|
У Фридриха Энгельса был светлый и ясный ум, свободный от всякой романтической и сентиментальной окраски. Энгельс рассматривал людей и вещи не сквозь розовые или тёмные очки, он глядел на них светлыми и ясными глазами, взор его никогда не останавливался на поверхности, а всегда проникал до самой глубины. Этот светлый, ясный взор, это «ясновидение» в истинном, здоровом смысле слова, эта прозорливость, которой мать-природа наделяет лишь немногих, были весьма свойственны Энгельсу. Это мне бросилось в глаза уже при нашей первой встрече.
Встреча эта произошла поздним летом 1849 года на берегу голубого Женевского озера, где мы после краха кампании за имперскую конституцию[I] основали несколько эмигрантских колоний.
До этого мне пришлось лично познакомиться со множеством всяких «великих мужей» — вроде Руге[II], Гейнцена[III], Юлиуса Фрёбеля[IV], Струве[V] и разных других «вождей» баденской и саксонской «революций». Но чем ближе я с ними знакомился, тем больше меркнул в моих глазах их ореол, тем мельче казались они мне.
Чем туманнее атмосфера, тем большими представляются в ней вещи и люди. Но Фридрих Энгельс обладал таким свойством, что перед его ясным взором туман рассеивался, и люди и вещи выглядели именно такими, каковы они были в действительности. Эта острота взгляда и ей соответствующая и из неё проистекающая резкость суждения вначале были мне не совсем по душе и даже несколько коробили меня. Правда, и у меня сложилось не лучшее впечатление о «героях» кампании за имперскую конституцию, чем у Энгельса. Но мне вначале казалось, что он недооценивает это движение, на которое всё-таки было затрачено много ценных сил и самоотверженного воодушевления.
Впрочем, остаток «южнонемецкого прекраснодушия», которое — хоть я и не уроженец южной Германии, — было мне тогда ещё присуще и от которого я избавился лишь позже, в Англии, не помешал нам сходиться, хоть и не всегда сразу, на общем мнении о людях и вещах. И я вскоре убедился, что Энгельс, чью книгу о положении рабочего класса в Англии[VI] я уже давно знал и чьи богатые и обширные познания изумили меня при личном общении, всегда имел твёрдые и определённые основания для своих суждений.
Я смотрел на него снизу вверх: он уже совершил большие дела и был на пять лет старше меня, а в этом возрасте пять лет — целое столетие.
Мне сразу же бросилось в глаза, что Энгельс — прекрасный знаток военного дела. Из бесед с ним я узнал, что статьи в «Neue Rheinische Zeitung» («Новой рейнской газете») о революционной войне в Венгрии, которые всеми приписывались кому-либо из крупных командиров венгерской армии, потому что содержание их неизменно подтверждалось, были на самом деле написаны Энгельсом. При этом, как он мне сам со смехом рассказывал, у него не было абсолютно никакого другого материала, кроме того, которым располагали и все остальные газеты и который почти исключительно исходил от австрийского правительства. А оно врало немилосердно. Оно всегда «одерживало победы» в Венгрии — совсем как теперь испанское правительство на Кубе[1]. И вот тут-то Энгельсу пошел впрок его талант ясновидца. Он не обращал внимания на фразы. У него в голове уже были рентгеновские лучи, которые, как известно, не обладают свойством преломления и никогда не дают искажённого изображения. С их помощью он проходил мимо несущественных для установления истины моментов, не позволял ввести себя в заблуждение никакими дымовыми завесами, не верил никаким фантастическим картинам и останавливался взглядом лишь на прочной основе — на фактах. Как бы громко ни трубили австрийские Мюнхгаузены, они всё же не могли скрыть некоторых фактов — названий местностей, где происходили столкновения и где находились войска к началу и к исходу сражения, времени боёв, передвижений войск и т. д. И из этих мелких костей и косточек наш Фридрих с его светлым, ясным взором составлял, подобно Кювье, действительную картину событий[VII]. Пользуясь хорошей картой театра военных действий, он умел с математической точностью заключить из дат и названий местностей, что «победоносные» австрийцы всё далее продвигаются назад, а «побежденные» венгры «отступают» вперёд; и всё это до такой степени точно совпадало с действительностью, что на следующий день после того, как австрийская армия на бумаге в решительной битве победила и разгромила венгров, она была изгнана из Венгрии в состоянии полного разложения...
Впрочем, Энгельс был как бы создан военным: ясный взгляд, уменье быстро ориентироваться и взвесить даже мельчайшие обстоятельства, быстрота решений и невозмутимое хладнокровие. Позже он написал ряд превосходных военных произведений и завоевал, — разумеется, инкогнито, — признание со стороны профессиональных военных первого ранга, которые и понятия не имели, что анонимный автор брошюр носит одно из наиболее «подозрительных» бунтарских имен...
