А национал-социализм доверил морфинисту Герингу опеку над 60 млн. немцев.
10 марта 1933 г. Геринг выступил в Эссене с речью, в которой между прочим сказал: «Мои нервы ещё продолжают служить мне». Этим уклончивым ответом он надеялся заставить замолчать заграничные газеты, сообщающие о состоянии его нервов. Он не считался тогда с тем, что существуют документальные доказательства относительно состояния его нервов, его душевного расстройства, его морфинизма. Мы обнародываем эти документы не для того, чтобы разоблачать сенсационные детали из частной жизни Геринга. Мы обнародуем их для того, чтобы показать, в руки каких людей национал-социализм отдал власть. В «третьей империи» самым видным человеком после Адольфа Гитлера является заведомый морфинист, которого шведский суд признал неспособным быть опекуном, человек, который по причине душевного расстройства содержался в сумасшедшем доме.
Не случайно этот Геринг играет руководящую роль в «третьей империи». В нём воплощена вся животная грубость прусского офицерства, которое с 1918 г. непрерывно стремилось к власти. В нем воплощён садизм офицеров, который в эти последние месяцы выразился в тысячах убийств и десятках тысяч грубых и жестоких истязаний. В нём представлена та офицерская банда, которая убила Розу Люксембург и Карла Либкнехта, пролила в Венгрии потоки крови, воздвигла белые виселицы в Финляндии и превратила всю гитлеровскую Германию в один сплошной коричневый ад. Геринг воплощает в себе весь смысл национал-социалистской политики. Национал-социализм представляет не рабочих, не служащих, не среднее сословие, — он представляет интересы господствующего класса, интересы правящей касты. Национал-социализму была предоставлена политическая власть для того, чтобы он поддерживал существующую систему хозяйства и защищал её против натиска социальной революции. Для защиты этих интересов, для защиты нетрудовых доходов, которые ему предоставляет государство, национал-социализм подобрал свой высший должностной персонал из рядов бывшего офицерства, дворянства, высшего чиновничества. По этому капитану Герингу, животно-грубому, лживому до последней степени, до последней степени трусливому, можно судить о подлинном лице национал-социализма.
Этот капитан Геринг является организатором пожара в рейхстаге. Его товарищ по партии Геббельс придумал весь план, Геринг его выполнил. В его руках сконцентрировались все возможности, он располагал всей необходимой властью, у него сходились все нити. Морфинист Геринг поджог рейхстаг.
   |
Посередине: Въезд в закрытое лечебное заведение Лангбро. На доске у въезда написано: «Посторонним вход на территорию больницы воспрещается. За нарушение — штраф 15 крон». Справа: Корпус для мужчин в лечебном заведении Лангбро. |
Теперь наступил час расплаты, когда мы с ледяным спокойствием должны сделать все выводы и положения. Вы не должны обольщаться надеждой, что расплата эта может оборваться неестественным образом. Революция только тогда завершится, когда будет покончено с ноябрьскими преступниками, со всей системой, со всем этим периодом! Мы будем преследовать этих людей вплоть до их последней лазейки и не успокоимся, пока этот яд не будет вытравлен без остатка из организма нашего народа.
(Гитлер 7 мая 1933 г. в Киле)
 |
Д-р Руст, прусский министр просвещения. Д-р Руст в 1930 г., будучи чиновником министерства народного просвещения в Ганновере, подал прошение об отставке, приложив к нему свидетельство от врачей. Он ссылался при этом на психическое расстройство. Этим самым он доказал, что является подходящим кандидатом на пост министра «третьей империи». |
Уже в своей книге «Моя борьба» Гитлер объявил искоренение марксизма решающим программным пунктом национал-социалистов. Он проповедовал смертельную вражду к учению Маркса, Энгельса, Ленина. Кровью и железом хочет он уничтожить 80 лет опыта, идеологии и организации рабочего класса Германии.
Почему гитлеровский фашизм должен всеми силами и средствами стремиться к уничтожению и искоренению политических партий, профсоюзов, потребительских союзов, спортивных и культурных организаций пролетариата? Он не может допустить дальнейшего существования пролетарской прессы. Он не может допускать забастовок, какую бы то ни было самостоятельную культурную деятельность, какие бы то ни было стремления к политической свободе со стороны рабочих. Подавление и уничтожение их — вопрос жизни для гитлеровского фашизма! Господствующие классы хотят насильственно — посредством фашистской диктатуры удержать свою власть, для которой средства буржуазной демократии оказались недостаточны.
В дальнейших главах книги мы увидим, как много убийств из-за угла, страшных издевательств, истязаний, пыток и тюремного мучительства было применено для уничтожения организации и руководящих кадров германского рабочего движения.
Миллионы людей, которые искали выхода из нужды и безнадежности кризиса, шли к Гитлеру. Они приходили к нему с верой и надеждой на социальное и национальное освобождение. Они не знали, что их поведут по реакционному пути и подло используют в своих целях; они не догадывались, что их стремления, их вражда к капитализму, их сила, сплоченная в коричневые отряды, станет в руках Гитлера и Геринга орудием разгрома рабочих организаций.
Хитрое соединение социального обмана с методами насилия составляет сущность фашизма. На развалинах организаций, созданных самими рабочими, должны возникнуть под знаком свастики новые якобы дружественные рабочим организации. Фашистская Италия должна явиться примером: корпоративные организации всех профессий как орудия власти «государства в целом» — государства абсолютной фашистской диктатуры. Министерство пропаганды г-на Геббельса в напыщенных выражениях восхваляет «новую аристократию труда», в то время как в германских предприятиях полностью сохраняется прежняя эксплуатация. Новые псевдорабочие организации должны являться вспомогательной армией режима фашистской диктатуры. Ни один человек не получает работы, если он находится вне этих организаций.
Антикапиталистические фразы, которыми при случае пользуются фашистские вожди, не должны вводить в обман насчёт сущности их политики. Не нужно также поддаваться обману из-за того, что фашисты раскрыли «злоупотребления» некоторых мелких предпринимателей. Руководитель национал-социалистского «Немецкого рабочего фронта», д-р Лей опубликовал в «Фёлькишер беобахтер» от 10 июня «основные положения о корпоративном строе и немецком рабочем фронте». Лей придает им чрезвычайно большое программное значение, больше того, с обычным национал-социалистическим бахвальством расценивает их как фундамент, на котором поколения могут строить в течение столетий.
В этом якобы столь оригинальном «фундаменте» основной раздел — «Руководство на предприятиях» гласит:
«Руководство на предприятии. Поэтому корпоративная организация в первую очередь передаст снова в руки естественного руководителя предприятия, т. е. предпринимателя (!), всю полноту руководства и тем самым возложит на него полную ответственность... Решать может только предприниматель».
Этой программе соответствует борьба против всех рабочих организаций, начиная с компартии и кончая даже миролюбивыми христианскими профсоюзами и союзами ремесленников-подмастерьев.
Гитлеровский фашизм боится компартии, потому что эта организация, несмотря на ложь, клевету, страшные преследования и террор, — единственная, которая, даже находясь на нелегальном положении, непоколебимо продолжает организовывать массы. Этим объясняется почти истерическая ненависть фашистов к коммунизму, его организациям и прессе.
Преследование фашистов направлено и против социал-демократии, несмотря на то, что последняя давно открыто проповедует и осуществляет верность буржуазному государству и защиту «социального мира». Фашизм беззастенчиво нападает и на руководимые социал-демократией профсоюзы, несмотря на то, что они первые два месяца после пожара рейхстага в своих циркулярных письмах, статьях и официальных заявлениях выражали готовность работать под руководством Гитлера. Волна преследований обрушилась даже на христианские профсоюзы, католические союзы ремесленников, а также на националистские заводские организации, созданные националистскими партийными руководителями в противовес национал-социалистской организации на предприятиях.
