В ноябре 2011 года телеканал «Россия» познакомил зрителей с новой работой известного режиссёра Андрея Звягинцева. Перед выходом на экраны дуроскопов «Елена» успела получить приз в Каннах и привлечь немалое внимание прессы. В частности, на сайте самого телеканала о ней отзываются так:
Еще при построении коммунизма нас учили, что семья — это ячейка общества. Рожденный в СССР Звягинцев эту науку выучил накрепко. Так что через 15 минут от начала картины начинаешь содрогаться от ужаса: семья Елены — вся страна. Целиком. Без исключений. Любой персонаж (героями ни единого назвать невозможно) — отдельный представитель класса, слоя, возрастной группы. ...
«Елена» оставляет в растерянности, уничтожает, опустошает. Ты не готов думать, чувствовать и одновременно продолжаешь анализировать картину. К сожалению, по размышлении главной становится одна идея, и она преследует, не отпуская — валить отсюда надо, господа интеллигенты[1].
Согласитесь, не каждый отечественный фильм заставляет «господ интеллигентов» вспомнить о построении коммунизма и тут же, вздрогнув от ужаса и опустошения, начать задумываться об эмиграции. Заметим также, что не все современные классы/слои славятся склонностью к подобному паникёрству. Если одних что-то пугает, подталкивает к тому, чтобы опустить руки и «свалить», то другие вполне могут отреагировать на вызов по-иному: начать решительно укреплять собственные позиции. Об этих вторых рассказывает в интервью режиссёр:
В «Елене» многие увидели борьбу богатых и бедных, причем богатые, считая себя пострадавшей стороной, делают из фильма своего рода манифест, дескать, надо делать заборы повыше, с бойницами для пушек
[2].
Сам он, правда, снимал кино совсем о другом, но к этому мы ещё вернёмся. Пока заметим, что в «Елене» затронут важный общественный конфликт, общественность это хорошо понимает и во многом именно этим объясняется интерес к фильму.
А раз так, то внимательно приглядимся к сюжету.
Главная героиня — пенсионерка, бывшая медсестра. Но не та, которую вы только что себе представили. Десять лет назад ей посчастливилось встретить богатого старика и стать его служанкой, а по истечении восьмилетнего испытательного срока — женой.
Владимира мы можем смело считать долларовым миллионером, так как живут супруги в новом доме (из тех, что принято называть элитными) внутри Садового кольца. Каким образом он им стал, не сообщается. Единственный намёк на род его занятий даётся в виде человека в погонах, утешающего Елену на похоронах мужа во второй части фильма.
Неопределённость профессиональной деятельности Владимира подчёркивается нарочито и неправдоподобно высокой эстетикой оформления его жилища. Екатерина Дёготь в колонке в «Ведомостях» отмечает:
Богатые (точнее, богатый герой) живут в каком-то совершенно абстрактном интерьере очень хорошего вкуса. Никакого гипсокартона, никаких стеклоблоков, никаких арочных проемов. Ноль пива, только красное вино. С наивным узорчиком тут только чайник, из которого героиня пьет чай (а не кофе, как герой). Кто листал журналы с реальными «элитными интерьерами» Москвы, знает, что там все выглядит не совсем так, тем более в той социальной группе, к которой отнесен герой, судя по генеральскому мундиру одного из его бывших сослуживцев. Для такого мундира у героя также исключительно образованная речь. В общем, все это как-то классово и социологически неточно
[3].
В общем, это собирательный (даже преувеличенный) образ пожилого столичного бюргера, нажившего солидный капитал в результате либерализации советской экономики. Как и положено собирательному бюргеру, сам он занят бесцельным продлением собственного существования, а с женой общается в абстрактно патриархальной манере, примерно как с роботом-пылесосом или надувной резиновой куклой. «Какие у тебя планы на сегодня?» — «Уборка по дому». — «У меня — спортзал». — «Я знаю». — «Пойдём. Пойдём-пойдём!» (дальше следует пропущенная постельная сцена).
Елена по серьёзным вопросам и вовсе предпочитает обращаться к мужу письменно. В целом она безропотно терпит своё униженное положение, потому что (особенно после упомянутой либерализации советской экономики) обычные медсёстры и пенсионеры могут ей только позавидовать.
Осознаёт ли Владимир, что занимает сторону в классовом конфликте? Вполне. Он не говорит об этом прямо, но пару раз, обращаясь к Елене, в пылу причисляет её к некоей общности.
В разговоре о дочери: «Я не виноват, что она вышла такая, я делал всё, что в моих силах. Но, к сожалению, она пошла в свою мамашу, которая думала только об удовольствиях. И эта вышла такая же, блядь, гедонистка». — «Я не знаю, что значит это слово». — «Эгоистка, по-вашему».