В Лондоне мы шутливо называли его «Генералом». Если бы при его жизни ещё раз произошла революция, то у нас был бы в лице Энгельса свой Карно[VIII] — организатор армий и побед, военный мыслитель.
О кампании за имперскую конституцию Энгельс сам вскоре написал в журнале «Neue Rheinische Zeitung»[2], который редактировался в Лондоне и просуществовал, правда, недолго. Заимствую из этой статьи следующее:
После того как Маркс и Энгельс, побывав в Карлсруэ[IX], получили представление о революционном правительстве Брентано[X], они отправились в Пфальц, чтобы познакомиться с тамошним движением и временным правительством. Встретив в Шпейере Виллиха[XI], возглавлявшего добровольческий отряд, они вместе с ним поехали в Кайзерслаутерн[XII], где застали временное правительство во главе с Д'Эстером[XIII].
И здесь дело складывалось таким образом, что не могло быть и речи об официальном участии коммунистов в движении, которое тут, как и в Бадене, носило ярко выраженный мелкобуржуазный характер. Пробыв несколько дней в Кайзерслаутерне, оба друга направились в Бинген[XIV]. Но по дороге они были задержаны гессенскими войсками и вместе с ещё несколькими друзьями арестованы по подозрению в том, что они участники восстания, и отправлены сперва в Дармштадт, а потом во Франкфурт-на-Майне, где они были, наконец, освобождены.
Вскоре после этого Маркс, по поручению Центрального комитета демократов[XV], уехал в Париж, где ожидались серьёзные события, чтобы там представлять немецкую революционную партию перед французскими социальными демократами. Энгельс же опять направился в Пфальц, в Кайзерслаутерн, чтобы выждать развития событий и, в случае необходимости, принять участие в движении в качестве солдата.
В журнале «Neue Rheinische Zeitung» Энгельс с великолепным юмором изображает характер, который приняло народное движение в Пфальце.
«Кто хоть однажды видел Пфальц, — пишет он, — тот поймёт, что в этой стране, богатой и благословенной вином, движение должно было принять в высшей степени весёлый характер. Наконец-то население сбросило со своей шеи тяжеловесных педантичных старобаварских любителей пива[XVI] и на их место назначило в качестве чиновников весёлых ценителей пфальцского вина. Наконец-то оно освободилось от глубокомысленной баварской полицейщины, которая так восхитительно высмеивалась в «Fliegende Blätter»[3], вообще весьма бездарных, и которая тяготила вольнолюбивых пфальцских жителей больше, чем что-либо другое. Первым революционным актом пфальцского народа было восстановление свободы трактиров: весь Пфальц превратился в большой трактир, и количество спиртных напитков, уничтоженное в продолжение этих шести недель «во имя пфальцского народа», превосходит всякие вычисления. Хотя в Пфальце активное участие в движении далеко не было таким широким, как в Бадене, хотя здесь было много реакционных округов, но всё население было единодушно в этом увлечении вином, и даже самый реакционный филистер и крестьянин были охвачены этим общим весельем...
Весь внешний вид пфальцского движения носил весёлый, беззаботный и непринуждённый характер. В то время как в Бадене каждый вновь назначенный подпоручик линейных войск или народного ополчения затягивался в тяжёлую военную форму и парадировал с серебряными эполетами, которые в день сражения прятались в карман, — пфальцские жители вели себя более разумно. Как только сильная жара первых июньских дней дала себя почувствовать, исчезли все суконные сюртуки, жилеты и галстуки, уступив место легким блузам. Вместе со старой бюрократией жители Пфальца освободились, казалось, от всей старой нелюдимости и стеснённости, стали одеваться совершенно непринуждённо, считаясь только с удобствами и временем года, и вместе с различиями в одежде моментально исчезли всякие другие бытовые отличия. Все классы общества собирались в одних и тех же публичных помещениях, и социалистический мечтатель мог бы усмотреть в этом непринуждённом общении зарю всеобщего братства.
Таким же характером отличалось и временное правительство Пфальца. Оно состояло почти исключительно из добродушных любителей вина, которые были более всего удивлены тем, что они должны представлять временное правительство своего любимого Вакхом отечества. И тем не менее нельзя отрицать, что эти смеющиеся правители вели себя лучше и делали сравнительно больше, чем их баденские соседи... Они обладали, по крайней мере, доброй волей и — несмотря на свою любовь к вину, — более трезвым рассудком, чем филистерски-серьёзные господа из Карлсруэ...»[4].