Фашистская диктатура прежде всего преследует организации, созданные самим рабочим классом; какими бы строго государственными началами ни была проникнута их политика, фашизм стремится уничтожить их; в каждой такой организации он вынужден опасаться скопления антикапиталистических и антифашистских сил. В рядах социал-демократии, социал-демократических и христианских профсоюзов находятся миллионы антифашистски настроенных рабочих. Не должно ли гитлеровское правительство бояться дальнейшего полевения членов этих организаций после гибели веймарской «демократии»? Не должно ли оно опасаться, что эти организации станут центрами антифашистской борьбы, так как под лозунгом единого фронта коммунисты ведут в них упорную разъяснительную работу по собиранию всех сил против гитлеровского режима?
Страх, страх и только страх перед каждым самостоятельным движением и перед каждой самостоятельной организацией рабочих определяет все действия немецкого фашизма, не способного решить ни одного социального и национального вопроса, имеющего значение для немецких рабочих.
Лозунг «против хищнического капитала» послужил Гитлеру для того, чтобы собрать миллионы людей под красное знамя с чёрной свастикой на белом поле. Гитлер не национализировал ни одного треста и не экспроприировал ни одного финансового короля, зато в первые два месяца своего господства он провел большую кампанию по экспроприации сколоченного из рабочих трудовых грошей имущества политических и профсоюзных рабочих организаций.
В ночь, когда произошел пожар рейхстага, запрещены были сразу все коммунистические и социал-демократические газеты.
Был запрещен центральный орган КПГ «Роте фане» и все её провинциальные газеты.
Был запрещен центральный орган германской с.-д. «Форвертс», а также и вся её провинциальная пресса.
Были запрещены близко стоявшие к революционному рабочему движению газеты: «Вельт ам абенд», «Берлин ам морген» и «Арбейтер иллюстрирте цейтунг».
Были запрещены затем все рабочие журналы независимо от направления.
На основании чрезвычайного указа гитлеровского правительства от 5 февраля 1933 г. был конфискован, в неделю, когда произошел пожар рейхстага, как «очаг противогосударственной деятельности», Дом имени Либкнехта.
На основании того же указа были конфискованы во всей Германии все типографии компартии, а также принадлежащие им здания. Тот же прием был применён в отношении издательства «Вельт ам абенд» и связанных с ним органов печати.
Уже до пожара рейхстага во всех концах Германии начались регулярные нападения штурмовых отрядов на профсоюзные и народные дома. Во многих случаях нападения эти наталкивались на резкое сопротивление рабочих всех партий. 9 марта был застрелен штурмовым отрядом при занятии с.-д. типографии в Хемнице управляющий последней Ландграф. В тот же день рабочие с оружием и гранатами в руках защищали от штурмового отряда дом профсоюзов в Вурцене. В Брауншвейге при занятии с.-д. здания «Друг народа» был застрелен штурмовиками профсоюзный инструктор Ганс Зайле. В тот же день часть дрезденских рабочих бастовала в знак протеста против погрома, учиненного в народном доме. Варварски разгромлен был в этот день и берлинский дом профсоюзов.
Относительно захвата дома профсоюзов и Дома Отто Брауна[34] в Кёнигсберге имеются следующие показания очевидца.
«Происходило очередное ежемесячное заседание Центрального союза (секция здравоохранения), а затем, как это было заведено с давних лет, была устроена дружеская вечеринка.
В это время под покровом ночной тьмы в здание проникли штурмовики. Сторож был очевидно заблаговременно разоружён и собравшиеся были застигнуты врасплох. Вдруг с двух сторон распахнулись двери, и около шестидесяти человек, вооруженных револьверами, ворвались в зал и дали несколько выстрелов в потолок и стену. Рикошетом пять человек были ранены, из них один очень тяжело. После этого бандиты с револьверами в руках выгнали мужчин и женщин из зала на улицу. Верхнее платье собравшихся было захвачено, так что женщинам пришлось возвращаться домой в легких платьях, а мужчинам без шляп и пальто. После этого были обысканы канцелярии профсоюзов и полностью разгромлены. Категорически уверяют, что в доме не было охраны «республиканского флага» и что не было произведено ни одного выстрела, так как иначе участники собрания обязательно должны были их услыхать. Даже управляющий домом ничего не слыхал.
Иначе обстояло дело при захвате Дома Отто Брауна. В 11 ч. 20 м. вечера явились двое полицейских в форме, забрали у находившегося на посту ночного сторожа его револьвер и объявили его заложником, сказав при этом: «Примите к сведению, что если мы найдем в доме хотя бы одного вооруженного человека, то мы вас пристрелим». Десять минут спустя большой отряд штурмовиков вломился в дом, в котором не было никого, кроме ночного сторожа. В доме проживал управдом Нисванд с женой и двумя дочерьми. Три штурмовика направились в квартиру Нисванда и потребовали от него ключи от бюро. Затем началась ломка и разрушение, совершенно непонятные нормальному человеку. Мебель разбивалась и изрубалась в щепы топорами, заранее принесенными штурмовиками. Картины были уничтожены, кассы и столы взломаны. Всё бюро представляло груду обломков.
Так же было всё разбито в районном бюро с-д. и в бюро союза свободомыслящих. Урны были особым объектом этого разгрома. Три штурмовика с наведёнными револьверами в руках приволокли затем управляющего издательством «Кёнигсбергской народной газеты»; в течение почти 4 часов его водили под указанной охраной по помещениям дома, непрерывно грозя расстрелом. Управляющий Бланк был вынужден открыть сданные в аренду гаражи и испортить находившиеся там автомобили. Здесь находились автомобили частных лиц и фирм, арендовавших гаражи. Они также подверглись обыску. Бланк получил затем приказ — под угрозой направленных на него трех револьверов — сжечь на улице чёрно-красно-золотое знамя[35].
Дом построен три года назад и находился до вторжения бандитов-штурмовиков в наилучшем состоянии. Сейчас он напоминает разрушенное и покинутое разбойничье гнездо».
Захват здания союза горняков в Бохуме описан в с.-д. «Фольксштимме» (в Саарбрюкене) от 13 марта:
«Центральное правление союза горняков в Бохуме подверглось нападению гитлеровских бандитов из штурмовых отрядов и защитных дружин и было разрушено сверху донизу. Все дела были сожжены, причём части дома также затронуты огнем.
Президиум союза, поскольку он находился в пределах досягаемости, вместе с председателем, членом рейхстага Гуземаном, был захвачен штурмовиками».
Эти немногие примеры отображают лишь небольшую частицу событий тех дней во всей Германии. Над всеми зданиями профсоюзов, народных домов и редакций газет с.-д. и компартии был насильственно поднят флаг со свастикой.
Национал-социалисты не удовлетворились удавшейся провокацией, проведённой коричневой командой поджигателей в рейхстаге, они прибегли к средствам моральной провокации. Дом Карла Либкнехта они переименовали в «Дом Хорста Весселя» и превратили в штаб политической полиции.
Имя Карла Либкнехта известно рабочим всего мира. Имя этого благородного, самоотверженного революционера священно для миллионов рабочих далеко за пределами Германии. Имя Либкнехта, безбоязненно, несмотря на осадное положение, в разгар мировой войны поднявшего свой голос против убийства миллионов людей, говорившего от имени всего трудящегося человечества, — это имя пользуется огромным уважением передовых людей всего мира.
Кто же был национал-социалистский «герой» Хорст Вессель, эта легендарная фигура национал-социалистских фальсификаторов?
Хорст Вессель, студент-кутила, сын пастора, сутенёр в районе берлинской Мюнцштрассе. Даже сами фашисты не в состоянии оспорить тот факт, что их «герой» Хорст Вессель, устраивавший со своими молодцами ночные охоты на «марксистов», жил на средства проститутки. Убит он был прежним сутенёром этой же проститутки у неё в комнате. Национал-социалистские мифотворцы повествуют, что Хорст Вессель стремился только «спасти душу» этой проститутки. Национал-социалистская пресса утверждала — и это стало официальной легендой — что Хорст Вессель пал от руки коммуниста. Имя этого «героя» присвоено теперь прежнему центральному зданию Коммунистической партии Германии, имя Либкнехта стерто.
Компартия официально не запрещена в Германии. Однако все коммунистические вожди и партийные работники объявлены вне закона с начала террористического похода, который ведется с драконовской жестокостью.