О справедливости: «И последние станут первыми». — «А, это-то мы слыхали. Сказки для бедных и глупых! Библейские истории. Равенство и братство, Лена, бывают только там у вас в Царствии Небесном».
Мы понимаем, что если есть вы, то есть и мы. При указанном взгляде на равенство и братство ни о каком мирном сосуществовании речи быть не может, а значит, перед нами именно осознанное участие в противостоянии.
Что касается дочери Владимира от первого брака, пресловутой «бляди-гедонистки» по имени Катя, то её-то папа, безусловно, причисляет к своим. Он надеется, что когда-нибудь она родит ему внука, который должен будет стать продолжателем семейного дела. Саму Катю никакое продолжение не интересует, в том числе и продолжение рода, которое она прямо называет вредным и бессмысленным: «Мы все гнилое семя, недочеловеки». — «Роди и воспитай других. Попробуй, может у тебя получится». — «Других — это отличных от остальных? Папа, но таких же никогда не было и не будет. А экспериментировать в этой области что-то не хочется: больно, затратно и бессмысленно».
Находясь на полном отцовском содержании, Катя может позволить себе эпатирующие рассуждения о тщете всего сущего и скором конце света. Это, в общем, неплохая форма досуга для тех, кто не обременён ежедневным сражением с окружающим миром и не находит причин для попытки его изменить. Владимир относится к декадентству дочери как к забавной причуде и всё же надеется, что со временем она поумнеет и приступит к своим непосредственным потомствопроизводящим обязанностям.
У Елены есть взрослый сын Сергей. Вместе с женой и двумя детьми он представляет другую сторону классовых баррикад. Их семья живёт на околомкадской окраине в типовой квартире типового многоэтажного дома.
Ни о профессии, ни о степени занятости Сергея и его супруги, ни даже об уровне их образования авторы ничего не говорят. В кадре он постоянно бездельничает, а она хлопочет по дому, этим их наблюдаемая деятельность ограничена. Единственное, что им дозволено в соответствии с сюжетом, — нужда в деньгах.
Елена, как заботливая мать, покупает им продукты и отдаёт в их бюджет свою пенсию. Кроме того, Владимир постоянно попрекает Елену тем, что её сын лентяй, не может оторвать задницу от дивана и накормить семью, и тем, что бездумно наплодил уже двоих детей.
Всё это поначалу наводит на мысли о том, что Сергей и его жена — безработные, живущие подаяниями богатых родственников. «Известия», например, так и пишут: «сам он упорно работать не хочет»[4]. Или берём рецензию КРИ:
Сын Елены Сергей — среднего возраста городской маргинал. Живет, как и положено таким, в типовой панельной квартире в спальном районе по соседству с ТЭЦ вместе со своей женой и сыном-подростком. Сергей целыми днями спит (во всех смыслах этого слова), равнодушно грызет орешки под пиво, никуда не ездит и лишь задумчиво смотрит с балкона на унылый постиндустриальный пейзаж. Муж-иждивенец вовсе не означает еще крах патриархата. Невозможность классического патриархата и отсутствие социально-экономических условий для появления семьи нового типа, приводят, безусловно, к деградации традиционных социальных ролей в семье, но ни в коем случае не к отмиранию неравенства как такового. Муж — это тот, кто обеспечивает материальные условия существования семьи, и Сергей, получая от матери деньги и продукты, таковым и является, пусть и ведет иждивенческий образ жизни. Жена — это тот, кто несет на себе бремя ведения домашнего хозяйства и воспитания детей. И жена Сергея — жена и по сути, ведь именно этим она и занимается, пусть и принимая на себя решение большего числа проблем, чем многие другие жены. Пока существует классовое общество, близкие люди обречены быть по отношению друг к другу «мужем» или «женой» в тех или иных пропорциях и ипостасях, но никак не собственно людьми…
[5]
«Маргинал», «иждивенец», «всё время спит». И в то же время обеспечивает семью, значит, этого не делает жена. Значит, она тоже не работает.
Отвлечёмся на время от попыток установить социальное положение героев и рассмотрим их квартиру. В разных эпизодах оператор показывает нам прихожую, кухню, две жилые комнаты. В них обнаруживаются: два холодильника, три телевизора, компьютер, офисное кресло, игровая приставка, (не советский) электрочайник, сервант с хрусталём. Когда в конце фильма герои выпивают, жена Сергея достаёт из заначки бутылку с жидкостью коричневого цвета (коньяк или виски). Кроме того, название марки сигарет, которые курит Сергей, начинается на «Marl» и заканчивается на «boro».
Теперь вспомните своих знакомых безработных/пенсионеров и представьте, что они вчетвером могут себе позволить на два пособия, одну пенсию и единичные случаи, когда бабушка приносит из магазина пакет с продуктами. Конечно, в Москве деньги валяются на улице, но три телевизора? Неужели безработные не продали бы минимум два из них? Офисное кресло? Коньяк?