Один из главных упреков, которые можно было сделать пфальцскому правительству, заключается в том, что, чувствуя собственное бессилие, оно позволило себе слишком заразиться всеобщей беззаботностью и вместо того, чтобы энергично пустить в ход, правда, ограниченные средства обороны страны, предпочло полагаться на внешние случайности. Как далеко заходила эта беспечность, показывает тот факт, что правительство совершенно не интересовалось расположением прусских войск на границе и что никто вообще не знал, что там делается. Правительство в Кайзерслаутерне получало только две газеты — «Frankfurter Journal» («Франкфуртский журнал») и «Karlsraher Zeitung» («Карлсруэскую газету»), и однажды господа из правительства были весьма удивлены, когда Энгельс доставил им более точные сведения о стягивании и расположении прусских войск на границе, сведения, которые сам он почерпнул из старого номера «Kölnische Zeitung» («Кёльнской газеты»)...
Много раз делались попытки уговорить молодого Энгельса занять руководящий пост в движении. Сам он пишет об этом следующее:
«Само собою понятно, что и мне предлагались в большом количестве гражданские и военные должности, которые я не замедлил бы принять, если бы дело шло о пролетарском движении. Но при данной обстановке я отклонил все эти предложения. Единственно, на что я согласился, это — написать несколько агитационных статей для небольшой газетки, широко распространявшейся временным правительством в Пфальце. Я знал, что дело это ничем не кончится, но принял, наконец, это поручение по настоятельной просьбе Д'Эстера и многих членов правительства, чтобы доказать этим, по крайней мере, мою добрую волю. Так как я, разумеется, не стеснялся в выражениях, то уже вторая статья встретила возражения, как слишком «возбуждающая»; я не счёл нужным тратить лишних слов на разговоры, взял статью обратно, разорвал ее в присутствии Д'Эстера, и на том дело кончилось» [5].
Военная организация пфальцского движения особенно страдала от недостатка оружия и хороших офицеров. Из-за границы ничего нельзя было получить, так же как и из восставшего Бадена. Ничего не делалось и для того, чтобы имеющееся в стране оружие передать в надёжные руки. Ковали косы, но даже это примитивное вооружение не попадало в руки повстанцев, в то время как гражданские ополчения, состоявшие из одних филистеров, прятали свои хорошие ружья.
Энгельс рисует офицерский корпус, за немногими исключениями, как негодный и неспособный. К этим исключениям относились — Техов[XVII], тот самый, который, будучи прусским поручиком, во время штурма берлинского цейхгауза вместе со своим товарищем передал цейхгауз народу, был приговорен к пятнадцати годам крепости и бежал из Магдебурга, а также Виллих, который со своим небольшим добровольческим отрядом вёл наблюдение за крепостями Ландау и Гермерсгейм, а затем руководил осадой этих крепостей.
Резкая критика со стороны Энгельса и его беспощадный сарказм были, естественно, очень не по душе этим филистерам от революции. Как-то раз они даже арестовали его, но через 24 часа временное правительство вынуждено было, смущённо извиняясь, выпустить его на свободу.
Попытка обстоятельного описания последовавших затем боёв завела бы нас слишком далеко. Наступление прусских и имперских войск в количестве около 30 тысяч человек против 5—6 тысяч плохо руководимых и плохо обученных революционных солдат вынудило вскоре пфальцскую армию отойти за Рейн, в Баден, и там объединиться с баденцами. Но и здесь 60 тысяч пруссаков и баварцев противостояли 13 тысячам повстанцев, подчинённых к тому же правительству, в котором главные посты были заняты предателями или слабохарактерными людьми.
Энгельс участвовал в трёх сражениях и в решающей битве на Мурге[XVIII], и все, видевшие его под огнём, долгое время спустя рассказывали о его хладнокровии и презрении ко всякой опасности.
Об участии коммунистов[6], тогдашних носителей социалистических идей, в боях за конституцию Энгельс пишет:
«Более или менее просвещённым жертвам баденского восстания повсюду — в прессе, в демократических союзах — воздвигались памятники как в стихах, так и в прозе. Но никто не сказал ни слова о сотнях и тысячах рабочих, которые выдержали бои и пали на поле сражения, которые заживо гниют в раштаттских[XIX] казематах или теперь за границей, одни среди эмигрантов, терпят связанные с изгнанием величайшие лишения. Эксплуатация рабочих слишком стародавняя и привычная вещь, чтобы наши официальные «демократы» могли видеть в рабочих что-нибудь иное, чем подвижный, подлежащий использованию и взрывчатый сырой материал, — настоящее пушечное мясо. Наши демократы слишком невежественны и проникнуты буржуазным духом, чтобы понять революционное положение пролетариата и будущее рабочего класса. Поэтому им ненавистны также те истинно-пролетарские характеры, которые слишком горды для того, чтобы льстить им, слишком умны, чтобы дать себя использовать, но тем не менее выступают с оружием в руках каждый раз, когда дело идёт о сокрушении существующей власти, и во всяком революционном движении непосредственно представляют партию пролетариата. Но если так называемые демократы не склонны оценивать по достоинству таких рабочих, то долг пролетарской партии воздать им по заслугам. И к лучшим из этих рабочих принадлежал Иосиф Молль из Кёльна.