Вне закона поставлены все организации, которые имели репутацию организаций классовой борьбы.
Революционные профсоюзные организации, как то: Объединенный союз горнорабочих, берлинский Объединенный союз металлистов, революционная профсоюзная оппозиция, загнаны в подполье. Та же судьба, что и компартию, постигла после пожара рейхстага внепартийные революционные рабочие организации, как антифашистский союз, общество красного спорта, революционные союзы писателей, деятелей изобразительных искусств, рабочих фотографов и др.
Германское общество «Красная помощь», пролетарская организация, помогающая всем трудящимся — жертвам юстиции независимо от их принадлежности к тому или иному политическому направлению, загнана в подполье. Нелегально должна организовываться даже самая скромная помощь жертвам гитлеровского варварства.
Вне закона объявлена международная рабочая помощь, которую называют «продовольственным отрядом бастующих рабочих», за её работу во время многих экономических боев пролетариата. Имущество её конфисковано, деятели и члены её подвергаются преследованиям. Фашистское насилие направлено против всех социальных и культурных организаций рабочих: детских организаций, союза защиты матерей, рабочего союза социально-политических организаций. Оно направляется и против пацифистских организаций: лиги прав человека, германского общества мира и других.
Итоги мартовских выборов фабрично-заводских комитетов[36], происходивших уже в разгул разгрома рабочих организаций, конечно, не отразили действительного настроения рабочих.
В каких условиях происходили выборы, даёт представление отчет металлозавода «Унион» в Дортмунде. Он характерен для «выборов» фабрично-заводских комитетов почти на всех германских предприятиях.
«Накануне выборов на «Унионе» в Дортмунде был арестован и посажен в тюрьму руководитель выборов Дикман, много лет возглавлявший организацию на предприятии. Фашисты назначили президиум и предложили рабочим явиться на выборы. Они заявили при этом, что всякий, кто не примет участия в выборах, будет рассматриваться как враг национального правительства. Всех являвшихся на выборы точно регистрировали, наблюдали за тем, какие избирательные записки вкладывались в конверты и передавались к столу, где находилась избирательная комиссия. По окончании подачи записок вожак фашистов взял урну и со своими друзьями подвел итоги выборов. Ни один рабочий какой-либо другой организации не присутствовал при подсчёте голосов».
Несмотря на эти методы, фашисты всё же остались на большинстве предприятий, равно как и на дортмундском «Унионе», при выборах фабзавкомов в меньшинстве. То, чего нельзя было достигнуть во время выборов запугиванием, шантажом и фальсификацией, фашисты провели в течение апреля посредством открытого насилия; из комитетов были «вычищены» представители свободных профсоюзов[37] и революционно настроенные элементы. Мандатов лишены были даже христианские члены комитетов, которые были известны как антифашисты. Штурмовые отряды врывались в комнаты заседаний комитетов, члены комитетов избивались, арестовывались и вынуждались под угрозой убийства отказываться от мандатов. Для исправления результатов выборов на все предприятия были назначены в качестве членов комитетов национал-социалистские комиссары.
«День национального труда» — 1 мая, когда под угрозой лишения работы (особенно в государственных, коммунальных и небольших предприятиях) сотни тысяч людей были принуждены принять участие в официальной демонстрации, послужил правительству Гитлера для подготовки еще более крупного акта. 2 мая штурмовые отряды заняли помещения профсоюзов. Разгром профсоюзов был объявлен от имени нового, дотоле неизвестного, «Комитета защиты немецкого труда».
Всеобщему германскому союзу профсоюзов не помогло и то, что он призывал участвовать в гитлеровской первомайской демонстрации: «Немецкий рабочий должен участвовать в первомайской демонстрации в сознании своих сословных интересов».
Помещения профсоюзов были заняты, над вождями издевались и их избивали. «Немецкий рабочий фронт» захватил в свои руки весь аппарат профсоюзов.
Мы приводим ниже некоторые документы, характеризующие методы разгрома профсоюзов.
«НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТЫ ЗАХВАТИЛИ В СВОИ РУКИ СВОБОДНЫЕ ПРОФСОЮЗЫ».
«ВОЖАКИ АРЕСТОВАНЫ — ОБЩЕГОСУДАРСТВЕННАЯ КАМПАНИЯ».
(Заглавные строки «Лейке альгемейне цейтунг» 2 мая 1933 г.)
«Сила несомненно в наших руках, но ещё не весь народ с нами. Тебя, рабочего, мы ещё не имеем на 100 процентов».
(Из воззвания д-ра Лея 2 мая 1933 г.)
«ЧИСТКА СВОБОДНЫХ ПРОФСОЮЗОВ И СОЗДАНИЕ РАБОЧЕЙ ОРГАНИЗАЦИИ».
«ЗАХВАТ ВСЕХ ДОМОВ ПРОФСОЮЗОВ ШТУРМОВЫМИ ОТРЯДАМИ — 50 ПРОФСОЮЗНЫХ ВОЖАКОВ АРЕСТОВАНО».
«ВТОРАЯ ГЛАВА НАЦИОНАЛ-СОЦИАЛИСТСКОЙ РЕВОЛЮЦИИ».
(Заголовок «Фёлькишер беобахтер» от 3 мая 1933 г.).
«После того как 1 мая Германия в самом широком смысле усвоила национал-социалистическое толкование понятия «трудящиеся», движение сделало 2 мая выводы из этого обстоятельства. Так называемые свободные профессиональные союзы не были верны своему назначению и предали идею профсоюзов интернациональному марксизму».
(Альфред Розенберг в «Фёлькишер беобахтер» 3 мая 1933 г.)
«Журнал национал-социалистских заводских организаций «Арбейтертум», орган теории и практики заводских организаций, с сегодняшнего дня становится официальным органом Всеобщего объединения германских профсоюзов и Всегерманского союза служащих».
(Воззвание комитета Лея от 2 мая 1933 г.)
«МАРКСИСТСКОМУ НАТРАВЛИВАНИЮ РАБОЧИХ ПОЛОЖЕН КОНЕЦ»
«После того как кампания против марксистских профсоюзов нашла совершенно исключительный отклик в народе и особенно у рабочих под влиянием грандиозного народного движения, Центральный союз христианских профсоюзов Германии, Объединение германских служащих, рабочих и чиновников (гиршдункеровское[38]), профсоюз служащих и другие мелкие союзы вынуждены были объявить письменно о безусловном подчинении вождю Национал-социалистской немецкой рабочей партии и беспрекословном выполнении распоряжений им назначенного исполнительного комитета для защиты германского труда».
(Из объявления д-ра Лея от 4 мая 1933 г.)
«МНОЖЕСТВО ЗЛОУПОТРЕБЛЕНИЙ В МАРКСИСТСКИХ ПРОФСОЮЗАХ».
«ТЕМНЫЕ ФИНАНСОВЫЕ ДЕЛИШКИ — ПОДЛОЖНЫЕ БАЛАНСЫ — 8 МИЛЛИОНОВ ОРГАНИЗОВАННЫХ РАБОЧИХ ПОД РУКОВОДСТВОМ АДОЛЬФА ГИТЛЕРА».
(Заглавные надписи в «Фёлькишер беобахтер» от 5 мая 1933 г.)
Первое воззвание д-ра Лея, руководителя «Комитета действия для защиты немецкого труда» было выдержано в тонах, очень дружественных профсоюзам.
«Мы никогда не разрушали ничего, что представляло какую бы то ни было ценность для нашего народа, и никогда не сделаем этого и в будущем. Это основное положение национал-социализма. В особенности это касается профсоюзов, которые были организованы на трудовые, сэкономленные на еде и питье, рабочие гроши. Рабочий, твои учреждения для нас, национал-социалистов, священны и неприкосновенны. Я сам сын бедного крестьянина и знаком с нуждой: 7 лет я сам провел на одном из крупнейших предприятий Германии».