Теперь подумаем, почему мы вообще решили, что перед нами хронические безработные. В фильме об их работе ничего не сказано, но ведь и о деятельности Владимира толком ничего не говорится. Зато Владимир сам не скупится на подробные разъяснения: «Лена, я живу с тобой, а не с твоими родственниками. Ты эту мою позицию давно знаешь. Твой Серёжа до сих пор не отдал мне деньги, которые он занимал три года назад, если ты, конечно, помнишь». — «А я помню. Но ты же знаешь, у Серёжи ситуация сейчас такая». — «Да знаю я твоего Серёжу, и ситуация его ясна для меня абсолютно. Сколько лет она такая? Да всю его жизнь. Я не хочу ему потакать. Считай это воспитательной мерой».
Из убедительной фразы о том, ситуация такая всю его жизнь, и выводится мысль о том, что Сергей «всё время спит» и «упорно не хочет работать». Но это не может быть правдой. Даже если мы предположим, что Елена приносит продукты три раза в день, а компьютер, приставку и два холодильника подарила внуку на день рожденья, то всё равно останется неясно: а) почему в сцене с выпивкой Сергей, предлагая тост за Владимира, говорит, что тот в жизни сделал, по крайней мере, одно хорошее дело (почему одно, если вся семья Сергея, предположительно, живёт за его счёт долгие годы?) и б) как они жили до встречи Елены с Владимиром (старший сын Сергея появился намного раньше этого счастливого события). Вряд ли зарплата медсестры в девяностые намного превосходила её нынешнюю пенсию.
Остаётся сделать единственный вывод: Сергей и/или его жена либо имеют постоянную, но не высокооплачиваемую работу, либо перебиваются случайными, но более-менее регулярными заработками, либо недавно потеряли стабильный источник дохода (то есть, у них действительно «ситуация сейчас такая», например разорился мелкий бизнес). Они не хронические иждивенцы и не маргиналы.
Владимир, конечно, считает их таковыми, но он сознательно ангажирован, поэтому его оценку их положения вряд ли можно считать объективной. Если называть вещи своими именами, то его озвученная позиция — элемент буржуазной пропаганды, в соответствии с которой каждый, кто не добился успеха — «лодырь» и «бездельник», «человек второго сорта». Успех в таком контексте нужно понимать, в первую очередь, как успех коммерческий. К примеру, учёный, сделавший открытие, но не сумевший его выгодно продать, успешным в этом смысле сочтён не будет.
Нам осталось выяснить, понимают ли сами бедные (если пользоваться авторской терминологией), что они бедные, а богатые — богатые, и что между ними — линия фронта. Ответ на этот вопрос даёт Елена в середине фильма во время кульминации своего последнего спора с Владимиром: (о Кате) «Ты просто не желаешь понять, что она другая, не такая, как мы с тобой». — «Ну конечно! Она не такая, как мой сын и его дети!» — «Это ты сказала». — «Господи. Какое вы имеете право?» — «Чего?» — «Какое вы имеете право думать, что вы особенные, почему? Почему?! Только потому, что у вас больше денег и больше вещей? Всё же может измениться». — «Не понял, что может измениться?» — «И последние станут первыми».
Итак, фигуры поделены на чёрные и белые, расставлены по местам, всё готово к сражению. Классовая война рано или поздно должна перейти в горячую фазу, не хватает лишь повода. Главные герои не испытывают иллюзий относительно того, на какой из сторон окажутся, но до поры исправно блюдут условия формального перемирия.
В очередной раз приехав к сыну, Елена узнаёт неприятные новости: её внук, заканчивающий школу, рискует попасть в армию. Возможность отсрочки связана с поступлением в вуз, а это требует денежных вложений. Единственный, на кого можно рассчитывать в сложившийся ситуации, — Владимир, и перед Еленой встаёт задача уговорить его помочь.
Владимир сначала тянет резину, а в конце концов отказывается, читая всё это время свои набившие оскомину проповеди о том, что бедные просто не хотят работать, и что нечего рожать детей, если нет уверенности, что через семнадцать лет сможешь обеспечить их всем необходимым. Столь презрительное отношение к тем, кто добился меньшего «успеха», чем он сам, забавно рифмуется с таким же отношением его дочери ко всему человечеству: видно, что как раз ему-то и удалось её «воспитать», хотя сам он приписывает эту заслугу её матери.
От судьбы, однако, не убежишь. Она настигает столь выдающегося и успешного мужа во время плавания в бассейне: инфаркт. Елена искренне переживает за больного супруга, медленно идущего на поправку в отдельной палате, и в то же время её посещает мысль о том, что Владимир смертен. Она даже ставит за него свечку в церкви, хотя её неловкое поведение в стенах храма не даёт заподозрить бывшую медсестру в излишней религиозности.