Молль был по профессии часовщик. Много лет тому назад он покинул Германию и принимал участие во всех революционных, открытых и тайных, обществах во Франции, Бельгии и Англии. Он содействовал основанию Просветительного немецкого рабочего общества в Лондоне в 1840 году. После февральской революции он вернулся в Германию и вскоре вместе со своим другом Шаппером[XX] стал во главе Рабочего союза в Кёльне[7]. Эмигрировав в Лондон после кёльнских уличных беспорядков 1848 года, он вскоре вернулся под чужой фамилией в Германию, агитировал в различных округах и принимал на себя миссии, пугавшие всех других своей опасностью. В Кайзерслаутерне я опять встретил его. И здесь он принял на себя такие поручения в Пруссию, которые в случае их обнаружения подвели бы его прямо под расстрел. Возвратившись после выполнения своей второй миссии, он благополучно пробрался через все неприятельские армии до Раштатта, где немедленно вступил в безансонскую рабочую роту нашего отряда. Спустя три дня он был убит. Я потерял в нём старого друга, а партия — одного из своих самых неутомимых, бесстрашных и надёжных бойцов.
Партия пролетариата была довольно сильно представлена в баденско-пфальцской армии, особенно в добровольческих отрядах, например, в нашем эмигрантском легионе и т. д.; она может смело бросить вызов другим партиям, предлагая им бросить хотя бы малейший упрек кому-либо из её членов. Самые решительные коммунисты были и самыми смелыми солдатами»[8].
Естественно, что 90-тысячное прусско-имперское войско одержало победу над 15 тысячами солдат революционной армии, но победу самую бесславную. Оно справилось с горсткой повстанцев, только нарушив нейтралитет Вюртемберга и обеспечив себе возможность обходного движения. Утром 12 июля солдаты добровольческого отряда Виллиха, и среди них Энгельс, подошли к швейцарской границе и, разрядив ружья, последними из баденско-пфальцской армии перешли на территорию Швейцарии.
Энгельс пишет об исходе кампании:
«С политической точки зрения кампания за имперскую конституцию была заранее обречена на неудачу. Также была она обречена на неудачу с военной точки зрения. Единственный шанс её успеха лежал вне Германии, а именно в победе республиканцев в Париже 13 июня, — а движение 13 июня потерпело поражение[9]. После этого кампания могла представлять только более или менее кровавый фарс, не более того. Глупость и предательство доконали её окончательно. За исключением немногих лиц, военачальники были предатели или неспособные, невежественные и трусливые карьеристы, а те немногие, которые являлись исключением, оставлялись повсюду без поддержки остальными, как и правительством Брентано... Это относится и к начальникам, и к солдатам... Вся «революция» превратилась в настоящую комедию, и единственным утешением при этом было то, что вшестеро более сильный противник имел ещё вшестеро меньше мужества.
Но благодаря кровожадности контрреволюции эта комедия получила трагический конец. Те самые воины, которые во время перехода или на поле сражения неоднократно были охвачены паническим страхом, умерли героями в казематах Раштатта. Ни один из них не молил о пощаде, ни один из них не дрогнул...»[10].
Итак, комедия была всё же не столь уж смешна; и как раз то, что восстание было в силу обстоятельств явно обречено на крах, придаёт ему трагический ореол. Но не провал 13 июня 1849 года в конечном счёте решил судьбу кампании за имперскую конституцию; кстати сказать, сама имперская конституция для девяти десятых участников этой кампании не имела никакого значения или даже служила объектом насмешек. Мы, волонтёры, так же как и солдаты, пели:
Если слова этой нашей «Марсельезы» и были нескладны, то с тем большим рвением мы их распевали...
Само 13 июня было уже заранее обречено на жалкий крах. Как все немецкое революционное движение в целом, так и 13 июня было пожаром, для которого уже не хватило основного горючего материала. Но если в Париже этот горючий материал был уничтожен в пламени огромного пожара, то в Германии он большей частью истлел потихоньку. Этим огромным пожаром была июньская битва 1848 года. Там навсегда размежевались буржуазия и пролетариат, там мираж гармонии классовых интересов был рассеян кровавой развязкой, и буржуазия, которая, подобно князьям и прочим властителям былых времен, стала интернациональной гораздо раньше, чем рабочие, превратилась с этого момента в реакционную силу, покаялась в своих «грехах молодости», отбросив прежние идеалы и революционные средства борьбы и предоставив и то и другое пролетариату...