Следует попутно отметить, что д-р Лей никогда не был рабочим, а 7 лет состоял высоко оплачиваемым старшим служащим «И. Г. Фарбениндустри» и ушел оттуда, получив крупную выходную сумму. Д-р Лей заставил о себе говорить благодаря своим похождениям и темным делишкам и особенно благодаря нападению в пьяном виде в Кельне на председателя с.-д. партии Вельса[39]. В момент насильственного ограбления профсоюзов национал-социалистские вожди прибегли к тактике торжественных обещаний организованным в профсоюзы рабочим. Они обещали сохранить их социально-политические учреждения, но в то же время во всей национал-социалистской прессе была начата кампания разоблачения «злоупотреблений в профсоюзах». Штурмовые отряды стояли наготове, чтобы револьверами и дубинками убеждать членов профсоюзов в дружественном отношении фашистов к рабочим.
Несколько недель спустя, когда (10 июня) в своих «Основных положениях сословного строя» д-р Лей провозгласил абсолютную диктатуру капиталистического предпринимателя, от «святости» и «неприкосновенности» профорганизаций не осталось и следа. Профсоюзы должны по новой версии являться вспомогательными органами государства фашистской диктатуры. Так разлетаются в пух и прах обещания национал-социалистских вождей, после того как достигнута цель — мошенническая маскировка их подменной политики.
«Мы скорее дадим смертельный выстрел по марксизму, чем допустим когда-либо, чтобы он снова ожил. Лейпарты[40] и Грассманы[41] могут притворно заверять Гитлера в преданности — но лучше, если они у нас под замком. Поэтому-то мы и выбиваем у марксистской банды главное оружие из рук и лишаем её последней возможности когда-либо снова окрепнуть. Дьявольская мораль марксизма должна околеть на поле брани национал-социалистской революции».
(Из воззвания д-ра Лея от 2 мая 1933 г.).
Одним из методов борьбы национал-социалистов является «ликвидация» противников путем обвинения их в злоупотреблениях. Так заткнули рот директору пожарных отрядов Гемпу, знавшему подробности поджога рейхстага. Этим способом «ликвидировали» многих чиновников Веймарской республики и многих руководителей еще не «унифицированных» буржуазных организаций. Так свели счеты с комиссаром труда Гереке[42] за то, что в 1932 г. во время президентских выборов он был руководителем избирательного комитета и боролся, таким образом, против кандидатуры Гитлера.
После того как под председательством Лея были «унифицированы» свободные профсоюзы и весь их организационный аппарат, в виде дополнения к быстро забытым обещаниям понизить профсоюзные взносы и улучшить обслуживание профсоюзами своих членов национал-социалистские вожди начали кампанию разоблачений «растрат и хищений».
Пространные репортерские отчеты фашистской прессы описывали, как роскошно были устроены канцелярии профсоюзов. Целые столбцы в газетах повествовали о высоких окладах, получаемых руководителями профсоюзов. Фашистские вожди, подчинившие разграбленный профсоюзный аппарат бюрократическому политическому командованию фашистских комиссаров, ловко пытались использовать для фашистской «чистки» возмущение радикально настроенных членов профсоюзов бюрократизмом вождей и их политикой мира в промышленности во время прежних стачек.
С этой целью фашистская пресса противопоставляла нужде членов союзов, задержкам в выдаче пособий во время экономических боев широкий образ жизни профсоюзных вождей. Крупным шрифтом «Фёлькишер беобахтер» оповещал, что председатель Всегерманского союза служащих Ауфхейзер получил выходное пособие в размере 18-месячного оклада из расчета 940 марок в месяц—всего 16 920 марок. Под заглавием «Сброд» «Дортмундер локаланцейгер» опубликовал письмо Лейпарта, в котором последний при принятии должности руководителя АДГБ (Всегерманского объединения профсоюзов) требовал жалованья в размере 4 тыс. марок в месяц, при этом умалчивалось, что письмо Лейпарта относится к 1921 г., когда 4 тыс. марок составляли на деле 240 золотых марок.
Эта лицемерная борьба с «злоупотреблениями» дополнялась просто измышлениями национал-социалистских «разоблачителей». Всякий расход и трата, которые приходились не по политическому вкусу фашистов, клеймились как «изменнические». Так, например, «разоблачили», что во время президентских выборов профсоюзы предоставили с.-д. партии 300 тыс. марок для поддержки политики Гинденбурга. Центральный союз служащих выдал весною 1932 г. Союзу республиканского флага 50 тыс. марок, а в июле и ноябре 1932 г. — по 15 тыс. марок с.-д. партии. Представители революционной профсоюзной оппозиции[43] постоянно боролись против использования средств профсоюзов на буржуазную с.-д. политику. Но политическим трюком является, несомненно, когда национал-социалистские вожди, разгромившие классовые профсоюзы, выступают в качестве борцов против использования профсоюзных средств не на цели классовой борьбы!
Национал-социалисты провели свои мероприятия против профсоюзов и потребительских обществ во имя «сохранения трудовых грошей». Следующим ударом была конфискация всего имущества с.-д. партии и Союза республиканского флага.
«Берлин, 10 мая 1933 г.
Главный прокурор I берлинского судебного округа распорядился о конфискации всего имущества с.-д. партии Германии и её газет, равно имущества Союза республиканского флага и его газет. Основанием конфискации являются многочисленные случаи растрат, которые были вскрыты при принятии профсоюзов и рабочих банков национал-социалистическими организациями. Следует еще добавить, что кроме имущества с.-д. партии конфисковано также имущество близких с.-д. партии организаций».
(«Ангриф» 10 мая 1933 г.)
В тот же день были конфискованы все денежные средства с.-д. партии на текущих счетах в почтовых отделениях, в партийных издательствах и в рабочем банке. Помещения с.-д. организаций, Союза республиканского флага и с.-д. газет были закрыты. Официальное «Прусское бюро печати» разослало сообщение, что возбуждено дело «о растрате и мошенничестве» против с.-д. депутата — профсоюзного вождя Лейпарта, ввиду того, что «значительные средства профсоюзов были истрачены не по назначению».
Те же меры были постепенно приняты против всех близких к с.-д. организаций, против спортивного рабочего союза, против немецкого союза свободомыслящих, союза улучшения быта рабочих и других. 11 мая последовало распоряжение о передаче потребительских союзов в «надежные руки».
«В целях сохранения больших ценностей, вложенных в предприятия потребительских союзов, которым грозит опасность, потребительские союзы должны, согласно указаний вождя — имперского министра хозяйства и других компетентных органов, быть переданы в надежные руки для дальнейшего ведения дел.
Желательно, чтобы потребительским союзам не чинилось препятствий в их дальнейшей работе. Вместе с тем ясно предуказано, что они не должны расширяться дальше. Проведение соответствующих мероприятий руководитель немецкого рабочего фронта д-р Лей возложил на руководителя Рабочего банка партийного товарища Карла Мюллера».
(«Фёлькишер беобахтер» от 12 мая 1933 г.)
Под флагом борьбы с растратами и хищениями последовала затем конфискация имущества профсоюзов.
«Отдел прусского министерства юстиции по борьбе с злоупотреблениями наложил арест после конфискации имущества с.-д. партии и Союза республиканского флага на все имущество профсоюзов. Проведение надлежащих мероприятий принял на себя руководитель немецкого рабочего фронта д-р Лей».
(«Фёлькишер беобахтер» от 13 мая 1933 г.)
23 июня 1933 г. гитлеровское правительство распорядилось в обычном для него порядке о роспуске с.-д. партии; партии запрещена всякая политическая работа, представители ее исключены из всех парламентов. Не помогло ни то, что с.-д. одобрили 17 мая в рейхстаге внешнеполитическую декларацию Гитлера, ни то, что новый председатель партии Лёбе[44] делал попытки добиться от гитлеровского правительства терпимого отношения, отмежевавшись от эмигрировавшей части президиума партии.
27 мая, спустя много месяцев после того как все находившееся в пределах досягаемости имущество компартии и связанных с нею родственных организаций было конфисковано, был издан следующий закон о конфискации коммунистического имущества:
§ 1(1) Высшие власти германских государств, равно и другие инстанции по их указанию, вправе конфисковать в пользу государства имущество и права КПГ и её вспомогательных и замещающих организаций, равно права и имущество, которые имели назначением содействие коммунистическим целям.