О смерти думает и Владимир. Но для него это вовсе не вопрос бессмертия души и примирения с создателем. Заботы, связанные с тем, чего не возьмёшь в лучший из миров, беспокоят его гораздо больше. Он вызывает юриста и начинает думать, кому оставить собственность.
В свете того, что мы о нём знаем, долго гадать не приходится: переехав из больницы домой, Владимир объявляет усердно ухаживающей за ним Елене, что после его смерти ей достанется прибавка к пенсии, а основную часть состояния унаследует Катя. В тот же вечер он ставит точку в разговоре о плате за образование Елениного внука. Маховик классовой войны раскручивается, и оскорблённая Елена ощущает необходимость перехода к решительным действиям.
В разгоревшемся сражении на стороне Владимира — его немалый капитал и мощная пропаганда, от действия которой не застрахованы не только простые зрители, но и многие критики фильма Звягинцева. Что может противопоставить этому обоюдоострому оружию простая труженица Елена? Только свой профессиональный опыт, те знания, которые многолетняя эксплуатация не в силах отобрать у более-менее образованного человека (пусть и не знакомого со словом «гедонизм»). Решение проблемы, таким образом, напрашивается одно: дать Владимиру какое-нибудь не то лекарство, пока он не успел закончить работу над завещанием.
Умело воспользовавшись преимуществом ситуации, Елена побеждает. Здорово напуганная собственным успехом (всё-таки убийство — страшная вещь), она хватает всю наличность, какая есть в сейфе и спешно отвозит её сыну.
Если мы попробуем оценить поступок Елены с точки зрения морали Владимира (но сможем не споткнуться на мысли о том, какой кругом кошмар и «надо валить»), то мы вынуждены будем признать, что она поступила верно и рационально: скинув с плеч заботу «о чужом для себя человеке», забыв про «библейские сказки для бедных и глупых», она «оторвала задницу от дивана» и «накормила свою семью». Видимо, именно так на случившееся смотрит Катя — поклонница утрированного варианта этой морали: без малейшего намёка на осуждение убийцы, она мрачно принимает действительность. Единственное, что её волнует, — вопрос, «как раздербанить хату». Она хорошо усвоила папину науку о справедливости, как о сказке для бедных и глупых. Если в итоге глупым оказался папа, то тем хуже для него. Главное — самой не стать теперь бедной.
Елене эта мораль чужда, она вовсе не склонна оправдывать свой поступок. Наоборот, в любом происшествии она теперь видит божий перст, который спешит покарать грешницу, но почему-то пока промахивается, попадая то в несчастную лошадь, то в линию электропередачи.
После спасения мальчика от армии и раздела имущества, на которых авторы решили не останавливаться, следует короткий эпилог, в котором у них появляется возможность дать всей истории собственную оценку.
Раздербанивание хаты окончилось тем, что в неё вселился Сергей с детьми и беременной женой. Теперь он размышляет над перепланировкой квартиры, число обитателей которой увеличилось вдвое, а скоро и ещё пополнится. Его жена и мать хлопочут по хозяйству, а сын флегматично плюёт с балкона, копируя любимую привычку отца. Наконец, все они собираются у телевизора (герои фильма вообще постоянно смотрят телевизор), и начинаются титры.
Если вспомнить, что «семья Елены — вся страна», а персонажи олицетворяют разные классы, то можно с уверенностью сказать, что в фильме изображена революция. Действительно: низы общества (Сергей и др.) не захотели жить по-старому, верхи (Владимир) не смогли удержать господство, и первые под руководством своего авангарда (Елены, которая тут служит аналогом боевой революционной партии) избавились от вторых, отобрав у них власть и собственность (квартиру). Дополнительную аналогию можно увидеть в том, что Владимир, тщательно выполняя заветы Маркса, не сумел разглядеть в покорном слуге собственного могильщика.
Теперь попробуем проанализировать заключительный акт и понять авторскую точку зрения на общественные преобразования, старательно описанные при помощи выразительных средств кинематографа.
Первая мысль, которую сообщает нам режиссёр, передана в сцене обсуждения перепланировки. «Давай вот здесь вот стеночку сделаем, — говорит Сергей. — Смотри, вот здесь вот дверь. И всё, и у Сани будет своя комната». Эта практически цитата из «Собачьего сердца»:
С лестницы вниз:
— Писем мне, Федор, не было?
Снизу на лестницу почтительно:
— Никак нет, Филипп Филиппович (интимно вполголоса вдогонку), — а в третью квартиру жилтоварищей вселили.
Важный песий благотворитель круто обернулся на ступеньке и, перегнувшись через перила, в ужасе спросил:
— Ну-у?
Глаза его округлились и усы встали дыбом.