После июньской битвы исчезла последняя возможность совместного революционного действия буржуазии и рабочих. Французские радикалы, которые 13 июня 1849 года хотели удалить со сцены «избранника 10 декабря»[11], а в его лице угрозу восстановления империи, строили свои расчёты без рабочих. Когда дошло до дела, пролетариат не выступил. За двенадцать месяцев до этого буржуазия обескровила его, а от такого кровопускания нельзя оправиться в течение одного года[XXI]...
У германской кампании за имперскую конституцию, как и у французского 13 июня, не было предпосылок для победы.
Но я слишком уж много говорю о тех временах. Извинением мне служит моя тема. Этот эпизод из жизни Энгельса сравнительно мало известен. И так как демократы и демократы-«революционеры» часто упрекали Энгельса, как и Маркса, в том, что они — люди мысли, а не действия, я счёл целесообразным показать всю смехотворность этого «упрека», напомнив о деятельности Энгельса в народном восстании 1849 года.
Да и вообще, что означает это противопоставление мысли и действия, теории и практики? Разве «Манифест Коммунистической партии» — не действие? Разве «Капитал» — не действие? Разве научная работа Энгельса и Маркса не была насквозь действенной?
После краткого совместного пребывания в Швейцарии я встретил Энгельса в следующем году в Лондоне, куда он первоначально направился. С тех пор я постоянно поддерживал с ним связь.
Правда, он еще в 1850 году уехал из Лондона, где я жил, в Манчестер, в контору своего отца, который, как и некоторые другие рейнские фабриканты, имел филиал в Англии. Однако Энгельс часто навещал нас в Лондоне и нередко жил там подолгу; и почти ежедневно он писал Марксу, который регулярно сообщал содержание этих писем, если они не были строго личными, нам, то есть наиболее доверенным участникам менявшегося в своем составе «кружка Маркса».
Конечно, я не был так близок с Энгельсом, как с Марксом, в доме которого бывал почти ежедневно в течение двенадцати лет подряд и считался как бы членом его семьи. После смерти Маркса я сошёлся с Энгельсом ближе.
Теперь перед Энгельсом встала двойная задача — заменить Маркса и выполнить его завещание.
Энгельс, который до тех пор, по его собственному выражению, играл вторую скрипку, доказал теперь, что он может быть и первой скрипкой.
Энергия Энгельса, большую часть которой он в течение двух десятилетий вынужден был тратить на контору, теперь целиком была отдана выполнению этой его двойной задачи. Энгельс завершил, насколько это было возможно, работу над «Капиталом», развил поразительную творческую деятельность в научной области и, благодаря своей необычайной работоспособности, находил ещё время для обширной международной переписки. А письма Энгельса зачастую были научными статьями, политико-экономическим руководством.
Энгельс помогал всюду, где в нём нуждались, всегда побуждая всех к действию. Советуя, требуя, предупреждая, он, оставаясь почти до последних дней активным борцом, участвовал в битвах великого международного рабочего движения. Это движение осуществляло тот самый лозунг, который Энгельс вместе со своим другом Марксом еще в начале 1848 года, почуяв свежий ветер февральской революции, бросил рабочим:
Пролетарии действительно соединились. И никакая сила в мире не сможет преградить дорогу объединённому мировому пролетариату.
28 ноября 1890 года мы в Лондоне праздновали 70-летие Энгельса. Он был бодр, полон юмора и воинственен, как во времена своей жизнерадостной, горячей юности. А когда, почти три года спустя, в зале «Конкордия», он обратился к берлинским рабочим[12] со словами:
— Товарищи, я убеждён, что вы и впредь будете выполнять свой долг! — то среди тысяч людей, с воодушевлением его слушавших, с благодарностью и любовью глядевших на него, не было ни одного, который не спрашивал бы себя удивленно:
— Неужели этому юноше стукнуло семьдесят три года?
С тех пор не прошло и двух лет, как — 6 августа 1895 года, — вернувшись с большого праздника профессиональных союзов в Бремене, я нашел на своём столе в редакции газеты «Vorwärts» («Вперед») горестную телеграмму:
«Генерал тихо скончался вчера в 10.30 вечера. С полудня без сознания. Просьба сообщить Солдату и Зингеру[XXII]».
Под «Солдатом» подразумевался я.
Уже с весны мы, то есть три человека в Германии[13], знали, что у «Генерала» неизлечимая болезнь — рак горла. И хотя удар не был внезапным, всё же он был ужасным и беспощадным.