(2) Имперский министр внутренних дел может предписать местным властям применить мероприятия, указанные в разделе I.
§ 2. Параграф 1 не применяется к объектам, сданным в аренду, или поставкам с сохранением права собственности за поставщиком, за исключением тех случаев, когда арендатор или поставщик имел целью путем передачи своих вещей содействовать коммунистическим целям.
§ 3. Права на конфискуемые вещи погашаются. Конфискацией земельных участков не погашаются права на эти участки. Конфискующее учреждение может объявить право погашенным, если передачей эквивалента преследовалось содействие коммунистическим целям.
§ 4. Во избежание чрезмерных строгостей допускается удовлетворение кредиторов из конфискуемой массы...
§ 7 устанавливает недопустимость возмещения, а § 8 уполномочивает министра д-ра Фрика издавать во исполнение закона всякого рода распоряжения.
Конфискации, направленной против коммунистического или числившегося якобы коммунистическим имущества, подверглась самая распространенная рабочая берлинская газета «Вельт ам абенд», стоящая на позициях классовой борьбы. Газета выходила в издательстве «Космос».
Когда в первые же месяцы гитлеровской диктатуры выяснилось, что официальные национал-социалистские газеты не находят распространения среди широких рабочих масс, в министерстве пропаганды г. Геббельса придумали новый мошеннический трюк. В конце мая была выпущена под прежним названием, в прежнем формате и виде новая национал-социалистская газета «Вельт ам абенд». В первые дни она пыталась замаскировать также и содержание, дала видимость объективной информации из СССР и постоянно апеллировала к рабочему читателю, но уже через несколько дней эта национал-социалистская газета вынуждена была защищаться публично от тех разоблачений, которые были сделаны берлинскими рабочими в нелегальных летучих листках.
Чем отчетливее становилась в течение первых 5 месяцев национал-социалистского режима его полная неспособность преодолеть хозяйственные затруднения, а также то, что он неуклонно ведёт Германию к катастрофе, тем грубее должны были национал-социалисты осуществлять свою диктаторскую власть. Они вынуждены идти к полной узурпации власти, к монопольному положению партии и своих псевдо-рабочих организаций. Фашисты разогнали при помощи полиции католический съезд подмастерьев в Мюнхене, на котором должен был выступить в качестве официального оратора вице-канцлер фон Папен. Христианским организациям запрещена всякая деятельность кроме чисто религиозной. Возраставшая конкуренция заводских организаций и боевых дружин националистов была подавлена полицейской силой. Немногие представители христианских профсоюзов во вновь образованном «Большом конвенте труда», — верхушке «унифицированных» профсоюзов, были изгнаны оттуда по распоряжению д-ра Лея как «враги национального правительства».
В уже упомянутых «основных положениях о сословном строе и немецком рабочем фронте» («Фёлькишер беобахтер» от 8—10 июня 1933 г.) д-р Лей излагает, какие сословные цели фашисты ставят себе после уничтожения легальных рабочих организаций.
Программа Лея:
а) Рабочим воспрещается борьба за более высокую зарплату, так как она является выражением «жажды наживы».
Лей пишет буквально следующее:
«Мы знаем, как дух наживы может овладеть человеком, мы знаем, как жива в людях жажда денег. Один стремится к большей зарплате, другой — к большим дивидендам, но именно потому, что мы это знаем, мы ясно поняли и то, что не следует поощрять это «свинское начало» в человеке при помощи искусственных организаций и что задачей более высокого управления государством является препятствовать этим человеческим порокам, обуздывать их и, если нужно, грубой силой подавлять и ограничивать их...»
б) Восстанавливается на предприятиях без всяких ограничений «руководство» предпринимателей.
Д-р Лей говорит:
«Поэтому сословный строй в первую очередь передает снова в руки естественного руководителя предприятия, т. е. предпринимателя, всю полноту руководства и тем самым возлагает на него полную ответственность.
Фабрично-заводской комитет состоит из рабочих, служащих и предпринимателей. Но он обладает только совещательным голосом. Решать может только предприниматель. В течение ряда лет многие предприниматели требовали, чтобы они были “хозяевами в доме”.
Теперь они снова станут такими “хозяевами”».
в) «Твердые» тарифные договоры прошлого должны быть уничтожены, они должны быть елико возможно «жизненными и гибкими».
г) Существовавшие до сих пор рабочие суды лишаются всякой теш независимости. Вместо них учреждаются так называемые «сословные суды», в которых наряду с представителями от предпринимателей будут заседать отборные фашисты под маской представителей от рабочих и служащих.
Программа д-ра Лея не носит частного характера. Это официальный партийный и правительственный документ, составленный по поручению Гитлера. Его враждебное отношение к рабочим и дружественное отношение к предпринимателям совершенно очевидны. «Сословный строй», долженствующий преодолеть классовое деление и классовую борьбу во всех областях, обострит повсюду классовую диктатуру предпринимателей.
Назначение «12 арбитров по труду», которым предоставлено во всех областях Германии право диктаторски устанавливать условия труда, служит той же цели: полному устранению права рабочих участвовать в регулировании условий их жизни. Назначение национал-социалистов на все посты в профсоюзах, в государственном аппарате и других организациях создает широко разветвлённую национал-социалистскую бюрократию. Эта монополия в условиях капитализма при полном отсутствии контроля снизу должна стать источником самых отвратительных злоупотреблений.
Каждый день в Германии служит новым свидетелем того, что ни произвол, ни ярость погромщика, ни жажда убийства, проявляемая национал-социалистскими вождями, не в силах уничтожить классовой борьбы германского рабочего движения. Можно разрушить его легальные организации, но десятки тысяч убежденных и бесстрашных борцов за социализм продолжают вести нелегальную борьбу.
[1] Гертогенбош — устаревшее (германизированное) написание названия. Правильно: Хертогенбос.
[2] Эгстгест — устаревшее (германизированное) написание названия. Правильно: Угстгест.
[3] Имеется в виду Джек (Уильям Харрисон) Демпси по прозвищу «Манасский костолом» (1895—1983) — боксер из США, чемпион мира в супертяжелом весе.
[4] То есть Рейхсбаннера — военизированной организации СДПГ, насчитывавшей в целом по Германии до 3 млн человек. Знаменем Рейхсбаннера был германский республиканский флаг с помещенным в центре государственным гербом. «Рейхсбаннером» же (т.е. Союзом имперского флага) организация именовалась потому, что после провозглашения в 1918 г. республики Германия не сменила официальное название и в юридических документах продолжала писаться «Германской империей». Полное официальное название Рейхсбаннера: «Союз германских ветеранов войны и республиканцев».
[5] Детердинг Генри Вильгельм Август (1866—1939) — голландский промышленник-мультимиллионер, долгие годы возглавлявший нефтяные корпорации «Ройял датч» и «Ройял датч Шелл». Поклонник нацизма и лично Гитлера, в течение долгих лет финансировал НСДАП. Оказывал финансовую помощь и другим ультраправым организациям, а также различным мероприятиям (вплоть до печатания фальшивых денег), направленным против СССР.
[6] В данном случае переводчики не справились с реалиями, так как не знали, что «’с-Гравенхаге» («’с» — сокращение от «Дес») — это официальное, хотя и почти не употребляемое название Гааги. То есть в тексте речь идет всего-навсего о Гаагской городской тюрьме.
[7] Баарс Иоганнес Антониус (1903—1989) — лидер крупнейшей в тот момент в Нидерландах фашистской организации «Всеобщий голландский фашистский союз» (другой вариант перевода, встречающийся в литературе — «Генеральная голландская фашистская лига», АФНБ). Организация распалась в 1934 г., проиграв в конкурентной борьбе Национал-социалистскому движению Нидерландов (НСБ) во главе с А. Муссертом (Мюссертом), будущим известным коллаборационистом.