Швейцар снизу задрал голову, приладил ладошку к губам и подтвердил:
— Точно так. Целых четыре штуки.
— Боже мой! Воображаю, что теперь будет в квартире. Ну и что ж они?
— Да ничего-с.
— А Федор Павлович?
— За ширмами поехали и за кирпичом. Перегородки будут ставить.
— Черт знает, что такое!
— Во все квартиры, Филипп Филиппович, будут вселять, кроме вашей. Сейчас собрание было, постановление вынесли, новое товарищество. А прежних — в шею.
— Что делается. Ай-яй-яй… Фить-фить (здесь и далее выделено нами — И.Р.)[6].
Элитная жилплощадь досталась новым жильцам, которые, подобно Швондеру, взялись её перекраивать. Дизайн, кропотливо разработанный дорогостоящими специалистами, под угрозой. Его портят люди вульгарных, низменных вкусов. «Пропал калабуховский дом!» Это высказывание адресовано зрителю, соотносящему себя с Владимиром (или Катей), то есть богатому, потому что именно интерьеру, в котором жил Владимир, наносится урон. Без ссылки на классику такого эффекта, скорее всего, не получилось бы, потому что современные элитные квартирохозяева — люди, в первую очередь, практичные, не склонные ставить бесплотную красоту выше комфорта и удобства своего обиталища. Но они вполне могут солидаризоваться с профессором Преображенским, элитным квартирохозяином девяностолетней давности, и разделить его страдания, вызванные вмешательством варваров в уютный быт состоявшегося, уважаемого члена общества. «Остерегайтесь, — говорит фильм богатой аудитории. — Дорвавшись до власти, чернь не только уничтожит вас физически и присвоит ваше имущество. Хуже, она испортит его!»
Чернь, в университетах не обучавшаяся, конечно, вряд ли поймёт это предостережение. Для бедных и всех, кто за них переживает, у авторов приготовлено другое послание, во многом созвучное с нигилистической философией Кати. «Вы, — говорит им фильм, — ничем не лучше тех, кто живёт в дорогих квартирах. Вы такое же дурное семя, а ваша революция — лишь замена одних жильцов другими. Неужели стоит брать на себя грех, если по сути ничего не меняется?»
Действительно, если абстрагироваться от уровня жизни Владимира и Сергея, и обратить внимание на их быт и интересы, то отличий мы не сыщем днём с огнём. Оба любят смотреть футбол, оба привыкли нещадно эксплуатировать своих жён, оба закрывают глаза на пороки собственных детей (которые развивают их, беря пример с родителей), оба сводят все проблемы к деньгам. Чем занят Владимир, когда он дома? Пьёт кофе и лупится в телеэкран (больше нам ничего не показывают). И совершенно то же самое мы видим в финале: въехав в его апартаменты, Сергей с семейством рассаживаются вокруг «ящика» и пьют чай.
Если теперь свести два высказывания вместе и попытаться извлечь мораль, то она получится такой: что бедные, что богатые — люди одного качества; единственная разница между ними состоит в том, что богатые могут позволить себе более-менее красивую жизнь, которая имеет некоторую ценность сама по себе; общественные противоречия, будучи доведёнными до открытого конфликта, приводят к тому, что отдельные бедные сами становятся богатыми, разрушая накопленную красоту, так как не видят в ней ценности; никаких других последствий (кроме уничтожения приличных людей и осквернения их собственности, то есть отрицательных) радикальные социальные преобразования обществу не дают; тем не менее, конфликт существует и представляет собой потенциальную угрозу нашему спокойствию и благополучию. Почему нашему? Потому что снабдив фильм подобной моралью, режиссёр, хотел он того или нет, занял сторону в описанном конфликте.
Но дадим слово режиссёру. Может быть, мы всё не так поняли? Может быть, на самом деле, он глубоко сочувствует угнетённым и обездоленным, презирает чванливых и бесчеловечных хозяев жизни и мы просто не сумели разглядеть в картине его мечты о справедливом обществе? Вернёмся к интервью. (Выделенные фрагменты — выделены нами.)
Андрей Звягинцев. …В «Елене» многие увидели борьбу богатых и бедных, причем богатые, считая себя пострадавшей стороной, делают из фильма своего рода манифест, дескать, надо делать заборы повыше, с бойницами для пушек. Я снимал фильм о другом. Меня интересовала внутренняя перемена в этой женщине, Елене, которая действует инстинктивно, как животное, защищающее свое потомство. Меня интересовал нравственный вопрос.
Мария Шубина. О чем в целом вам важно говорить со зрителями?