Итак, не стало титана мысли, который заложил вместе с Марксом основы научного социализма и учил пролетариат тактике социализма; который уже в двадцать четыре года дал нам классическую работу «Положение рабочего класса в Англии»; соавтор «Манифеста Коммунистической партии»; второе «я» Карла Маркса, которому он помогал организовать Международное Товарищество Рабочих; автор «Анти-Дюринга», этой кристально-ясной, понятной каждому мыслящему человеку научной энциклопедии; автор «Происхождения семьи» и многих других работ, сочинений, статей; друг, советчик, вождь и борец — итак, его не стало.
Но дух его живёт всюду, где живут и борются сознательные рабочие.
Примечания
[1] Речь идёт о безуспешных попытках испанского правительства подавить общенародное восстание, вспыхнувшее в 1895 г. на о-ве Куба, который был в то время колонией Испании.
[2] «Neue Rheinische Zeitung. Politisch-ökonomische Revue» («Новая рейнская газета. Политико-экономическое обозрение») — ежемесячный журнал; издавался Марксом и Энгельсом с января по октябрь 1850 г.; печатался в Гамбурге. В этом журнале была опубликована работа Энгельса «Германская кампания за имперскую конституцию» (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. VII, стр. 399—489)[XXIII].
[3] «Fliegende Blätter» («Летучие листки») — немецкий буржуазный сатирический журнал.
[4] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. VII, стр. 438.
[5] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. VII, стр. 442.
[6] Речь идёт о членах Союза коммунистов.
[7] Кёльнский рабочий союз был основан в апреле 1848 г. и существовал до июня 1849 г., в октябре 1848 г. председателем Союза был избран Маркс.
[8] К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. VII, стр. 476.
[9] 13 июня 1849 г. в Париже произошло неудачное выступление французских мелкобуржуазных республиканцев против буржуазной контрреволюции.
[10] К. Маркс и Ф. Энгельс, Сочинения, т. VII, стр. 488—489.
[11] Речь идёт о Луи Бонапарте, избранном 10 декабря 1848 г. президентом, а позднее, в 1852 г., провозгласившем себя императором Франции под именем Наполеона III.
[12] Энгельс произнёс речь на социал-демократическом собрании в Берлине 22 сентября 1893 г. (см. К. Маркс и Ф. Энгельс. Сочинения, т. XVI, ч. II, стр. 372—373).
[13] В. Либкнехт, А. Бебель и П. Зингер.
Комментарии научного редактора
[I] Кампания за имперскую конституцию — под таким названием вошли в историю революционные бои весны-лета 1849 г. в Рейнской Пруссии и Юго-Западной Германии, явившиеся завершающим этапом германской буржуазно-демократической революции 1848—1849 гг. 28 марта 1849 г. Национальное собрание во Франкфурте-на-Майне после долгих обсуждений и проволочек приняло общегерманскую («Имперскую») конституцию. Однако правительства Пруссии, Саксонии, Баварии и ряда других германских государств отказались признать её. В ответ на их территории вспыхнули восстания, крупнейшими из которых были Дрезденское и Баденско-Пфальцское. Все эти восстания потерпели поражения.
[II] Руге Арнольд (1802—1880) — немецкий публицист, философ-младогегельянец (преимущественно эстетик), буржуазный радикал. Преследовался властями (в 1825—1830 гг. отбывал тюремное заключение). В 1844 г. — соиздатель Маркса по «Немецко-французскому ежегоднику». Во время германской революции 1848—1849 гг. — депутат Франкфуртского Национального собрания, один из лидеров его левого крыла. После поражения революции эмигрировал во Францию, затем — в Великобританию. После 1866 г. — поклонник Бисмарка, национал-либерал. Высмеян К. Марксом и Ф. Энгельсом в памфлете «Великие мужи эмиграции».
[III] Гейнцен Карл (1809—1880) — немецкий публицист, буржуазный республиканец, мелкобуржуазный демократ. Участник Баденско-Пфальцского восстания 1849 г., после поражения которого эмигрировал в Швейцарию, а затем — в Великобританию. В 1850 г. уехал в США.
[IV] Фрёбель Юлиус (1805—1893) — немецкий публицист и прогрессивный издатель, мелкобуржуазный радикал. Участник революции 1848—1849 гг. в Германии, депутат Франкфуртского Национального собрания, один из лидеров его левого крыла. Позже сэволюционировал к либерализму.
[V] Струве Густав (1805—1870) — немецкий журналист, мелкобуржуазный демократ. Участник революции 1848—1849 гг. в Германии, один из вождей баденских восстаний в апреле и в сентябре 1848 г. и Баденско-Пфальцского восстания 1849 г. После поражения революции эмигрировал в Великобританию, затем — в Америку. Участник Гражданской войны в США на стороне северян.
[VI] Работа Ф. Энгельса «Положение рабочего класса в Англии» вышла в свет в 1845 г.