[8] фон Гельдорф (фон Хелльдорф) Вольф Генрих (1896—1944) — видный нацистский деятель, обергруппенфюрер СС. Участник I Мировой войны, после которой вступил в ультраправую «группу Россбаха», один из отрядов фрейкора («черного рейхсвера»), участвовал в расправах над коммунистами в Рейнланде. Активный участник Капповского путча 1920 г., после его провала бежал в Италию. Вернулся в Германию в 1924 г., избран от правых в прусский ландтаг. В 1926 г. вступил в НСДАП, в 1931 г. стал руководителем штурмовых отрядов в Берлине, один из организаторов еврейского погрома на Курфюрстендамм в 1931 г. Один из руководителей СА и СС в Берлин-Бранденбурге, с марта 1933 г. – начальник полиции Потсдама, с июля 1935 г. — полицай-президент Берлина. Оказался причастен к заговору против Гитлера в 1944 г., несмотря на почти полное неучастие в делах заговорщиков был приговорен к смертной казни и повешен.
[9] фон Папен Франц (1879—1969) — немецкий политический деятель и дипломат. До 1918 г. служил офицером в германской армии. В 1921—1932 гг. – депутат прусского ландтага от католической партии Центра; примыкал к ее крайне правому крылу. С 1 июня по 2 декабря 1932 г. — рейхсканцлер Веймарской республики. В январе 1933 г. с разрешения Гинденбурга провел переговоры с Гитлером и вошел в кабинет Гитлера в качестве вице-канцлера. В июне 1934 г. его критика социалистической риторики и экстремизма НСДАП вызвала ярость Гитлера и верхушки нацистов. От гибели в «ночь длинных ножей» фон Папена спасла поддержка Гинденбурга. В дальнейшем фон Папен служил послом в Австрии и Турции. В 1946 г. на Нюрнбергском трибунале был оправдан, но в следующем году комиссией по денацификации был приговорен к восьми месяцам тюрьмы. В 1950-е гг. фон Папен безуспешно пытался вновь заняться политикой.
[10] «Стальной шлем» — немецкая консервативная полувоенная организация, созданная в декабре 1918 г. в Магдебурге реваншистски настроенными офицерами после поражения Германии в I Мировой войне. В 1930 г. организация насчитывала 500 тыс. членов. «Стальной шлем», по сути, представлял собой военное крыло Немецкой национальной партии (см. комментарий 27). Франц Зельдте (см. комментарий 18) руководил организацией с момента основания и до ее включения в 1933 г. в состав штурмовых отрядов после прихода к власти нацистов. Вторым председателем (с 1924 г.) был Теодор Дюстерберг (см. комментарий 13). В 1951 г. организация была восстановлена.
[11] Мюнценберг Вилли (Вильгельм) (1889—1940) — видный деятель немецкого и международного социал-демократического и коммунистического движения. С 1915 г. — Генеральный секретарь социал-демократического Международного секретариата молодежи, один из основателей Независимой социал-демократической партии Германии, а затем — КПГ. Основатель Коммунистического Интернационала Молодежи и Межрабпома (Международная рабочая помощь, организация интернациональной пролетарской солидарности). С 1924 г. — депутат рейхстага от КПГ. Создатель и фактический руководитель сети информационных и культурных коммунистических и антифашистских организаций, издательств и изданий в Западной Европе. С 1933 г. — в эмиграции во Франции, признанный лидер антифашистской борьбы в Европе, один из создателей Интербригад во время Гражданской войны в Испании. С 1937 г. — в левой оппозиции к Сталину, исключен из ЦК КПГ, а в 1939 г. — из партии (по ложному обвинению в «троцкизме»). В 1940 г. заключен в концлагерь правительством Даладье. После бегства из лагеря в октябре 1940 г. погиб при невыясненных обстоятельствах (найден повешенным в лесу, официальная версия — самоубийство, по неофициальным версиям, повешен агентами гестапо или НКВД).
[12] фон Бломберг Вернер Эдуард Фриц (1878—1946) — немецкий военачальник. Участник I Мировой войны, в Веймарской республике занимал различные должности в рейхсвере, к моменту прихода Гитлера к власти — командующий 1-м военным округом в звании генерал-майора. В 1933–1938 гг. — министр обороны, в 1936 г. ему присвоено звание генерал-фельдмаршала. В 1938 г. был вынужден уйти в отставку из-за скандала с его женой, занимавшейся, как выяснилось, распространением порнографии.
[13] Дюстенберг Теодор (1875—1950) — немецкий крайне правый политик, к описываемому периоду был подполковником в отставке. Участвовал в подавлении восстания ихэтуаней в Китае в 1900–1901 гг. Один из вождей крайне правой Немецкой национальной народной партии (НННП, см. комментарий 27), «второй председатель» «Стального шлема». Дюстенберг был монархистом и симпатизантом итальянского фашизма, но не препятствовал вступлению НННП и «Стального шлема» в 1931 г. в «Гарцбургский фронт» — союз ультраправых партий и организаций с НСДАП. В марте 1932 г. был кандидатом в президенты Германии от НННП, получил 6,8 % голосов, из-за распространенной нацистами информации о его еврейских корнях был вынужден отказаться от президентских амбиций и в новых президентских выборах в апреле 1932 г. не выдвигался. В июле 1934 г. после «ночи длинных ножей» арестован и заключен на два года в концлагерь Дахау, после чего от всякой политической деятельности отошел. В 1949 г. выпустил в свет книгу «“Стальной шлем” и Гитлер», в которой, вопреки фактам, пытался снять с НННП и «Стального шлема» вину за приход Гитлера к власти.
[14] Мельхер Курт (1881—1970) — профессиональный юрист, с 1919 по 1932 г. — начальник полиции Эссена, проявил себя лояльным правым силам 20 июля 1932 г., когда канцлер фон Папен разогнал социал-демократическое правительство Пруссии. Был за это повышен до полицай-президента Берлина. После назначения полицай-президентом столицы нацистского ставленника фон Левецова (см. комментарий 15) был назначен обер-президентом Прусской Саксонии и затем занимал различные должности в Пруссии. В 1937 г. руководил насильственным присоединением Любека («свободного ганзейского города») к Пруссии.
[15] фон Левецов (фон Леветцов) Магнус (1871—1939) — военно-морской офицер, деятель нацистской партии. Участник I Мировой войны, один из разработчиков самоубийственного плана генерального сражения с британским флотом в октябре 1918 г., с отказа выполнить который и началась Ноябрьская революция в Германии. В 1920 г. поддержал Капповский путч, за что был уволен из армии в звании контр-адмирала. С 1931 г. — член НСДАП, поддерживал связь Гитлера с бывшим императором Вильгельмом. 15 февраля 1933 г. назначен полицай-президентом Берлина. Снят с должности в июле 1935 г. — формально за то, что не смог предотвратить и остановить еврейский погром на Курфюрстендамм (т. е. фон Левецов был назначен козлом отпущения, чтобы оправдать нацистский режим в глазах влиятельных кругов Запада).
[16] В данном случае речь идет не об американском «Агентстве Аллана Пинкертона», а о серии бульварных брошюр «Приключения короля сыщиков Ната Пинкертона», популярных в начале века во многих странах. В первой половине XX в. «пинкертоновщина» — общеупотребительный литературоведческий термин.
[17] Гугенберг Альфред (1865—1951) — влиятельный немецкий капиталист и политик. Сторонник радикального национализма и авторитарного правления. В 1918 г. вступил в НННП (см. комментарий 27), был лидером ее крайне правого крыла, представлял эту партию с 1919 г. в рейхстаге. Стал председателем НННП после ее провала на выборах в 1928 г. Несмотря на роспуск всех партий, в том числе и НННП, оставался в нацистском парламенте с 1933 до 1945 гг. До 1933 г. сотрудничал с нацистской партией, в 1932 г. поддержал Франца фон Папена (см. комментарий 9). Гугенберг стал министром по вопросам экономики, министром сельского хозяйства и продовольствия в кабинете Гитлера. B июне 1933 г. был вынужден сложить с себя полномочия министра. После разгрома гитлеровской Германии Гугенберг, обосновавшийся в Западной Германии, был причислен к «попутчикам» фашизма и освобожден от наказания. Способствовал восстановлению в Западной Германии милитаристских организаций, в том числе «Стального шлема» (см. комментарий 10).