А.З. Мне кажется, что общество живет в состоянии абсолютной дезориентации: нет основы, нет той оси, за которую можно было бы держаться и как-то вращать вокруг нее свою жизнь. Я это вижу в России просто потому, что не знаю, как живут в других странах, туда я приезжаю и вижу только открыточную жизнь. Но здесь деньги совершенно точно стали единственным мерилом, они — энергия человеческих страстей. Все крутится вокруг одного и того же: как выжить, как зацепить золотую жилу, чтобы жилось полегче. Это было всегда, но сейчас стало основополагающим и главным. И также, как моя героиня, сейчас, в эту самую секунду какой-то человек взвешивает и выбирает между нравственным решением и преступлением. ...
М.Ш. Вас задевает то, что вас не так слышат? Бывает так — «эти идиоты все не так поняли»?
А.З. Меня это не обижает, но я слукавлю, если скажу, что не огорчает. Потому что если, посмотрев мой фильм, человек делает вывод, что ему надо поставить на забор колючую проволоку, — это тоже признак состояния сознания нашего общества. Масса темна, невежественна, и ее оболванивают все больше и больше. И это касается не только бедных, но и богатых.
М.Ш. Как вы к массе относитесь? Я вот боюсь и недолюбливаю.
А.З. А кто ее создал? Кто в ответе за то, что люди в бедственном положении? Кто виноват? Я не знаю, что с этим делать, я только знаю, что в ответе за это не художник.
М.Ш. Насколько вас волнует политика, социальная несправедливость?
А.З. Государство — несправедливо в принципе. Это аппарат угнетения, это всегда подавление, всегда интересы элит. Справедливости здесь никогда не будет. Идеи по переделке мира у меня были только в юности. Есть такой афоризм: «Кто в юности не был революционером, у того нет сердца, а кто в сорок продолжает им быть, у того нет ума».
М.Ш. А как в юности вы собирались исправлять мир?
А.З. Я был одержим идеями справедливости. Я горел этим. Но ни в какие «демократические союзы» не вступал, потому что мне эстетически не нравилось это собрание — все эти выкрики и вопли, все это мне казалось чужим. Но сами идеи, манифесты, мне все это казалось важным[7].
Увы, в целом, наши выводы получают подтверждение: Звягинцев не скрывает того, что утратил веру в справедливость (таким образом, лишая «революцию» в фильме права на осмысленность), и прямо заявляет: богатые и бедные — часть единой серой и оболваненной массы. Забавно, что говоря об оболванивании, режиссёр тут же поясняет, что в появлении этой массы виноват кто угодно, только не художник. Простите, но кто же занимается оболваниванием, как не целая армия художников, обслуживающих интересы правящего класса (и часто делающая это на деньги налогоплательщиков)?
Главная проблема общества, по Звягинцеву, заключается в странной психологической зацикленности на деньгах. Эту мысль он высказывает также в интервью «Газете.ru»?:
— Тематически «Елена» перекликается с фильмами поколения, условно именуемого «русской новой волной» (Хлебников, Попогребский, Хомерики), и не только с ними. Вы включенность в местный социально-кинематографический контекст ощущаете в этой связи?
— Если речь идет о некоей территории, на которую названные люди смотрят с разных сторон, и о том, что фильм «Елена» тоже является неким взглядом на это, то да, можно так сказать. Ясно, что это взгляд на современную Москву, на нашу проблему, которая заключается в том, что деньги победили в человеке уже все вообще. Но мне бы не хотелось сужать историю до размеров Москвы или России. Хотя, поскольку фильм сделан на столичной фактуре, на узнаваемых наших типах людей, то это, конечно, и картина о том, что с нами происходит[8].
Деньги — зло, деньги поработили людей и принуждают их к ужасным, непростительным поступкам. Их господство приводит к тому, что «в эту самую секунду какой-то человек взвешивает и выбирает между нравственным решением и преступлением», как Елена из фильма.
Что ж, давайте разберёмся. Перед героиней Звягинцева действительно стоял выбор: убить мужа и забрать деньги (т.е. совершить преступление) или… не делать этого. Конечно, она могла бы придумать ещё тысячу разных выходов из положения: развестись, украсть деньги, никого не убивая, взять в банке кредит, попытаться выиграть деньги в казино, загипнотизировать Владимира и внушить всё, что сочла бы нужным и т.д. В кино чего только не бывает. Но Звягинцев совершенно сознательно предложил ей только две возможности: убить или не убивать. Такова внутренняя логика картины.
То есть нравственное решение, о котором он говорит в интервью, противопоставляя его преступлению, заключается в том, чтобы оставить всё как есть: отправить внука в армию и послушно выполнять распоряжения хозяина до самой его смерти. А после неё не помышлять о чём-то большем, чем рента, позволяющая дотянуть до собственного конца без особой нужды.
Таким образом, нравственность — то самое, что интересовало режиссёра во всей этой истории, та ось, держась за которую, люди могли бы вращать свою жизнь, — оборачивается банальным сохранением статус-кво. «Не думай о деньгах! Пусть жизнь идёт своим чередом. Всяк сверчок знай свой шесток», — вот и вся «мораль», какую можно извлечь из фильма.