[VII] Кювье Жорж (1769—1832) — выдающийся французский естествоиспытатель, зоолог, палеонтолог и систематик животного мира. Открыл «закон корреляции», в соответствии с которым в каждом организме между органами имеются определённые соотношения и изменения одной части организма влекут за собой изменения в других частях («принцип соподчинения»). Ввёл (совместно с Карлом Бэром) понятие о типах в зоологии и отнёс к одному типу позвоночных четыре класса: рыб, земноводных, птиц, млекопитающих. Для объяснения смены ископаемых фаун выдвинул в 1812 г. теорию катастроф, согласно которой Земля в прошлом переживала глобальные катастрофы, менявшие её облик и приводившие к смене животного мира. Первым смог реконструировать по отдельным частям скелета строение ряда вымерших животных. Прославился фразой «Дайте мне кость — и я восстановлю [по ней] всё животное».
[VIII] Карно Лазар Никола (1753—1823) — выдающийся французский математик и механик, деятель Великой Французской буржуазной революции, член Законодательного собрания (1791—1792), депутат Конвента (1792—1795), член Комитета общественного спасения во времена якобинской диктатуры. Один из строителей якобинских армий, видный военный организатор и создатель новой военной тактики (массированная артподготовка, наступление глубокими колоннами). Прозван современниками «организатором побед». Участник термидорианского переворота, член Директории (1795—1797). После переворота 18 фрюктидора (4 сентября 1797) бежал в Швейцарию. Вернулся во Францию в 1800 г., военный министр во времена Консульства, вынужден уйти в отставку в связи с протестом против назначения Бонапарта пожизненным консулом. Публично протестовал против провозглашения империи, но принял от Наполеона титулы графа и пэра. Министр внутренних дел во время «Ста дней», после поражения Наполеона был вынужден эмигрировать.
[IX] Карлсруэ — столица Великого герцогства Баденского.
[X] Брентано Лоренц Петер Карл (1813—1891) — немецкий адвокат, мелкобуржуазный демократ. Участник революции 1848—1849 гг. в Германии, депутат Франкфуртского Национального собрания, принадлежал к его левому крылу. В 1849 г. — глава баденского временного революционного правительства. После поражения революции эмигрировал в Швейцарию, затем — в США.
[XI] Виллих Август (1810—1878) — немецкий революционер. Прусский офицер, вышедший в отставку по политическим убеждениям. В 1847 г. вступил в Союз коммунистов. Участник Баденско-Пфальцского восстания 1849 г., командир батальона (его адъютантом был Ф. Энгельс), после поражения восстания эмигрировал в Швейцарию. В 1850 г. вместе с К. Шаппером возглавил отколовшуюся от Союза коммунистов ультралевую авантюристическую фракцию, вёл активную борьбу с Марксом. В 1853 г. эмигрировал в Америку, участвовал в Гражданской войне в США на стороне северян.
[XII] Кайзерслаутерн — столица временного революционного правительства Пфальца в 1849 г.
[XIII] Д’Эстер Карл (1811—1859) — немецкий врач, мелкобуржуазный демократ. Участник революции 1848—1849 гг. в Германии, в 1848 г. — депутат прусского Национального собрания, глава временного революционного правительства Пфальца во время Баденско-Пфальцского восстания 1849 г. После поражения революции эмигрировал в Швейцарию. Член Союза коммунистов.
[XIV] Бинген — Бинген-на-Рейне, окружной город в Рейнской провинции Великого герцогства Гессенского. Поскольку Бинген в 1793—1814 гг. входил в состав революционной (а затем наполеоновской) Франции, его население имело репутацию вольнодумцев и бунтарей.
[XV] Центральный комитет демократов — речь идёт о ЦК Демократического общества в Кёльне, созданного весной 1848 г. Общество состояло из мелкобуржуазных демократов, ремесленников и рабочих. Маркс, Энгельс и их сторонники вошли в Демократическое общество с целью его революционизации и оказания воздействия в первую очередь на его рабоче-ремесленную часть.
[XVI] По решению Венского конгресса в 1815 г. бóльшая часть Рейнского Пфальца вошла в состав Баварии, образовав обособленный округ. Жители левобережного Рейнского Пфальца, побывавшие в 1793—1814 гг. в составе революционной (а затем наполеоновской) Франции, вообще считались вольнодумцами и на баварскую власть смотрели как на «оккупационную».
[XVII] Техов Густав Адольф (1813—1893) — прусский офицер, мелкобуржуазный демократ. Участник революции 1848—1849 гг. в Германии (в Пруссии и в Пфальце), начальник генштаба пфальцских повстанцев. После поражения революции эмигрировал в Швейцарию, затем — в Великобританию. В эмиграции примкнул к А. Виллиху.