[18] Зельдте Франц (1882—1947) — немецкий ультраправый политик. Происходил из семьи фабриканта, участвовал в I Мировой войне, получил тяжелое ранение (ампутирована левая рука). В 1918 г. основал «Стальной шлем» (см. комментарий 10), которым руководил даже и после 1934 г., когда «Стальной шлем» официально влился в НСДАП и стал именоваться «Национал-социалистской лигой бывших военнослужащих» (NSDFB). Инициатор вступления «Стального шлема» в «Гарцбургский фронт» (см. комментарий 13). Имперский министр труда в правительстве фон Папена, а затем Гитлера (занимал этот пост до конца III Рейха). С апреля 1933 г. — член НСДАП, обергруппенфюрер СС с 1933 г. В мае 1945 г. арестован союзниками, должен был предстать перед судом, но умер до начала процесса.
[19] Революционная профоппозиция — то же, что «красные профсоюзы», профорганизации, находившиеся под контролем компартий.
[20] «Желтополосые» — общеупотребительное до II Мировой войны название такси: в большинстве стран мира (в СССР тоже) такси отмечались желтой полосой.
[21] Взрыв в Соборе св. Недели в Софии — террористический акт, осуществленный оппозиционной руководству Болгарской коммунистической партии группой «Левые коммунисты», существовавшей с 1919 г. Теракт был произведен 16 апреля 1925 г. в ответ на массовый «белый террор», развернутый в Болгарии монархо-фашистским режимом после подавления Сентябрьского восстания 1923 г. Предполагалось, что 16 апреля в соборе на отпевании генерала К. Георгиева будет присутствовать вся политическая и военная верхушка монархо-фашистского режима, включая царя Бориса III. Однако царь на отпевании отсутствовал, так как за два дня до того он подвергся нападению анархистов, также мстивших за «белый террор». Взрывчатка была пронесена в собор и заложена одним из священников, сотрудничавших с «Левыми коммунистами». В результате взрыва обрушился купол собора, погибло (включая умерших от ран) 213 человек, в том числе 12 генералов и три депутата парламента, около 500 человек было ранено. В стране было введено осадное положение и развернута новая волна «белого террора», против коммунистов была организована грандиозная пропагандистская кампания, хотя БКП этот теракт не устраивала и осудила его. В мае 1925 г. в Софии был вынесен смертный приговор 8 «террористам», из которых ни один не участвовал во взрыве в Соборе св. Недели. На скамье подсудимых было лишь двое «террористов», из которых один — Марко Фридман — был осужден за то, что состоял в Боевой организации БКП, а другой — подполковник Георгий Коев — за то, что дал Фридману убежище. Иван Минков был осужден посмертно, так как был застрелен при аресте. Еще четверо были осуждены заочно (трое из них вскоре погибли при аресте).
[22] См. комментарий 17.
[23] «Немецкий клуб господ» — закрытая правоконсервативная организация, созданная в 1924 г. аристократами, офицерами, помещиками и ультраконсервативными интеллектуалами для внедрения агрессивно-консервативных взглядов в политическую и экономическую «элиту» Германии. Предшественниками клуба были, с одной стороны, монархо-консервативный «Июньский клуб», с другой — «Антибольшевистская лига». Клуб издавал газету «Ринг». Масштабы влияния клуба стали ясны, когда было сформировано правительство фон Папена (см. комментарий 9), в котором и сам канцлер, и заметная часть министров оказались членами «клуба господ».
[24] Немецкая народная партия (ННП) — либерально-консервативная и либерально-националистическая партия, действовала в Германии в 1918—1933 гг. Выражала интересы умеренно консервативных кругов крупной и средней буржуазии, была агрессивно настроена к коммунистам и социал-демократам. Пик влияния ННП приходится на 20-е гг., в августе-ноябре 1923 г. один из вождей партии Г. Штреземан занимал пост рейхсканцлера. После 1930 г. влияние ННП быстро сходит на нет.
[25] Эрик Ян Ганусен (в настоящее время обычно пишут «Хануссен»), действительно, был по происхождению австрийским евреем. Настоящее имя его — Гершель Штайншнайдер (Штейншнейдер).
[26] Этому сюжету посвящен знаменитый фильм Иштвана Сабо «Хануссен» (1988) с Клаусом Мария Брандауэром в главной роли. Еще раньше Хануссена вывел в образе Оскара Лаутензака Лион Фейхтвангер в романе «Братья Лаутензак» (1943).
[27] То есть представителей Немецкой национальной народной партии. Немецкая национальная народная партия (НННП) — националистическая консервативная партия в Германии во времена Веймарской республики. До образования НСДАП являлась главной националистической партией в веймарской Германии, в 1925—1928 гг. участвовала в правительстве, ее пребывание у власти знаменовало общее усиление реакции в Германии. С появлением нацистов популярность НННП неизменно падает, в январе 1933 г. партия входит в коалицию с НСДАП, после чего ее члены постепенно или переходят к нацистам, или уходят из политической жизни совсем. Под давлением НСДАП партия самораспустилась в 1933 г.
[28] То есть за Гинденбургом.
[29] То есть «Гарцбургского фронта» (см. комментарий 13).
[30] Последняя фраза, конечно — некоторое преувеличение, но убийство в деревне Потемпа, действительно, потрясло Германию своим зверством. 9 августа 1932 г. пять нацистских боевиков, действуя по личному приказу Гитлера, ворвались в дом верхнесилезского коммуниста, лидера местных крестьян Конрада Питрзуха, выстрелили в него и затем начали топтать ногами на глазах жены и детей, пока не дотоптали до такого состояния, что тело превратилось в кровавую массу. При этом нацисты выкрикивали фашистские, шовинистические и антипольские лозунги и пели «Стражу на Рейне». Поскольку убийцы были все в крови, их легко обнаружили и арестовали. Гитлер солидаризовался с убийцами, прислав им приветственную телеграмму. Он также публично заклеймил Питрзуха как «врага Германии» и «польского большевика».
[31] Руководитель «Германского трудового фронта», рейхсляйтер и обергруппенфюрер СА Роберт Лей, покончивший самоубийством в ожидании суда Нюрнбергского трибунала, был тяжелым алкоголиком и на этой почве постоянно общался с уголовным миром, но сам уголовником, видимо, не был. Однако из-за его ломброзианской внешности в Германии широко циркулировали слухи, что Лей — уголовник.
[32] Видимо, имеется в виду Карл Отто Курт Кауфман (1900—1969) — гауляйтер Гамбурга в 1929—1945 гг. (и имперский наместник Гамбурга в 1933—1945 гг.). Уголовным преступником он назван за убийства и грабежи, осуществлявшиеся им в Верхней Силезии и в Руре в составе фрейкора в начале 20-х гг. В 1928 г. Кауфман был исключен из НСДАП за кражу партийных денег, но вскоре восстановлен. В 1934 г. против Кауфмана был начат процесс в Высшем партийном суде НСДАП в связи с многочисленными фактами злоупотреблений и хищений, но по приказу Гиммлера процесс был прекращен. В мае 1945 г. Кауфман был арестован союзниками, признан военным преступником и осужден в 1948 г. на 1,5 года заключения, но освобожден досрочно «по состоянию здоровья». Повторно арестован в январе 1950 г., но освобожден в ноябре того же года. В январе 1953 г. Кауфман был арестован британскими оккупационными властями как член подпольной неофашистской организации «Братство», возглавлявшейся Вернером Науманом («законным наследником» Гитлера), но в том же году освобожден. До конца жизни Кауфман безбедно существовал как акционер страховой компании и химического завода в Гамбурге.
[33] Имеются в виду «суды Фемы» — тайные судилища, устраивавшиеся ультраправыми (не только фашистами) во времена Веймарской республики, на которых политические враги правых приговаривались к смертной казни. Термин и практика тайных судилищ были заимствованы из германского средневековья.