Что же тогда огорчаться, когда богатые, посмотрев кино, решают возвысить заборы, заострить колючки на проволоке и для верности оснастить периметр артиллерией? Они ведь всё правильно поняли. Вынесли, так сказать, нравственный урок: «Ни в коем случае не дадим бедным покуситься на наше добро! Не допустим изменений в обществе! Все на борьбу за статус-кво!»
На самом деле, даже если бы Звягинцев не произнёс фразы о выборе между нравственным решением и преступлением, всё равно позиция «мы лишь вскользь упоминаем классовый конфликт, ведь нас интересует не он, а добродетель / красота / другие вечные ценности» не красит творца. Эта нехитрая истина полтора столетия назад была прославлена Некрасовым:
Нет, ты не Пушкин. Но покуда,
Не видно солнца ниоткуда,
С твоим талантом стыдно спать;
Еще стыдней в годину горя
Красу долин, небес и моря
И ласку милой воспевать…[9]
В своё оправдание такой художник, конечно, может заявить, что его цель — примирить враждующие стороны, дабы избежать ненужного кровопролития. Возьмитесь, мол, за руки, подумайте о высоком (например, о нравственности) и прекратите эту глупую войну.
На первый взгляд подобный пацифизм достаточно благороден. Логика, однако, подсказывает, что солдаты, последовавшие совету нашего пацифиста, должны побросать оружие и трофеи и разойтись по домам, превратившись из солдат в мирных граждан. В случае классового конфликта мы внезапно обнаруживаем, что именно так формулируются требования, за которые борется одна из сторон. А именно, бедные добиваются того, чтобы богатые были лишены частной собственности, после чего и те и другие должны стать членами неантагонистического бесклассового общества.
Богатые, в свою очередь, выступают просто за вечное вялотекущее продолжение этого конфликта. Они ведь не могут существовать, никого не эксплуатируя, а потому нуждаются в противоположной, эксплуатируемой, стороне. Последовательный пацифист, таким образом, должен встать на сторону бедных и вместе с ними противостоять богатым, потому что первые полностью разделяют его убеждения, а вторые не могут согласиться с ним по своей природе.
Художник, который этого не делает, — либо ложный (лживый) миротворец, либо открыто выступает в поддержку победителей. Но в любом случае, он не может говорить о себе как о беспристрастном поборнике нравственности и высоких чувств, это не будет соответствовать действительности.
Проанализировав фильм и позицию режиссёра, мы должны, наконец, отметить ещё одну важную деталь: стиль, в котором Звягинцев пишет портреты своих героев, очень точно совпадает с общим характером отечественной праволиберальной пропаганды, когда она начинает делать выводы о структуре нашего общества. Ленивый и некультурный простолюдин, упорно не желающий работать, и успешный, трудолюбивый и подтянутый собственник — это два столпа, на которых основана её социологическая картина мира. Для примера можно взять текст Юлии Латыниной, который так и называется: «Собственник и халявщик»:
Так вот, я убеждена, что определяющим конфликтом в сегодняшнем мире является не конфликт между богатым меньшинством и бедным большинством, а конфликт между меньшинством, которое работает, и большинством, которое бездельничает. ...
В современном мире, если ты хочешь не работать, ты можешь не работать. Ты можешь сказать государству: я обездоленный, я беженец, мои предки были рабами, дайте мне все. И государство — причем любое, и демократическое, и авторитарное — использует разрушительную энергию халявы для увеличения собственного могущества.
Правило это действует, увы, и в России. Да, у нас появился средний класс. Буржуазия, менеджеры, которые выходят на улицу с лозунгом «За честные выборы». Это очень здорово. Это очень круто.
Но проблема заключается в том, что если во времена Великой Французской революции многочисленный средний класс, у которого забирали деньги и права, противостоял немногочисленной бездельничающей аристократии, то российский средний класс противостоит огромному числу люмпенов, совершенно намеренно выращенных властью. Люмпенов, которые говорят: «А че? Мы тоже избиратели».
Все эти 12 лет режим сознательно работал над тотальной люмпенизацией российского населения. Над созданием двух категорий люмпенов. Одна из них более влиятельная, другая — более многочисленная. Более многочисленная — это просто люмпены. По оценкам авторов «Стратегии-2020», в современной России 6 с лишним миллионов взрослых работоспособных мужчин, принципиально не желающих работать[10].
Согласитесь: семья сына Елены на экране (если не сопоставлять реальность и её кино-эквивалент) — это просто вылитые взрослые работоспособные люди, принципиально не желающие работать, имеющие обездоленных предков и требующих, чтобы им «дали всё». Специально или нет, Звягинцев говорит со зрителем-собственником на понятном и близком ему языке, повторяя штампы праволиберальной журналистики. Тем удивительней выглядит его огорчение якобы неверным пониманием фильма богатой частью аудитории. Во-первых, она всё поняла правильно, а во-вторых, именно к такому пониманию привёл её сам режиссёр.