[XVIII] Битва на Мурге — оборонительное сражение 30 июня — 1 июля 1849 г., которое повстанцы дали объединённым войскам противника в надежде задержать их продвижение. Эта попытка окончилась неудачей, в сражении на Мурге погиб, в частности, И. Молль. Мург — река на юго-западе Германии, приток Рейна.
[XIX] Раштатт — баденский город, с восстания гарнизона которого 9 мая 1849 г. началась революция в Великом герцогстве Баден, приведшая к бегству герцога Леопольда I. Последний оплот повстанцев во время Баденско-Пфальцского восстания, пал 23 июля 1849 г. Раштаттский замок был превращён победителями в место заключения пленных повстанцев.
[XX] Шаппер Карл Христиан Фридрих (1812—1870) — видный деятель немецкого и международного революционного и рабочего движения. Сын сельского священника, ставший профессиональным революционером. Для ведения революционной деятельности и пропаганды сменил множество профессий (бочар, пивовар, лесничий, наборщик, корректор, учитель иностранных языков и т.д.). В 1833 г. участвовал в нападении на полицейскую стражу во Франкфурте-на-Майне, в 1834 г. — в вооруженной экспедиции мадзинистов в Савойю; входил в «Молодую Италию» и в «Союз отверженных». Один из основателей «Союза справедливых», член руководства «Союза» — Народной палаты, один из инициаторов привлечения Маркса и Энгельса в «Союз справедливых» с целью его реорганизации в Союз коммунистов. Участвовал в бланкистском восстании 12 мая 1839 г., за что выслан из Франции. В Великобритании основал (вместе с Г. Бауэром и И. Моллем) Просветительское общество немецких рабочих, участвовал в основании общества «Братские демократы». Председатель I и II конгрессов Союза коммунистов, член ЦК. Участник революции 1848—1849 гг. в Германии — в Рейнской провинции, в 1849 г. — председатель Кёльнского рабочего союза. Подвергался арестам и судебным преследованиям в Висбадене в 1850 г., вынужден был эмигрировать в Великобританию, где совместно с А. Виллихом возглавил ультралевую группу, расколовшуюся с Союзом коммунистов. В 1856 г. преодолел свои разногласия с Марксом и Энгельсом, вошёл в Интернационал, в 1865 г. — член Генерального совета I Интернационала, участник Лондонской конференции.
[XXI] Речь идёт о кровавом подавлении Июльского восстания парижских рабочих в 1848 г. и о последовавшим за этим «белом терроре».
[XXII] Зингер Пауль (1844—1911) — немецкий промышленник, один из лидеров Социал-демократической партии Германии, в которую он вступил в 1878 г., во времена Исключительного закона против социалистов. В 1890 г. избран председателем правления Социал-демократической партии. В 1884—1911 гг. — депутат рейхстага.
[XXIII] Здесь и далее ссылки даются на первое издание «Сочинений» К. Маркса и Ф. Энгельса (выходило в свет в 1928—1946 гг.).
Напечатано в журнале «Illustrierter Neue Welt-Kahnder für das Jahr 1897» («Иллюстрированный новый календарь мира за 1897 год»).
Перевод с немецкого: Институт марксизма-ленинизма при ЦК КПСС.
Опубликовано в книге: Воспоминания о Марксе и Энгельсе. М.: Государственное издательство политической литературы, 1956.
Примечания: редакция Государственного издательства политической литературы.
Комментарии научного редактора: Александр Тарасов.
Вильгельм Филипп Мартин Христиан Людвиг Либкнехт (1826—1900) — выдающийся деятель немецкого социал-демократического и рабочего движений, марксистский теоретик, один из основателей Социал-демократической рабочей партии (эйзенахцев). Отец Теодора, Карла и Отто Либкнехтов.
Будучи радикальным демократом принял активное участие в германской революции 1848—1849 годов, участник Баденско-Пфальцского восстания 1849 года, после поражения которого 13 лет живёт в эмиграции в Швейцарии и Великобритании. В изгнании присоединяется к Союзу коммунистов и переходит на марксистские позиции. По возвращении в Германскую империю — один из значительных социалистических политиков в Рейхстаге и главный оппонент Отто фон Бисмарка.
Вместе с Августом Бебелем возглавил созданную в 1869 году партию эйзенахцев (сторонников марксизма в немецком рабочем движении). Выступал против Франко-прусской войны 1870—1871 годов, аннексии Эльзаса-Лотарингии, ведения империалистической политики и в поддержку Парижской Коммуны, за что был арестован по обвинению в государственной измене. В 1875 году выступил за преодоление раскола в рабочем движении и объединение с лассальянцами. Созданная при объединении эйзенахцев и лассальянцев партия позднее превратилась в Социал-демократическую партию Германии.