[34] Дом Отто Брауна, Дом им. Отто Брауна — здание, где располагались руководящие органы СДПГ Восточной Пруссии и редакции партийной прессы. Назван в честь одного из лидеров СДПГ О. Брауна (1872—1955), уроженца Кёнигсберга и основателя (в 1901 г.) местной социал-демократической газеты. В 1930 г., когда Дом Отто Брауна был открыт, сам Браун занимал пост премьер-министра Пруссии (т. е. и Восточной Пруссии тоже). Одно из немногих зданий, полностью сохранившихся после войны в центральной части Калининграда (на улице профессора Севастьянова).
[35] Черно-красно-золотое знамя — германское республиканское знамя (иногда золотая полоса описывается как желтая). На момент событий — государственный флаг страны. Знамя Германской империи (монархии) — черно-красно-белое, эти же цвета сохранены и на нацистском знамени.
[36] Фабрично-заводские комитеты (фабрично-заводские советы) — выборные органы рабочего самоуправления, возникшие в 20-е гг. в ряде европейских стран под воздействием опыта российских фабзавкомов 1917 г. Фабрично-заводские комитеты (советы) пытались выступать как параллельная власть на производстве (Италия, Германия) или как контролирующий орган со стороны рабочих коллективов (Германия, Австрия). Как правило, фабрично-заводские комитеты политически отражали линию левого крыла социал-демократии, той части социал-демократических рабочих масс, что выступала за революционный, а не реформистский путь и за союз с коммунистами.
[37] Свободные профсоюзы — общеупотребительное название Всегерманского объединения профсоюзов, находившегося под идейно-политическим и организационным руководством социал-демократов. После II Мировой войны термин был востребован в советской зоне оккупации Германии, где 15 профсоюзов создали Объединение свободных немецких профсоюзов (ОСНП). Этот профцентр сохранил свое название и в ГДР и был распущен только в 1990 г.
[38] Гирш-дункеровские профсоюзы — реформистские профсоюзы в Германии, созданные в 1868 г. деятелями буржуазной Прогрессистской партии Максом Гиршем (экономист и публицист) и Францем Дункером (издатель и парламентарий). Гирш-дункеровские профсоюзы отрицали классовую борьбу и основывались на идее «гармонии» труда и капитала, принимали в свои ряды наравне с рабочими капиталистов, утверждали, что освобождение от эксплуатации возможно путем изменения буржуазного законодательства, главную роль профсоюзов видели в посредничестве между рабочими и предпринимателями. Основной формой деятельности гирш-дункеровских профсоюзов были кассы взаимопомощи и культурно-просветительские рабочие общества. Гирш-дункеровские профсоюзы отрицали забастовки и часто выступали в роли штрейкбрехеров. Просуществовали до 1933 г., никогда не играя серьезной роли в германском рабочем движении, в 1933 г. влились в нацистский Трудовой фронт.
[39] 23 апреля 1932 г. пьяный Р. Лей во главе нескольких других пьяных нацистов напал в Кёльне на председателя СДПГ Отто Вельса и начальника городской полиции Отто Баукнехта, причем Лей разбил о голову Баукнехта бутылку с вином (по версии обвинения, по версии защиты — разбил бутылку над головой Баукнехта). Нападавшие, плохо державшиеся на ногах, были легко арестованы. Лей получил за эту акцию три месяца заключения и стал числиться в НСДАП «героем борьбы».
[40] Лейпарт Теодор (1867—1947) — видный социал-демократический профсоюзный деятель Германии, председатель Всегерманского объединения профсоюзов с 1921 г. В октябре 1932 г., наблюдая постоянный сдвиг Германии вправо, публично выступил за «освобождение профсоюзов из медвежьих объятий партии» (т. е. СДПГ). В марте 1933 г. действительно предложил нацистам сделать профсоюзы «приводным ремнем» фашистского режима. В апреле 1933 г. заявил, что немецкие профсоюзы «признали великую цель» фашизма. Был отстранен от профсоюзной деятельности и отправлен нацистами на пенсию в 1936 г. под предлогом вскрывшейся растраты профсоюзных средств.
[41] Грассман Петер (1873—1939) — видный социал-демократический профсоюзный деятель Германии, член рейхстага от СДПГ с 1924 по 1933 г. Член СДПГ с 1893 г., с 1903 по 1908 г. возглавлял профсоюз печатников Рейнской области и Вестфалии, с 1908 по 1919 г. — заместитель председателя Центрального правления Всегерманского союза печатников, с 1919 по 1933 г. — заместитель председателя Всегерманского объединения профсоюзов. Сторонник «классового мира», представитель профсоюзного руководства в Центральном рабочем комитете работодателей и работников (ZAG), органе, созданном буржуазией и СДПГ в 1918 г. для противодействия углублению Ноябрьской революции (ZAG распущен в 1924 г.). Был согласен с линией Т. Лейпарта (см. комментарий 40) по подчинению социал-демократических профсоюзов нацистскому правительству, но несмотря на это был арестован и провел несколько месяцев в тюрьме. В дальнейшем преследованиям не подвергался и благополучно жил в Берлине (существует апокрифическая версия, что это было сделано по личному указанию Гитлера, пораженного своим внешним сходством с Грассманом).
[42] Гереке Гюнтер (1893—1970) — чиновник рейхсканцелярии. В 1932 г. фон Папен назначил его комиссаром по поставкам рабочего оборудования; этот пост он занимал и после прихода Гитлера к власти. Из-за того, что Гереке не признавал нацизма, он был арестован по сфабрикованному обвинению в спекуляции, взяточничестве и растрате общественных средств, но состава преступления обнаружить не удалось, и Гереке был отпущен на свободу. Вторично он был арестован после провала Июльского заговора 1944 г. против Гитлера, исключительно по причине личной дружбы с его участниками. В конце II Мировой войны Гереке был освобожден союзниками.
[43] См. комментарий 19.
[44] Лёбе Пауль Густав Эмиль (1875—1967) — видный социал-демократический деятель, председатель рейхстага в 1920—1924 и 1925—1932 гг. В 1903—1919 гг. был главным редактором бреславской (вроцлавской) социал-демократической газеты «Фольксвахт». На посту председателя рейхстага проводил политику лавирования между разными фракциями. В 1933 г. арестован, содержался в тюрьме 6 месяцев, после чего был освобожден, получал от нацистского режима пенсию председателя рейхстага. В августе 1944 г. вновь арестован, так как оказалось, что июльские заговорщики намечали сделать его председателем рейхстага в случае успеха переворота. В начале 1945 г. освобожден, и с него сняты все подозрения. После II Мировой войны — один из руководителей СДПГ в Западном Берлине, в 1948—1949 гг. — заместитель председателя СДПГ. В 1949—1953 гг. — представитель Сената Западного Берлина в бундестаге (несмотря на то что формально Западный Берлин не входил в состав ФРГ). П. Лёбе был (в отличие от большинства социал-демократов) противником признания ГДР и получил почетную медаль реваншистского «Союза изгнанных». 9 августа 1967 г., спустя шесть дней после смерти П. Лёбе, четверо представителей западноберлинской контркультурной «Коммуны 1» (включая будущего лидера РАФ Андреаса Баадера и полицейского агента-провокатора Петера Урбаха) устроили в Западном Берлине карнавальные «похороны» Лёбе, протестуя против пышных похорон бывшего председателя рейхстага и помпезных речей (где П. Лёбе совершенно необоснованно славили как «героя сопротивления нацизму»), на западноберлинском кладбище Вальдфридхоф-Целендорф (в богатом и престижном районе Целендорф), на участке Сената Западного Берлина, неподалеку от могил выдающихся деятелей культуры. Эта акция наделала много шума и впервые в послевоенный период привлекла внимание к фигуре эталонного оппортуниста П. Лёбе.
Главы из книги: Коричневая книга о поджоге рейхстага и гитлеровском терроре. М.: Издательство ЦК МОПР СССР, 1933.
Перевод с французского МОПР СССР.
Комментарии Александра Тарасова и Романа Водченко