Эта публика привыкла читать прессу, транслирующую абсолютно определённый взгляд на строение общества. Более того, она создаёт спрос на этот взгляд и платит за его распространение. Естественно, она его разделяет и сама же формирует. Например, Русская служба BBC в репортаже о зимних протестных акциях россиян в Лондоне приводит мнение миллионера Евгения Чичваркина:
При этом прогноз Евгения Чичваркина по поводу дальнейшего развития событий в России звучит довольно пессимистично. Он считает, что напряженность приведет к кровопролитию, а в основе нынешнего внутрироссийского конфликта он видит пропасть между подключенным к интернету меньшинством и «зомбированным большинством», которое не хочет «думать, работать или учиться»
[11].
Увидев и узнав в «Елене» привычную картину мира, богатый зритель естественным образом воспринимает содержание фильма в терминах своей идеологии и делает закономерные выводы. Поэтому огорчаться надо не наличию таких «неправильных» зрителей, а работе режиссёров, показывающих нравственность как статус-кво буржуазного общества, делающих это на языке буржуазной пропаганды и наивно удивляющихся разговорам о бойницах и пушках, после того как предупредили «богатых» и «собственников» о том, с какой лёгкостью «бедные» и «халявщики» готовы ниспровергать законы этой «нравственности».
Итак, мы выяснили: в своём фильме «Елена» режиссёр Андрей Звягинцев демонстрирует борьбу бедных и богатых и сам занимает при этом сторону богатых, используя хорошо известные средства праволиберальной пропаганды. Сложим два и два и заключим: фильм «Елена» тоже является частью этой пропаганды. Пропаганды, работающей против медсестёр, пенсионеров, учащихся, безработных и всех тех, кто не владеет крупной собственностью, не имеет служанок и на чьих похоронах не появятся высокие чины.
Андрей Звягинцев — пропагандист осторожный, склонный к рефлексии. Свою позицию он тщательно маскирует отвлечёнными рассуждениями о человеческих страстях, затянутыми планами с воронами, воспоминаниями об идеалах своей молодости, символичной мёртвой лошадью… Однако классовый конфликт нельзя уладить разговорами о нравственности. Можно лишь до поры художественно заговаривать зубы одним, одновременно предупреждая других об опасности. Таково истинное отношение этого художника к массе. Такова его роль в процессе «оболванивания». Таков его посильный вклад в бедственное состояние общества.
Январь — июнь 2012
[1] Свешникова М. «Елена» ужасная. (http://russia.tv/article/show/article_id/5597)
[2] Шубина М. Андрей Звягинцев: Надежда — обязанность зрителя. Андрей Звягинцев о том, зачем режиссеры снимают фильмы, что он пытался рассказать в «Елене» и как отреагировали на это зрители. (http://www.snob.ru/thread/134#entry_42245)
[3] Деготь Е. Где общество? // Ведомости. 07.10.2011. (http://friday.vedomosti.ru/article/2011/10/07/17728)
[4] Юсипова Л. Прекрасная «Елена» и патриотичный «Охотник» // Известия. 23.05.2011. (http://www.izvestia.ru/news/375081)
[5] Железновский А. Елена. Рецензия на фильм Андрея Звягинцева «Елена». (http://socialistworld.ru/materialy/kultura/kino/elena)
[6] Булгаков М. Собачье сердце // Булгаков М. Две повести, две пьесы. М., 1991. С. 89–90.
[7] Шубина М. Андрей Звягинцев: Надежда — обязанность зрителя. Андрей Звягинцев о том, зачем режиссеры снимают фильмы, что он пытался рассказать в «Елене» и как отреагировали на это зрители. (http://www.snob.ru/thread/134#entry_42245)
[8] Лященко В. «Каюк может случиться в любой момент». Интервью с режиссером фильма «Елена» Андреем Звягинцевым. (http://www.gazeta.ru/culture/2011/09/26/a_3781150.shtml)
[9] Некрасов Н.А. Поэт и гражданин // Некрасов Н.А. Сочинения. Л., 1957. С. 49.
[10] Латынина Ю. Собственник и халявщик. (http://www.newsland.ru/news/detail/id/886184/)
[11] Кумарасами Дж. Русский Лондон против Путина: беседы в Гайд-парке. (http://www.bbc.co.uk/russian/uk/2012/02/120228_london_russians_against_putin.shtml)
Иннокентий Степанович Репин (р. 1983) — российский программист, рок-музыкант, критик.
В 2011 году вошел в состав коллектива «Сен-Жюст», с 2013 года — редактор сайта saint-juste.narod.ru